Английский Французский Русский 4 страница

Итальянский переводчик строит свой виртуальный объект на основе параллелизма имени и объекта, от которого произошло имя: Башмачкин <- башмак. Однако переводчик не справляется с гоголевским метатекстом, и его виртуальный объект оказывается весьма упрощенным: раз фамилия Башмачкин происходит от сло­ва башмак, значит все Башмачкины носили башмаки. Появление сапог у Гоголя он, видимо, посчитал ошибкой, абсурдом и оставил башмаки там, где нужно было написать сапоги {stivale). Затем, преобразуя этот объект, переводчик использует определенную трансформационную операцию: он транскрибирует по правилам итальянской транскрипции русских слов фамилию персонажа Basmackin и имя предмета, от которого она произошла, basmak, добавляя итальянский эквивалент этого имени — ossia scarpa.

476

 

Примеры собственно переводческих метатекстов встречаем в переводах на разные языки булгаковских произведений. Так, в перводе «Мастера и Маргариты» на французский язык метатекс-ты, разъясняющие семантику и аллюзии имен Берлиоз и Бездом­ ный, вынесены в комментарии внизу страницы. В одном из пере­водов на английский язык «Собачьего сердца» метатекст, объяс­няющий семантику клички Шарик, внесен в корпус основного текста. Автор этого перевода использует транскрипцию с после­дующей парафразой: «Sharik» she had called him... «Little ball»... Хотя, на мой взгляд, в этом нет необходимости, так как далее Булгаков сам дает метатекст, разъясняющий смысл клички: «Ша­ рик — это значит круглый, упитанный, глупый, овсянку жрет, сын знатных родителей...» Переводчик воспроизводит этот метатекст: Sharik is somebody round, plump, silly, a son of aristocratic parents who gobbles oatmeal... что создает некоторую избыточность.

§ 5. Конструирование имен собственых

В романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» есть такая фраза: «Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный».

В переводе на чешский язык читаем: «Ivan Nikolajevic Potapka, pisiici pod pseudonymem Bezprizorny»¹.

В чешском переводе две замены: Понырев — Potapka и Без­ домный — Bezprizorny. Первая замена представляет особый инте­рес, так как чешский переводчик явно стремится понять ассоциа­ции, связанные с фамилией Понырев. Не найдя в современном русском языке слова, которое могло бы послужить основой для фамилии, он обратился, видимо, к структуре слова (префикс no­ vi корень -ныр-). С корнем -ныр- в русском языке есть слово, обо­значающее человека с определенными свойствами: проныра, т.е. ловкач, проникающий всюду благодаря ловкости и хитрости. Слова, обозначающие людей с определенными свойствами, часто ложатся в основу фамильных имен (Добродеев, Доброхотов и т.п.). Переводчик устанавливает, таким образом, ассоциативную связь между именем Понырев и словом проныра, наделяя фамилию от­рицательной оценочной коннотацией. В переводе возникает имя, также начинающееся на согласный [п] и наделенное отрицатель­ной коннотацией — Potapka — означающее поганка, стиляга. Но вряд ли действия переводчика можно назвать правомерными. Вряд ли Булгаков хотел установить ассоциативную связь между именем персонажа и словом проныра. Для того чтобы попытаться понять, чем обусловлен выбор автора, нужно рассматривать имя

Выделено мною. — Н.Г.

477

персонажа Понырев вместе с псевдонимом Бездомный. Булгаков долго выбирал имя для этого персонажа. В ранних версиях рома­на он именовал его Антошей Безродным, Иванушкой Поповым, Иванушкой Безродным, прежде чем прийти к окончательному ва­рианту.

В имени и псевдониме персонажа содержится откровенная аллюзия на известного советского поэта Демьяна Бедного, посвя­тившего немало своих произведений антирелигиозной пропаган­де. Настоящее имя Демьяна Бедного Ефим Придворов. Значение униженности, угнетенности довольно часто возникало в псевдо­нимах поэтов и писателей 20-х гг. [Демьян Бедный, Голодный (Михаил Эпштейн) и др.], демонстрировавших то, что они под­нялись из самых обездоленных слоев общества. Булгаков выбрал для своего персонажа довольно распространенную фамилию, ко­торая, как и фамилия Д. Бедного, имела приставочную форму и начиналась на согласный [п]. Корневая же основа фамилии, та же, что и у глагола нырять, уже предвещала событие, которое по­служило одним из поводов дальнейших злоключений героя.

Замена псевдонима Бездомный на Беспризорный представляет­ся допустимой, так как в чешском языке существительное с род­ственным корнем besdomovek означает человека без гражданства, а не без дома.

Функция клички Шарик в повести Булгакова особая, ведь из нее вырастает фамилия персонажа — Шариков. Переводчики по-разному решают эту проблему. В английских переводах фамилия последовательно транскрибируется вслед за кличкой. Во фран­цузском и в итальянских переводах переводчики предпочитают передать смысл клички, подобрав адекватные формы, а затем на основе этих форм конструируют фамилию. Так, во французском переводе кличка передается как Boule — шар, а в итальянском — Pallino (Palio — шар, -ino — уменьшительный суффикс) — шарик. Затем, когда новый человек требует получить «наследственную фамилию, французский переводчик превращает кличку Boule в фамилию Boulle, уточняя: с двумя //. Итальянский переводчик ру­сифицирует фамилию с помощью суффикса -ov, фактически калькируя русскую оппозицию клички и фамилии: Шарик — Ша­ риков≡ Pallino — Pallinov.

§ б. Образность ономастики и перевод

Определенную сложность для перевода представляют имена собственные, входящие в состав фразеологических оборотов. Вклю­чение имен собственных в состав идиом также асимметрично в разных языках. Приведем лишь некоторые примеры. Так, биб­лейское имя Адам иногда используется в образных словосочета-

478

 

ниях. В русском языке существуют адамово яблоко, костюм Ада­ма и Евы. Во французском языке Анри Ван Ов нашел и описал тринадцать образных словосочетаний с этим именем, а в англий­ском — двадцать. В русском языке таких выражений всего три, из них совпадают с английским и французским и оказываются пол­ными эквивалентами лишь два:

Адамово яблоко — Adam's apple — pomme d'Adam

Костюм Адама и Евы — Adam and Eve's togs — costume d'Adam.

В двух языках, английском и французском, из тринадцати возможных совпадают, иногда частично, лишь пять:

Adam ' s apple — la pomme d'Adam — Адамово яблоко Adam and Eve ' s togs — le costume d'Adam — костюм Адама и Евы Adam ' s fig — le figuier d'Adam (райское дерево) Not to know from Adam — ne connaître ni d'Eve ni d'Adam (не знать совсем ни о чем, ни о ком)

Old Adam — le vieil Adam (старый распутник)¹.

Остальные словосочетания, а их оказывается большинство, присущи только одному из языков и соответственно не имеют эквивалентов с тем же именем собственным в другом. Встретив­шись с таким идиоматическим выражением в исходном тексте, переводчик окажется перед выбором: либо применять эквивален-цию и заменять фразеологизм фразеологизмом, но уже на другой образной основе, либо калькировать иностранный оборот, сохра­нив оригинальный образ.

Многие имена собственные имеют особую семантику и вы­зывают определенные ассоциации. Так, русская фамилия Попов во французском языке используется как имя нарицательное для обозначения русских les Popoffs, в английском языке имя Попов как обозначение русских не используется. Напротив, американцы и Соединенные Штаты симметрично называются Дядюшкой Сэмом и русским, и французским (oncle Sam), и английским (uncle Sam) языками, равно как фрицами и гансами (Fritz, Hans)² — немцы. Но только по-французски (разумеется, из трех сопоставляемых язы­ков) Мохамеды (Mohamed) — это арабы, только по-английски Май­ ки (Mick) и Мики (Mickey) — ирландцы, Тони (Топу) — итальян­цы, а Аби (Abie) — евреи. Далеко не все русские, заходя в Москве в одну из английских пивных «Джон Булль», знают, что это имя собственное давно стало нарицательным не только в английском, но и во французском языках и обозначает британскую нацию и типичного англичанина.

¹ См.: Van Hoof H. Les prénoms dans la langue imagée // Méta. 1998. Vol. 43. N 2.

² Сейчас немцы просят не переводить Hans как Ганс, а произносить Ханс,
потому что Gans по немецки — это гусь/гусыня или дурочка.

479

Все три языка дружно называют жиголо Альфонсами {Alphon- se). В то же время французский Жак (Jacques) — это крестьянин, а английский Джек (Jack) — чаще моряк, хотя иногда и Жак и Джек обозначают слуг. Французский вор — это Шарль (Charles) а английский — Джон (John Family), французская проститутка — Жюли (Julie), а английская — Анни (anytime Annie) и т.п.¹ Для французского и английского языков такая образная «шутливая» ономастика — привычное дело. Так, распространенное англий­ское имя Charley используется более чем в двадцати образных вы-ражениях: Charley Brady — шляпа, Charley Coke — кокаиноман, Charley Dilk — молоко, Charley Freer — пиво, Charley Lancaster — носовой платок, Charley Pope — мыло, Charley Prescott — жилет. Charley Randy — бренди² и др. Вряд ли можно отыскать в «свят­цах» имя, которое не получило бы в этих языках образного пере­осмысления. Русский же язык практически не использует имена собственные для создания образных выражений. Даже те приме­ры, которые мы рассмотрели, скорее являются заимствованиями, нежели собственно русскими образованиями. Поэтому такая об­разная ономастика может доставить немало проблем как на уровне понимания оригинального текста, так и на уровне выбора экви­валента в русском языке, когда он выступает в качестве переводя­щего. Во всяком случае передать образность таких выражений чрезвычайно сложно. Это говорит о том, что имена собственные не всегда дают возможность полностью эквивалентной замены в переводе.

§ 7. Особенности перевода топонимов

Проблему для перевода составляют и так называемые топо­нимы, т.е. географические названия. Образование топонимов в каждом языке — это сложный лингвоисторический процесс, ко­торый не может быть сведен к одной или даже нескольким сло­вообразовательным моделям. В настоящее время никто не заду­мывается над тем, почему по-русски говорят Англия, Испания, Франция, Германия, хотя в языках, функционирующих в этих странах, эти названия звучат иначе. Эти топонимы хорошо извест­ны и могут быть отнесены к разряду так называемых прецизион­ных слов, т.е. слов, имеющих точные эквиваленты и не предпо­лагающих каких бы то ни было трансформаций. Такие слова составляют немногочисленную группу языковых форм.

Русские наименования этих стран позволяют вывести слово­образовательную модель имен женского рода на -ия (суффикс -и.

Van Hoof H. Op. cit. Ibid.

480

фонематически [- uj ]. В самом деле, более половины русских на­званий государств мира строится по этой модели. Считается, что названия стран и других территориальных единиц образуются от названия народностей, например: киргиз — Киргизия. Хотя это не всегда так. Многие названия государств мира образованы в рус­ском языке не от названий народностей, а от названий этих стран на каком-либо языке, т.е. в результате перевода (транс­крипции или транслитерации) с одновременным освоением с помощью суффикса -и, т.е. по стандартной модели. Когда и из какого языка пришло в русский язык название того или иного государства — это вопрос истории языка. Главное в том, что в русском языке словообразовательная модель на -и остается про­дуктивной (ср.: Швамбрания, страна Муравия, Цыгания и пр.). Эта модель оказывается весьма продуктивной и у переводчиков, осо­бенно когда речь идет о неизвестном названии страны, а внеш­няя форма иностранного слова подсказывает модель. Так, в од­ном из устных переводов с румынского языка на русский можно было услышать экзотическое название Скоция как переводческий эквивалент румынского названия Шотландии [ Scotia ]. В этом же переводе возникло архаичное название Швейцарии — Гельвеция (по-румынски Швейцария до сих пор зовется Helvetia). Из глубо­кой древности вдруг возникло государство Галлия как эквивалент французского названия Le pays de Galles, означающего всего-на­всего Уэльс.

Примеры показывают, что переводчикам следует знать мак­симальное число географических названий, а не конструировать их даже по продуктивным моделям.

Некоторые географические названия могут быть отнесены к категории «ложных друзей переводчика». Их форма обманывает, создавая впечатление простого соответствия. Так, во француз­ском языке есть несколько географических названий, построен­ных по модели словосочетания со словом la Terre (земля):

la Terre du Nord, la Terre de Feu, les Terres Australes et Antarctiques, la Terre-Neuve.

В русском языке эквивалентами первых трех наименований также являются словосочетания со словом земля:

Северная Земля, Огненная Земля, Южные и Антарктические земли.

Но четвертое наименование — la Terre-Neuve, которое, каза­лось бы, прекрасно соответствует русскому топониму Новая земля, означает совсем иное, а именно Ньюфаундленд. А Новая Земля на­зывается по-французски La Nouvelle-Zemble. Обманывает перевод­чика и форма французского слова La Rhénanie. Суффикс -ie как

16-18593

481

бы подсказывает, что речь идет о какой-то Ренании, но на самом деле это Рейнская область.

Одни и те же французские лексемы предполагают совершенно различные переводные эквиваленты в русском языке: форма Vienne обозначат столицу Австрии Вену. То же слово с артиклем la Vienne является названием реки и департамента во Франции и по-русски звучит как Вьенна. Французское Valence означает и провинцию в Испании, и город во Франции. В первом случае оно имеет в каче­стве русского эквивалента слово Валенсия, а во втором — Волане.

Это еще раз подсказывает, что имена собственные есть особые знаки культуры.

Определенную проблему для переводчика представляют то­понимы, не относящиеся к культуре и языку исходного текста, т.е. пришедшие в текст из какого-то «третьего» языка.

Так, в «Мастере и Маргарите» для обозначения города, где происходили древние события, Булгаков принимает транскрип­цию с древнееврейского языка — Ершалаим. Надо полагать, что использование древнееврейского обозначения вместо принятого в современном русском языке названия Иерусалим не случайно. Булгаков и этой деталью стремится передать исторический и мест­ный колорит. Но главное состоит в том, что роман по замыслу имеет два плана, разделенных временем и пространством. Вре­менное разделение планов и подчеркивается выбранной формой.

Автор английского перевода точно следует булгаковскому тексту. У него так же, как и в оригинале, — Yershalaim.

Французский переводчик принимает половинчатое решение: он вводит в текст современное обозначение города — Jérusalem, но дает сноску о том, что в оригинальном тексте принята транс­крипция с древнееврейского (Dans le texte russe Boulgakov désigne la ville par le vocable hébreu de Ershalaïm). Чешский переводчик вовсе отказывается от древней формы и заменяет ее современным названием города: Jeruzalem.

Подобно именам людей географические названия нередко приобретают переносные значения и входят в состав фразеологи­ческих оборотов. К счастью, переносные значения некоторых географических названий в ряде европейских языков совпадают, например мифологический Лесбос, библейские Содом и Гоморра и др., что облегчает их перевод. Однако большинство топонимов имеют разные переносные смыслы в разных языках. Это может привести к переводческой ошибке, если переводчик пойдет по пути ложной аналогии и уподобит переносное значение топони­ма в одном языке его значению в другом. Так, топоним Голландия не имеет в русском языке никакого переносного смысла. Во фран­цузском языке он входит в состав образного выражения Je n'ai que

482

faire d'aller en Hollande (букв. Мне остается лишь отправиться в Голландию), которое функционирует как ответ на щедрые обеща­ния, в которые не верят. Английское выражение с этим топони­мом The Dutch have taken Holland означает: Это давнишняя история. Немецкое же образное выражение Das kosted Holland und Brabant имеет значение стоить очень дорого. Французское образное выра­жение invitation à l'américaine (букв, приглашение по-американски, когда каждый платит за себя, делает свой взнос) находит аналог в немецком языке — amerikanische Einladung, а в английском по-аме­ рикански заменяется на по-китайски — Chinaman ' s shout. Во фран­цузском языке презерватив называют capote anglaise, a в англий­ском — Americani French / Italien / Spanish letter или Port Said garter, в немецком — это Pariser¹.

Переводчику приходится быть предельно внимательным при переводе топонимов в переносных значениях, так как даже кон­текст не всегда помогает расшифровать их смысл.

Значительную трудность для понимания представляют геофа-фические названия «третьих» языков, воспроизводимые языком оригинала. Особенно затруднено их восприятие на слух. Достаточ­но вспомнить политические дискуссии по Югославии, проводив­шиеся на разных европейских языках. Узнать названия сербских, хорватских и других деревень и поселков в английских, француз­ских и других устных текстах и соотнести их с теми формами, ко­торые приняты в русском языке, было довольно трудно.

Трудности перевода топонимов делают их приоритетным объектом многих упражнений, нацеленных на подготовку устных переводчиков.

Глава 8

ПЕРЕВОД РЕАЛИЙ

Реалии подразделяются на разные фуппы. Одной из наибо­лее часто рассматриваемых фупп реалий оказываются реалии эт­ нографические. Впоросы перевода реалий, принадлежащих именно этой гуппе, изучаются особенно пристально потому, что предме­ты быта, одежда, кушанья и т.п. в художественном тексте придают высказываниям определенный национальный, региональный или местный колорит, составляющий неотъемлемую часть поэтики.

Переводчики избирают разные способы перевода реалий в зависимости от того, насколько значительную функцию выпол­няет тот или иной знак-реалия для поэтики переводимого текста.

¹ См.: Van Hoof H. Les noms de pays, de peuples et de lieux dans le langage     imagé // Meta. 1999. Vol. 44. N 2.

 

                                                                                                                                        483

Переводческая перифраза — это использование в переводном тексте дефиниции, определяющей слово, обозначающее реалию в исходном тексте.

Рассмотрим пример из того же перевода чеховского рассказа «Дом с мезонином»:

Это было 6—7 лет тому назад, когда я жил в одном из уездов Т-ой губернии, в имении помещика Белокурова, молодого человека, который вставал очень рано, ходил в поддевке, по вечерам пил пиво и все жаловался мне, что он нигде и ни в ком не встречает сочув­ ствия.

All this happened six or seven years ago when I was living in the province of T., on the estate of a landed proprietor called Belokurov, a young man who rose very early, went about in a full-skirted peasant coat, drank beer of an evening, and was always complaining that he never met with sympathy anywhere.

В этом русском сообщении можно обнаружить сразу четыре реалии: две реалии — уезд и губерния — относятся к территори­ально-административным, третья — помещик — к социально-классовым и четвертая — поддевка — к этнографическим.

Рассмотрим пример перевода этнографической реалии под­ девка, которая обозначает верхнюю мужскую одежду, «род пальто в талию с мелкими оборками»¹. Вполне возможно, что в каком-либо словаре русского языка, доступном переводчику, было дано определение: длиннополая одежда крестьянина, которое переводчик и перевел на английский язык, передав русское слово английской перифразой. Может быть, эту перифразу придумал он сам по аналогии с весьма распространенным образом графа Толстого, ходившего в простой крестьянской одежде. Во всяком случае форма исходного знака изменена: термин заменен дефиницией, т.е. развернутым определением. Логическая операция, лежащая в основе переводческого перефразирования, — это «определение понятия через ближайший род и видовое отличие». Такая логи­ческая формула состоит из двух частей: определяемого понятия (левая часть, definiendum) и определяющего (правая часть, definiens). Определяемое понятие — это то, признаки которого отыскивают­ся. Определяющее же понятие отражает искомые родовые и ви­довые признаки.

В нашем примере определяемым понятием является поддевка, а определяющим coat — платье, одежда (родовой признак) и a full - skirted — длиннополая, peasant — крестьянская (видовые признаки).

Таким образом, в переводческой перифразе мы обнаруживаем логическую связь между сообщениями исходного текста и пере-

Словарь русского языка: В 4 т. Т. 3. С. 184.

484

веденного в виде определения: в исходном тексте находится левая часть определения, а в переводном — правая. Левая часть выра­жена средствами одного языка, а правая — другого.

Учитывая особенность данного материала (этнографическая реалия, недостаточно хорошо знакомая переводчику), мы не бу­дем подробно рассматривать несоответствие видовых признаков в определении слова поддевка, выводимых в Словаре русского языка и в английском тексте. Переводчик показал главное в условно воз­можной для художественного текста форме: он показал, что речь идет о национальном костюме, имеющем социальную закреплен­ность.

Административные реалии также представляют значительную сложность для перевода. В приведенном примере переводчик вы­пустил обозначение реалии уезд, а слово губерния перевел как the province, т.е. словом, не передающим особенностей администра­тивно-территориального деления России.

В высказывании с «еловыми иголками» встретился еще один тип реалий, а именно русское национальное обозначение меры длины, ставшее ныне историзмом, — «вершок». Вершок, обозна­чавший первоначально излишек, «горку», образовывающуюся при насыпании зерна, равен 4,4 см.

Для того чтобы принять решение о способе передачи этого слова, переводчику необходимо было выбрать между транскрипци­ей, перифразой и адаптирующей транспозицией, т.е. параболой. Транскрипция оказалась бы непонятной английскому читателю и потребовала бы комментария. Перифраза непозволительно утяже­лила бы текст художественного перевода. Остается адаптация. Но адаптация также предполагает возможность использования двух вариантов: обращения к современной метрической единице, из­вестной в равной степени и в современной русской, и в современ­ной английской культуре, или же поиск соответствующей единицы среди мер длины, традиционно употреблявшихся в английской культуре до введения метрической системы, подобно русскому «вершку». Переводчик идет именно по последнему пути и в каче­стве единицы обозначения высоты слоя иголок употребляет анг­лийскую единицу inch — дюйм. В самом деле, выбор в качестве эквивалента соответствующей величины в метрической системе — 4,4 см — сделал бы английское высказывание стилистически не­адекватным оригиналу, так как придал бы ему оттенок технично­сти, официальности. Дюйм не эквивалентен вершку в обозначе­нии реальности, так как равен всего 2,55 см. Но для данного кон­текста не важно это различие, ведь автор говорит об ощущениях, а не о результате точного измерения. Под ногами персонажа был довольно толстый слой иголок, это значение и следовало сохра­нить в переводе.

485

Опущение. В словосочетании амосовские печи определение амо- совские превращает обозначение предмета, распространенного во многих культурах, в русскую реалию. Определение печей по имени конструктора было, видимо, значимо для русских читателей XIX в. Оно ассоциировалось с определенным внешним видом предмета, что помогало воссоздать картину интерьера, или свидетельствовало о какой-либо конструктивной особенности и оказывалось связан­ным с издаваемым печью гудением. Даже для современного рус­ского читателя определение амосовский мало что говорит. Внима­тельный читатель, стремящийся постичь все смыслы, зашифрован­ные в тексте, и понять, какое значение имеет это определение и какова его текстовая функция, должен будет обратиться к справоч­ной литературе. Переводчик, работающий для английского читате­ля, устраняет эту реалию как малозначимую, исходя, возможно, из того, что определение, если бы оно было введено в текст в виде транскрипции, не помогло более полному воссозданию картины английским читателем. Малопригодны были бы и другие способы перевода. Можно предположить, что в английской культуре ото­пления жилищ аналога данной русской реалии нет, и это устра­няет возможность адаптирующей транспозиции. Переводческая перифраза, возможная после того как переводчик выяснил бы конструктивные особенности данного типа печей, только утяже­лила бы текст.

Таким образом, опущение определения, предпринятое пере­водчиком, несколько снижает когнитивную ценность текста (анг­лийский читатель получает меньше информации о русской куль­туре), но не мешает достижению основной функции художе­ственного текста, а именно поэтической.

Глава 9

СИНТАКСИЧЕСКИЕ ТРАНСФОРМАЦИИ

§ 1. Коммуникативная обусловленность структуры высказывания

К синтаксическим трансформациям могут быть отнесены из­менения, которые претерпевает в переводе «схема мысли», при­нятая автором оригинального речевого произведения. Известно, что языки по-разному могут оформлять одно и то же суждение, придавая ему большую или меньшую выразительность. Рассмот­рим элементарное суждение, выраженное простым предложением русского языка: Человек идет по улице. Это суждение в реальной речи может приобрести формы разных высказываний, например:

486

1) Человек по улице идет.

2) Идет человек по улице.

3) Идет по улице человек.

4) По улице идет человек.

5) По улице человек » идет.

Все эти разновидности взятого за основу базового высказыва­ния выражают суждение об одной и той же предметной ситуации; в ней есть действующий субъект (человек) — S, его признак — А (движение пешком с обычной скоростью) и пространство, в ко­тором разворачивается действие (улица), — Cir. С точки зрения формальной логики все эти высказывания оказываются тожде­ственными, так как являются истинными, если называют реально происходящую ситуацию, и ложными, если, например, в реаль­ности человек не идет, а стоит. Но с позиции «схемы мысли» эти высказывания различны. Они отражают разное отношение комму­никанта к предметной ситуации, различие его коммуникативного замысла. Их структура отражает то, как отправитель речи хочет представить предметную ситуацию получателю, т.е. тому, к кото­рому обращено сообщение. И в каждом случае картина одной и той же предметной ситуации, отраженной сознанием автора рече­вого произведения, будет несколько иной. Автор будет показывать ее как бы с разных сторон, выдвигая на первый план одни детали и «уводя в тень» другие. Такую «мельчайшую, неделимую далее картину действительности» Ю.С. Степанов предлагал называть «кадром»¹. Понятие «кадр» оказывается весьма ценным для пони­мания различий структуры этих высказываний. Высказывания, от­ражающие некую мельчайшую картину действительности, подобно кадру в кинофильме, встроены, «вмонтированы» в определенный контекст и занимают в нем соответствующие позиции. От того, ка­кое место занимает высказывание в контексте, во многом зависит его структура. Допустим, что автор какого-либо речевого произве­дения хочет начать описывать данную предметную ситуацию. Ни субъект действия, ни его признак еще не известны. В этом случае наиболее естественной будет форма (4) — по улице идет человек. В ней на первом месте окажется пространственная рамка, которая показывает сцену действия. Эта последовательность — сцена (про­ странственная и [или] временная рамка кадра) → предикат (признак субъекта) → субъект действия [ Cir → А → S ] — наиболее соответ­ствует норме русской речи в начале повествования.