I. Купеческий дух в Европе

Не напрасно природа ограничила этот небольшой материк берегами со множеством бухт, не напрасно изрезала его таким множеством судоходных рек, озер и морей,— с древнейших времен их неустанно бороздили прибрежные народы. Чем было Средиземное море для южан, тем Восточное — для северян,— поприщем начинающего морехода, ареной сообщений между народами. Мы видели, что не только гэлы и кимвры, но и фризы, саксы, особенно норманны плавают по западным и восточным морям, заплывают и в Средиземное море, творят на них добро и зло. От выдолбленных стволов перешли к большим кораблям, научились плавать в бурном море и использовать силу всех ветров, так что еще и теперь деления компаса носят немецкие названия, как и многие морские выражения взяты из немецкого языка. Янтарь был дорогой забавой, привлекавшей к себе греков, римлян, арабов и познакомившей южан с северным миром. Корабли из Массилии (Марсель) везли его по океану, по суше его везли

579

через Карнунт к Адриатическому морю, по Днепру — к Черному морю, везли в невероятных количествах: главным путем, связывавшим Север, Юг и Восток, дорогой народов, был путь к Черному морю^1*. Там, где впадают в Черное море Дон и Днепр, были расположены два торговых города — Азов (Танаис, Асгард) и Ольбия (Борисфен, Альфхайм), перевалочные пункты для грузов, следовавших из Татарии, Индии, Китая, Византии, Египта в Северную Европу,— как правило, в обмен на другие товары; и тогда, когда оживился более удобный путь через Средиземное море, этот северовосточный торговый путь не был забыт — ни в эпоху крестовых походов, ни еще позднее. Когда славяне овладели большой частью Балтийского побережья, они построили вдоль берега моря цветущие торговые города; жившие на островах и на противоположном берегу моря немецкие племена конкурировали с ними и не успокоились, пока не разрушили всю торговлю славян — ради прибыли и в угоду христианству. Тогда они попытались занять место славян, и так, постепенно, задолго до ганзейского союза, сложилось нечто вроде морской республики, такой союз купеческих городов, из которого выросла впоследствии Ганза. Как во времена морского разбоя на Севере были короли, правившие на море, так теперь образовалось пространное, состоящее из множества частей торговое государство, основанное на подлинных началах безопасности, мира, взаимопомощи,— быть может, в нем прообраз будущего, того будущего, что ждет все торговые народы Европы. На северных побережьях здесь и там — а раньше всего во Фландрии — расцветали трудолюбие и полезные промыслы.

Конечно, внутреннее состояние этой части земли не было самым благотворным,— не только нападения морских разбойников нередко полагали печальный конец самым лучшим начинаниям, как случалось повсеместно, но и не утихавший воинственный дух народов, выросший из него феодальный уклад приносили с собой бесчисленные помехи и препятствия для трудолюбивого усердия народов. В первые времена, когда варвары только что разделили между собой европейские земли, когда между людьми одного племени было больше равенства и когда с прежними обитателями этих мест обращались еще довольно мягко, тогда усердию и трудолюбию недоставало лишь поощрения, и, можно быть уверенным, они не остались бы без содействия, будь среди королей побольше Теодорихов, Карлов, Альфредов. Но когда свободные люди очутились в ярме крепостной зависимости, когда наследственная знать стала пожинать плоды пота и труда крепостных, чтобы роскошествовать и пьянствовать, а сама стыдилась полезного ремесла, когда трудолюбивый человек нуждался в жалованных грамотах, чтобы только заниматься своим ремеслом, должен был выплачивать оброк, чтобы избавиться от бесовской власти,— тогда все было еще связано жестокими цепями. Правители, понимавшие это, делали все возможное — основывали города и давали им привилегии, брали под свою

^1* Много материалов об этом собрано и сопоставлено в т. I «Истории немецкой торговли» Фишера.

580

защиту ремесленников и художников, привлекали в свой округ купцов и даже ростовщиков-евреев, первых освобождали от уплаты пошлины, а вторым, испытывая постоянную нужду в еврейских деньгах, даже даровали сеявшие зло торговые свободы; но при всем этом на европейском материке плоды человеческого труда еще не могли войти в свободное пользование и обращение. Все было замкнуто, все разъединено, все притеснялось, так что вполне естественно, если южане, искусные, ловкие, жившие в благоприятных зонах, на время обогнали старательных и прилежных северян. Но только на время,— потому что все, чего достигли Венеция, Генуя, Пиза, Амальфи, все так и осталось в пределах Средиземного моря,— а мореплавателям Севера принадлежал океан и вместе с океаном — целый свет.

* * *

Венеция в своих лагунах выросла, как вырос Рим. Поначалу спасавшиеся от варварских набегов находили прибежище на недоступных, скудных островках, находя здесь жалкое пропитание; соединившись в одно целое со старой гаванью Падуи, Венеция связала свои разбросанные селения и островки, приняла особую форму правления и, начавши с жалкой торговли солью и рыбой, поднялась за несколько столетий до положения первого торгового города Европы, превратилась в торговый склад всех окрестных земель, овладела несколькими королевствами и еще теперь пользуется славой древнейшего вольного государства, которое за все время, пока существует оно, не мог еще завоевать ни один враг. История Венеции, как и история многих торговых государств, доказывает, что можно начать с ничего, а обрести все, что и близящуюся катастрофу можно предотвратить, если соединить неутомимый труд и практический ум. Венеция лишь поздно решилась выйти из своих болот и, словно робкий обитатель ила, нащупала на берегу моря узкую полоску земли, потом сделала еще несколько осторожных шагов и, желая снискать благосклонность богатейшей империи, встала на сторону слабосильного экзарха Равенны. За это Венеция получила то, на что рассчитывала,— самые весомые свободы в государстве, сосредотачивавшем в те времена почти всю торговлю мира. Как только арабы стали расширять свои владения и, захватив Сирию, Египет и почти все побережье Средиземноморья, попытались присвоить себе и торговлю разных стран, Венеция смело и удачно отражала их попытки проникнуть в Адриатическое море, но одновременно не замедлила заключить с ними договоры и благодаря этому с неизмеримой выгодой для себя стала посредницей в торговле всеми богатствами Востока. Через Венецию в Западную Европу поступали в таких огромных количествах всевозможные товары, специи, шелка, предметы восточной роскоши, что почти вся Ломбардия превратилась в их склад, а венецианцы, да и все жители Ломбардии, наряду с евреями, перепродавали их во все страны Западной Европы. Северная торговля, от которой в целом было больше проку, какое-то время страдала от этого, кроме того, богатая Венеция, теснимая венграми и аварами, закрепилась и на материке,— не пор-

587

тя отношений ни с арабами, ни с греческими императорами, она умела использовать в своих интересах и Константинополь, и Алеппо, и Александрию и яростно противодействовала любым торговым предприятиям норманнов, пока их торговля тоже не оказалась в ее руках. Именно роскошные восточные товары, привозимые с Востока Венецией и ее соперницами, богатства, которые накапливали эти города, а к тому же еще и рассказы пилигримов о великолепной жизни Востока разожгли зависть в сердцах европейцев — не так гроб господень, как обширные владения магометан. Когда начались крестовые походы, наибольшую пользу извлекли из них именно итальянские купеческие города. Они перевозили войска, доставляли им продовольствие и зарабатывали на этом невероятные суммы, а в завоеванных землях получали новые привилегии, центры торговли, земельные владения. Прежде всего удача сопутствовала Венеции — ей с помощью полчищ крестоносцев удалось захватить Константинополь и создать Латинскую империю, причем Венеция так выгодно поделила награбленное со своими союзниками, что тем досталось малое и на малый срок, а Венеции — все необходимое для торговли — острова и побережья Греции. Венецианцы долго владели этими землями и еще расширили свои владения; им удавалось осторожно и удачливо избегать опасностей, сетей, которые ставили им недруги и соперники,— но, наконец, установился новый порядок вещей, португальцы стали плавать вокруг Африки, турецкая империя прорвалась на Европейский континент, и Венеция была заперта в своем Адриатическом море. Итак, огромная доля добычи, полученной в войнах с греческой империей, в крестовых походах, от торговли с Востоком, была свезена в венецианские лагуны; все доброе и дурное, что пошло отсюда, распространилось по всей Италии, Франции и Германии, особенно по южной Германии. Венецианцы были голландцами своего времени, за свое купеческое трудолюбие, за развитие ремесел и художеств и прежде всего за устойчивую, принятую Венецией, форму правления они навеки занесены в книгу человечества^2*.

* * *

Раньше Венеции крупную торговлю развернула Генуя и на какое-то время добилась господства на Средиземноморье. Генуя участвовала в торговле с греками, а позднее и с арабами; поскольку генуэзцы были заинтересованы в безопасности плавания по Средиземному морю, то они не только завладели Корсикой, но с помощью некоторых христианских князей Испании заполучили опорные точки в Африке и принудили пиратов к миру. Генуя оставалась весьма деятельной во время крестовых походов — генуэзцы поддерживали сухопутные войска своим флотом, помогали

^2* В «Истории Венеции» Лебре¹ — перед нами извлечение всего интересного из всей литературы об этом государстве; такого собрания нет на других языках. Мы увидим позднее, чем был этот морской город для церкви, для литературы Европы и вообще для всей Европы.

582

завоевывать Антиохию, Триполи, Цезарею, Иерусалим в первом походе, так что были вознаграждены совершенно особыми привилегиями на торговлю в Сирии и Палестине, а, кроме того, у гроба господня, над алтарем, помещена в их честь благодарственная надпись, весьма лестная для Генуи. Торгуя с Египтом генуэзцы соперничали с Венецией, но центром их господства было Черное море; здесь они владели большим торговым городом Каффой², куда прибывали по суше товары из разных стран Востока, они торговали с Арменией и, мало того,— вели свою торговлю даже во внутренних областях самой Татарии. Долгое время генуэзцы защищали Каффу и острова архипелага, которые тоже были в их руках, но когда турки заняли Константинополь, то они закрыли Генуе выход в Черное море, а потом отрезали ее и от архипелага. С Венецией генуэзцы вели длительные и кровопролитные войны, Венеция не раз была на грани гибели, а Пизу генуэзцы разрушили до основания,— в конце концов венецианцам удалось запереть генуэзский флот в Кьоцце, этим было довершено их падение.

* * *

Амальфи, Пиза и другие города материка вместе с Венецией и Генуей участвовали в торговле с арабами и восточными землями, Флоренция обрела независимость н присоединила Фьезоле; город Амальфи свободно торговал во всех владениях египетского халифа; Амальфи, Пиза и Генуя были морскими державами. Прибрежные города Франции и Испании тоже стремились принять участие в торговле с Левантом, а паломники отправлялись в путь не столько ради молитвы, сколько ради наживы. Таково было положение Южной Европы, напротив которой располагались владения арабов; для итальянского побережья арабские земли были чем-то вроде сада, полного специй, какой-то волшебной страной, изобилующей сокровищами. Итальянским городам, пускавшимся в путь вместе с крестоносцами, нужно было не тело господне, а пряности и сокровища той земли. Банк Тира был им землей обетованной, и если они что-либо предпринимали, то замыслы их никогда не отклонялись от обычной торговой тропы, исхоженной за целые века.

* * *

Чужеземные богатства могли даровать лишь преходящее счастье тому, кто сумел заполучить их, но, быть может, первоначальный расцвет итальянской культуры не мог бы обойтись без них. Люди познакомились с жизненными удобствами, с менее суровым образом жизни, теперь можно было приучаться к не столь грубой роскоши, как прежде. Многие большие города Италии лишь тонкой нитью связаны были с их верховным правителем, тем более что его не было поблизости и жил он далеко, по ту сторону Альп; все эти города стремились к независимости и вскоре во много раз превзошли своим могуществом неотесанных обитателей крепостей или разбойничьих замков, и вот почему: города или же привлекали их к себе все укрепляющимися узами роскоши, благосостояния, и тогда

583

феодал становился мирным жителем города, или же города, население которых все увеличивалось, вскоре были достаточно сильны, чтобы разрушить замок и принудить феодала мирно сосуществовать с городом. Роскошь пробуждала трудолюбие: не только художества и мануфактуры, поднималось и земледелие; Ломбардия, Флоренция, Болонья, Феррара, неаполитанские и сицилийские берега по соседству с большими, богатыми, трудолюбивыми городами превратились в прекрасно возделанные, цветущие поля,— Ломбардия была садом, когда большая часть Европы была еще лугом и лесом. Многолюдные города кормила земля, а землевладелец мог получать теперь больший доход, потому что цены на продовольствие повышались, но он и должен был стремиться получить наибольшую прибыль, чтобы не отстать от других в стремлении к роскошной жизни. Так один род деятельности пробуждал другой и не давал ему застыть на месте; вместе с этим новым поворотом вещей не могли не укрепиться и порядок, и свобода собственности, и законность. Нужно было учиться бережливости, чтобы уметь тратить; способность людей находить, изобретать новое отточилась: каждый хотел обогнать другого; если раньше каждый вел свое хозяйство и был предоставлен сам себе, то теперь каждый как бы становился купцом. Итак, если часть арабских богатств прошла через руки итальянцев, и в прекрасной Италии показались ростки новой культуры, то это — в природе вещей.

Но цветение было скоротечным. Торговля множилась и пошла другими путями; республики клонились к упадку, богатые города в их гордыне забылись, и их разрывали внутренние неурядицы; вся страна раскололась на партии, и выдвинулись вперед предприимчивые люди и отдельные семейства, сосредоточившие в своих руках большую силу. К этому надо еще прибавить войны, угнетение, а поскольку роскошь и искусства изгнали боевой дух и даже самую честность и верность, то города один за другим становились добычей чужеземных и отечественных тиранов, и только наистрожайшие меры спасли от гибели Венецию, раздававшую сладостную отраву. Однако каждая пружина, действующая в делах людских, пользуется подобающими ей правами. К счастью для Европы, тогдашняя роскошь отнюдь не распространилась среди всех, а в основном она только наполнила карманы жителей Ломбардии; в противоположность купеческому духу городов пробуждался в Европе иной дух — могучий и бескорыстный дух рыцарства, готовый преодолеть любые трудности, и все толькп ради чести. Посмотрим, из каких ростков вышел этот цветок, что питало его и какие плоды принёс он, сдерживая купеческий дух наживы.