Киевская Русь в XI--XII веках 2 страница

зачастую "указывает князю путь", т.е. изгоняет его.

Перейдем к общественному делению древнекиевской Руси. Нужно заметить,

что общество, стоящее на первой ступени развития, всегда имеет одно и то же

общественное деление: у всех народов арийского племени мы встречаем

следующие три группы: 1) основная масса (в Киевской Руси люди), 2)

привилегированный слой (старцы, бояре) и 3) лишенные прав рабы (или на

древнекиевском языке холопы). Таким образом, первоначальное общественное

деление создавалось не каким-нибудь исключительным местным историческим

условием, а природою племени, если можно так выразиться. Уже на глазах

истории сложились и росли местные условия. Свидетельством этого роста служит

"Русская Правда" -- почти единственный источник наших суждений о социальном

строе Киевской Руси. Она дошла до нас в двух редакциях: краткой и

пространной. Краткая состоит из 43 статей, из которых первые 17 следуют друг

за другом в логической системе. Новгородская летопись, содержащая в себе

этот текст "Правды", выдает ее за законы, изданные Ярославом. Краткая

редакция "Правды" многим отличается от нескольких пространных редакций этого

памятника. Она, несомненно, древнее их и отражает в себе киевское общество в

древнейшую пору его жизни. Пространные редакции "Правды", состоящие уже

более чем из 100 статей, заключают в своем тексте указания на то, что

возникли они в целом составе в XII в., не ранее; они заключают в себе

законоположения князей именно XII в. (Владимира Мономаха) и рисуют нам

общество Киевской Руси в полном его развитии. Разнообразие текста разных

редакций "Правды" затрудняет решение вопроса о происхождении этого

памятника. Старые историки (Карамзин, Погодин) признавали "Русскую Правду"

за официальный сборник законов, составленный Ярославом Мудрым и

дополнявшийся его преемниками. В позднейшее время такого же мнения держится

исследователь "Правды" Ланге. Но большинство ученых (Калачев, Дювернуа,

Сергеевич, Бестужев-Рюмин и др.) думают, что "Правда" есть сборник,

составленный частными лицами, желавшими для личных надобностей иметь свод

действовавших тогда законодательных правил. По мнению В. О. Ключевского,

"Русская Правда" возникла в сфере церковной, где была нужда знать мирской

закон; здесь и записали этот закон. Частное происхождение "Русской Правды"

всего вероятнее потому, что, во-первых, в тексте ее можно указать статьи не

юридического, а хозяйственного содержания, имевшие значение только для

частного быта, и, во-вторых, внешняя форма отдельных статей и целых редакций

"Правды" имеет характер частных записей, составленных как бы посторонними

зрителями княжеской правообразовательной деятельности.

Изучая по "Русской Правде" и по летописи состав древного киевского

общества, мы можем отметить три древнейших его слоя: 1) высший, называемый

старцами "градскими", "старцами людскими"; это земская аристократия, к

которой некоторые исследователи причисляют и огнищан. О старцах мы уже

говорили; что же касается до огнищан, то о них много мнений. Старые ученые

считали их домовладельцами или землевладельцами, производя термин от слова

огнище (в областных говорах оно означает очаг или пашню на изгари, т.е. на

месте сожженного леса); Владимирский-Буданов говорит в своем "Обзоре истории

русского права", что старшие дружинники именовались сначала "огнищанами", но

тут же прибавляет, что чешский памятник "Mater verborum" толкует слово

огнищанин, как "вольноотпущенный" ("libertus, cui post servitium accedit

libertas"); видимое противоречие автор думает скрыть тем соображением, что

старшие дружинники могли происходить из младших, невольных слуг князя. Слово

огнище в древности значило действительно раб, челядь, в таком смысле

встречается оно в древнем, XI в., переводе Слов Григория Богослова; поэтому

некоторые исследователи (Ключевский) в огнищанах видят рабовладельцев, иначе

говоря, богатых людей в ту древнейшую пору жизни общества, когда не земля, а

рабы были главным видом собственности. Если же обратить внимание на статьи

пространной "Русской Правды", которые, вместо "огнищанина" краткой "Русской

Правды", говорят о "княжем муже" или "тиуне огнищном", то можно огнищанина

счесть именно за княжа мужа, и в частности за тиуна, заведующего княжескими

холопами, т.е. за лицо, предшествующее позднейшим дворским или дворецким.

Положение последних было очень высоко при княжеских дворах, и в то же время

они могли быть сами холопами. В Новгороде же, как кажется, огнищанами звали

не одних дворецких, а весь княжеский двор (позднее дворяне). Так, стало

быть, возможно принимать огнищан за знатных княжеских мужей; но сомнительно,

чтобы огнищане были высшим классом земского общества. 2) Средний класс

составляли люди (ед. числ. людин), мужи, соединенные в общины, верви. 3)

Холопы или челядь -- рабы и притом безусловные, полные, обельные (облый --

круглый) были третьим слоем.

С течением времени это общественное деление усложняется. На верху

общества находится уже княжеская дружина, с которой сливается прежний высший

земский класс. Дружина состоит из старшей ("бояр думающих и мужей

храборствующих") и младшей (отроков, гридей), в которую входят и рабы князя.

Из рядов дружины назначается княжеская администрация и судьи (посадник,

тиун, вирники и др.). Класс людей делится определенно на горожан (купцы,

ремесленники) и сельчан, из которых свободные люди называются смердами, а

зависимые -- закупами (закупом ролейным, например, называется сельский

земледельческий батрак). Закупы не рабы, но ими начинается на Руси класс

условно зависимых людей, класс, с течением времени сменивший собой полных

рабов. Дружина и люди не суть замкнутые общественные классы: из одного можно

было перейти в другой. Основное различие в положении их заключалось, с одной

стороны, в отношении к князю (одни князю служили, другие ему платили; что же

касается до холопов, то они имели своим "господином" хозяина, а не князя,

который их вовсе не касался), а с другой стороны -- в хозяйственном и

имущественном отношении общественных классов между собой.

Мы допустили бы большой пробел, если бы не упомянули о совершенно

особом классе лиц киевского общества, классе, который повиновался не князю,

а церкви. Это церковное общество, состоящее из: 1) иерархии, священства и

монашества; 2) лиц, служивших церкви, церковнослужителей; 3) лиц,

призреваемых церковью, -- старых, увечных, больных; 4) лиц, поступивших под

опеку церкви, -- изгоев, и 5) лиц, зависимых от церкви, -- "челядь"

(холопов), перешедшую в дар церкви от светских владельцев. Церковные уставы

князей так описывают состав церковного общества:

"А се церковныи люди: игумен, игуменья, поп, диакон и дети их, а се кто

в крылосе: попадья, чернец, черница, проскурница, паломник, свещегас,

сторожник, слепец, хромец, вдовица, пущенник (т.е. получивший чудесное

исцеление), задушный человек (т.е. вольноотпущенный по духовному завещанию),

изгои (т.е. лица, потерявшие права гражданского состояния);...монастыреве,

больницы, гостинницы, странноприимницы, то люди церковныя, богадельныя".

Всех этих людей церковная иерархия ведает администрацией и судом: "Или

митрополит, или епископ тыи ведают, между ими суд или обиду". Изгоям и

холопам и всем своим людям церковь создает твердое общественное положение,

сообщает права гражданства, но вместе с тем выводит их вовсе из светского

общества.

Настолько развито и  сложно стало общественное деление киевского

общества к XII в. Раньше, как мы видели, общество было проще по составу и

расчленилось уже на глазах истории.

Закончим наш обзор Киевской Руси общей характеристикой ее культурного

состояния. Первое же знакомство с киевским бытом покажет нам существование

древних и сильных городских общин на Руси и обилие вообще городских

поселений; это обстоятельство -- лучший признак того, что торговые обороты

страны были значительны. Любопытен тот факт, что в скандинавских сагах Киев

называли "страной городов", следовательно, городская жизнь была в глазах

иноземцев отличительной чертой Руси. По летописи насчитываются сотни

городов, тянувших к "старейшим" городским центрам на Руси. Конечно, такая

многочисленность городов обусловливалась не одними административными и

военными потребностями, но и развитием торговли, которая придавала городу

значение рынка. Несомненно, что главным занятием городских жителей была

торговля и что масса городского населения состояла из торговых и

промышленных людей. О развитии торговли в Киевской Руси говорят нам многие

древние авторы. Русские купцы ездили в Грецию, Болгарию, Германию, Чехию и

на Восток. В Киеве и Новгороде было постоянное стечение купцов. В Новгороде

жили немецкие купцы и имели свою церковь -- "Варяжскую божницу"; немецкие же

купцы через Польшу ездили в Киев. В Киеве был еврейский и, кажется, польский

квартал; жили постоянно купцы католического вероисповедания, которых

называли "Латиною"; есть известие и об армянах. Киев был торговой станцией

не только между севером и югом, т.е. между варягами и Грецией, но и между

Западом и Востоком; т.е. между Европой и Азией; отсюда понятно торговое

значение Киева и всей южной Руси. Тихий земледельческий труд мешался здесь с

бойким и шумным торговым движением; жизнь отличалась многообразием функций;

торговля, вызывая знакомство со многими народами, способствовала накоплению

богатств и знаний. Много условий создавалось здесь для культурного развития,

и это развитие начиналось и зацветало ярким цветом. Просвещение, принесенное

христианством, нашло приют в русских монастырях и приобрело себе много

поборников. Мы знаем, что христианская мораль успешно боролась с грубыми

воззрениями языческой старины; мы видим князей, читающих и собирающих книги,

князей, заказывающих переводы благочестивых произведений церковной

литературы на русский язык; мы видим распространение грамотности, видим

школы при церквах и епископских дворах; мы любуемся фресками, которые писаны

по греческим образцам русскими художниками; мы читаем произведения

богословски образованных русских людей. Словом, в отношении просвещения

Киевская Русь стояла не ниже прочих молодых государств и своих ближайших

соседей, славян. Исследователи первоначальных сношений Руси и Польши прямо

признают культурное превосходство первой. И материальная культура киевского

общества стояла, сравнительно с прочей Европой, не низко. Внешность Киева

вызывала панегирики писателей XI в. Западным иностранцам Киев казался

соперником Константинополя. Впечатление, которое он производил на иноземцев,

вело к невольным гиперболам с их стороны: они, например, считали в Киеве 400

церквей, чего на самом деле не было. Но во всяком случае Киев был крупным

торговым городом восточной Европы, городом с разноплеменным населением,

высшие классы которого знакомы были с лучшими произведениями окрестных стран

и вызывали со стороны нашего летописца даже упреки в роскоши. И если, за

исключением Киева и других городов, вся прочая страна была еще в

младенческих формах общественного и хозяйственного быта, то все-таки мы не

имеем права назвать Киевскую Русь некультурною страною, если возьмем во

внимание быт древних городов, отмеченный явно культурными чертами.

Мы видели, что еще в глубокой древности Русь стала терять черты

патриархального племенного строя, хотя и не отлилась еще в окончательные

формы государственного быта. Долгое совместное жительство, единство племени,

языка и религии делали из Руси одну страну, из русских славян -- один народ.

И это единство чувствовалось и ярко сознавалось нашими предками. Певец

"Слова о полку Игореве", который помнил много такой старины, какая и для его

времени была уже седой стариной, мыслил русскую землю единую от южного

Галича и Карпат до верхней Волги. Всех князей, и северных и южных, одинаково

зовет он помочь беде Игоря и стать "за землю Русскую". В его глазах беда

Игоря -- беда всей земли русской, а не только Игорева княжества: "Тоска

разлилась по Русской земле, обильна печаль потекла среди земли Русския!" --

говорит он об этом. В XI в. летописец пишет свою "Повесть" не о том или

другом княжестве, а о всей Русской земле. Так вырастало постепенно твердое

национальное самосознание, вырастало и в сказаниях, и в летописях, и в самой

жизни. В XII в. окончательно определилась русская национальность.

Тем более непонятным должен казаться упадок Киевской Руси к XIII в.

Какая же была тому причина? Первая и главная причина заключалась в том, что

в единой земле, в едином обществе не было единой политической власти, --

владел Русью многочисленный княжеский род; при спутанности родовых и

семейных счетов из-за старшинства или из-за каких-нибудь обид, князья часто

затевали усобицы и втягивали население в междоусобную войну; от этих усобиц

страдали люди, страдало развитие народного быта. Из 170 лет (1055--1224)

Погодин насчитывает 80  лет, прошедших в усобицах, и 90 лет мирных; и хотя

тот же Погодин говорит, что для массы они не имели важного значения, но в

действительности они были несчастьем для страны, как бы легко ни

переносилось населением каждое отдельное разорение. Вторым несчастьем

Киевской Руси было усиление, с половины XII в. ее степных врагов. В южных

степях появились половцы и в течение двух столетий 40 раз опустошали русскую

землю значительными набегами, а мелких набегов и не перечесть. Торговля с

югом стала замирать благодаря тем же половцам; они грабили купцов на нижнем

Днепре и Днестре, и торговые караваны бывали вне опасности только под

сильным военным прикрытием. В 1170 г. у юных русских князей, по почину

Мстислава Изяславича, был съезд, на котором обсуждались средства борьбы с

половцами и говорилось, что половцы "уже у нас и Гречьский путь (в Царьград)

отнимают, и Соляный (Крымский или же Чешский), и Залозный (на нижний

Дунай)". Это было большим бедствием для страны. Из-за половецкой грозы наши

предки не замечали, что торговля их падает еще и по другой причине, именно

потому, что крестовыми походами был создан новый путь сообщения Зап [адной]

Европы с Азией, мимо Киева, -- чрез восточные побережья Средиземного моря. К

XIII в. жизнь Киевской Руси стала бедней и утратила последнюю безопасность;

чем далее, тем труднее становилось жить на юге; вот почему целые города и

волости начинают пустеть, тем более, что князья, как прежде ссорились из-за

старшинства, так теперь стали ссориться из-за людей, за "полон". Они стали

делать набеги на соседние княжества и уводили народ толпами, население не

могло жить спокойно, потому что свои же князья отрывали его от земли, от

хозяйства.

Эти обстоятельства -- усобицы князей, отсутствие внешней безопасности,

падение торговли и бегство населения -- были главными причинами упадка

южнорусской общественной жизни. Появление же татар нанесло ей лишь

окончательный удар. После нашествия татар Киев превратился в маленький

городок в 200 домов; торговля вовсе заглохла, и мало-помалу Киевскую Русь по

частям захватили ее враги. А в то же время на окраинах Русской земли

зарождалась новая жизнь, возникали новые общественные центры, слагались

новые общественные отношения. Возникновение и развитие Суздальской Руси,

Новгорода и Галича начинают уже собою иной период русской истории [*История

Киевской Руси стала в последнее время предметом специального изложения

ученых, держащихся того взгляда, что историческая традиция древней Киевщины

не прервалась, а продолжала жить в украинском народе и в учреждениях

Литовского княжества ([М. С.] Грушевский, А. Я. Ефименко).].

 

 

Колонизация Суздальско-Владимирской Руси

 

В XII в., когда вследствие княжеских усобиц и половецких опустошений

начинается упадок Киевской Руси, неурядицы киевской жизни вызывают

передвижение населения от среднего Днепра на юго-запад и северо-восток, от

центра тогдашней Руси, Киева, к ее окраинам.

На северо-востоке русские переселенцы попадают на новые места, в страну

с иным географическим характером, чем Поднепровье. Особенности этой страны

создают постепенно и новые черты в физическом типе колонистов, и новые

социальные и экономические порядки в их быту. Занятая русскими на

северо-востоке местность -- это страна между верхним течением Волги и Окой.

Природа здесь очень рознится от днепровской: ровная плодородная почва здесь

сменяется суглинком, болотами и первобытным лесом. Хотя обилие речных вод

замечается и здесь, но свойства рек различны: южная Русь имеет большие реки,

текущие, в громадном большинстве, к одному центру, к Днепру; в северной Руси

-- масса мелких речек, не имеющих общего центра, текущих по самым различным

направлениям. Климат северо-восточной Руси вследствие обилия воды и леса

суровее, почва требует больших трудов для обработки. Первоначальными

жителями северо-восточной окраины были финские племена меря и мурома, о быте

которых история не знает ничего достоверного. Исследователь древней шей

истории Суздальской Руси, проф. Корсаков ("Меря и Ростовское княжество",

1872) пробует восстановить быт мери: 1) по указаниям разных источников, --

так как летопись говорит о первоначальных жителях этой страны очень мало; 2)

по сравнению быта теперешнего населения губерний Московской, Владимирской,

Костромской и Ярославской с бытом жителей других великорусских губерний:

особенности этого быта могут быть объясняемы бытом первоначальных обитателей

названных губерний; 3) по сравнению данных летописи о быте мери и муромы с

бытом соседних им ныне существующих финских племен: мордвы и черемис;

этнография их несколько разработана, и жизнь этих племен может с некоторой

вероятностью дать основания для заключений о жизни исчезнувшей их родни; 4)

по указаниям, добытым из раскопок, на местах поселения мери и муромы; эти

раскопки, произведенные здесь археологами Савельевым и графом Уваровым, дают

ряд отрывочных, правда, указаний на особенности мери  и муромы. Тщательные

изыскания Корсакова не привели к большим результатам: он указывает, что меря

и мурома -- племена финского происхождения, близкие по быту к мордве;

религия их была не развита; политической организации не существовало, не

было и городов; культура была на очень низкой ступени развития;

первенствующее значение принадлежало жрецам.

Колонизационное движение Руси по Волге -- явление очень древнее: на

первых уже страницах летописи мы встречаемся с городами Суздалем и Ростовом,

появившимися неизвестно когда. Откуда, т.е. из каких мест Руси,

первоначально шла колонизация в суздальском крае, можно догадываться потому,

что Ростов в древности политически тянул к Новгороду, составляя как бы часть

Новгородского княжества. Это давало повод предположить, что первыми

колонистами на Волге были новгородцы, шедшие на Восток, как и все русские

колонизаторы, по рекам. Против такого предположения возражали, что Новгород

от Волги и рек ее бассейна отделяется водоразделами (препятствия для

свободного передвижения), и указывали на различие наречий суздальского и

новгородского. Но против первого положения можно сказать, что водоразделы

никогда не могут задержать переселения; а второе объясняется историческими

причинами: под влиянием новых природных условий, встречи с чуждым народом и

языком в языке колонистов могли выработаться известные особенности. Во

всяком случае, нет достаточных оснований отрицать, что первыми русскими

колонистами в Суздальской Руси могли быть новгородцы. В последнее время

ученые (Шахматов, Спицын, Соболевский и др.) заново подняли вопрос о

заселении среднего Поволжья славянами и, не сходясь в деталях, однако

согласно представляют нам дело так, что славянский народный поток непрерывно

стремился на северо-восток от области кривичей и, может быть, вятичей,

заполняя Поволжье многими путями и изо многих мест, между которыми Новгород

играл в свое время важнейшую, но, вероятно, не исключительную роль. Позднее,

с упадком Киева, в XII в. главные массы колонистов в эту область стали

двигаться с юга, от Киева. Сообщение Киева с Суздальской землей в первые

века русской жизни совершалось кругом -- по Днепру и верхней Волге, потому

что непроходимые леса вятичей мешали от Днепра прямо проходить на Оку, и

только в XII в. являются попытки установить безопасный путь из Киева к Оке;

эти попытки и трудности самого пути остались в памяти народа в рассказе

былины о путешествии Ильи Муромца из родного села Карачарова в Киев. Со

второй половины XII в. этот путь, сквозь вятичей, устанавливается и

начинается заметное оживление Суздальского княжества, -- туда приливает

население, строятся города, и в этой позднейшей поре колонизации замечается

любопытное явление: появляются на севере географические имена юга

(Переяславль, Стародуб, Галич, Трубеж, Почайна), верный признак, что

население пришло с юга и занесло сюда южную номенклатуру. Занесло оно и свой

южный эпос, -- факт, что былины южнорусского цикла сохранились до наших дней

на севере, также ясно показывает, что на север перешли и люди, сложившие их.

Страна, в которую шли поселенцы, своими особенностями влияла на

расселение колонистов. Речки, по которым селились колонисты, не стягивали

поселения в густые массы, а располагали их отдельными группами. Городов было

мало, господствующим типом селений были деревни, и таким образом городской

быт юга здесь заменился сельским. Новые поселенцы, сидя на почве не вполне

плодородной, должны были заниматься, кроме земледелия, еще лесными

промыслами: угольничеством, лыкодерством, бортничеством и пр.: на это

указывают и названия местностей: Угольники, Смолотечье, Деготино и т. д. В

общем характере Суздальской Руси лежали крупные различия, сравнительно с

жизнью Киевской Руси: из городской, торговой она превратилась в сельскую,

земледельческую. Переселяясь в Суздальский край, русские, как мы сказали,

встретились с туземцами финского происхождения. Следствием этой встречи для

финнов было их полное обрусение. Мы не находим их теперь на старых местах,

не знаем об их выселении из Суздальской Руси, а знаем только, что славяне не

истребляли их и что, следовательно, оставаясь на старых местах, они потеряли

национальность, ассимилировавшись совершенно с русскими поселенцами, как

расой, более цивилизованной. Но вместе с тем и для славянских переселенцев

поселение в новой обстановке и смешение с финнами не осталось и не могло бы

остаться без последствий: во-первых, изменился их говор; во-вторых,

совершилось некоторое изменение физиологического типа; в-третьих,

видоизменился умственный и нравственный склад поселенцев. Словом, в

результате явились в северорусском населении некоторые особенности,

выделившие его в самостоятельную великорусскую народность.

Со времени Любечского съезда, с начала XII в., судьба Суздальского края

связывается с родом Мономаха. Из Ростова и Суздаля образуется особое

княжество, и первым самостоятельным князем суздальским делается сын

Мономаха, Юрий Владимирович Долгорукий. Очень скоро это вновь населяемое

княжество становится сильнейшим среди других старых. В конце того же XII в.

владимиро-суздальский князь, сын Юрия Долгорукого, Всеволод III уже

считается могущественным князем, который, по словам певца "Слова о полку

Игореве", может "Волгу веслы раскропити и Дон шеломами выльяти".

Одновременно с внешним усилением Суздальского княжества мы наблюдаем внутри

самого княжества следы созидающего процесса: здесь слагается иной, чем на

юге, общественный строй. В XI и даже в XII в. в Суздальской Руси, как и на

юге, мы видим развитие городских общин (Ростов, Суздаль) с их вечевым бытом.

Новые же города в этой стране возникают с иным типом. "Разница между старыми

и новыми городами та, -- говорит Соловьев, -- что старые города, считая себя

старее князей, смотрели на них, как на пришельцев, а новые, обязанные им

своим существованием, естественно, видят в них своих строителей и ставят

себя относительно них в подчиненное положение". В самом деле, на севере

князь часто первый занимал местность и искусственно привлекал в нее новых

посельников, ставя им город или указывая пашню. В старину на юге было иначе:

пришельцем в известном городе был князь, исконным же владельцем городской

земли вече; теперь на севере пришельцем оказывалось население, а первым

владельцем земли -- князь. Роли переменились, должны были измениться и

отношения. Как политический владелец, князь на севере по старому обычаю

управлял и законодательствовал; как первый заимщик земель, он считал себя и

свою семью сверх того вотчинниками -- хозяевами данного места. В лице князя

произошло соединение двух категории прав на землю: прав политического

владельца и прав частного собственника. Власть князя стала шире и полнее. С

этим новым явлением не могли примириться старые вечевые города. Между ними и

князем произошла борьба;

руководителями городов в этой борьбе были, по мнению Беляева и

Корсакова, "земские бояре". И в южной Руси, по "Русской Правде" и летописи,

мелькают следы земской аристократии, которая состояла из земских, а не

княжеских бояр -- градских старцев. На севере в городах должна была быть

такая же аристократия с земледельческим характером. В самом деле, можно

допустить, что "бояре" новгородские, колонизуя восток, скупали себе в

Ростовской и Суздальской земле владения, вызывали туда на свои земли

работников и составляли собою класс более или менее крупных землевладельцев.

В их руках, независимо от князя, сосредоточивалось влияние на вече, и вот с

этой-то землевладельческой аристократией, с этой силой, сидевшей в старых

городах, приходилось бороться князьям; в новых построенных князьями городах

такой аристократии, понятно, не было. Борьба князей со старыми городами

влечет за собою неминуемо и борьбу новых городов со старыми. Эта борьба

оканчивается победой князей,  которые подчиняют себе старые города и

возвышают над ними новые. Полнота власти князя становится признанным фактом.

Князь не только носитель верховной власти в стране, он ее наследственный

владелец, "вотчинник". На этом принципе вотчинности (патримониальности)

власти строятся все общественные отношения, известные под общим названием

"удельного порядка" и весьма несходные с порядком Киевской Руси.

 

 

Влияние татарской власти на удельную Русь

 

Новый порядок едва обозначился в Суздальской Руси, когда над этой Русью

стала тяготеть татарская власть. Эта случайность в нашей истории

недостаточно изучена для того, чтобы с уверенностью ясно и определенно

указать степень исторического влияния татарского ига. Одни ученые придают

этому влиянию большое значение, другие его вовсе отрицают. В татарском

влиянии прежде всего надо различать две стороны: 1) влияние на

государственное и общественное устройство древней Руси и 2) влияние на ее

культуру. В настоящем курсе нас главным образом должен занимать вопрос о

степени влияния татар на политический и социальный строй. Эта степень может

быть нами угадана по изменениям: во-первых, в порядке княжеского