Положить табак, вставить гильзу, закрыть, резким движением передернуть, как затвором. Киев.

 

Жить бы где‑нибудь здесь.

На горке над Крещатиком, где‑нибудь сбоку от Лютеранской улицы, смотреть на Город сверху, как смотрят птицы, недоумевать вместе с ними.

Бродить целыми днями, пинать круглые, гладкие каштаны, шевелить большепалые листья, ловить свет, как дождь, ртом и руками, слизывать с пальцев. Болтать с химерами и капителями колонн – они все болтливые, удержу нет, все химеры хихикают, все колонны пытаются корни пустить, даром что коринфский ордер, имперское чванство, он все равно заканчивается башенкой набекрень, как шляпкой на городской сумасшедшей.

Или осесть на Андреевском, бегать вверх‑вниз по всем его лесенкам, по холмам и горкам, считать купола над городом, как ворон на деревьях: один полетел, два остались. Или схорониться в яблоневом саду за калиткой в Лавре. Залезть кошкой в медуницу, сунуть нос в пахучие травы, листву под бок подгрести и дремать, пока не настанут морозы, а там уж можно куда‑нибудь под крыльцо или еще что придумать.

И растягивать, растягивать эту осень, этот золотой свет, этот золотой лист, этот каштановый град на всех улицах, тянуть ее, сколько возможно, как долгую‑долгую ноту высоким соборным голосом, удержать осень за золотую косу, посадить над Днепром, как Лорелей, пусть сидит всем на гибель, косы чешет, ворошит листья, ворожит солнце. И жить бы где‑нибудь здесь, у нее под боком, хоть химерой на доме, хоть камнем в звонкой брусчатке, хоть каштановым паданцем в листьях, только бы жить где‑нибудь.

 

Положить табак, вставить гильзу, закрыть, резким движением передернуть, как затвором. Венеция.

 

Этот Город. Венецианский треугольник, есть где пропасть, есть от чего потерять память и разум.

В нем воды больше, чем камня, эта вода стояча, она колышется и переливается маслянисто, как кровь или нефть, – при свете дня и при свете ночи, и свалиться в нее, заглядевшись на башни, проще простого, она жадная и бездонная, эта зеленая вода. Камень здесь не держит ничего, камню не удержать эту воду, эта вода уже не безумия, а той стороны безумия, счастье которой так велико, что ослабляет, как рана, – и так же смертельно. Острова отрезаны друг от друга морем, все улицы ведут вниз по ступеням в воду, а мосты ничего не соединяют, только больше запутывают тех, кто еще держится на ногах. Двери открыты в воду, окна открыты в воду, все тысячи тысяч ступеней этого города ведут в воду, она всегда стоит Городу у самого горла. В городе зияют сотни дыр, они осязаемы и зримы, провалиться в них – проще простого, еще проще, чем свалиться в канал. И единственное, что держит его, – это сотни и сотни осиновых кольев, вбитых ему в зеленую влажную плоть. Они торчат над водой, к ним привязывают лодки, даже раскрашивают в яркие цвета и золотят – ну да, осиновый кол, очень толстый, подумаешь, велика важность, дело привычное.

 

Положить табак, вставить гильзу, закрыть, резким движением передернуть, как затвором. Кафе на кривой узкой улочке, три столика, один занят.

 

– Привет. Ты кофе здесь пьешь?

– Ага. Присоединяйся. У меня вишневый табак.

– Отлично. А где это мы?

– Понятия не имею. Заодно и выясним. Садись, остывает.

 

Рецепт для не слишком хорошего эспрессо в кофейне

 

Любой плохо сваренный в кофейне эспрессо можно улучшить очень простым способом: попросить к нему меда и лимона. Лимон тщательно выжать, попробовать результат. Если все еще не очень, добавить немного меда.

Примечание: на американо не действует, даже не пытайтесь. Плохой американо не исправишь ничем.

 

Доска для записей

 

На самом деле ее нет – доски, на которой можно было писать фломастерами или мелками или лепить записки магнитиками. Давно пора купить, да все как‑то не собраться. Но если бы она была, то выглядела бы примерно так.

 

ВРЕМЯ: Круглосуточно.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Доска с мелком и магнитами, все обитатели квартиры.

 

«Я сегодня поздно, купи колы, кошек я кормила, целую, Тигр».

«Очинь мало! (Отпечатки трех кошачьих лап.) Между прочем мы слышели отакой породе – бигимотапатамы. Их кормят восимь рас вдень. Праверьти наши радасловные!»

«Фигу вам. Между прочим, у тех, кто подсматривает в монитор, пропадает аппетит, а еще их лупит по заднице хозяин. Стр.». (Нарисована зверская рожа.)

«Я только что убежал. Кофе».

«…!» (Неразборчиво, зачеркнуто.)

«Ты не видел мой маникюрный набор? Да, и очки я где‑то оставила. Купи мне, пожалуйста, физраствор, у меня кончается!»

«Все на комоде, физраствор куплю. Заберешь меня завтра из города? Звонила Анька, сказала, будет завтра вечером».

«Звонила Анька, завтра ее не будет. Конечно заберу. Тигерь».

«Какая сволочь наблевала мне на рабочий стол? Никто ничего не получит до самого вечера».

«Патамушьта этот ваш новый корм – дрянь. Так и скажыте прадавцам. Ищо миня ташнило под батарейей и под диваном. Лямбда».

«Господи, бедный котенок. Я вечером куплю ей консервов, заяц, заедь завтра на Петроградку за нормальным „иглпаком“, а то мы с ее почками хлопот не оберемся, люблю, Тигерь».

«Мы уже два чиса читыре дня ничево ни ели!»

«Меня осталось три ложки. Сигареты просили передать, что их две штуки в пачке, с табаком связаться не могу. Кофе».

«Пройдусь по магазинам, заодно счета оплачу, не скучай, если придешь раньше. Анька‑то приедет сегодня? Стр.».

«Звонила Анька, заедет завтра. Купи ужин, ладно?»

«Тигр, рыжий, полосатый, на веревочке осатый!»

«Сам ты колбаса на веревочке оса, вот! Я с Анькой приеду, но поздно. Хорошо, что мосты еще не разводят. Тигр, Прыгающий на Хвосте».

«Девачка моя я тибя хачу».

«Кто это написал? Стр.».

«М‑да. Я думала, что ты. Тигр Хихикающий».

«Я когда‑нибудь выкину на фиг всех этих котов! Стр.».

«Мы есть хатим!» (Три отпечатка кошачьих лап.)

«…!» (Неразборчиво, зачеркнуто, нарисована зверская рожа.)

«Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозой расстрела всякого товарища с лишением прав! © Тигр Хихикающий и Прыгающий на Хвосте».