Алгоритмы преодоления кризиса

13.3.1. Расширение высокотехнологичных рынков:
культурная агрессия и «военное кейнсианство»

В краткосрочном плане наиболее заметные попытки изживания кризиса связаны с разнообразным стимулированием развития бедных стран (а точнее, наиболее бедных, так как на оздоровление просто бедных стран никаких денег мира в принципе не может хватить) в типичном гуманитарно-ооновском стиле. Прямое противоречие попыток такого рода текущим интересам практически всех ключевых сил развитых стран (см.параграф…) и исключительная содержательная сложность задачи (см. параграф …) обрекает их на заведомую неудачу.
Можно предположить, что усилия такого рода останутся, с одной стороны, признаком хорошего тона в международных отношениях и своего рода «гуманитарным фетишем», а с другой - способом утонченной конкуренции между развитыми странами, при которой они будут стараться вредить друг другу, «спихивая» друг на друга все большие объемы «помощи развитию». Классическим примером такого подхода служит Россия, которая была вынуждена заплатить за совершенно не нужное ей вступление в Парижский клуб кредиторов списанием значительной доли задолженности развивающихся стран и, соответственно, отказом даже от самой возможности хотя бы частичного восстановления своего влияния в них в среднесрочной перспективе.
Правда, страны, наращивающие свое влияние в мире и осуществляющие последовательную экспансию (в первую очередь Китай) будут, как некогда Советский Союз и США, добровольно брать на себя оказание помощи ряду бедных стран, стремясь к расширению и упрочению своего влияния в стратегических для себя регионах мира. Однако в масштабах глобального развития подобная помощь останется незначительной и не способной существенно сократить разрыв между развитыми странами и всем остальным миром, что и позволяет нам в рамках данного исследования пренебречь ею как значимым явлением.
Реально осуществляемые попытки стимулирования развития отставших стран будут, насколько можно представить себе сегодня, сводиться исключительно к следующим направлениям:
· Извлечение интеллектуального ресурса менее развитых стран при помощи распространения западных стандартов образования под видом борьбы с бедностью. Образованный человек действительно бывает бедным реже необразованного, однако образование, не соответствующее условиям общества, в котором он живет, закрывает перед ним многие связанные с этим обществом возможности и вынуждает специализироваться на сотрудничестве с обществом, разработавшим и внедрившим соответствующие стандарты образования. Существенно, что насаждение западной системы образования (для некоторых стран - например, России, - означающее значительное снижение его качества), позволяет не только выявлять, отбирать и концентрировать в развитых странах и транснациональных корпорациях таланты, лишая породившие их общества возможности использовать их, но и формировать в неразвитых странах не национально, а прозападно ориентированные элиты.
· Глубоко искренние, но неизбежно непоследовательные (вследствие противоречия с текущими конкурентными интересами самих развитых стран, описанными в параграфе …) попытки преодоления «цифрового неравенства» в целях расширения сбыта своей высокотехнологичной продукции по монопольно завышенным ценам. Такие попытки ориентированы сегодня и будут ориентированы и в дальнейшем прежде всего на создание высокотехнологичной, в первую очередь коммуникационной инфраструктуры и соответствующих ей систем национального образования. Это не противоречит конкурентным интересам развитых стран, но совершенно недостаточно для повышения платежеспособного спроса в остальном мире в масштабах, необходимых для изживания кризиса информационного перепроизводства.
· Последовательные усилия по формированию сознания неразвитых обществ и внедрению в него представлений о необходимости и полезности высокотехнологичного потребления. Целью является создание и закрепление в общественной культуре положения, при котором люди и фирмы тратят свои относительно недостаточные средства не на жизненно необходимые ресурсы, но на избыточные с точки здравого смысла престижные или мнимо необходимые высокотехнологичные товары и услуги. Классическим примером служит некоторая часть современной небогатой российской молодежи, соревнующаяся в обладании последними моделями мобильных телефонов, цена которых носит явно чрезмерный характер по сравнению с их функциями и доходами своих хозяев (особенно заметно это явление среди технического и вспомогательного персонала телевизионных программ).
При всей очевидной недостаточности описанных попыток исключительно важной представляется их общая концентрация на изменение сознания и психологии неразвитых обществ (или, по крайней мере, их наиболее платежеспособной части и части, служащей образцом для подражания), на их адаптацию к сознанию и психологии развитых стран и, соответственно, на снятие культурного барьера.
Не имея реальной возможности преодолеть кризис информационного перепроизводства ни снижением цены на свою продукцию, ни увеличением благосостояния осваиваемых обществ, развитые страны в силу вполне объективных обстоятельств обречены на попытки расширения рынков сбыта своей продукции при помощи снятия культурного барьера за счет бесконечно разнообразных попыток стимулирования собственной «культурной экспансии».
Практика показывает, что эти попытки отнюдь не безобидны, ибо они неминуемо посягают на культурную, а в целом ряде случаев - и цивилизационную идентичность осваиваемых обществ.
Последствия посягательств подобного рода принципиально различаются в зависимости от прочности самосознания и конкурентоспособности обществ, являющихся их объектом.
Для слабых обществ подобная культурная агрессия оборачивается перерождением элиты, размыванием собственной идентичности и в конечном счете национальной катастрофой, ибо они заимствуют чуждые, не соответствующие их природе стандарты и механизмы управления, которые неминуемо оказываются неэффективными и не способными справиться с решением проблем, стоящих перед соответствующими обществами. Нет нужды уточнять, что вызываемая указанными факторами национальная катастрофа как минимум не способствует увеличению совокупного спроса в данных обществах, хотя, действительно, может привести к росту элитного спроса (как правило, непродолжительному) на престижную, в том числе и информационную продукцию преимущественно развитых стран.
В результате усилия последних при всей их разумности, целесообразности и полному отсутствию какого-либо злого умысла с неизбежностью ведут к катаклизмам, в том числе и глобальным, но не к достижению реально стоящих перед ними целей, на которые эти усилия первоначально были направлены.
Совершенно иная картина наблюдается в относительно сильных, конкурентоспособных в культурном отношении обществах, способных эффективно противостоять «культурной экспансии» и сохранять свою идентичность. В силу объективно возникающей вследствие экспансии ситуации культурного противостояния и сопротивления этой экспансии национальная идентичность корректируется, и противостояние культурной экспансии со стороны развитых стран, то есть определенная конфронтационность в отношении них, становится органичной, неотъемлемой частью этой идентичности.
Результатом становится конфронтация соответствующих обществ с развитыми странами и, более того, со всей западной цивилизацией в целом. Существенно, что эта конфронтация носит асимметричный для ее участников характер: если для развитых стран она неглубока, ситуативна, связана с конкретной преходящей экономической ситуацией и в определенной степени случайна, то для осваиваемых обществ она оказывается не просто значительно более глубокой. Так как речь идет фактически о сохранении их национальной идентичности, то есть в современных условиях - о самосохранении соответствующих наций и обществ перед лицом смертельно опасной и никоим образом не спровоцированной внешней агрессии (даром что эта агрессия носит бескровный, культурный характер), описанное противостояние увековечивается впечатыванием в их культурный код.
В результате возникает фундаментальное взаимонепонимание.
Развитые страны не могут осознать, что то, что для них является безобидной попыткой расширения рынков, создания в отстающих обществах новых потребностей и даже привнесения цивилизации для объектов этих благородных действий является попыткой их уничтожения, естественным образом вызывающей встречную адекватную реакцию, напоминающую священную войну за самосохранение.
То, что для могучих развитых стран является мимолетным движением вслед за мотыльком рыночной конъюнктуры, которое может быть забыто уже через мгновение, в силу высочайшей эффективности информационных технологий изменяет культурных код наций, ставших объектом подобного воздействия. Более того: оно либо разрушает этот культурный код, либо формирует в этих нациях ненависть и вражду к развитым странам и всей олицетворяемой ими цивилизации не как преходящий вслед за рыночной конъюнктурой элемент, но как фундаментальный, системообразующий фактор соответствующего общества.
Именно в силу описанного фактора конкуренция между цивилизациями приобретает все более экстремальный и враждебный характер. Если в рамках биполярного противостояния цивилизационная конкуренция напоминала «социалистическое соревнование» времен Советского Союза между если и не добрыми, то, во всяком случае, довольно терпеливо относящимися друг к другу соседями, то сегодня она угрожающе приближается к войне.
Парадоксально, но такое развитие событий не только не усугубляет, но, напротив, существенно облегчает положение развитых стран и действительно способствует хотя и не окончательному решению, но временному смягчению стоящих перед ними проблем.
Связанное с дестабилизацией слабых неразвитых стран и конфронтацией с сильными неразвитыми странами нагнетание в современном мире открытой военно-политической напряженности оказывается весьма действенным способом среднесрочного смягчения структурного кризиса развитых экономик, ибо компенсирует отсутствие рыночного спроса на дорогие высокотехнологичные и информационные продукты аналогичным и, что характерно, долговременным и стабильным спросом со стороны государства.
При этом в первую очередь обеспечивается спрос на обеспечивающие безопасность общества, преимущественно военные разработки, - однако вся история ХХ века весьма убедительно показывает, что именно подобные расходы, как это ни печально, служат наиболее эффективным методом государственного стимулирования науки и технологий.
Подобное «военное кейнсианство» становится для Буша-младшего такой же доминантой экономической (и не только экономической) политики, как и для Рейгана. Принципиальное различие этих президентств заключается в том, что при Буше не только американское государство, но и американское общество в целом уже прекрасно осознает историческое значение победы в «холодной войне»: после разрушения Советского Союза США вышли из «стеклянного дома» и теперь - до полномасштабного выхода на мировую арену Китая - имеют полную возможность швыряться камнями в соседей, как им заблагорассудится.
Поэтому политика «экспорта напряженности» перерастает и к настоящему времени в целом, как показали события в Косово, Ираке и вокруг Северной Кореи, переросла в политику стимулирования уже не финансово-экономических, но военно-политических кризисов по всему миру (см. параграф ….). Эти кризисы призваны не только корректировать направления и интенсивность потоков мировых капиталов в пользу США, но и создавать все новые и все более убедительные обоснования и оправдания (как в самом американском обществе, так и в мировом общественном мнении) американской политике «военного кейнсианства».
Строго говоря, «военное кейнсианство» не только осуществляется с надеждой на усиление притоков иностранных капиталов в национальную экономику, но и само по себе является мощным инструментом их привлечения, так как создает не только макроэкономическую потребность в них, но и значительное количество благоприятных микроэкономических возможностей для их применения.
Таким образом, оно является эффективным в среднесрочном плане ответом, - но, увы, не на среднесрочный, а на долгосрочный вызов, которым является глобальный кризис информационного перепроизводства. Несовпадение временных горизонтов вызова и ответа на него делает этот ответ частичным и превращает его во временный паллиатив, способный облегчить положение и снизить напряженность, но лишь на сравнительно короткий промежуток времени.
В конечном счете «военное кейнсианство» оказывается столь же недостаточным для преобразования развитых экономик (не говоря уже о мировой экономике в целом) и их вывода из современного кризиса, как и порождающая его культурная агрессия.
Эта недостаточность, как представляется, вполне убедительно свидетельствует о том, что искать возможные пути выхода мировой экономики из кризиса, фундаментальные причины которого носят отнюдь не экономический, но технологический характер, следует на более глубоком уровне - не экономической, но технологической политики.

13.3.2. «Закрывающие технологии»:
управляемая технологическая революция?

Важной особенностью современного структурного кризиса мировой экономики представляется весьма существенное замедление технологического прогресса, проявляющееся не только в сфере создания новых технологических принципов, но и в значительно более простой и относительно прикладной сфере создания новых технологий.
Помимо собственно технологических причин, рассмотренных в параграфе …, это замедление было вызвано и укреплением глобальных монополий, которые, как и любые монополии, объективно ориентированы на торможение технологического прогресса как явления, способного подорвать их доминирование на рынках.
В условиях глобализации монополии объективно ориентированы на создание все более сложных и все более дорогих технологий, разработка которых вне них оказывается принципиально невозможной из-за сложности организационных схем и общей дороговизны. Такое повышение сложности очень быстро заводит в тупик и начинает тормозить прогресс не только из-за недостаточности спроса, но и вследствие того, что сложность организационных процессов начинает превышать управленческие возможности даже глобальных монополий, а рыночная ориентированность на результат все более сужает возможности прорывных исследований с непредсказуемым исходом.
При этом глобальные монополии (в том числе в силу систематического и повсеместного злоупотребления своим монопольным положением под видом защиты интеллектуальной собственности) становятся важным препятствием свободному распространению знаний, что также усложняет технологический прогресс, делает его более затратным и способствует его торможению.
Наиболее важным для современных глобальных монополий представляется недопущение качественного упрощения и удешевления используемых технологий, так как оно по волне объективным причинам резко расширит доступность последних и тем самым снизит возможности и уровень монополизации соответствующих рынков.
Между тем методы подобного упрощения и удешевления существуют и в отдельных сферах становятся все более широко известными. Классическим примером в этом отношении, показывающим магистральное направление развития технологий будущего, представляется операционная система Linux, сама форма существования которой принципиально отрицает наличие интеллектуальной собственности как фактора сдерживания технологического прогресса, и которая вследствие своей бесплатности весьма ощутимо теснит Windows в целом ряде значимых сегментов мирового рынка.
Однако до значительного прорыва дело пока не дошло даже в этой сфере: глобальная монополия Microsoft остается практически незыблемой. В целом же на мировых рынках прочность позиций глобальных монополий и вовсе, как правило, не ставится под сомнение, так что описанный пример все еще остается вдохновляющим и обнадеживающим, но исключением, - или, если угодно, предвестием.
Уверенность автора в неизбежности радикального упрощения и удешевления господствующих технологий основана на двух основных факторах. С одной стороны, не может вызывать сомнения принципиальная невозможность длительного широкомасштабного торможения, не говоря уже о полной остановке, технологического прогресса, который является неотъемлемой основой не то что развития, но и самого существования человечества (см. параграф…). С другой стороны, представляется совершенно очевидным технологический, экономический и социально-политический тупик, в который привело мир доминирование уже загнивающих глобальных монополий (см. параграф ….).
Безусловно, упрощение и удешевление господствующих технологий будет идти самым болезненным образом, в том числе в результате объективной необходимости преодоления ожесточенного сопротивления сегодняшних «хозяев мира» - глобальных монополий. Однако у нас нет оснований предполагать изменение одного из наиболее фундаментальных правил общественного развития человечества, в соответствие с которым социальные и административные механизмы, сдерживающие технологический прогресс, неминуемо разрушаются.
Представляется принципиально важным, что при достаточной прочности этих механизмов их разрушение может сопровождаться и разрушением самого охваченного ими и затормозившего свою технологическую эволюцию общества - либо ударами внешних завоевателей, либо в результате экологических катаклизмов (к которым, вероятно, относятся и эпидемии смертельных болезней), вызванных чрезмерным воздействием на природную среду.
Поэтому, каким бы страшным для современников ни оказывался процесс изживания обществом сдерживающих технологический прогресс социальных и административных механизмов, он является для него меньшим злом - ровно настолько, насколько процесс мучительного выздоровления оказывается для больного меньшим злом по сравнению со смертью. Процесс их разрушения оказывается тем более трагичным и болезненным, чем более прочными являлись эти механизмы и чем дольше и успешнее они сдерживали противоречащее им развитие технологий.
Таким образом, единственной альтернативой кардинальному упрощению и удешевлению господствующих технологий объективно является уничтожение человечества в том или ином катаклизме. Поскольку никаких признаков последнего в настоящее время не наблюдается, наиболее вероятным представляется относительно оптимистичный вариант его дальнейшего развития.
Этот вариант, то есть необходимый для слома глобального монополизма технологический рывок, обеспечивающий указанное упрощение и удешевление доминирующих технологий, может быть осуществлен за счет феномена, получившего несколько претенциозное название «закрывающих» технологий (ИСТОЧНИК: Я). Особенность этого класса технологий состоит в том, что емкость открываемых ими новых рынков в краткосрочной перспективе существенно ниже емкости рынков, «закрываемых» в результате вызываемого ими повышения производительности труда. В результате их применение сделает ненужными огромное количество широко распространенных производств и, соответственно, лишит работы занятых на них.
Строго говоря, к «закрывающим» относятся все технологии, обеспечивающие качественное повышение труда на уже существующих производствах. Глобальные монополии, как и любые другие загнивающие монополии, относятся к возможности широкого распространения подобных технологий крайне негативно: для них выход последних из-под контроля означает снижение монопольной сверхприбыли, а то и вовсе полную утрату монопольного положения.
Классическим примером существующих уже сегодня технологий такого рода являются технологии упрочения рельсов, способные привести к трехкратному уменьшению потребности в них мира при их удешевлении и к соответственному сокращению их выпуска.
Из числа технологий, существование которых в настоящее время не имеет убедительных подтверждений, наиболее известна технология беспроводной передачи электроэнергии на расстояние, по многим данным (ИСТОЧНИК!!) созданная в начале ХХ века выдающимся электротехником Н.Тесла. В случае широко распространения эта технология способна уничтожить все современные отрасли, связанные с передачей электроэнергии, и лишить энергетические компании преимуществ, связанных с их естественным монополизмом.
Исторически «закрывающие» технологии наиболее концентрированно разрабатывались в ходе специальных исследований, проводившихся в Советском Союзе. В развитых странах аналогичные разработки частью не осуществлялись в принципе (как из-за своей принципиальной опасности для рыночных механизмов, так и потому, что рыночная экономика экономней социалистической и, в отличие от нее, не позволяла своим специалистам работать «в стол», разрабатывая конструкции, не способные найти быстрого применения), частью надежно блокировались навсегда при помощи патентных механизмов и других инструментов «защиты интеллектуальной собственности». (Строго говоря, в этом отношении и разрушение СССР можно рассматривать как коллективное захоронение всех этих представляющих смертельную опасность для развитого мира технологий - своего рода «оружия массового уничтожения» наиболее успешных стран - в одном гигантском могильнике).
Массовый выброс «закрывающих» технологий на мировые рынки и их почти неизбежное внедрение вызовет резкое сжатие всей существующей индустрии, что приведет к катастрофическим последствиям для подавляющего большинства развитых и успешно развивающихся стран.
Выиграют от этого лишь страны, находящиеся либо на пост- (как США и, возможно, Великобритания), либо, напротив, на доиндустриальной ступени развития. На первом этапе распространения «закрывающих» технологий в них не произойдет массовых сокращений производства, и они получат дополнительные шансы за счет резкого ослабления индустриального мира.
Однако этот выигрыш будет, к сожалению, скорее всего мимолетным: получив временные преимущества за счет разрушения стратегических конкурентов, пост- и доиндустриальные страны столкнутся с катастрофическим падением спроса и на свои услуги: первые лишатся поля приложения своих информационных технологий, вторые - туристов и потребителей сувенирной продукции. Резко сократится и мировая потребность в большинстве видов сырья.
Общее повышение производительности труда в кратчайшие сроки сделает излишними сотни миллионов рабочих рук по всему миру, что повсеместно создаст социально-политическую напряженность, граничащую с катастрофой. Выход из этого положения, неизбежно непоследовательный и мучительный, кардинально изменит все устройство как различных обществ, так и современного человечества в целом.
В принципе можно предположить, что в этой ситуации Россия может выиграть как владелец и основной продавец «закрывающих» технологий. Это может принести не только деньги, но и колоссальный политический ресурс в силу свободы выбора, какую именно технологию из наших «ящиков Пандоры» и в каких объемах выпускать в мир - и, соответственно, в каких отраслях развитых стран и в каких объемах уничтожать производство. Россия может выиграть и как страна, в которой в результате катастрофической реформы объемы производства упали в целом существенно ниже уровня минимального самообеспечения: в этих условиях кардинальный рост производительности во многом приведет не к перепроизводству, а всего лишь к импортозамещению на российском рынке, причем, вероятно, все равно частичному. Таким образом, прогрессирующая, несмотря на инвестиционный бум, деиндустриализация России способна в случае распространения «закрывающих» технологий стать ключевым фактором ее глобальной конкурентоспособности.
К сожалению, нельзя не признать, что глубочайшая деградация современного российского общества делает осознанное развитие данного класса технологий - и тем более их управляемый экспорт - крайне маловероятным. К настоящему времени значительная часть потенциально «закрывающих» технологий либо патентов, необходимых для их (вос)создания и развертывания, уже скуплена глобальными монополиями и либо заморожена ими, либо применяется «для внутреннего пользования» с обеспечением надежной защиты от самой возможности трансферта в окружающий их мир.
Таким образом, осознанное развитие и распространение «закрывающих» технологий как способ изживания кризиса «информационного перепроизводства» так же маловероятно, как и успешная культурная агрессия, но по иной причине: отсутствует субъект, действительно способный осуществить соответствующий технологический переворот.
Следовательно, искать пути изживания глобального монополизма, являющегося первопричиной структурного кризиса современной мировой экономики, надо на более глубоком, стихийном уровне - не технологической политики развитых обществ, но самой технологической эволюции, протекающей без осознанного регулирующего вмешательства.

13.3.3. Стихийное изживание «цифрового неравенства

Таким образом, единственным выходом из современного структурного кризиса видится сегодня распространение «закрывающих» технологий, - но не сознательно направляемое и регулирование кем-либо, а стихийное, медленное, более всего напоминающее просачивание через прочные преграды, воздвигаемые глобальными монополиями, и в силу своей медленности незаметное и в каждый отдельно взятый момент времени относительно мало разрушительное.
Представляется, что распространение указанных технологий начнется с отдельных случаев их скрытого, не афишируемого распространения в относительно успешно развивающихся странах. Компании этих стран (а в отдельных случаях и государственные структуры), не обладая навыками распространения новых технологий, страшась как появления новых конкурентов, так и вероятного недовольства глобальных монополий, отрешатся от всяких амбиций, связанных с изменением технологического базиса (и, соответственно, политической структуры) современного человечества. В силу изложенного пределом их мечтаний будет обязательно незаметное, тихое получение сверхприбыли, связанной с качественно более высокой производительностью труда и носящей характер технологической ренты.
Собственно говоря, этот этап уже наступил - в результате и, насколько можно понять, еще во время кризиса 1997-1999 годов.
Он носит скрытый характер и может длиться долго, однако не вызывает сомнений, что ухудшение мировой конъюнктуры и, главное, продолжающееся обострение конкуренции раньше или позднее спровоцирует какую-либо из глобальных корпораций на широкомасштабное применение каких-либо «закрывающих» технологий.
Это и станет началом технологического переворота, ибо в силу ожесточенной конкуренции соперницы этой глобальной монополии в достаточно сжатые сроки будут просто вынуждены последовать ее примеру. Воистину, картельная монополия хороша, пока она существует; нарушенная хотя бы в одной точке и хотя бы одним участником соглашения, она немедленно превращается в подобие обрушивающегося карточного домика.
Первоначально указанные технологии начнут распространяться в недрах соответствующих глобальных монополий - основных, чтобы не сказать единственных, субъектов современной истории. Они вынуждены будут обращаться к «закрывающим» технологиям по отдельности, не признаваясь в этом даже собственным сотрудникам, вынужденно, под давлением мирового экономического кризиса и все более явной ограниченности спроса.
Глобальные монополии будут всячески препятствовать утечке этих технологий за их пределы, стремясь исключить всякую возможность использования их как конкурентами, являющимися такими же глобальными монополиями, так и «простыми смертными». Однако целенаправленные усилия по созданию подобных технологий и промышленный шпионаж, подстегиваемые острой потребностью всего остального мира в удешевлении и упрощении господствующих технологий, сделают их усилия тщетными.
На этом этапе «закрывающие» технологии найдут себе массовое и открытое (или едва прикрытое) применение в развивающихся странах, которым нечего терять, а в целом ряде случаев - и незачем утруждать себя соблюдением прав чужой интеллектуальной собственности. Вероятно, это будет сопровождаться ритуальными заклинаниями и даже действиями по борьбе с контрафактной продукцией; возможно, использование украденных технологий (общедоступных вследствие своей простоты) будет частично засекречено.
Однако в силу насущной широкой потребности массовое распространение и применение «закрывающих» технологий представляется неизбежным, причем в массовом порядке; сохранить их будет так же невозможно, как и пригодные для широкого индустриального тиражирования секреты средневековых мастеров. В результате неразвитые страны, «вытащившие» эти технологии из недр глобальных монополий, а то и из собственных «закромов Родины», также не смогут сохранить секретов и в свою очередь станут источниками дальнейшего распространения «закрывающих» технологий - и, соответственно, источниками нового витка всемирного технологического прогресса.
В целом описанный процесс может занять долгие годы. Совершенно точно, что он будет идти неравномерно в различных отраслях и странах. Многие глобальные монополии успеют приспособиться к нему и сохраниться, несмотря на снижение своих доходов; банкротства неудачников не примут обвального массового характера и не станут источником нового острого мирового кризиса. Накопленный развитыми обществами «запас прочности», в том числе и чисто технологический, по-прежнему остается слишком большим для реализации все более популярных алармистских прогнозов.
Сжатие спроса и высвобождение рабочих рук в каждый отдельный момент времени будет локализовано в отдельных отраслях и регионах. Правительства развитых стран, хотя и с разной степенью успешности, смогут сохранять контроль над ситуацией и создавать новые рабочие места, в том числе и за счет кейнсианского наращивания бюджетных расходов за счет дефицитов государственных бюджетов.
Произойдет определенное перераспределение богатств в пользу неразвитых сегодня стран, которые смогут упрочить свое положение и получить новые реальные шансы на технологический и социальный прогресс и в конечном счете - на развитие.
Зияющий технологически обусловленный разрыв между различными группами стран будет снижен, богатство и, что значительно более важно, возможности будут распределены более равномерно. Соответственно, человечество, несмотря на сохраняющиеся этноцивилизационные различия, станет более единым.
Можно предположить даже, что принцип «общества двух третей» (то есть общество, две трети которого принадлежат к обеспеченному среднему классу), реализованный в свое время в большинстве развитых стран, благодаря описанным процессам удастся претворить в жизнь в масштабах всего человечества.
Под таким углом зрения картина будущего развития выглядит слишком идиллической, однако не следует забывать, что для богатейшей части современного человечества (наиболее влиятельной и потому распространяющей свои представления и свое социальное самочувствие среди значительных масс людей) она станет подлинной трагедией. Ведь выравнивание благосостояния в мировом масштабе будет означать снижение уровня богатства развитых обществ и богатейших людей - не исключено, что и абсолютного, но уж совершенно точно относительного, то есть отрыва их уровня от уровня основной массы. А ведь именно величина этого отрыва и составляет основу мироощущения значительной части современной деловой, да и политической элиты, самоощущение которой «на голову выше остального человечества» подкрепляется в значительной степени (чтобы не сказать «в основном») значительным отрывом в уровне материального благосостояния и уровня потребления (часто даже не реализованного, а потенциального).
Кроме того, путь к описанной идиллии будет лежать через многочисленные локальные кризисы, тяжесть которых и глубина бедствий, порождаемых которыми, породят многочисленные социальные метастазы, способные отравлять жизнь благополучного человечества (или его относительно благополучных элементов) и через поколение после изживания этих кризисов.
Вопросы об областях применения «закрывающих» технологий (а ведь они, какими бы мягкими и щадящими ни были, «закроют» не только отрасли, но и, вместе с этими отраслями, целые страны), темпах их распространения и характере влияния на конкретный рисунок международной конкуренции остаются открытыми.
Собственно, открытыми остаются почти все вопросы, которые сегодня уже можно сформулировать.
Ясно пока немногое.
В частности, не вызывает сомнений, что апокалиптические прогнозы сравнительно безболезненной эвтаназии незападных цивилизаций - по аналогии с современной Африкой и завтрашней Россией - либо неверны, либо как минимум недостаточны. Ведь подобное безысходное развитие событий не только не разрешает, но, напротив, консервирует и даже усугубляет основное противоречие глобализации (см. параграф …) и его преломление в современном структурном кризисе: емкость мировых рынков снижается и становится еще более недостаточной для развития сложных и дорогих технологий.
Не вызывает сомнений, что наиболее вероятным путем изживания кризиса является качественное удешевление и упрощение современных технологий.
Практически не вызывает сомнений и то, что в настоящее время человечество стоит на пороге качественно нового и потому неведомого периода своего развития.
С одной стороны, как было указано выше (см. параграф …), заканчивается занявшая всю осознаваемую часть прошлого человеческой цивилизации эпоха изменения природы: антропогенная нагрузка приблизилась к объективному пределу, и человек начинает решать проблему приспособлением себя к окружающей среде. С другой стороны, технологии вот-вот - возможно, уже на наших глазах - вырвутся из-под общественного контроля, как при переходе от феодализма к капитализму, неся на плечах уже не просто новые общественные отношения, но и новый облик всего человечества.
В целом говорить о механизме разрешения глобального структурного кризиса непозволительно рано - мир еще только входит в этот кризис. По формальной логике, инструментом выхода должно стать то же самое распространение новых технологий, которое породило кризис (кризис «изживает себя», а не прерывается извне «богом из машины»). Переориентация господствующих технологий с изменения мертвой материи (high-tech) на преобразование живого человеческого сознания (high-hume) уже трансформирует рыночные отношения: деньги теряют значение, их место как основного инструмента, результата и символа успеха занимают технологии. Сосуществование информатизированного мира с обычным «рыночным», возможно, будет упрощено идеологизацией последнего из-за осознанного противостояния с развитыми странами в информационной сфере. (см. параграфы!!)
Трансформация рыночных отношений, сужение сферы их доминирования и, возможно, исчезновение их в нашем сегодняшнем понимании пойдут неравномерно и могут быть отягощены расширением сферы применения новых технологий, меняющих уже не только сознание, но и биологический облик человека.
В конце концов, одним из нетривиальных выходов из недостаточности спроса для развития сложных технологий может стать кардинальное сужение сферы практического применения последних при сохранении прежней сферы получения денег творцами этих технологий. Это возможно, если потребители сложных технологий будут помимо своей воли и неосознанно (как это сейчас происходит с интеллектуальной собственностью) оплачивать разработку качественно новых технологий, призванных придать значительное ускорение развитию части человечества, которая принципиально (и непредставимо с позиций сегодняшнего дня) изменится и перестанет нуждаться в традиционных формах конкуренции и кооперации.
Это звучит фантастично - но лишь в отношении биологической, индивидуальной эволюции человека. В отношении эволюции социальной описанные события уже произошли: это создание и распространение не только традиционных «высоких» технологий при помощи системы защиты «интеллектуальной собственности», но и общедоступных технологий формирования сознания, с чего, собственно говоря, и началась глобализация. Ведь указанные технологии применяются всеми и против всех, однако основная часть дохода достается их разработчикам.
При распространении этих же отношений на биологическую эволюцию человека обеспеченная часть граждан развитых стран и богатейшая часть остального мира получат возможность усовершенствовать и даже трансформировать свой организм (в том числе не представимым сегодня образом) и, вероятно, свои мыслительные способности.
В силу их возросшей эффективности остальной мир превратится не более чем в их «дойную корову» - и, при вероятном сохранении всех демократических институтов и процедур, будет иметь не больше реальных прав и возможностей, чем это в высшей степени достойное и уважаемое животное.
В этом случае в мире воспроизведется модель спроса, характерная ля неразвитых стран (и для периода феодализма) и заключающаяся в концентрации подавляющей части спроса у количественно незначительной, но абсолютно доминирующей экономически и политически богатейшей элитой с выделением также узкой части ее хорошо оплачиваемой обслуги. Для всех остальных членов такого общества характерна нищенская по уровню потребления, а со временем и по типу поведения модель спроса.
Единственно эффективным рыночным поведением в таком обществе является ориентация на спрос богатых, готовых, как и в средние века, переплачивать за престижность своего потребления. Это вслед за структурой спроса уродует и структуру производства, подрывая эффективность общества, его жизнеспособность и саму способность к дальнейшему развитию.
Это своего рода исторический тупик, выход из которого связан с чудовищными катаклизмами и потрясениями (Францию, например, трясло революциями почти сто лет - как минимум с 1789 по 1871 год). Существенно, что общество, разложившись, может так и не выйти из того тупика и погибнуть в нем.
Выбор между двумя моделями развития - с широким демократичным распространением дешевых «закрывающих» технологий и концентрации технологического прорыва в богатейших обществах - и является выбором, перед которым стоит современное человечество.
Одновременное осуществление обеих моделей невозможно в принципе: хотя в практику пробьются отдельные элементы и отвергнутой модели, одна из них - просто в силу политического устройства человеческого общества - обязательно будет преобладать.
Выбор между «железной пятой» немногочисленной биологически преобразованной мировой элиты и созданием для максимально широкой части человечества максимально широкого спектра возможностей еще не сделан. Более того: насколько можно понять, он даже не осознается.
И это та самая сфера приложения сил, в котором позиция каждого отдельного взятого человека может сыграть свою роль и даже - в соответствии с поговорками о «последних каплях» и «последних соломинках» - может реально повлиять на модель и направление развития всего человечества.
Конечно, более приемлемая традиционно демократическая модель обладает огромным числом недостатков и также несправедлива во многом и ко многим. Однако при всем этом она неизмеримо более эффективна и справедлива, чем первая модель, так как оставляет неизмеримо больше возможностей для развития, самореализации и благосостояния - как для большинства отдельных людей, так и для всех цивилизаций, так и для человечества в целом.
Поэтому каждый из нас должен сообразовывать свои действия с глобальным выбором, перед которым, истово зажмурясь, стоит современное человечество. Когда выбор станет очевидным для всех, он - просто в силу этой очевидности - уже будет так или иначе сделан. Сегодня же, «на дальних подступах» даже ультраслабое воздействие отдельно взятой организации и даже отдельно взятого эффективного человека способно заметно изменить траекторию развития всего человечества.
Мы должны думать о будущем - в том числе и потому, что действительно можем изменить его относительно слабыми, доступными нам сегодня усилиями.

—

Часть 5.