Теория перевода в кругу других 7 страница

Определение перевода с позиций общей теории коммуника­ции было значительным шагом вперед, так как предполагало бо­лее широкий взгляд на извечные «тупиковые» проблемы теории перевода, в частности на проблему переводимости и переводческо­го инварианта. Взгляд на перевод как на деятельность, необходи­мую для коммуникации, позволял положительно решить проблему переводимости, абстрагируясь от некоторых непереводимых част­ностей. Коммуникативная ситуация подсказывает, какие элементы информации, содержащейся в исходном сообщении, могут опус­каться, а какие должны быть непременно переданы в переводе.

Дальнейшее усложнение моделей перевода, построенных на основе представлений о переводе как об акте межъязыковой ком­муникации, предполагало, как правило, введение новых компо­нентов. Так, Швейцер обращается к модели перевода, предложен­ной американским исследователем перевода Найдой, построенной на сопоставлении двух процессов: порождения и восприятия ис­ходного текста и порождения и восприятия текста перевода. Кон­цептуально эта модель напоминала ту, что предлагал Миньяр-Бе­лоручев. В ней фигурировал отправитель исходного сообщения, порождавший исходное речевое произведение, который воспри­нимался первичным получателем в первичном акте коммуника-

¹ В этой модели коммуникативный акт предстает как система из шести
компонентов: отправителя сообщения, его получателя (адресата), предметной
ситуации, т.е. того, о чем идет речь в сообщении (референта), канала связи,
языкового кода и самого сообщения, каждому из которых может соответство­
вать отдельная речевая функция (эмотивная, конативная, фатическая, референт­
ная, металингвистическая, эстетическая), доминирующая в том или ином рече­
вом произведении (см.: Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм
«за» и «против». M., I975).

² Миньяр-Белоручев Р.К. Общая теория перевода и устный перевод. С. 31.

237

ции. Переводчик также оказывался в этом коммуникативном акте получателем, который, восприняв исходное сообщение, оказывал­ся далее отправителем вторичного речевого произведения. Вторич­ное речевое произведение воспринималось соответствующим вто­ричным получателем. Швейцер считал необходимым усложнить эту довольно простую модель коммуникации с переводом новыми компонентами. «Мы расширили, — писал он, — схему Ю. Найды, включив в нее, с одной стороны, контактирующие в акте перево­да языки (Я1 и Я2), а с другой — такие внеязыковые компонен­ты, как две культуры (К1 и К2), две предметные ситуации (ПС1 и ПС2) и две коммуникативные ситуации (КС1 и КС2)»¹. Как можно заметить, с этими уточнениями коммуникативная модель процесса перевода еще больше приближается к универсальной модели коммуникативного акта Якобсона.

Коммуникативные модели перевода имеют определенную познавательную ценность, потому что позволяют взглянуть на пе­ревод не только как на языковое явление, но как на процесс, особенности которого обусловлены самыми различными фактора­ми. В этих моделях в известной степени реализуется необходимый для современной науки о переводе синтез подходов к переводу. В то же время в большинстве из этих моделей то самое «перекоди­рующее звено», собственно перевод, т.е. механизм переводческого преобразования, оказывается нераскрытым. Мы видим, что застав­ляет переводчика идти на те или иные преобразования, системы смыслов исходного произведения, но мы не видим в этих моде­лях, как идет сам процесс преобразования. Значительным шагом в познании механизма переводческих преобразований были так называемые лингвистические модели перевода, самыми извест­ными из которых являются денотативная, семантическая и транс­ формационная. Каждая из этих моделей является теоретическим представлением какого-либо одного из аспектов переводческого процесса. Денотативная (или ситуативная) модель показывает, каким образом переводческие преобразования связаны с реальной действительностью, отраженной в тексте оригинала и воссозда­ваемой в тексте перевода. Семантическая модель демонстрирует процесс выбора переводчиком гаммы семантических элементов, необходимых для передачи в финальном речевом произведении системы смыслов исходного текста. Трансформационная модель, основанная на идеях трансформационной грамматики, показыва­ла возможность перехода от оригинального текста к тексту пере­вода, которые рассматривались как поверхностные структуры, пу­тем проникновения на глубинный уровень и отыскания ядерных

¹ Швейцер А.Д. Теория перевода. С. 52. 238

структур, способных составить основу межъязыковой эквивалент­ности. Все эти модели неоднократно и достаточно подробно описы-вались в работах по лингвистической теории перевода 70—80-х гг.

Во всех этих моделях делалась попытка представить, каким образом осуществляется собственно процесс перевода, имеющий конечной целью достижение эквивалентности между оригиналь­ным речевым произведением и его переводом.

Интересную теоретическую концепцию, использующую ком­муникативный подход к переводу как к коммуникативному акту, в котором может доминировать та или иная речевая функция для уточнения понятия переводческой эквивалентности, предложил В.Н. Комиссаров. Исследователь строит свою теорию перевода вокруг категории цели коммуникации. По его мнению, цель ком­муникации «может быть интерпретирована как часть содержания высказывания, выражающая основную или доминантную функ­цию этого высказывания»². Сохранение цели коммуникации яв­ляется, по мнению Комиссарова, не только необходимым, но и достаточным условием эквивалентности перевода, в то время как ее несохранение делает перевод неэквивалентным. Примат цели коммуникации перед другими факторами, в том числе и перед описанием предметной ситуации, дает интересное решение из­вечному вопросу о множественности переводов одного и того же исходного речевого произведения. «Требуется лишь, чтобы перевод сохранял цель коммуникации оригинала, а конкретное решение может быть разным»³, — утверждает исследователь. Он предлага­ет различать несколько типов, точнее, уровней эквивалентности в зависимости от того, какая часть содержания оригинального ре­чевого произведения сохраняется в переводе. Эта теория, полу­чившая название «теории уровней эквивалентности», позволила приблизиться к решению центральной проблемы перевода — про­блемы эквивалентности продукта, создаваемого переводчиком, тому объекту, с которым он производит многообразные и слож­ные трансформационные операции.

В некоторых исследованиях модели переводческой деятель­ности строятся не обобщенно, а сквозь призму какой-либо одной разновидности перевода. Так, А.Ф. Ширяев предложил комплекс­ную модель синхронного перевода, которая представляет деятель­ность переводчика в виде трех параллельно протекающих и тесно связанных между собой процессов: 1) ориентирования в исходном

¹ См. напр.: Комиссаров В.Н. Слово о переводе; Швейцер А.Д. Перевод и
лингвистика; Львовская З.Д. Теоретические проблемы перевода; и др.

² Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. М., 2001. С. 121.

³ Там же. С. 122.

239

тексте, 2) поиска и принятия переводческих решений и 3) осуще­ствления переводческих действий. Эта модель интересна прежде всего тем, что в ней традиционное представление о переводе как о двухфазном процессе восприятия исходного текста и порожде­ния текста перевода, которое мы обнаруживаем во многих опре­делениях, нарушается. Перевод оказывается трехфазным процес­сом. Ширяев вводит промежуточную фазу — «поиск или выбор переводческих решений», — которая заключается «в определении синтаксической структуры высказывания на языке перевода и возможных вариантов ее развития, определении роли порождае­мого отрезка в этой синтаксической структуре и его лексического наполнения»¹. Закономерно возникает вопрос о том, отличается ли синхронный перевод от других видов перевода столь разитель­но, что сама деятельность переводчика протекает как регулярное чередование не двух, а трех фаз, или же, напротив, любой перевод может быть представлен в виде трехфазного процесса. Скорее, можно предположить второе. В самом деле, введение в модель переводческой деятельности промежуточной, а точнее, централь­ной фазы более точно отражает суть происходящих в переводе процессов. Переводчик формулирует высказывание на языке пе­ревода не сразу после того, как он уяснил смысл исходного сооб­щения или его фрагмента, а после принятия решения, которому предшествует выбор наиболее приемлемой, адекватной формы. Наличие такой промежуточной «межъязыковой» фазы, когда пе­реводчик уже оторвался от языка исходного сообщения, но еще не сформулировал свое речевое произведение на языке перевода, подтверждает практика другого вида устного перевода — последо­вательного. Как известно, процесс последовательного перевода предполагает освоение и запоминание значительных по времен­ной протяженности текстов. Обычно переводчик начинает произ­носить свой текст только после того, как завершилась речь орато­ра. До этого он старается письменно зафиксировать получаемое сообщение. При этом переводчик широко использует символы, т.е. знаки особой системы, не принадлежащие ни исходному язы­ку, ни языку перевода, записывает отдельные слова либо на ис­ходном языке, либо на языке перевода и организует сообщение не в реальной синтаксической форме, а в условной логической последовательности (так называемый принцип «вертикализма»)². Только после этой фиксации он приступает к оформлению сооб-

¹ Ширяев А.Ф. Синхронный перевод. М., 1979. С. 101.

² Об особенностях последовательного перевода и системе записи в устном
переводе см. более подробно: Миньяр-Белоручев Р.К. Последовательный перевод.
М, 1969; Он же. Пособие по устному переводу. M., I969; Записи в последова­
тельном переводе. М., 1997.

240

щения на языке перевода. Процесс записи протекает одновре­менно с процессом поиска и выбора переводческих решений. Именно поэтому, возможно, переводчик записывает одни слова да исходном языке, т.е. так, как он их воспринимает, а другие — на языке перевода.

Таким образом, модель перевода как трехчастного процесса, разработанная на основе анализа синхронного перевода, оказыва­ется продуктивной и для общей теории перевода, так как позво­ляет иначе взглянуть на механизм переводческой деятельности в целом.

Весьма важной представляется и еще одна модель перевода, предложенная Л.К. Латышевым, в которой переводческая дея­тельность рассматривается в контексте переводящего языка, его норм, а также представлений переводчика о правильной и, воз­можно, красивой речи на языке перевода. Опираясь на гипотезу Швейцера о том, что процесс перевода не является одноразовым актом, исследователь строит теоретическую модель перевода в виде «ряда последовательных операций, каждая из которых на­правлена на преодоление одного из факторов лингвоэтнического барьера: расхождения систем ИЯ и ПЯ, их норм, соответствую­щих узусов и преинформационных запасов»¹. Иначе говоря, в этой концепции перевод принимает вид процесса многократного перебора и отсеивания вариантов. Переводчик в этом случае многократно осуществляет «трансформацию буквального перево­да, который, пусть в неявной форме, но на первоначальном этапе процесса перевода присутствует в сознании переводчика»². Эта теоретическая модель, не претендующая на абсолютную истину и предложенная, скорее, как гипотеза, полезна тем, что дает одно из возможных описаний собственно механизма перевода, а не только тех факторов, которые обусловливают функционирование этого механизма. Более того, она дает возможность вновь заду­маться о единице перевода. Ведь наивно полагать, что перевод­чик неоднократно возвращается к первичному варианту, улучшая его, оперирует всем речевым произведением в целом. Переводчик выбирает наилучший вариант, работая с некой «порцией» текста. Косвенным подтверждением этого является признание М. Лютера о сложности нахождения нужной формы в языке перевода: «Час­то случалось так, что мы на протяжении двух, трех, четырех не­дель подыскивали одно-единственное слово, расспрашивали о нем повсюду, иногда так и не находили»³. Лютер говорит о письмен-

¹ Латышев Л.К. Технология перевода. М., 2001. С. 49.

² Там же. С. 48.

³ Цит. по: Копанев П.И. Вопросы истории и теории художественного пере­
вода. Минск, 1972. С. 149 (выделено мною. — И.Г.).

241

ном переводе, когда у переводчика есть возможность вернуться к тому или иному фрагменту текста. В устном переводе переводчик имеет право лишь на один вариант. Но и в устном переводе ги­потеза Латышева находит свое интересное подтверждение при сравнении действий опытных и начинающих переводчиков. Осо­бенно отчетливо это проявляется при так называемом переводе «с листа», который можно условно рассматривать как разновид­ность синхронного перевода, когда переводчик должен переводить устно совершенно незнакомый текст, не имея возможности даже пробежать глазами его начало, т.е. читать на одном языке и гово­рить на другом одновременно. Опытные переводчики переводят с листа неспешно, в ровном ритме, не допуская возвращения к уже переведенным фрагментам. Это вполне объяснимо самой сущ­ностью данного вида перевода, который является прежде всего подготовительным упражнением к собственно синхроному пере­воду, когда у переводчика просто физически нет времени для того, чтобы вслух «перебирать варианты». Он делает это молние­носно внутри себя. Начинающие же переводчики регулярно ис­правляют себя, иногда по нескольку раз кряду, иногда начиная сначала целые фразы. Эти порции и являются, видимо, элемента­ми сообщения, требующими особого решения на перевод, т.е. фактически некими единицами перевода.

Понятие единицы перевода возникает и при обращении к более частным моделям перевода, дающим теоретическое пред­ставление о каком-либо одном виде перевода, в частности ма­шинного, а также синхронного перевода.

Множественность описаний перевода, выражающаяся в пост­роении самых различных моделей, свидетельствует о сложности этой деятельности и принципиальной невозможности построить объемную картину перевода на основании изучения какого-либо одного, пусть очень важного, его аспекта. Но, несмотря на все многообразие описаний перевода и различие подходов к его изу­чению, во всех теориях с полной очевидностью просматривается главное свойство перевода как системы, а именно его интерпре­тирующая сущность. В самом деле, с каких бы позиций мы ни смотрели на перевод, мы стремимся обнаружить, как осуществля­ется интерпретация смыслов, заключенных в исходных сообще­ниях, средствами иной знаковой системы.

§ 7. Перевод как интерпретирующая системная деятельность. Перевод и семиотика

Являясь системной деятельностью, т.е. функциональной сис­темой, обладающей всеми признаками системы, перевод посто­янно взаимодействует с другими системами, прежде всего с сис-

242

дамами языков, сталкивающимися в переводе, а также с системой смыслов, заключенной в исходном речевом произведении, кото-рую ему и предстоит интерпретировать. Мы определили перевод сак сложную интерпретирующую систему, т.е. системную дея-тельность, способную интерпретировать знаки одной семиотичес­кой системы знаками другой. Тем самым мы располагаем перевод всецело в русле семиотики. «Вообще, — писал Ю.С. Степанов, — "перевод" можно сделать основным, неопределяемым понятием семиотики, а "переводимость" отождествлять со "смыслом"»¹.

Семиотика (или семиология) представляет собой общую тео­рию о свойствах и функционировании знаковых систем, таких как естественные человеческие языки, искусственные языки, раз­личные системы сигнализации (например, азбука Морзе, флаги расцвечивания, флажковая сигнализация моряков, сигнальные огни, система знаков дорожного движения и пр.), «языки» раз­ных видов искусств и многое другое. Семиотика как общее науч­ное направление включает такой важный для нас аспект, как ин­терпретация существующих знаковых систем. Бенвенист отмечал, что отношения, устанавливаемые между различными семиотичес­кими системами, должны сами носить семиотический характер, а «семиотическое отношение проявляется как соотношение между системой интерпретирующей и системой интерпретируемой»². Иначе говоря, одни системы должны быть способны интерпретировать другие. Естественный человеческий язык оказывается той уни­версальной семиотической системой, которая может интерпрети­ровать все иные. В основе интерпретации лежит представление о том, что семиотические системы служат для выражения некото­рого содержания. Их возможности по выражению содержания имеют некоторые аналогии, что и позволяет интерпретировать одну систему посредством другой, устанавливая при этом отно­шения изоморфизма или гомоморфизма³. Отношение изоморфизма предполагает равенство, тождество строения систем, их полную одинаковость, а отношение гомоморфизма — уподобление одной системы другой, при котором не предполагается абсолютная стро­гость подобия образа его прообразу. В отличие от симметричного изоморфизма отношения гомоморфизма, допускающие некоторые упрощения и опущения, асимметричны. Прообраз содержит все, что есть в его образе, но образ не содержит всего, что есть в про­образе. Так, географическая карта является гомоморфным образом реального участка местности, своего прообраза. На местности есть все, что обозначено на карте, но на карте отражено не все, что

¹ Степанов Ю.С. Французская стилистика. М, 1965. С. 260.

² Бенвенист Э. Указ. соч. С. 78 (выделено мною. — Н.Г.).

³ От греч.·. изо — одинаковый, гомо — равный.

243

есть на местности. Эти предварительные положения общей семио­тики важны для того, чтобы понять сущность перевода как ин­терпретирующей системной деятельности.

В процессе перевода соответствующая комбинация знаков се­миотической системы А (языка оригинала) интерпретируется в знаках семиотической системы В (языка перевода). Исходное ре­чевое произведение предстает как прообраз для переводчика, ко­торый, интерпретируя его, создает его образ. Стремится ли он в самом деле к тому, чтобы созданный им образ был изоморфен прообразу, чтобы созданное им речевое произведение было абсо­лютно таким же, каким было бы, если бы сам автор сотворил его на языке перевода? Ведь практическая недостижимость абсолют­ного тождества текста перевода тексту оригинала осознавалась еще первыми переводчиками, понимавшими, что в переводе стал­киваются асимметричные системы. Поэтому изоморфизм вряд ли может характеризовать отношение между исходным сообщением и сообщением, создаваемым переводчиком. Скорее, следует гово­рить о некотором подобии образа прообразу при известном, вполне допустимом, упрощении и изменении системы смыслов, заключенных в оригинальном речевом произведении, т.е. об отно­шении гомоморфизма. «Характер гомологичного соответствия, — писал Бенвенист, — может варьироваться, быть интуитивным или осознанным, субстанциональным или структурным, логическим или поэтическим»¹. Однако признать отношения между исход­ным речевым произведением и произведением, рождающимся в процессе его перевода, гомоморфными можно только с известной долей условности. Ведь гомоморфизм предполагает, что все то, что есть в образе, должно быть и в его прообразе. Иначе говоря, в тексте оригинала должно быть все то, что есть в тексте перево­да. Но из реальной переводческой практики хорошо известны примеры, когда система смыслов, заключенная в тексте перевода, не только утрачивает отдельные смыслы текста оригинала, но и дополняется новыми, привнесенными в процессе перевода. В этом случае отношение между интерпретируемой системой смыслов и интерпретирующей движется в сторону алломорфизма². Как ал­ломорфное можно охарактеризовать отношение между оригина­лом и переводом при переводе поэзии. Бархударов, говоря о пе­реводе на уровне текста приводил пример перевода Маршаком 49-го сонета Шекспира, в котором эквивалентными оказываются лишь три слова и ни одно предложение оригинального текста, взятое изолированно от текста, не эквивалентно ни одному пред­ложению русского варианта. Но, «несмотря на отсутствие соответ-

¹ Бенвенист Э. Указ. соч. С. 85.

² От греч. aXkoq — разный, другой.

244

ствий между их частями, русское стихотворение в целом может считаться эквивалентным английскому, ибо оба они передают, в основном, одну и ту же смысловую и художественную информа-цию»'.

В известном смысле всякий перевод, исключая изоморфизм, является компромиссом между гомоморфизмом и алломорфиз­мом в отношениях между системами смыслов, заключенными в исходном речевом произведении и переводном.

Для семиотики характерно выделение трех аспектов взаимо­действия знаков между собой и их отношений с окружающей средой: синтактика, семантика и прагматика.

Если ограничить область семиотики только языковыми сис­темами, то синтактика может быть определена как отношения между знаками в речевой цепи, т.е. в тексте, с которым реально и сталкивается переводчик. Семантика определяет трехстороннее отношение между знаком, обозначаемым им предметом (денота­том) и понятием об этом предмете (сигнификатом). Прагматика выражается в отношении между знаками и теми, кто их исполь­зует, т.е. между участниками коммуникации (субъектом речи и адресатом, в иных терминах — отправителем и получателем).

Семиотический подход к изучению перевода традиционно используется теорией перевода как наиболее отвечающий интере­сам данной научной области и соответствующий переводческой реальности. Комиссаров, говоря о лингвосемиотических основах теории перевода, отмечает, что «положения современного язы­кознания о семиотической природе языка и использовании язы­ковых знаков и структур в процессе вербальной коммуникации создают концептуальную основу для изучения важнейших сторон переводческой деятельности, лингвистического механизма и ком­муникативной роли перевода»². В самом деле, некоторые катего­рии семиотики, точнее, той ее ветви, которая имеет в качестве своего объекта языковые системы, т.е. лингвосемиотики, оказыва­ются чрезвычайно важными для понимания сущности и механизма переводческого процесса. Так, положение о принципиальной воз­можности интерпретации одной знаковой системы посредством другой снимает вопрос о «переводимости», традиционно подни­мавшийся в истории перевода. Принятое в семиотике различие отношений между интерпретируемой и интерпретирующей сис­темами позволяет оградить перевод от необоснованных и теоре­тически несостоятельных требований «верности» и показывает, насколько верным может быть образ (вторичный продукт, пере­вод) по отношению к прообразу (оригиналу).

¹ Бархударов Л.С. Указ. соч. С. 184—185.

² Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. С. 53.

245

Положения лингвосемиотики о двусторонности языкового знака, о своеобразии его связи с обозначаемой им реальностью позволяют более точно решить вопрос о том, что же переводчик на самом деле переводит, слова или их значения, а может быть, не значения, а смыслы, рождающиеся только из определенных соче­таний знаков, обладающих определенной индивидуальностью. В этой связи чрезвычайно важным для теории перевода оказыва­ется выдвинутое Бенвенистом положение семиотики о существо­вании двух типов систем — тех, означивание которым придает автор, и тех, где «означивание присуще уже первичным элемен­там в изолированном состоянии, независимо от тех связей, в ко­торые они могут вступать друг с другом»¹. Иначе говоря, система языка противостоит языковому сознанию индивидов, которое может означивать те или иные явления не совсем так, как это принято нормой того или иного языка. Наличие этих двух систем является одним из камней преткновения в переводе. Переводчик, постоянно сталкиваясь с авторским индивидуальным означива­нием, обращается к системам постоянного означивания для того, чтобы на их основе создать собственное индивидуальное означи­вание. Неверное понимание первой системы, подмена элементов одной системы элементами другой нередко ведет к переводчес­ким ошибкам. Семиотический подход позволяет также глубже понять, какая реальность отражается в процессе перевода: та, что представлял себе и описал автор оригинала, или та, что смодели­ровал переводчик.

В то же время нельзя не разделять той осторожности, с кото­рой подходил к возможности использования категорий семиоти­ки в теории перевода А.Д. Швейцер. Он справедливо полагал, что пока удалось лишь «сформулировать некоторые принципы се­миотического подхода к анализу перевода, наметить определенные перспективы приложения семиотики к изучению перевода, обо­сновать в терминах семиотики некоторые положения, до этого эмпирически установленные в теории и практике перевода»². Не­смотря на то что с момента выхода в свет его книги прошло уже довольно много лет, нельзя утверждать, что семиотическая кон­цепция перевода далеко продвинулась вперед. К отношениям между семиотикой и теорией перевода Швейцер подходил с по­зиции исследования текста, полагая, что текст является пересече­нием интересов семиотики, лингвистики текста и теории перево­да. Однако он не видел достаточных оснований для того, чтобы «говорить о возможности или целесообразности "семиотизации" теории перевода»³.

¹ Бенвенист Э. Указ. соч. С. 83.

² Швейцер А.Д. Теория перевода. С. 41.
¹ Там же.

246

Разумеется, «семиотизация» теории перевода, как и ее «линг-вистизация», оказалась бы очередным креном в область одного из научных направлений, что непременно привело бы к односто­ронности научного знания и в очередной раз растворило бы тео-рию перевода в другой научной дисциплине, исказило бы и огра­ничило ее предмет. В самом деле, изучение перевода, глубинных механизмов этого целостного процесса не может быть полным, если останутся в стороне культурологические, социологические, антропологические, психологические и иные аспекты этой дея­тельности. В то же время семиотика, по справедливому замеча­нию Ч. Морриса, является не только наукой, но и инструментом для других наук, снабжая их необходимым понятийным аппара­том и методами анализа объекта¹.

Тем не менее отдельные положения теории перевода всецело базируются на понятиях семиотики. Особенно продуктивным для теории перевода оказалось положение семиотики об отношениях знака, т.е. его семантических, синтаксических и прагматических свойствах. На этом положении основываются почти все теории, предполагающие многоуровневое понимание главной категории теории перевода — категории эквивалентности.

Семиотический подход к переводу позволяет представить его и как интерпретирующую системную деятельность, оперирую­щую знаковыми системами. Это заставляет задуматься о катего­рии «единицы перевода», не уходить от решения вопроса о еди­нице. Ведь всякая система, несущая значение, непременно долж­на содержать единицы, которыми она оперирует для производ­ства смыслов.

Глава 4 ЕДИНИЦЫ ПЕРЕВОДА

§ 1. В поисках единицы перевода. «За» и «против»

Определение переводческой деятельности как интерпретирую­щей системы, предложенное в предыдущей главе, призвано пока­зать сущность перевода, заключающуюся в системной интерпрета­ции знаковых комбинаций (текстов) исходного языка посредством новых знаковых комбинаций на другом языке. Системный под­ход к переводу неизбежно ставит перед нами проблему выбора единицы той системы, которая называется переводом. Процесс

¹ См.: Швейцер А.Д. Указ. соч. С. 36.

247

перевода, как и всякий активный процесс, представляет собой последовательность действий и операций для достижения опреде­ленной цели. Эта последовательность непременно разворачивается во времени: одни действия следуют за другими. Нет необходимости доказывать, что переводчик последовательно воспринимает текст и последовательно конструирует текст перевода. Иначе говоря, пере вод осуществляется поэтапно, «пошагово». Отдельные элементы, составляющие единый переводческий процесс, могут быть опреде-лены как единицы перевода.

Проблема выделения единицы перевода относится к одной из самых дискуссионных и сложных проблем современной теории перевода. Уже в одной из первых работ по теории перевода — в «Сопоставительной стилистике французского и английского язы­ков» Вине и Дарбельне — отмечалась не только необходимость выделения единицы перевода, но и множественность и неоднознач-ность подходов к решению этой проблемы. «Поиск операцион-ных единиц является одной из основных процедур всякой науки, а часто и самой спорной. Так же обстоит дело и в переводе»¹, — писали канадские лингвисты. Теория перевода, если она действи­тельно претендует на статус самостоятельной научной дисципли­ны, не может уйти от решения вопроса о единице, которой она могла бы оперировать, устанавливая закономерности переводче­ской деятельности.