США: экспорт нестабильности и глобальная неустойчивость

Лидеры человечества в силу самого своего положения не только сталкиваются с концентрированной завистью своих более слабых и побеждаемых ими конкурентов, но и первыми ощущают на себе наиболее значимые проблемы человеческого развития. Важно, что указанные проблемы проявляются у них в значительных масштабах (в соответствии с масштабами лидирующих обществ) и получают широкий (по меркам того или иного времени) общественный резонанс (так как лидерство подразумевает более эффективное управление и, соответственно, более широкое обсуждение проблем).
Постоянное возникновение у лидера новых, неизвестных или малоизвестных остальным участникам мирового развития значительных трудностей, которые еще и популяризуются широким обсуждением, способствует возникновению своего рода «оптического обмана»: преувеличению значения этих проблем и возникновению разного рода скороспелых прогнозов неизбежности утраты лидером своего положения, а то и его полного краха.
Не избежали этой участи и современные США: прогнозы их предстоящего краха и поражения в глобальной конкуренции последние годы сыплются, как из ведра. Эти прогнозы, как обычно происходит в отношении лидеров, в основном верно отражают трудности, с которыми те сталкиваются, но преуменьшают, а то и вовсе игнорируют факторы, без которых ни одно общество не имеет шанса вырваться в лидеры - его коллективную волю к преодолению этих трудностей и наработанные им и в целом успешно применяемые технологии общественного управления и развития.
Действенность реакции американского общества на угрозы, с которыми оно сталкивается, разумно проиллюстрировать важнейшей для современных США стратегической проблемой нарастающей внутренней дезинтеграции американского общества.
Сегодняшние США давно уже перестали быть «плавильным котлом» наций. Не только жесткие этнические, но и невероятно четкие социальные границы придают американскому обществу кастовость, объективно делающую его прогресс односторонним и в конечном счете тормозящую все его развитие.
При этом эффективная в целом система социальной помощи и пресловутая политкорректность создают мощное экономическое стимулирование иждивенчества и маргинализации. Недаром, согласно популярным представлениям, «чтобы жить хорошо, в Америке надо быть не трудягой-миллардером, а беременной несовершеннолетней негритянкой, а если при этом она еще окажется одноглазой наркоманкой, жертвой вьетнамской войны и лесбиянкой, то ее будущее практически обеспечено». Не только численность (в силу демографических причин и иммиграции), но и, что наиболее опасно, влияние людей, живущих на разнообразные пособия, продолжает расти, а влиятельность тех, кто зарабатывает себе на жизнь и другим на эти пособия, - снижаться. Демонстративный отказ от вэлфера, наиболее стимулирующего иждивенчество, при всей своей убедительности, все же не смог кардинально изменить ситуацию.
При этом этнические группы не только жестко локализуются территориально, как это было уже достаточно давно, но и интенсивно проникают в органы госуправления, выступая как отдельные политические группы, не растворяющиеся в политической системе и не интегрирующиеся в нее по-настоящему, но лишь использующие ее для достижения собственных долгосрочных целей. Эта угрожающая тенденция стала ясна уже в начале 90-х годов, когда было прямо указано, что сторонники многокультурного, полиэтнического общества «очень часто являются этноцентрическими сепаратистами, которые в западном наследии не видят ничего, кроме преступлений».
Культурная, цивилизационная дезинтеграция (или, по крайней мере, разделение и разъединение) - несомненная угроза целостности любой страны. Уже в конце 90-х годов в некоторых регионах США не только население, но даже работники сферы обслуживания в своей массе были испаноязычными и с большим трудом изъяснялись по-английски. Испаноязычное сообщество вместе с афроамериканцами (из которых наиболее активны принявшие ислам) являются наиболее серьезными и объективно наиболее опасными для целостности США политическими силами. Их «подпирает» богатая и эффективная китайская диаспора, которая лишь из-за скрытности, являющейся частью национального характера, пока не смогла создать собственного открытого политического лобби.
Предельного выражения этноцивилизационно кризис США достиг на президентских выборах 2000 года, когда общество впервые со времен гражданской войны между Севером и Югом раскололось на две примерно равные части. При этом, в отличие от предыдущего момента, «когда нация еще - или уже - не существовала», раскол прошел не по экономическому, идеологическому или географическому, но строго по этноцивилизационному принципу: за демократа А.Гора голосовали афроамериканцы, испаноязычное сообщество, космополитично ориентированные евреи и финансисты, за республиканца Буша - белые, занятые в нефинансовых секторах экономики, и ориентированные на продолжение поддержки Израиля (то есть патриотично настроенные) евреи.

(из книги)

Недаром Буш, став президентом, провозгласил главной задачей восстановление единства нации. Это не только совершенно неожиданная в своей катастрофической скромности, но и шокирующая для лидера всего современного человечества задача!
Одним из наиболее эффективных способов, стихийно применяемых американским обществом для защиты от угрозы распада из-за этноцивилизационно раскола, как можно понять, является относительная терпимость к наркомании. Ее широкое распространение, как это ни ужасно звучит, объективно способствует поддержанию единства американской нации путем искусственного сдерживания прогресса ее наиболее угрожающих элементов - афроамериканского, латиноамериканского и китайского этносов, так как в силу социальных причин и особенностей национальных психологий основными потребителями наркотиков оказываются именно они.
В результате импорт и внутреннее производство наркотиков уже длительное время является неким аналогом оружия избирательного этнического (и даже в большей степени цивилизационного, чем этнического) воздействия, обеспечивающим замедление нарастания внутренней дифференциации и центробежных тенденций в развитии американского общества за счет избирательного торможения и уничтожения его «недостаточно американских» элементов.
Дополнительной функцией наркотиков в этом плане представляется «социальная селекция», автоматическое выявление и уничтожение в цивилизационно американской части американского общества недостаточно добропорядочных, «цивилизационно чуждых» элементов, недостаточно управляемых из-за недостаточной восприимчивости к официальной пропаганде (в том числе и в той ее части, в которой она проповедует тезис о порочности наркотиков).
Этот и другие, менее шокирующие «встроенные социальные стабилизаторы» обеспечили американскому обществу выигрыш времени, напоминающий выигрыш целой эпохи. Его масштабы наглядно видны при сопоставлении оценок специалистов разных лет:
советские ученые, в 80-е годы применявшие утраченные ныне методы математического анализа и количественных оценок процессов общественного развития, оценивали в качестве критических для целостности американского общества выборы 2000-2004 годов. Разумность этих прогнозов доказывается маргинальностью с точки зрения «большой политики» двух из трех кандидатов в вице-президенты на президентских выборах 2000 года: один - ортодоксальный иудей, другая - женщина-афроамериканка, но главное - общественным расколом в ходе выборов. Преждевременность советских прогнозов была вызвана отсутствием представлений о возможности описанной стабилизирующей деятельности. (Это объясняет ошибку, но не оправдывает ее: выясняется, что прогнозисты не задали себе естественный вопрос о возможных реакциях на неминуемо осознаваемую угрозу).
Американские специалисты конца 90-х годов, учитывавшие этот фактор, называли в качестве периода наибольшей опасности дезинтеграции США 2008-2015 годы.
Современные российские аналитики с учетом терракта 11 сентября 2001 года, повысившего общественное единство США, относят этот период на поколение - примерно на 2020-2025 год.
Несмотря на действенность «встроенных социальных стабилизаторов», к концу 2000 года они стали недостаточны. «Единство нации» было утрачено, американское общество существовало во многом «по инерции». При этом оно входило в новый глубокий структурный кризис, на что однозначно указала болезненная корректировка фондового рынка весной 2000 года, знаменовавшая конец «новой экономики», основанной на построении финансовой пирамиды ожиданий. Экономический кризис сам по себе, по самой своей природе способствует внутренней дифференциации общества; при утрате последним единства угрожает самому его существованию.
Ключом к решению этой проблемы - по крайней мере, временному, - стал терракт 11 сентября 2001 года, беспрецедентный как по относительно низкому числу жертв (немногим более 3 тыс.чел. при полном разрушении двух офисных небоскребов, частичном здания Пентагона и гибели четырех пассажирских самолетов), так и по исключительно высокому воздействию на самоощущение нации.
Этот терракт, его причины и последствия были рассмотрены выше (см. параграф 10.3); в контексте рассматриваемых вопросов следует сосредоточить внимание на колоссальном мобилизующем и сплачивающем влиянии, оказанном ими на американское общество. Фактически они стали весьма эффективной «шоковой терапией».
Катастрофа заново сплотила основные этнические группы США вокруг общеамериканских ценностей, заставив американское общество осознать свое «принудительное» единство перед лицом неопределенной, но чудовищной внешней угрозы.

Пример 26.

Ответ терроризму из Центрального парка

Одним из знаменательных выражений реакции американского общества на мобилизовавший его террористический вызов представляется интервью, взятое у негров, игравших в шахматы в Центральном парке Нью-Йорка.
Они заявили, что обычно играют здесь в шахматы и, если бы они поступили вопреки своей привычке, то, изменив таким образом свой образ жизни в результате совершенного насилия, показали бы террористам, что те добились успеха. Сохраняя же прежний образ жизни, они демонстрируют тщетность усилий террористов, их неспособность поколебать дух Америки и этим вносят свой посильный вклад в противостояние международному терроризму.
Это усложненная, но понятная и естественная мотивация (одной из стихийных реакций организма на психологический шок является отгораживание от вызвавшего этот шок явления и стремление делать «все, как обычно») наглядно показывает глубину психологической устойчивости потрясенного американского общества.

Терракт 11 сентября 2001 года выплеснул накопившийся заряд межэтнической вражды, в том числе в форме погромов и убийств на политически незначительные и потому беззащитные группы арабов и особенно сикхов. (Существенно, что не отягощенные западной политкорректностью и толерантностью россияне продемонстрировали несравненно больший уровень цивилизованности, чем американцы - в аналогичных в принципе обстоятельствах сентября 1999 года в России и речи не было о чеченских погромах).
Потенциал межэтнической вражды в целом, который никуда не делся, был перенацелен вовне страны, на таинственных «международных террористов». Та же часть этого потенциала, которую не удалось переориентировать, была «связана» внутри США при помощи кампании по обеспечению всеобщей бдительности и долговременного ограничения гражданских прав выходцев из «подозрительных» арабских стран.
Однако главным результатом терракта 11 сентября 2001 года стало не просто восстановление единства американского общества, но и его долговременное цементирование непреходящей и неопределенной (а оттого еще более эффективной) внешней угрозы. Оно было мобилизовано при помощи постоянной угрозы - и, соответственно, постоянной сверхзадачи. Неопределенность врага сделала его исключительно удобным, так как создала возможность его произвольного назначения (а то и вовсе конструирования информационными методами) и, соответственно, произвольных манипуляций с ним - от одержания грандиозных (но никогда не окончательных) побед, до возникновения с его стороны новых чудовищных (и, соответственно, мобилизующих и объединяющих общество) угроз.
«Обретение глобального врага» было выдающимся достижением нового американского руководства, качественно повысившим эффективность, а следовательно, и конкурентоспособность американского общества, далеко не только в силу внутренних причин.

Пример 27

Терракт 11 сентября 2001 года
и решение геополитической проблемы США

Победа в «холодной войне» стала для США не сразу осознанной, но ничуть не меньшей трагедией, чем для рухнувших стран постсоветского и «провисших» стран постсоциалистического пространства.
Проблема заключалась в том, что мирный распад СССР лишил оправдания их мировое доминирование и создал объективную угрозу их статусу сверхдержавы.
Ведь понятие сверхдержавы определяется не неким количественным уровнем мощи или влиятельности, а специфическим качественным механизмом извлечения выгод из взаимодействия с другими странами. Сверхдержава осуществляет военно-политическую защиту своих союзников, в обмен на которую те ограничивают свою конкуренцию с ней (в первую очередь экономическую, но отнюдь не только ее - так, США окончательно стали сверхдержавой, когда Великобритания в критический момент Второй Мировой войны передала им материалы исследований по созданию атомной бомбы).
В результате она получает двойной выигрыш: с одной стороны, от ограничения конкуренции, с другой - от технологического лидерства, являющегося следствием концентрации военных расходов (именно они, как ни прискорбно, служат наиболее эффективным способом стимулирования технологического прогресса).
Этот выигрыш существует, пока налицо серьезная внешняя опасность. Распад СССР по кровавому югославскому сценарию (такие проработки делались) плавно заменил бы «советскую военную угрозу» угрозой «постсоветского ядерного хаоса» и не просто сохранил, но укрепил бы оправдание глобального доминирования США: они остались бы единственным защитником мира от волны террора и насилия, исходящей с территории бывшего СССР.
Относительно мирный распад СССР разрушил эти планы, и глобальное доминирование США утратило свое оправдание. США по вполне объективным причинам - в связи с успешным и полным решением стоящих перед ними задач - перестали выполнять необходимую остальным странам миссию, ради которой те умеряли бы свою конкуренцию с ними, и так и не смогли найти ей замену. В результате они оказались в шаге от положения мавра, который «сделал свое дело» и больше никому не нужен.
Предпринимавшиеся на протяжении всех 90-х годов попытки назначить нового «общечеловеческого врага» успехом так и не увенчались: Россия была слишком слабой и дружелюбной, Югославия и Ирак (сам по себе, без предварительной истерической «накачки» после терракта 11 сентября) - слишком незначительными, Китай - слишком тесно связанным с Европой и слишком сильным. Традиционные террористы, как блохи, у каждого были свои, и «чужие» террористы мало кого волновали. Существование же преступных транснациональных сетей в 90-е годы также не вызывало тревог, так как отсутствовали доказательства того, что они представляют собой системную угрозу развитым, да и просто влиятельным странам мира.
В результате и Европа, и Китай, и арабский мир начали преследовать собственные интересы, бросая США вызов за вызовом в самых различных сферах.
И сегодняшние проблемы США во многом вызваны тем, что 10 лет назад из-за разумности и стойкости народов нашей Родины они «потеряли темп».
Уже в первые восемь месяцев 2001 года эгоистическое и неграмотное поведение Буша обострило отношения США с Евросоюзом. Так, один лишь только отказ США от подписания Киотского протокола вызвал в Европе взрыв ярости и подготовку самого широкого спектра негативных реакций - от одностороннего его подписания до введения санкций против американского экспорта в Евросоюз.
Чудовищное и очень американское по своей телегеничности злодеяние вернуло «цивилизованному человечеству» общего врага, а США - общепризнанное оправдание их доминирования. Дошло до того, что они получили военную инфрастуктуру в еще недавно казавшейся недосягаемой для них Средней Азии, начав процесс стремительного вытеснения оттуда России и недопущения туда Китая.
При этом США находятся в несравнимо лучшем положении, чем в период «холодной войны», так как нынешний враг не только не самоочевиден, но, напротив, невидим для всех, кроме сверхдержавы, которая обладает поэтому монополией на назначение врага и определение всех его характеристик в зависимости от своих потребностей.
Российские наблюдатели обычно не отдают себе отчет в том, насколько важны для американского общества юридические формулировки. Декларация лидеров США о «войне» была воспринята в России как метафора, оживляющая воспоминания о Великой Отечественной и о страхе перед ядерной катастрофой. Но она стала одной из первых реакций американского государства на терракт именно потому, что в США имеет четкий юридический смысл.
В мирных условиях подозреваемого надо поймать, доставить в суд, дать ему адвоката и выслушивать его не вполне удобные высказывания (случай Милошевича, а до него - Георгия Димитрова). Более того: подсудимый может доказать свою невиновность (как это было с Димитровым) или продемонстрировать пугающую государство и привлекательную для колеблющихся убежденность (случай Маквея). Все это сложно, ненадежно и, в конце концов, слишком долго, - а общественное мнение нуждалось в полномасштабном шоу «Месть» (характерно, что американцы так и не говорили о «возмездии», а лишь о «мести», которая при всей естественности не является не только оправданной, но и законной) «прямо сейчас».
Состояние же войны позволяет отмести демократические формальности (существенно, что США понимают «права человека» как привилегию американцев и европейцев; их толерантность существует «только для своих», как раньше она существовала «только для белых») и демонстративно наказывать «плохих парней» тогда, когда это нужно, исходя из внутриполитической ситуации. При этом потребность в доказательствах, естественная для цивилизованного общества, не говоря уже о демократии, полностью отпадает (представленные союзникам, а затем и России «доказательства», не говоря уже об их вопиющей сомнительности, могут быть признаны таковыми лишь судом).
В самом деле: бен Ладен был объявлен виновником терракта задолго до предъявления (а если исходить из здравого смысла, то и до сбора) доказательств. То, что в итоге они были предъявлены в первую очередь союзникам США, могло иметь (помимо демонстрации отделения «агнцев от козлищ» и запугивания относительно самостоятельных стран) только одну цель: проверку степени убедительности этих доказательств на заведомо лояльной и польщенной аудитории для их последующей доработки.
Важно и то, что война объявлена на обыденном, а не на юридическом языке. Тем самым США получили возможность считать себя находящимися в состоянии войны или мира в зависимости от своих потребностей: при решении одних вопросов можно исходить из «военной» логики, а при решении других, в то же самое время, - из «мирной». Понятно, что ткань законодательных норм при этом расползается, оставляя для практического применения ничем не ограниченное «право сильного».
Классический пример юридической «лакуны», в которой царит произвол, - содержание американцами захваченных талибов на военной базе в Гуантанамо. Талибы не преступники, так как находятся там ни по решению суда, ни в его ожидании. С юридической точки зрения они не являются и военнопленными, то есть на них не распространяются нормы Женевской конвенции. Их положение не регулируется никакими правовыми нормами. Лишение их свободы вызвано произволом властей США, - так же, как, впрочем, и сохранение их жизни: они находятся вне закона, юридически не существуют (так как их правовой статус не определен) и, соответственно, не имеют никаких определенных прав, в том числе и права на жизнь.
Строго говоря, положение захваченных талибов по отношению к США не сильно отличается от положения граждан неразвитых стран. Ведь практика нанесения американцами ракетно-бомбовых ударов, в том числе и по заведомо мирным или необходимым для поддержания жизни объектам, убедительно свидетельствует о присвоенном США, но тем не менее бесспорном праве убивать жителей относительно слабых стран по своему усмотрению.
В результате терракта 11 сентября 2001 года один человек - президент США Буш - вновь, как это было в Косово, подменил собой Совет безопасности ООН, при полной поддержке мирового сообщества присвоив себе такие его неотъемлемые функции, как определение агрессора и выдачу санкции на применение против него силы.
При этом изменения американской психологии не произошло. США остались прежними, и об их неготовности к международному сотрудничеству свидетельствует осознанный отказ от помощи российских спасателей, который, с учетом опыта МЧС, стоил американскому народу как минимум десятки человеческих жизней. Террористы убили тысячи людей, но как минимум десятки убиты высокомерием администрации США, показавшей, что она не хочет быть ничем обязанной другим странам.
Это чудовищно, но логично и, более того, оправданно: в мировой системе координат сверхдержава находится непосредственно между Господом Богом и остальным человечеством. Ситуация, в которой какая-либо страна может хоть в чем-то помочь сверхдержаве (да еще и по своей инициативе), то есть хоть в чем-то встать на один уровень с ней, объективно подрывает ее престиж, снижает самооценку ее общества, ставит под сомнение ее лидерство.
Администрация США думала долго - почти двое суток, но в конечном счете сделала правильный с точки зрения глобальной конкуренции выбор, заплатив за сохранение правильного самоощущения американского общества жизнями десятков своих сограждан.

Таким образом, эффективная реакция американского государства на терракт обеспечила мобилизацию и сплочение общества, переведя стратегическую угрозу разъединения по этноцивилизационному принципу самое ближнее в среднесрочную перспективу.
Благодаря этому на первый план вышли текущие экономические проблемы США, с середины 2000 года вызывающие растущую тревогу мирового экономического сообщества, в отдельных ситуациях принимающую совершенно анекдотичные формы.

Пример 28.

Грозит ли экономике США неграмотность российских журналистов?

Рассматривая экономические проблемы США, следует прежде всего отбросить те из них, которые вызваны простой неграмотностью описывающих их авторов.
Разговоры о том, что новые информационные технологии не повышают производительность труда в «старой» экономике (хотя даже в отставшей России «ЛУКОЙЛ» принимает на вооружение концепцию «интеллектуальной скважины»), что проблемы промышленности США свидетельствуют о близости глубочайшего кризиса их экономии (хотя промышленность играет в ней незначительную роль, и ее минимизация означает лишь высвобождение ресурсов для интеллектуального труда и общее повышение эффективности), что президентские выборы в США обрушат фондовый рынок (в этом случае, как и в предыдущем, авторы хаотически проецировали отдельные российские реалии на условия США, что доказали выборы: фондовый рынок не смог дестабилизировать даже беспрецедентный полуторамесячный скандал), - все эти разговоры (как и многие другие) следует раз и навсегда отбросить вследствие их очевидной неадекватности.
Следует отбросить и разгромные прогнозы, также вызванные неадекватностью, но уже не авторов, а переводчиков. Классическим примером служит ныне уже прочно забытый, но в июле 2000 года буквально потрясший Россию «финансовый конец света», якобы объявленный А.Гринспеном то ли на 20 августа, то ли на конец ноября (некоторые авторы умудрялись со ссылкой на одно и то же высказывание в одной и той же статье назвать обе даты).
В мире эти прогнозы остались полностью неизвестными, и по очень простой причине: А.Гринспен - не Нострадамус, он этого не говорил, а шум вызвали несколько российских журналистов, переведших его слова, исходя из интересов не истины, но сенсации (а может быть, просто из-за низкого уровня знания английского языка).
Другим подобным примером стало 19 августа 2001 года, на которое Н.Корягина, известная в конце 80-х - начале 90-х годов как демократический публицист, «назначила» крах американской валюты. Несмотря на высказывавшиеся впоследствии предположения, что этот нашумевший прогноз был частью пропагандистской кампании по отвлечению внимания россиян от трехлетней годовщины дефолта (см. МАНДРОВА), наиболее вероятно, что он был связан с десятилетием путча ГКЧП. В этом случае прогноз имел под собой не столько политические или экономические, сколько глубокие психологические причины.
Наиболее полное представление о степени его абсурдности дает дата, на которое была назначена финансовая катастрофа: 19 августа 2001 года пришлось на воскресенье - выходной день на всех финансовых рынках мира.

Наиболее серьезной и традиционной «страшилкой», активно обсуждаемой в мировой и даже американской прессе, является перегретость фондового рынка США и вытекающая из нее неизбежность разрушительного «прокола спекулятивного пузыря».
Однако такой подход, при всей своей формальной логичности, не учитывает целого ряда фундаментальных явлений.
Прежде всего, американский фондовый «пузырь», как было указано выше (см. параграф ….), не столь уж и спекулятивен. Высокая изменчивость информационных технологий вкупе с переходом от «рынка товара» к «рынку ожиданий» ускоряет технологический прогресс: новый продукт можно придумать, произвести и продать, окупив затраты, уже за три месяца. (В ситуации фондовой «торговли идеями» срок сокращается буквально до нескольких дней, но эта практика не стала устойчивой). В результате трехмесячные инвестиции, считающиеся в индустриальных экономиках безусловно спекулятивными, в постиндустриальной, информатизированной экономике США могут оказываться в традиционных терминах безупречно производственными (см. параграф …).
Поэтому масштабы потенциально подлежащего прокалыванию «спекулятивного пузыря» значительно меньше, чем кажется.
Кроме того, этот пузырь был уже проколот, причем дважды - в апреле 2000 и в сентябре 2001 годов (последний был замаскирован террактом, но 5-процентное падение котировок произошло накануне последнего). Вероятно, тогдашняя коррекция рынка была связана именно с ликвидацией спекулятивной части «фондового пузыря», которая в масштабах экономики в целом (состояние которой выражает индекс Доу-Джонса) оказалась на удивление незначительной: …. (в отличие от спекулятивного сектора акций высокоиехнологичных компаний, состояние которого выражает индекс NASDAQ, после первого же удара упавший в … раз и уже не поднявшийся). Вероятность же глубокого спада не после спекулятивной «ударной возгонки» рынка, а после его болезненной и достаточно длительной коррекции, как показывают практика развития фондовых рынков и технический анализ, весьма мала.
Существенно, что на фондовом рынке США примерно с начала 2001 года идет малозаметный, но значимый процесс оздоровления, в результате чего колоссальный разрыв между капитализацией корпораций и стоимостью их активов начинает снижаться (а некоторые компании даже оказываются недооцененными, то есть стоимость их активов превышает капитализацию!)
Другая уже долгое время обсуждаемая угроза экономике США - «необеспеченность доллара». Популяризаторы связанных с нею страхов справедливо приводят разнообразные оценки обеспеченности американского доллара национальным богатством США - от «менее 45%», процеженное сквозь зубы одним из специалистов ФРС, до называвшихся аналитиками министерства финансов Японии 9-10% и даже 2-3%, проскальзывающих в оценках американских диссидентствующих интеллектуалов. Цитирующие подобного рода высказывания наблюдатели, как правило, едины в том, что столь низкий уровень обеспеченности рано или поздно будет осознан, что приведет к катастрофическому обесценению доллара, которое ввергнет человечество в глобальный экономический кризис.
Логическая ошибка заключается в понимании национального богатства только в его вещественном, материальном и потому исчислимом выражении. Забавно, что придерживающиеся этой позиции аналитики развитых стран повторяют ошибку дремучих марксистов не менее чем полувековой давности, которые считали, что стоимость создается только при производстве материальных, вещественных товаров, но ни в коем случае не при оказании услуг. Столь же последовательно и необъяснимо, как марксисты игнорировали стоимость услуг, современные аналитики игнорируют стоимость новых разрабатываемых технологий и технологических принципов.
Доллар США обеспечен не их национальным богатством в традиционном понимании этого слова - он обеспечен создаваемыми ими новыми технологическими принципами, которые (а точнее, сама реализованная возможность, сам процесс создания которых) и есть главное в условиях глобализации национальное богатство. Эти принципы не просто имеют стоимость как продаваемый товар, - главное их значение в том, что они «привязывают» экономики всех стран мира к американской, обеспечивая их зависимость уже не на финансовом, а на более фундаментальном, технологическом уровне.
Этот «технологический империализм» эффективно дополняется империализмом «информационным». Прелесть информационных технологий заключается в том, что они обеспечивают доллар не столько фактом своего существования, как имеющие стоимость материальные блага, сколько фактом своего применения, преобразующего массовое сознание в нужном для США направлении.
В этом - ключ к пониманию могущества современных США.
К ним полностью применимы слова Пастернака о Ленине: «Он управлял теченьем мысли и только потому - страной». Информационные технологии делают наиболее эффективным управление не протекающими в реальности процессами, а именно «теченьем мысли» тех, кто ими управляет. И высокая конкурентоспособность, и мировое лидерство США в условиях глобализации вытекают в первую очередь именно из этого.
Ведь валюты обеспечиваются не собственно золотом, а продаваемыми товарами и услугами, то есть в конечном итоге общественными отношениями. Информационные технологии позволяют создавать эти отношения напрямую, минуя товарную стадию.
Поэтому механические подсчеты уровня обеспеченности доллара - бессмысленное начетничество, пустое упражнение в арифметике. Сила Америки не в танках, не в золотом запасе и даже не в Билле Гейтсе. Сила Америки заключается прежде всего в Голливуде и CNN, а точнее - в айсберге передовых информационных технологий, видимой частью которого последние и являются.
Именно в этом ответ на вечный вопрос о необеспеченности доллара. Он обеспечен, - но не золотом Форт-Нокса, а состоянием умов в мире, которое устойчиво поддерживается в нужной форме за счет колоссального технологического отрыва США от остального мира, включая даже развитые страны.
Их лидерство заключается далеко не только в уникальной способности в массовом масштабе и по многим направлениям продуцировать принципиально новые технологические принципы и даже не в колоссальном отрыве от остального мира в важнейших технологиях управления. Наибольшее значение имеют практическая монополизация технологий формирования сознания (т.н. “high-hume”) и, главное, метатехнологий (см. соответственно параграфы … и …..).
Сегодня именно эти технологии из-за своей наибольшей производительности стали господствующими. Именно они, стремительно распространившись буквально во второй половине 90-х годов, стали технологической составляющей информационного общества: говоря о нем с точки зрения технологий, мы, возможно, не отдавая себе отчет и не зная об их особенностях, имеем в виду в первую очередь именно метатехнологии, - основу экономического и политического могущества США.
Таким образом, угроза «необеспеченности доллара» также является мнимой. Реальной, непосредственной экономической проблемой современных США является их зависимость от притока капитала, который покрывает колоссальный и уверенно нарастающий внешнеторговый дефицит (см. табл…).
Покрытие внешнеторгового дефицита и вновь возникшего и стремительно нарастающего при Дж.Буше бюджетного дефицита за счет импорта капитала определяет всю модель современного функционирования американской экономики и, соответственно, ее ключевые проблемы.

Таблица….

Дефицит текущего платежного баланса США (и бюджета????)

Год Млрд.долл. %% ВВП
1998 280 2,5
1999 340 3,7
2000 420 4,3
2001
2002

Источник: IMF World Economic Outlook. April 2000

Сегодня США привлекают капиталы со всего мира и инвестируют их в создание новых технологий и массовую разработку новых технологических принципов, обеспечивая за счет этого постоянное закрепление своего технологического и социального лидерства. При этом примитивные относительно этих видов деятельности и в конечном счете обслуживающие их производства товаров неуклонно выводятся за пределы США (см. параграфы 7.2.3. и 8.2).
Поэтому отрицательное сальдо торгового баланса, покрываемое постоянным притоком капитала, является не только уязвимым местом, но и свидетельством мощи американской экономики. Конечно, внезапное прекращение притока капиталов по тем или иным причинам поставит под вопрос само ее существование. Однако пока американское государство надежно обеспечивает этот приток, осознавая его критическую важность для национального хозяйства.
Решаемая при этом органами государственного управления США локальная задача достаточно проста: обеспечить не процветание американской экономики как таковой, но лишь сохранение в ней устойчиво лучших условий для инвестиций, чем в остальном мире.

(падение в 2002 году - на второе место в мире после Китая - попытались исправить Ираком, но не выходит: пока в Европу).

(от ревальвации доллара к девальвации - новый переход - в соответствующий раздел)

Ожидаемое удешевление спекулятивно переоцененной недвижимости - удар по банковской системе

Принципиально эта цель достигается за счет так называемой «стратегии управляемых кризисов», которые изматывают и обессиливают ключевых конкурентов США, не создавая системных рисков для мировой экономики (и, следовательно, экономики США). На деле это концепция «экспорта нестабильности», экспорта проблем, который обеспечивает приток капитала в США путем формирования у потенциальных инвесторов стойкого стереотипа: какие бы трудности не наблюдались в США, в остальных потенциальных объектах инвестирования дела обстоят и будут обстоять еще хуже.
Инструментом достижения этой цели служат разработки новых технологических принципов, в первую очередь именно в сфере управления обществом, то есть в области информационно-финансовых технологий, качественный рывок в развитии которых и получил название информационной революции.
Существенно, что возможности стратегии экспорта нестабильности (о практике ее применения см. параграф ….) весьма ограничены. Злоупотребление ею нарушает ее «встроенные ограничители»: дестабилизируя мировую экономическую и политическую архитектуру, они повышают глобальную неустойчивость и создают новые, дополнительные угрозы самим США. Это снижает действенность стратегии, так как международные капиталы, напуганные указанными угрозами, начинают искать «оазисы» за пределами американской экономики (об этом свидетельствует, в частности, восстановление роста курса евро и скачок цены золота в 2002 году).
Злоупотребление стратегией экспорта нестабильности привело к «возврату» США глобальных угроз в таких формах, как:
дороговизна нефти, с начала 2001 года вызванная скрытым бунтом членов ОПЕК (в первую очередь арабских) против США;
терракт 11 сентября 2001 года;
длительное сопротивление режима Хусейна стремлению руководства США развязать военную агрессию против Ирака (Хусейн выиграл более полугода);
действенный протест Северной Кореи против одностороннего отказа руководства США от выполнения своих обязательств по покрытию энергодефицита этой страны (руководство КНДР возобновило атомную программу для самостоятельного покрытия энергодефицита, в качестве ответа на давление со стороны контролируемого США МАГАТЭ вышло из Соглашения о нераспространении ядерного оружия, а затем потребовало международной инспекции американских ядерных арсеналов и заявило о необходимости наличия ядерного оружия как единственного средства сохранения суверенитета после нападения США на Ирак).
Таким образом, стратегия экспорта нестабильности при длительном применении не только дискредитирует США, но и сама подрывает собственную эффективность, так как создаваемые США зоны нестабильности за его пределами начинают оказывать дестабилизирующее воздействие и на них самих.
Помимо того, смягчая и отдаляя внешние проявления кризиса американской экономики, стратегия экспорта нестабильности дестабилизирует весь мир и объективно обостряет общемировые проблемы, от которых, просто в силу своих масштабов и ключевой роли, страдают и сами США.
Таким образом, их положение неустойчиво, хотя даже в худшем случае они сохранят положение глобального лидера и единственной сверхдержавы как минимум в первом десятилетии XXI века.