Джеральд Гарднер - Be довство сегодня. Гарднерианская Книга Теней 7 страница

Возможно, отправляемые в такой церкви обряды включали круговое построение или движение вокруг некой центральной точки или алтаря, а также драматическое представление смерти и воскресения или возрождения, или посещение загробного мира, или договор о союзе с богом смерти и того, что лежит за нею, причем точка в центре круга играла особую, важнейшую роль. Считается, что причина этого в том, что у тампли- ерского креста восемь концов; но не более ли вероятна обратная ситуация: что они почитали число восемь и потому сделали свой крест восьмиконечным?

Другой великой тамплиерской святыней был потир, или чаша. Как я уже говорил, ведьмы тоже почитают чашу, что восходит, скорее всего, к древним обрядам плодородия. Интересно, что Церковь не любила легенду о Святом Граале и пыталась препятствовать ее распространению, хотя и не могла, разумеется предотвратить ее популяризацию в романической литературной форме. Оригинальная ее версия появилась между 1175 и 1225 годами, после чего питавший ее источник внезапно иссяк. Могло ли так случиться, что это церковь нашла на нее управу? Как бы там ни было, с тех пор позднейшие авторы лишь перерабатывали старый материал, добавляя к нему истории о короле Артуре и его рыцарях и т.д.

Грааль представляет собой святыню или талисман. Он приносит стране плодородие и питает тех, кто ему поклоняется.

Он встречается во многих формах, но это всегда некий объект,

податель плодородия и пищи. Форм же этих, в основном, насчитывается пять:

1. Реликварий.

2. Блюдо или чаша, использовавшиеся во время Тайной Вечери.

3. Сосуд, в который святой Иосиф Аримафейский собрал кровь от ран Христовых.

4. Священный или талисманический камень.

5. Чаша причастия.

Во всех этих случаях Грааль, судя по всему, материальной субстанциональностью не обладает, но является из некоего четвертого измерения, куда вскоре же и возвращается. Можно ли сказать, что он приходит из места между мирами, или чего- то вроде ведовского круга, и в него уходит снова?

Говорят, что Грааль — это тайна, которую не должно открывать непосвященным. История его гласит, что Святой Грааль являлся людям пятью различными образами, о коих никому не дозволено говорить, ибо о тайне причастия не может говорить открыто никто, кроме того, кому Господь дал его. Не указывает ли это на тайный, сокрытый смысл истории о Граале, на то, что значение священного предмета варьировалось в зависимости от понимания иницианта? Или же на то, что на более высоких ступенях посвящения предмету этому давались иные истолкования, и изо всех них причастная чаша была самым профанным, но во всех, тем не менее, присутствовали импликации плодородия и питания?

Есть предположение, что Церковь знала — или, по крайней мере, подозревала — о существовании у тамплиеров некоего обряда фаллической природы, ибо именно к этому органу несчастных рыцарей привешивали инквизиторы во время пыток тяжелые грузы, словно бы заявляя: ритуалы ваши вертятся вокруг сего члена; его мы и станем пытать, дабы раздобыть окончательные свидетельства вины вашей. В четырнадцатом веке люди хорошо понимали принцип соответствия наказания преступлению.

В «Парцифале» Вольфрама фон Эшенбаха Грааль представляет собою камень, пребывающий под защитой рыцарей тамплиеров, избранных для этой цели самим камнем. Имена его защитников появляются на камне, пока сами они пребывают еще в детском возрасте (не есть ли это указание на новичков, посвящаемых в культ с детства, как это бывает с ведовским культом?). Также камень выбирает супругу королю, на которой ему только и дозволено жениться (Верховная Жрица культа?). Своим почитателям камень обеспечивает пропитание. В «Диу Кроне»^[37] Гавейн принимает задание, задает давно ожидаемый вопрос и так возвращает к жизни мертвого короля-хранителя.

Не это ли мотив возрождения или воскресения?

В «Высокой истории» также говорится:

«После этого пришли ко кресту два священника, и первый повелел сэру Персивалю отступить от креста», когда же он сделал так, «священник преклонил перед крестом колени и вознес ему хвалу, и поклонился, и поцеловал его бессчетное количество раз, и возвестил великую радость миру. И приступил далее второй священник, неся большую розгу, и силою вынудил первого отойти, и бил крест розгою во все его части, и плакал над ранами его. Персиваль же созерцал сие в великом изумлении и сказал ему: «Сэр, сдается мне, не священник вы. К чему творите вы такой великий стыд?» «Сэр, — отвечал ему священник, — нет вам касательства до того, что творим мы здесь, и ничего вам знать о нас не надобно». Не будь он священником, Персиваль был бы праведен в гневе своем, но не желал он причинить ему никакого вреда. И потому удалился он...»².

Далее король-отшельник объясняет, что оба священника любили Христа одинаково, и что тот, кто бичевал крест, делал это, поскольку тот был инструментом горчайшей боли и мук для нашего Господа. Нельзя ли применить эту теорию для объяснения и оправдания церемониала лобзания и бичевания, или же поругания креста, предположительно отправлявшегося тамплиерами? «Высокая история» была написана около 1220 года; она создает впечатление, что и тогда церемония уже считалась старой и имела в глазах тех, кто принимал в ней участие, вполне легитимное объяснение. Автор источника сам, возможно, был тамплиерским священником или просто хорошо знал и одобрял все их практики, а возможно, и желал опровергнуть некоторые широко распространившиеся в то время слухи.

У ведьм есть ритуал, в ходе которого некий объект сначала целуют, а потом бьют; цель этого — зарядить объект силой. Это вовсе не крест; ведьмы не говорят и не думают о нем как о кресте. Но в процессе чтения этого рассказа мне пришло в голову, что, находясь на некотором расстоянии, случайный наблюдатель вполне мог бы перепутать его с крестом. На самом деле объект, скорее, имеет форму, схожую с крестом. Если тамплиеры пользовались старой магией, они, весьма вероятно, могли совершать этот ритуал, вследствие чего и поползли слухи.

Предполагаемый тамплиерский ритуал поругания креста стал известен миру исключительно во время преследований и судебного процесса 1307 года, то есть через девяносто лет после написания «Высокой истории». В легендах о Граале вообще содержится масса реминисценций культа плодородия. Сами святыни, и те, судя по всему, имеют к этому культу самое непосредственное отношение.

Грааль, чаша или потир, подобен кельтскому котлу, который воскрешал умерших и возвращал плодородие земле.

В Мабиногион король дает Гавейну меч, с которого каждый день каплет кровь. В легенде о Передуре с котлом плодородия связаны голова и источающее кровь копье, вроде бы имеющие какое-то отношение к убитому глостерскими ведьмами родственнику Передура. Меч или кинжал, с которого в котел каплет кровь (или вино) имеет для ведьм особое значение; кроме того, они издавна работают с головами и черепами. Может быть, в этой истории содержится намек на то, что предок Передура прошел круг смерти и вернулся, и, следовательно, сам Передур — ведовской крови и ему предназначено познать тайну котла? Большинство исследователей соглашаются в том, что кровоточащее копье обладает фаллическими коннотациями.

В «Манускрипте Мерлина» (Париж, Национальная библиотека, 337) присутствует образ процессии Грааля, шествующей через лес, распевая: «Честь, и слава, и власть, и вечная радость победившему смерть». Не могло ли то быть песнопение,

восхваляющее богиню? И не были ли эти записанные слова гимна маскировкой для других, истинных: «Честь, и слава, и власть, и вечная радость победившему страх смерти». То есть, подателям воскресения, смерти и того, что лежит за нею.

Иафет, рыцарь с юга Франции, признался на дознании, что при вступлении в Орден ему показали голову или идола со словами: «Почитай это как своего спасителя и как спасителя Ордена Храма»; далее его принудили воздать почести голове, поцеловав ее ноги и сказав: «Благословен будет тот, кто спасет мою душу». Сет, рыцарь, прошедший посвящение в Риме, рассказывает очень похожие вещи. Некий тамплиер из Флоренции сообщил, что ему было сказано следующее: «Поклонись этой голове: это твой бог и твой Магомет», после чего он также поцеловал ее ноги.

Относительно того, как можно поцеловать ноги головы или черепа, судя по всему, никаких вопросов не возникало. Может быть, все это каким-то образом походило на существовавшую в прежние дни ведовскую практику, заключавшуюся в том, что «когда бог отсутствовал, его представляли череп и скрещенные кости» (то есть, «смерть и то, что лежит за нею», или «рай и возрождение»). Сейчас в роли такого символа выступает Верховная Жрица, стоящая со скрещенными на груди руками и изображающая череп и кости.

Верующие целуют ее ноги, произнося что-то наподобие короткой молитвы, начинающейся со слов: «Будь благословенна...». Все это и вправду весьма похоже на то, о чем рассказывали Иафет и прочие рыцари, хотя слова здесь другие. Да и вряд ли они могли остаться теми же: Иафет, скорее всего, говорил на французском, после чего текст был переведен на монастырскую латынь, а много лет спустя — еще и на английский. Нет сомнений, что и ведовские ритуальные тексты с тех пор также изменились. Один член ведовского культа родом из Германии, впервые познакомившись с английскими ритуалами, воскликнул: «Да это же чистая поэзия!» Сейчас рифмованных текстов уже нет, но они, тем не менее, прекрасны, хотя и весьма неравноценны между собою. Это, мне думается, доказывает, что за последние пару сотен лет корпус ритуальных текстов был в значительной мере переписан каким-то автором с поэтическими наклонностями.

Во время упомянутого ведовского ритуала Верховная Жрица, которой возносят молитву, раскрывает руки в положение пентакля и представляет таким образом богиню, или сам принцип возрождения, символизируя тем, что молитва услышана. «Она становится таким образом богом и богиней, мужчиной и женщиной, смертью и возрождением, можно сказать, приобретая обоеполую природу». В изображениях Бафомета, считающегося тамплиерским богом, он показан одновременно мужчиной и женщиной, то есть, обоеполым; в них также иногда присутствует череп или луна. Существуют ли неопровержимые доказательства тому, действительно ли Бафомет был богом тамплиеров, мне неизвестно. Все это прекрасно может быть и совпадением.

Под номером пятым все в том же списке значится обвинение в том, что тамплиеры носили шнуры или пояса, которыми обвязывали своего черепообразного бога. Как мы уже говорили, Церковь точно так же обвиняла и ведьм в ношении шнуров или поясов, имеющих для них некое ритуальное значение. Лично я не вижу ничего невозможного в том, что тамплиеры использовали их так же, как ведьмы.

Тамплиеры происходили в основном из мелкого дворянства, то есть, из класса, поставлявшего хороших солдат и время от времени делавшего крупные пожертвования Церкви, но, тем не менее, часто ссорившегося с нею; и кое-кто из этого класса вполне мог иметь исторические связи с ведьмами или фейри. Когда христиане потерпели поражение от неверных, и крестоносцы, невзирая на все свои усилия, были выбиты из Святой Земли, христианский мир повсеместно утратил мужество; казалось, Господь и Христос покинули своих людей. Вследствие долгого пребывания на Востоке тамплиеры, возможно, стали более толерантны и свободомыслящи, чем их остававшиеся дома соотечественники, и по возвращении в Европу как минимум некоторые из рыцарей могли испытать искушение обратиться к тем, с кем были знакомы еще в юные годы, с кем единственно могли говорить свободно, и в том числе практиковать ритуалы, хотя и являющиеся откровенной ересью для ведьм, но, тем не менее, основанные на их методах.

Думаю, было бы натяжкой постулировать наличие какой бы то ни было связи между предполагаемой в ходу у тамплиеров

практикой скрещивания ног и изображениями черепа и костей, так как на многих рыцарских захоронениях рассматриваемого периода надгробные камни являют нам рыцарей, лежащих со скрещенными ногами, притом, что многие из них не были тамплиерами и никогда не бывали в Святой Земле. Конечно, это могло всего-навсего обозначать крест распятия, но разве не было бы более почтительно показывать его руками, а не ногами? Бога Митру часто изображают с двумя служителями с факелами в руках, и ноги у них обычно скрещены. Митраизм был во многом солдатским культом, и потому имел большую привлекательность для тамплиеров и не только для них одних, но никакой другой связи между ними мне обнаружить не удалось.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ведьмы и мистерии

Я всегда полагал, что ведьмы принадлежат к самостоятельному культу, восходящему к Каменному веку, и что их ритуалы являются характерной смесью суеверий и реальности и не связаны ни с какой другой системой. Однако во время моего недолгого пребывания в Новом Орлеане — хотя проникнуть в культ Вуду мне так и не удалось — я подметил некоторые подозрительные черты сходства, заставившие меня предположить, что Вуду имеет не чисто африканское происхождение, но родилось в Америке благодаря взаимодействию европейской ведовской традиции и африканской мифологии. И такую же степень сходства я обнаружил при посещении Виллы Мистерий в Помпеях. Эти люди совершенно очевидно пользовались ведовскими методами.

Мне, разумеется, известно, что древние и современные авторы пришли к согласию в том, что греческие мистерии Диониса, Зевса, Загрея, Орфея, а также Элевсинские были похожи друг на друга, и, поскольку у всех них были разные ритуалы и базировались они на разных мифах, остается предположить, что объединяла их некая внутренняя тайна.

В своей высокоученой работе «Вилла Мистерий» профессор Витторио Маккиоро говорит по этому поводу следующее:

«Мистерия есть особая форма религии, существовавшая у древних людей, а у первобытных людей и по сей день сохраняющая огромное значение. В основе ее лежит мистический палингенез, то есть внушаемое возрождение. В своем наиболее совершенном виде палингенез этот дает полное замещение личности: человек наделяется личностью бога, героя или предка, повторяя и воспроизводя движения и действия, приписываемые ему традицией».

Лишь те божества, которые в соответствии с собственной мифологической историей, несли в себе элемент нового рождения — Деметра, Дионис, Исида, Аттис, Адонис — могли даровать палингенез, то есть отождествление человеческого

«я» с божественным, благодаря особому пониманию связи между жизнью и смертью, бытовавшему у древних греков. Посвящаемый принимал участие в отыгрывании божественного мифа, изображавшего жизнь того или иного бога, проходил вместе с ним через страдания к радости, через жизнь к смерти. Вот что пишет об этом профессор Маккиоро:

«Все мистерии действовали по одной и той же схеме. Они состояли из священного представления и последовательности ритуальных действий, воспроизводивших движения и поступки, приписываемые традицией божеству. Таков принцип причастия — поедание хлеба и питие вина для отождествления с действиями бога. Эта драма носила не объективный, а субъективный характер, и суть ее заключалась в повторении того, что, согласно традиции, совершил бог.

Совершались мистерии в соответствии с предварительными инструкциями; их эффект усиливался видениями и экстатическими внушениями, ведущими иницианта, играющего в них самую непосредственную роль, к слиянию с Богом. Эти драмы становились великим событием в жизни человека, подобно причастию, полностью трансформирующим его и обеспечивающим ему счастье после смерти. Поначалу мистерия была церемонией сугубо магической, но со временем обрела духовное и моральное содержание. Мистериальные религии имели невероятное влияние на сознание греков и помогли им, когда пришло время, понять смысл христианской вести.

Орфизм, получивший название по имени своего предполагаемого основателя, изо всех этих традиций был самой важной.

То была особенная форма оргиастической и экстатической религии, чьи корни уходят в поклонение Дионису, состоявшая в проживании его мифа заново. Загрей, сын Зевса и Коры (Персефоны), был убит по наущению Геры титанами, которые разорвали его на части и пожрали все, кроме сердца, спасенного Афиной; из него затем родился сын Зевса и Семелы, второй Дионис. Палингенез здесь состоял в умирании и новом рождении в Загрее.

Человечество родилось из праха титанов, испепеленных молнией Зевса в наказание за их преступление. Поэтому все люди несут бремя провинности титанов; но поскольку титаны пожрали Загрея, человеку присуща внутренне также и природа

Диониса. Теологи говорили, что титаническая природа заключена в теле человека, от власти которого он должен себя освободить, чтобы соединиться с природой дионисийской через посредство мистерий. Так Орфические мистерии обрели высокий моральный и духовный смысл и впоследствии оказали глубокое влияние на возвышенные души — такие как у Гераклита, Пиндара и Платона, а с распространением христианства именно орфизм заложил основополагающие принципы павлики- анской идеологии.

Вскоре орфизм соприкоснулся с сельскохозяйственным культом Элевсина, чьи знаменитые мистерии не содержали экстатических и оргиастических элементов. Контакт с орфизмом трансформировал этот культ, добавив в него элемент спасения; из этого слияния родились Элевсинские мистерии в том виде, в каком их знали на всем протяжении античности. Состояли они из двух частей: орфической, сконцентрированной на Загрее, отправлявшейся в Агре, пригороде Афин, и именуемой «Малыми мистериями», и Элевсинской, вращавшейся вокруг Деметры и Персефоны и имевшей место, собственно, в Элевсине — это были уже «Великие мистерии». Первые были необходимым приуготовлением ко вторым. Они даровали палингенез в Загрее, давали новую жизнь, делавшую инициан- та достойным приступить к высшему учению, передававшемуся в Великих мистериях.

Находящиеся под защитой государства, прославленные художниками и поэтами, они были центром греческой жизни и процветали беспрепятственно с восьмого века до нашей эры и вплоть до 396 года, когда толпы монахов разрушили Элевсин. Тайны их, охраняемые законом, были окружены почтением;

о       Малых мистериях мы знаем так же мало, как и о Великих, — лишь то, что некое высшее видение венчало последовательность церемоний в последний день. Ученые предпринимали неоднократные попытки выяснить, что же происходило во время них — а потом была открыта Вилла Мистерий, расположенная в Помпеях на улице Гробниц за Стабианскими воротами.

Здание ее разделено на две части коридором. Северовосточная часть во всем подобна обычным помпейским домам; северо-западная устроена совершенно особым образом. В центре ее находится большой украшенный фресками зал,

в который можно попасть из коридора через две небольшие комнаты и боковую дверь. Большая дверь ведет из зала на террасу. Первоначально зал этот представлял собой триклиний (обеденную комнату), а две меньшие комнатки — кубикулы (спальни). Все они были переделаны в соответствии с назначением, отличным от того, с которым строились.

Ответ заключен в росписях, которыми покрыты все стены зала сплошь, невзирая на проемы и углы. На них представлены двадцать девять фигур, практически в натуральную величину, одетых в греческое платье и напоминающих по манере аттические росписи второй половины пятого века до нашей эры.

Совершенно очевидно, что перед нами некое единое событие, разделенное на несколько эпизодов. Оно описывает приключения некоего закутанного в покрывало персонажа женского пола, фигурирующего во всех них. Эпизоды эти являют нам серию церемоний литургического характера, посредством которых женщина получает посвящение в орфические мистерии и достигает единения с Загреем.

1. Литургия начинается с изображения девы, сопровождаемой служительницей и двумя Эротами, один из которых держит перед ней зеркало. Под руководством жрицы она вершит свой предсвадебный туалет. Она закутана в тонкое покрывало, ритуальный покров, служащий одеянием неофитов в мистериях. Она — мистическая невеста, новообращенная, готовящаяся в форме брака отпраздновать свой союз с Дионисом. Именно она является протагонистом всей литургии.

2. Закутанная в покрывало невеста с почтением приближается к обнаженному мальчику, который, судя по высокой дионисической обуви, есть не кто иной, как жрец. Под деликатным руководством жрицы он читает свиток, содержащий напутствие или некий ритуальный текст, целью которого является осознание неофитом правил церемонии или же общего смысла инициации.

ритуальное блюдо с некими яствами, чтобы приобщаться очистительной трапезе. Перед жертвенным столом сидит жрица с двумя служительницами; правой рукой она открывает блюдо, подаваемое ей одной из них, а в левой держит миртовую ветвь, ни которую другая служительница, только что сунувшая себе за пояс ритуальный свиток, совершает возлияние из сосуда- оинохойи. Это очистительная трапеза-агапе, проводимая перед приобщением святых тайн, как то практиковали первые христиане.

4. После агапе неофит считался достойным аллегорического нового рождения. Сатир и Сатира изображены сидящими; козленок тянется мордой к Сатире, предлагающей ему свою грудь; слева старый Силен созерцает эту сцену, экстатически играя на лире. Согласно мифу, ребенка-Диониса превратили в козленка, дабы спасти его от гнева Геры.

Этот кормимый грудью детеныш символизирует младенчество Диониса; Силен выступает здесь как наставник юного бога. Символически вся сцена представляет новое рождение неофита. Женщина-протагонист явлена здесь под видом козленка. Па золотых пластинах, найденных в захоронениях посвященных в Сибарисе, душа покойного предстает перед Персефоной со словами: «Ярожден заново».

Он созерцает разворачивающуюся перед ним в зеркале историю божества, видит, как Диониса разрывают на части, я затем пожирают титаны — иными словами, он видит грядущую судьбу неофита, который, дабы обрести новое рождение в виде нового существа, должен для начала умереть вместе с Загреем. Именно об этой ужасной дионисической смерти и сообщает деве Силен.

Здесь имеет место предсказание судьбы, а предсказателем выступает Силен, сначала педагог, л затем мистагог Диониса. Помимо объявления скорой смерти неофита, сцена изо

бражает важнейший эпизод мифа: когда Дионис был ребенком, Гефест изготовил для него волшебное зеркало, в котором тот увидал свою будущую судьбу.

Согласно другой версии легенды, титаны показали Дионису в зеркале его искаженное лицо; тем самым они отвлекли его внимание и смогли убить юного бога. И поскольку священная драма состояла в воспроизведении действий и поступков божества, дабы посредством этой имитации достичь единения с ним, «о- вообращенная здесь — или юноша от ее имени — глядит в зеркало Диониса, чтобы стать им и умереть вместе с ним.

6. После получения вести новообращенная становится мистической невестой Диониса, и дабы символически обозначить эти брачные узы, она должна достать из священной корзины, которую принесла с собой, огромный фаллос. Она ставит его на землю и, со свитком за поясом и розгой в руке, смиренно ждет перед крылатой полунагой фигурой, облаченной в высокие дионисийские сандалии. Фигура представляет Талату, дионисову дочь, воплощение инициации и ее исполнительницу.

7. Талата останавливает ее жест рукой и поднимает розгу или бич; дева же, в страхе и смятении стоит на коленях, почти совсем спрятав лицо в коленях сострадательной жрицы — ей предстоит вынести ритуальное бичевание, заменяющее и символизирующее смерть. Физически она не умирает, но проходит через смерть с символической точки зрения и умирает мистически, как стигматик умирает, распятый во Христе.

но божественным человеческим существом. Теперь мы видим ее нагой и пляшущей в безумии рядом со жрицей, держащей тирс, символ новой жизни в Дионисе. Дух дионисов снизошел на нее. Человек стал богом, и Дионис незримо присутствует при этом чуде. Его можно увидеть в пространстве между пятой и шестой сценами, полулежащим на коленях Коры и наблюдающим с божественным безразличием за всем тем, что человек готов претерпеть ради него. Так совершается мистерия.

Орфическая базилика, великий зал, представляла собой храм посвящений, или стибадий, и входили в нее через малую дверь лишь после того, как в прилегающих к нему комнатах совершались предварительные жертвоприношения, о которых свидетельствуют найденные там останки жертв. После попадания в стибадий и прохождения инициации, неофит выходил через большую дверь на террасу, где, как можно предположить, в ознаменование великого события давали пир. Все это устройство вполне соответствует Орфическому Бакхейону, обнаруженному в Афинах.

Чтобы соорудить это частное святилище, его хозяева воспользовались уже имевшимся у них триклинием и двумя примыкающими к нему кубикулами, несколько переоборудовав их и украсив росписями, подходящими к новому их назначению. Да и на городской вилле базилика была утроена отнюдь не без причины. Как известно, орфические мистерии были запрещены указом Сената («De Bacchanalibus») после того, как из-за них возник не один скандал. Любопытно при этом, что, согласно Титу Ливию, скандалы эти имели место именно в Кампанье, что инициации были женские и проводились средь бела дня. Наши литургические росписи показывают именно женскую инициацию, а громадное окно свидетельствует, что происходит это как раз днем.

Итак, эта орфическая базилика, во время оно служившая тайным местом встреч посвященных, сегодня позволяет нам проникнуть под покров тайны, окутывающий греческие мистерии».

Более приближенные к нам по времени исследования доказали, что вилла принадлежала кому-то из императорской семьи, а верховная жрица на фресках есть, по всей вероятности,

ее владелица, хотя имя ее до сих пор и не выяснено. Я показал репродукцию этих фресок одной английской ведьме, которая внимательно изучила их и сказала: «Что ж, видно, в те дни они знали тайну».

У всех этих древних мистерий было много общего между собою. Часто они были средством перехода из одного класса в другой — например, давали женщине благоприятный для брака статус. Многие, впрочем, были ориентированы на жизнь будущую, но это держалось в тайне.

Полагаю, в древние времена все жрецы обретали возрождение и святость такими или сходными средствами, а временами также и миряне; делало ли это их младшими жрецами, я не знаю. Относительно Афин известно, что практически все греческое население проходило посвящения, в том числе и рабы, и государство платило взносы за самых бедных. Однако ни один иностранец никогда не был посвящен, и тайны мистерий охранялись законом, ибо это считалось важным для благополучия государства. Известно и то, что имена божества также хранились в тайне.

Христианские авторы привычно называли эти мистерии оргиями, а Честертон, говоря о «Вакханках» Еврипида, замечает:

«А теперь представьте себе, как в наши дни премьер-министр с архиепископом Кентерберийским отправляются плясать с неизвестными красотками куда-нибудь на Хемпстедскую пустошь». Но греки делали все это, потому что так велели им боги, а не одного удовольствия ради, хотя удовольствие там, вне всяких сомнений, присутствовало в полной мере. Сегодня самая мысль о подобных наслаждениях — да назовите их, если угодно, прогулками на свежем воздухе и физическими упражнениями — может шокировать людей, подобно тому, как древних евреев шокировало нарушение Христом субботы.

Есть легенда о том, что отец Лашез назначал Людовику XIV самую легкую епитимью за учиненную им хладнокровную резню и прочие тому подобные деяния, полагая их вещами совершенно естественными. Однако он же был глубоко потрясен и предписал королю тяжкое покаяние, когда тот после какой-то битвы в пятницу съел сладкий пирог, в который каким-то образом неведомо для владыки затесался маленький кусочек мяса.

Когда старые авторы, прошедшие посвящение, утверждают, что «все мистерии одинаковы», они, без сомнения, имеют в виду внутреннюю их суть, которая и вправду едина. Язычник, тщательно изучив различные христианские секты, а также католическую, православную, пресвитерианскую, методистскую и англиканскую церкви, скажет, что в сердце своем все они одинаковы, ибо все поклоняются триединому богу — Отцу, Сыну и Святому Духу.

И подобно тому, как некоторые из них воздают больше чести Деве Марии и святым, чем другие, и люди, поклоняющиеся так, в целом добры и достойны, и не стали бы верить, будь их религия злом, то и обнаруживая, что наилучшие и величайшие люди древности принадлежали к кругу посвященных, мы можем быть уверены, что мистерии не исчерпывались просто оргиями. О да, нам мало известно о том, чем они были на самом деле, и о том уже было сказано выше. Льюис Спенс в своей «Оккультной энциклопедии» говорит по этому поводу:

«Картины, мозаики и скульптуры показывают инициантов обнаженными, несущими кто зерно, кто огонь, кто священные корзины со змеями; женщин или богинь, инициирующих мужчин... То были тайные культы, к которым допускали лишь немногих и после предварительной подготовки. Далее следовали мистическое общение или наставления (напутствие), откровение неких священных истин, и затем единение с божеством. Однако мистерии, судя по всему, вращались вокруг полудрама- тического представления мистериальной пьесы о жизни бога».

Думаю, весьма правдоподобно было бы предположить, что все это являлось не просто актерством, но имело под собой более серьезные основания. Иницианты верили, что хотя боги и желают им добра, всемогущими они не являются и нуждаются в деле своем в помощи человека; что посредством отправления определенных обрядов человек дает им силу; и также что боги желают, чтобы человек был счастлив, и что все действия, приносящие ему наслаждение, дают и им радость и силу, которые они могут использовать в своих собственных целях, равно как и на благо человеку¹.