Динамика перестройки стереотипа

В Германии сперва ополчились на

коммунистов, и я не выступил в их защиту,

потому что не был коммунистом. Затем

ополчились на евреев, и я не   стал их

защищать, потому что не был евреем.

Потом поднялись на профсоюзы, и я не

Выступил,  так как не был членом

профсоюза. Когда набросились на католиков,

я смолчал, потому что был протестантом.

Наконец, они принялись за меня - но к

тому времени уже не осталось никого, кто

мог выступить в мою защиту.

Пастор Мартин Нимоллер

Как изменяется национальный стереотип при появлении явно противоречащего ему личного опыта? Когда в близком окружении человека появляется кто-то (или что-то), кто не соответствует старому стереотипу, у него постепенно нарастает напряжение, которое со временем приводит к изменению категориальной структуры восприятия. Первоначально это изменение отражается только в оценках и отношении к единичным объектам. Лишь много позднее это изменение распространяется на более широкий класс родственных объектов, корректируя общую иерархию личных ценностей, которая, в свою очередь, подстраивает системы восприятия, ориентированные на этнические стереотипы.

В намеченном процессе важны два момента: во-первых, главное — подтолкнуть коррекцию систем ценностей, а во-вторых, нужно не упустить из виду, что самое благоприятное впечатление об одном представителе «чужой» группы не затрагивает ценностных граней системы представлений. Очень постепенно происходит лишь незначительное «отщепление» ряда личностных качеств от обобщенного портрета. «Вообще то они „такие", но мой друг совсем другой!» «Конечно, они все..., но мне известно несколько приятных исключений, которые, конечно же, лишь подтверждают общее правило». «Люди говорят о „них" верно, но в нашей деревне они совсем не похожи на эти описания».

При этом все варианты отщепляемых от обобщенного негативного стереотипа личностных свойств могут опираться на разные признаки: мой друг не жадный; люди, составляющие исключение, абсолютно честные; те, кто живет в нашей деревне, очень любят землю и умело на ней хозяйничают.

Очевидно, что при этой эволюции используемых критериев увеличивается сложность обобщенного этнического портрета, он постепенно расслаивается и, наконец, начинает очень медленно разрушаться. Важно подчеркнуть огромную инерционность стереотипов. Она объясняется тем, что национальные общности изменяются значительно медленнее, чем происходящие в них социальные пертурбации. Кроме того, мифологизация ценностей делает их повышенно устойчивыми и даже «неприкасаемыми». Поэтому их коррекция требует величайшей деликатности и неиссякаемой терпимости. «Героический труд народа», «подвиг на войне» и т. п. — символы, попытки трансформации которых (в сторону реальности) чрезвычайно травмируют нацию.

Ограничивают специфику межличностных отношений и географические условия. Так, в Японии взаимная зависимость между людьми пронизывает всю жизнь: семью, школу, общину и т. д. Эта зависимость формировалась под воздействием островного положения. Страдания от тайфунов, землетрясений, голода приводили к пониманию того, что только коллективные усилия, взаимопомощь дают возможность выжить. Это понимание закрепляло зависимость друг от друга. В таких географических условиях чувство безопасности строилось на непременном учете реакции окружающих людей и внимании каждого к их чувствам. Оскорбив соседей или знакомых, человек рисковал остаться один, без помощи в трудную минуту. Поэтому всегда надо было производить хорошее впечатление на окружающих. Для избежания напряжения и стресса от такого постоянного самоконтроля и насилия над собой были выработаны многочисленные, близкие к ритуалам формы общественного поведения. Так, японцы безразличны к дифференцированию трудовых нагрузок. Они считают, что поскольку люди отличаются природными данными, оценивать труд каждого нужно по его возможностям, а вознаграждать примерно одинаково: «ведь каждый вкладывал в труд все то, на что он способен».

Научно-технический прогресс, сопровождающийся ломкой многих традиционных, в том числе и нравственных, устоев, с серьезными экологическими издержками, вызывает у некоторых людей ностальгию по прошлому, идеализацию всего патриархального. Известно, что стоит людям разочароваться в настоящем — и они поворачиваются в сторону прошлого, в надежде найти там вожделенный «золотой век». В городе человека угнетают «мешки» каменных дворов, бедность воздуха кислородом, шум, скученность, отсутствие возможности уединиться. Здесь нарушаются традиционные связи между людьми, господствует безличный характер общения, гибнут традиции соседских отношений. Все это ведет к оживлению ортодоксальной, религиозной идеологии, которая одновременно воспринимается как утверждение своей этнической самобытности.

Если национальные ориентиры, национальные чувства людей складываются еще в детстве, преимущественно сами собой в ходе социализации личности (прежде всего в семье), то интернационалистические взгляды надо специально воспитывать. Многократно показано, что в многонациональном коллективе сплочению способствует совместная работа. В этом случае развивается приверженность ценностям не только своего, но и другого народа, представители которого входят в коллектив. Необходимо отметить, что в условиях успешной совместной деятельности этнические качества личности в процессе межнационального восприятия игнорируются, т. е. значимость национальной принадлежности снижается. Однако в случае возникновения конфликта они выступают на первый план, влияют на межличностные отношения и снижают эффективность совместной деятельности.

Для человека, который осознает свою этническую принадлежность, не забывая при этом о том, что связывает его с народом страны, где он живет, — как э^о ни покажется странным, нет большой разницы между националистом и демократом. Допустим, националист упрекает представителя некоренной нации в каком-то недостатке — например, скупости. Демократ возражает, приводя множество примеров щедрости этих людей и скупости коренной нации. Эти доводы повисают в воздухе, вовсе не убеждая националиста, ведь он убежден в существовании особой, «их» скупости. Он всем нутром чувствует, что это скупость совсем иной, противной для него природы. Для демократа же природа скупости универсальна и инвариантна. Тем самым демократ опускает единичное: индивидуум для него — лишь национальное обшение и психологическая защита сумма универсальных черг. Защита демократа, спасая индивидуума как человека, уничтожает его как представителя своей нации. В этом смысле демократ становится враждебным к представителю любой национальности в той мере, в какой ему вздумается ощутить себя сыном своей группы. Находясь между страстным врагом и бесстрастным защитником, человеку остается только выбирать подливку, с которой его съедят! Конечно, это только одна из граней проблемы взаимоотношений в многонациональном государстве.