I. Царства вестготов, свевов, аланов и вандалов

Два вероломных министра Восточной и Западной империй, Руффин и Стиликон, призвали вестготов, которые на Востоке опустошили Фракию и Грецию, а на Западе — Италию. Аларих осаждал Рим, а поскольку Гонорий не сдержал данного им слова, Аларих дважды занимал и, наконец,

^1* Точное описание переселения народов, изменения границ между ними и т. д. см. в кратком изложении у Гаттерера — «Очерк всемирной истории». Гёттинген, 1773, с. 449 и др.; в более пространном у Маскова — «История немцев». Лейпциг, 1727; у Краузе — «История основных событий современной Европы» и т. д.¹

511

разграбил Рим. Нагруженный богатой добычей, вестготский король спустился к Сицилийскому проливу и намеревался завоевать Африку, эту хлебную житницу Рима, но смерть прервала его победное шествие; мужественный разбойник был похоронен прямо посреди реки, вместе со множеством драгоценностей. Преемника его Адольфа (Атаульфа) император, чтобы избавить от него Италию, направил в Галлию и Испанию против вторгшихся туда вандалов, аланов и свевов; здесь он и основал, еще раз обманутый, но, наконец, обрученный с Плацидией, дочерью императора Феодосия, первое королевство вестготов. Ему принадлежали прекрасные города — Нарбонна, Тулуза, Бордо, а некоторые из его наследников еще расширили свои владения. Но поскольку франки были тут слишком близкими для них соседями и поскольку католические епископы враждебно и вероломно поступали с готамй-арианами, то они обратили силу своего оружия в сторону Пиренеи и, после длительных войн с аланами, свевами и вандалами, завоевали, изгнав отсюда всех римлян, прекрасный полуостров — Испанию и Лузитанию вместе с частью южной Галлии и африканским берегом.

О существовавшем в Испании в течение целых 178 лет царстве свевов мы не можем сказать ничего, поскольку после всевозможных бедствий и грабежей оно исчезло, не оставив после себя памяти,— остатки его вошли в испанское королевство готов. Очень занятно повели себя вестготы, как только достигли этих мест. Уже в Галлии, когда столицей была еще Тулуза, Эрих повелел составить свод законов^2*, а преемник его Аларих, на основании законов и сочинений римских юристов,— кодекс, который был как бы первым Corpus Juris^3* варваров и возник еще до Юстиниана^4*. Этот кодекс многие немецкие народы, бургунды, англы, франки, лонгобарды, считали сокращением римских законов, и даже для нас в нем сохранилась часть законодательства Феодосия,— но сами готы предпочитали придерживаться своих законов и прав. Теперь, перейдя через Пиренейские горы, вестготы оказались в цветущей стране, со множеством городов, с развитыми промыслами и торговлей. Когда Рим уже стал рабом роскоши, Испания еще дала столице мира ряд знаменитых мужей^5*, и в сочинениях их уже в те времена сказывается в чем-то испанский характер. Но, с другой стороны, и христианство рано проникло-в Испанию, а поскольку дух народа, этого странного смешения множества наций, был в этой обособленной стране весьма склонен ко всему необычайному, замысловатому, то здесь почувствовали такой вкус к чудесным легендам и аскетическим упражнениям, к воздержанию и отшельнической жизни, к ортодоксии и мученичеству, к роскоши возводимых над святыми могилами церквей, что Испания благодаря своему особому

^2* Питу. Codex legum Wisigothorum. Paris, 1579.

3* Свод законов (лат.).

4 * Схультинг. Jurisprudentia Ante-Justinianea, p. 683 Cothofredi. «Prolegomena Codicis Theodosiani», c. 6, 7².

5* Испанцы — Лукан, Мела, Колумелла, оба Сенеки, Квинтилиан, Марцнал, Флор и др. См. «Историю испанской поэзии» Веласкеса. Гёттинген, 1769, с. 3.

512

географическому положению очень скоро смогла стать чем-то вроде настоящего дворца христианства. Отсюда удобно было запрашивать или даже поучать и римского епископа, и епископов Гиппонского, Александрийского, Иерусалимского; а еретиков можно было разыскивать даже и за пределами страны и преследовать их вплоть до самой Палестины. Так получилось, что издавна испанцы были заклятыми врагами всякой ереси, и, насколько истинна их вера, они жестоко доказывали и присциллианам, и манихеям, и арианам, и иудеям, Пелагию, Несторию и т. д. На этом апостолическом полуострове рано сложилась церковная иерархия, а церковные соборы, которые проводились тут особенно часто и строго, послужили образцом для самого римского престола, и если королевство франков позднее помогало верховному пастырю светской рукой, то Испания еще гораздо раньше — духовною дланью. Вот в это царство с его древней культурой, с его твердо установленной церковной иерархией и двинулись теперь готы, искренние и чистосердечные ариане,— они не могли долго сопротивляться ярму католических епископов. Правда, они долго не склоняли свою выю и пытались вооружаться и добротою и духом гонения,— им хотелось добиться объединения двух церквей. Напрасно! Господствующая римско-католическая церковь не уступала, и, наконец, на нескольких соборах, происходивших в Толедо, учение ариан было так жестоко осуждено, как будто ни один испанский король не был приверженцем этой секты. После того как умер король Леовигильд, последний, в котором жива была еще энергия готов, а сын его Реккард пошел на примирение с католической церковью, законы королевства, принятые на собрании епископов, сразу же приобрели епископский, монашеский оттенок. В этих законах воспреобладали телесные наказания, к которым немцы всегда относились с презрением, но еще более явствен был в них дух суда на еретиками, хотя это было и задолго до того, как мир узнал слово «инквизиция»^6*.

Итак, в этой прекрасной стране, окруженной горами и морями, где можно было основать долговечное и могущественное королевство, стоило только иметь мужество и разум и не уступать ни климату, ни церкви, готы устроились весьма неуютно. А тот поток, который при Аларихе прошумел над Италией и Грецией, давно уж отзвучал; дух Адольфа, клявшегося уничтожить Рим и на развалинах его выстроить новый город — готскую столицу мира,— давным-давно был усмирен, как только он позволил уговорить себя и отправился на границу империи и взошел на брачное ложе с Плацидией. Медленно шло завоевание, потому что немцы должны были покупать провинции ценою немецкой же крови. А когда окончилась и столь же бесконечная вражда с епископами, когда договорились, наконец, между собой епископы и сильные мира сего — две противоположные крайности, то возможность установить твердое господство готов в

8* Решение церковных соборов, помимо такого большого собрания, как «Espana Sagrada»³, содержатся уже в «Истории Испании» Феррераса⁴. Законы вестготов, помимо Питу,— у Линденброга в «Codex legum antiquarum»⁵ и в других изданиях.

513

Испании была окончательно упущена. Ведь если раньше короли готов избирались самим народом, то теперь, по решению епископов, власть короля стала наследственной, а личность его была обожествлена. Церковные соборы превратились в сенат, епископы стали первым сословием государства. Высокие чины, утопая в роскоши, изнеживая свои нравы, утратили былую верность; некогда бесстрашные воины, между которыми разделены были земли, утратили в своих богатых усадьбах мужество; короли, обретя достоинства веры, утратили нравы и добродетель. Итак, королевство не было укреплено перед лицом врага, с какой бы стороны он ни подошел, и когда он явился со стороны Африки, страх и ужас опережали его, так что, одержав победу в одной-единственной битве, мечтательные арабы в течение двух лет завоевали самую большую и прекрасную часть Испании. Многие епископы показали себя предателями, вельможи покорились новой власти или бежали и пали в сражениях. Государство, которое должно было держаться уже на личной храбрости и рвении готов, даже и без всякого политического уклада, оказалось беззащитным, как только исчезли былые мужество и верность. Сколь бы многому, какой бы дисциплине, каким бы ритуалам ни научилась у испанских соборов церковь, для страны, для ее внутреннего устройства, город Толедо с самого начала был могилой и остался ею надолго^7*.

Ибо когда мужественная горстка разбитых наголову и обманутых готов осмелилась выйти из горных ущелий и за семьсот, за восемьсот лет, в трех тысячах семистах сражениях, едва смогла завоевать потерянное за два года и в одной большой битве,— разве не тень была это, вышедшая из гроба, разве не тень от былой странной смеси христианского и готского духа? Некогда владевшие всей страной христиане вынуждены были отвоевывать у сарацин, у язычников, свою землю, осквернявшуюся теми в течение стольких веков; и дорого доставалась им теперь каждая церковь, которую можно было освятить заново. Восстанавливались и заново учреждались бесчисленные епископаты и монастыри, обет строить церкви был венцом рыцарской и христианской чести, а поскольку завоевание совершалось столь медленно, было достаточно времени и для освящения церквей и для обетов. Кроме того, новое завоевание Испании совершалось в пору расцвета рыцарства и папства. Царства, отнятые у мавров, король получал в лен от папы, чтобы править в них, как подобает подлинному сыну древней церкви. Епископы повсеместно стали его соправителями, а христианские рыцари, вместе с ним завоевывавшие королевство,— grandee у ricos hombres^8*6, высшим дворянством, делившим с королем власть в новой империи христиан. Если прежде, при прежней истинной вере, надлежало изгонять иудеев и ариан, то теперь изгоняли иудеев и мавров, так что прекрасная, процветавшая при самых разных

^7* Специального исследования одного шведа о причинах скорого падения готской империи мне не удалось увидеть. Сочинение Изерхьельма «De regno Westro-Gothorum in Hispania> (Упсала, 1705) содержит академическую риторику.

^8* Великие и богатые мужи (исп.).

514

народах земля постепенно становилась очень приятной пустыней. И теперь повсюду в Испании можно видеть памятники и старого и нового христианского государства готов, а все, что порождено было временем в промежуток между ними, не могло изменить план и основу здания. Правда, католический король уже не сидит на троне рядом с троном епископа в Толедо, а священная инквизиция с самого своего возникновения была не столько орудием слепой веры, сколько орудием деспотизма, но в этой замкнутой со всех сторон романтической стране фанатизма воздвигнуто так много прочных и долговечных рыцарских замков, что можно сказать — мощи святого Иакова в Компостелло покоятся еще более мирно, чем мощи святого Петра в Риме. Больше полусотни архиепископов и епископов, больше трех тысяч обычно очень богатых монастырей пользуются приношениями королевства, которое и на две другие части света распространило свою истинную веру — с помощью огня, меча, обмана и огромных собак; в одной испанской Америке восседает на своих престолах, во всем величии церкви, почти столько же епископов и архиепископов, что и в самой Испании. Если говорить о духовных творениях испанцев, то сразу же вслед за римлянами приходит пора христианских поэтов, полемистов, юристов, а за ними следуют толкователи Писания и сочинители легенд — в таком изобилии, что даже испанские комедии и фарсы, даже танцы и корриды никак не могут обходиться без христианства. Епископски-готское и римское каноническое право тесно переплелись, а проницательный ум народа притупился, занятый всей тонкостью их взаимоотношений, так что теперь в области права перед нами — пустыня, и вместо плодов растут шипы^9*. И хотя, наконец, и от тех высоких должностей при дворе и короле, которые у готов, как и у всех остальных немецких народов, поначалу были просто чиновничьими должностями, а впоследствии стали почетными званиями, на протяжении полутысячи лет позволявшими тянуть лучшие соки земли, хотя и от этих должностей осталась только тень, поскольку власть короля сумела в одних случаях объединиться с папской, в других — унизить гордыню великих мира сего и ограничить их могущество, то, независимо от этого, коль скоро ложные принципы уже положены в основу государства и глубоко проникли в самый характер нации, эта прекрасная страна, по всей видимости, на долгое время останется несколько смягченной, европейской Африкой, готско-мавританским христианским королевством.

* * *

Изгнанные из Испании вестготами, вандалы вместе с остатками аланов отправились в Африку и здесь основали первое христианское разбойничье гнездо, более мощное и сильное, чем все, что впоследствии устраивали их преемники—магометане. Гейзерих, король вандалов, один из самых храбрых

^9* Испанским комментариям к римскому праву, к «Siete Partidas», «Leyes de Toro», «Autos у acuerdos del Conseio Real» нет числа; в них исчерпалось все глубокомыслие нации.

515

варваров, каких только видела земля, с очень небольшой кучкой воинов за несколько лет захватил все прекрасное африканское побережье, от Гибралтара до Ливийской пустыни, и построил флот, с помощью которого он в течение полувека, словно нумидийский лев, очищал берега Средиземного моря, начиная с Греции и Иллирии, выплывал за Геркулесовы столпы на Западе, проникал в Галицию на Востоке, присвоил себе Балеарские острова, Сардинию, часть Сицилии и целых десять дней, неторопливо, методично, грабил столицу мира Рим, оставляя после себя одну пустоту, после чего счастливо и благополучно прибыл в свой Карфаген вместе с похищенной императрицей и ее двумя дочерьми, с золотой крышей храма Юпитера, с древней казной иерусалимского храма, с неизмеримой ценности сокровищами и творениями искусства (лишь часть отняло у него море), со множеством пленников, которых он не знал, куда и девать. Старшую дочь императора, Евдоксию, он выдал за своего сына, другую вместе с матерью отправил назад, и вообще он был таким умным и предприимчивым страшилищем, что, несомненно, достоин был дружбы и союза с Аттилой, который вышел с азиатской реки Лены, дошел до Рейна и перешел его и который на всем пути своем завоевывал мир, наводил на него страх и налагал на него дань. Справедливый к подданным, строгий в соблюдении нравов, воздержанный, умеренный, а жестокий лишь в гневе и в приступах подозрительности, всегда начеку, всегда счастливый, Гейзерих прожил долгую жизнь, мирно умер и оставил двум своим сыновьям цветущее царство, в котором собраны были все сокровища Запада. Завещание его заключало всю последующую судьбу царства. Согласно его последней воле, править в нем должен был лишь самый старший в роду, как самый опытный,— но это распоряжение и послужило яблоком раздора и причиной смертоубийства между его потомками. Кто бы ни был старший в роду, он не мог уже поручиться за свою жизнь, ибо всякий младший хотел быть старшим; братья, родственники убивали друг друга, каждый страшился другого, каждый завидовал, а поскольку дух основателя царства не был унаследован никем из них, то вандалы погрязли в обычной для африканской зоны роскоши и лени. Военный лагерь, которым они всегда жили, чтобы поддерживать в себе мужество, стал ареной игрищ и разврата, и не прошло даже столько времени, сколько правил сам Гейзерих, как все царство погибло, причем в одном-единственном походе. Восьмой царь, Гелимер, вместе со всеми награбленными сокровищами, был проведен по Константинополю в варварски-роскошном триумфе и умер как местный житель; пленных вандалов разослали по крепостям на персидской границе, остальные рассеялись по всему миру; странная империя, монеты которой еще находят в африканской земле, рассыпалась, как волшебный замок из золота и серебра. Утварь из иерусалимского храма, похищенную Гейзерихом во время римского грабежа, в Константинополе в третий раз пронесли в триумфе, после чего ее вернули назад в Иерусалим, подарив одной христианской церкви,— с тех пор эти сокровища наверняка разлетелись по всему свету в виде монет с арабскими начертаниями. Так путешествуют святыни: царства исчезают с земли, одни времена,

516

одни народы приходят на смену другим. Если бы царство вандалов в Африке сохранилось, это было бы важным моментом, потому что вся история Европы, Азии и Африки была бы иной, а европейская культура пошла бы другим путем. А теперь память об этом народе скрывает в себе название одной из испанских провинции^10*.