А. Н. Леонтьев понятие отражения и его значение для психологии

Объективная логика развития научных психологических знаний все более настойчиво гребует обратиться к понятию отражения, которое является ключевым для теоретической психологии. <...>

Прежде всего я хотел бы подчеркнуть исторический смысл понятия отражения. Он состоит, во-первых, в том, что содержание этого понятия не является застывшим. Напротив, в ходе прогресса иаук о природе, о человеке и обществе оно развивается и обогащается.

Второй, не менее важный аспект состоит в том, что в этом понятии заключена идея развития, идея существования различных уровней и форм отражения. Речь идет о разных уровнях тех специфических изменений рассматриваемых объектов, которые возникли в результате испытываемых ими воздействий и являются адекватными им. Эти уровни очень различны. Но все же это уровни единого отношения, которое в качественно разных формах обнаруживает себя и в неживой природе, и в мире животных, и, наконец, у человека.

В связи с этим возникает задача, имеющая для психологии первостепенное значение: исследовать особенности, функцию и механизмы различных уровней отражения, проследить переходы от более простых его уровней и форм к более сложным.

Подход, выделяющий уровни и этапы филогенетического и онтогенетического развития, давно получил в психологии широкое распространение и признание. Успехи, достигнутые на этом пути, общеизвестны. Речь идет об успехах исследований развития поведения, развития речи, развития восприятия, генезиса логических операций и т. п. Но как раз успехи этих исследований и порождают тенденцию к поиску широких понятий, способных выразить их общий итог.

Я думаю, что эта тенденция отвечает духу современной науки. Достаточно сослаться на плодотворность введения таких широких понятий, как понятия управления, информации, управляющих (информационных) моделей. Последнее из этих понятий представляет для нас особенно большой интерес, так как оно, являясь близким к понятию отражения, позволяет сделать некоторые полезные сопоставления.

Когда мы говорим «модель», мы обязательно имеем в виду также и «моделируемое». Применительно к любым открытым системам моделируемым является то или иное внешнее воздействие, информация о свойствах (параметрах) которого поступает иа вход данной системы.

Отношение модели к моделируемому (в указанном более специальном значении этого понятия) распространяется на ши-

рокий круг систем, включая живые системы и, наконец, человека. Мы находим, что и на уровне человека управление поведением осуществляется посредством программ и моделей. Мы называем их планами и образами или какими-нибудь другими аналогичными по смыслу терминами. Однако на этом уровне перед нами прежде всего выступает «картинная», изобразительная сторона моделей: модель как отражение. При этом обнаруживаются такого рода свойства, которые уже не охватываются понятием модели. Таково, например, свойство внешней «проецированное™» отражения, т. е. отнесенности его к некоторой реальности.

Таким образом, возникает своеобразная теоретическая ситуация. С одной стороны, понятие отражения и понятие модели непротивопоставимы. Более того, распространение понятия управляющей модели на живые системы, в том числе на человека, несомненно, оправданно, а для решения некоторых проблем просто необходимо. Оно имеет также и очень важное общетеоретическое значение, которое заключается в том, что сближение образа с моделью утверждает требование рассматривать образ и отражение как лежащие в одной и той же плоскости реальности.

С другой стороны, на уровне человека становится особенно очевидным, что понятие модели, пересекаясь с понятием отражения, не покрывает содержания последнего. Самый аппарат, применяемый для анализа моделей, в том числе и моделей рассматриваемого типа, исключает эту возможность в принципе. Ведь такой анализ неизбежно ограничен рамками формальных отношений (гомоморфизма, изоморфизма), связывающих между собой два множества упорядоченных элементов некоторых систем, в то время как на человеческом, психологическом уровне прежде всего выступает как раз неформальная сторона управляющих моделей.

Эта неформальная сторона существует, конечно, не только на уровне человека, его сознания, но и на нижележащих уровнях. Она имеет свое развитие, свои преобразования при переходе от одного уровня к другому н доступна объективному исследованию. Понятно, что для ее выделения и описания нужно специальное понятие. Таким понятием и является понятие отражения. И я не вижу никакой логической возможности отбросить это понятие или обойти его.

Понятие отражения не просто постулирует отношение адекватности образа отражаемой реальности. Оно ориентирует и направляет исследование. Оно ставит фундаментальную проблему — проблему исследования процесса перехода или «перевода» отражаемого содержания в содержание отражения. Эта проблема и приводит нас ко второму положению, которое характеризует отражение, — к положению о его активности.

В своей явной форме активность отражения выступает на уровне живых систем. В дальнейшем я буду иметь в виду эти

уровни и к тому же формы психического отражения. Примени* тельно к формам психического отражения мы говорим об активности отражения в двояком смысле.

Во-первых, в смысле активной роли отражения в управлении жизненными процессами, процессами поведения. В общем виде эта роль не требует разъясиеиия. Главный интерес представляет проблема изменения роли, или, точнее, функции отражения в процессе развития, а иа уровне сознания — проблема иеэпифеиомеиальиости субъективных, идеальных явлений...

Мы говорим далее об активности отражения также и в том смысле, что отражение является результатом активного процесса. Это значит, что, для того чтобы возникло отражение, одного только воздействия отражаемого объекта на живую систему, являющуюся субъектом отражения, еще недостаточно. Необходимо также, чтобы существовал «встречный» процесс — деятельность субъекта по отношению к отражаемой реальности. В этом активном процессе и происходит формирование отражения, его проверка и коррекция. Если иет этого активного процесса, нет и психического отражения.

Хотя это утверждение находится в противоречии и со старыми сенсуалистическими представлениями и с некоторыми новейшими концепциями, существует большое и все возрастающее число прямых оснований, которые позволяют на нем настаивать.

Так, становится все более очевидным, что, для того чтобы возник зрительный образ, еще недостаточно, как писал когда-то Гербарт, «иметь объект перед глазами», т. е. иметь его проекционный образ на сетчатке. Необходимо еще, чтобы осуществлялась активная работа перцептирующей зрительной системы, необходимо участие ее эфферентных звеньев.

Обнаружение и регистрация эфферентных процессов и выявление их роли в условиях высокоразвитого восприятия, в условиях, говоря словами Сеченова, «обученной сетчатки глаза», представляет иногда большие методические и технические трудности. По-видимому, этим и объясняется то, что некоторые явления кажутся свидетельствующими скорее в пользу пассивной.«экранной» теории зрительного восприятия. Чем более, однако, углубляется исследование и совершенствуются его методы, тем более выявляется необходимость участия эфферентных процессов даже в тех случаях, когда их речь наиболее замаскирована.

Сошлюсь только на некоторые последние, известные мне экспериментальные данные. Одним из самых «трудных» в этом смысле является случай восприятия изображения, строго стабилизированного по отношению к сетчатке. Однако и в этих условиях удалось выявить необходимость активности зрительной системы, адекватной перцептивной задаче и воспринимаемому тест-объекту. Больше того, оказалось, что создаваемые этими совершенно искусственными условиями ограничения нормального «поведения глаза» приводят к искажению воснриятня, выра-

нсающемуся в ряде иллюзий, выпадении отдельных элементов объекта, в неразличении последовательных образов от прямых и т. п. <...>

В своей наиболее простой и вместе с тем демонстративной форме перцептивные действия выступают в процессах осязательного восприятия пространственных свойств объектов. Осязающая рука вступает в прямой механический контакт с объектом; обегая его контур, она как бы «липнет» к нему. Ее тактильные рецепторы выполняют, таким образом, двоякую функцию: во-первых, они афферентируют перцептивное действие, во-вторых, они участвуют в сборе информации, которая образует как бы чувственную ткань формирующегося осязательного образа.

Если всмотреться в этот процесс, то перед нами откроется прежде всего решающая роль действия, «снимающего» коитур объекта. Как известно, мы можем без ущерба для адекватности образа изменить состав сенсорных сигналов, поступающих в ре-цепирующую систему, как это имеет место в случае, когда мы переходим к ощупыванию объекта с помощью зонда или пользуемся, например, большим пальцем ноги. Достаточно, однако, нарушить выполнение самого перцептивного действия, как тактильны» образ разрушается или извращается.

Итак, именно действие субъекта по отношению к объекту и есть тот процесс, который «переводит» отражаемое в отражение.

Другой замечательный факт состоит в том, что в условиях патологии двигательного аппарата осязающего органа его движения не способны выполнять функцию активного воспроизведения контура объекта. Даже в том случае, когда благодаря многочисленным и длительным тактильным контактам со знакомым по прежнему опыту объектом он все же в конце концов опознается испытуемым, возникающий при этом образ оказывается лишенным важнейшего психологического свойства — своей отнесенности к реальности. Мы имели случай наблюдать подлинно драматическую картину, когда в результате потери обоих глаз и ампутации кистей обеих рук одновременно хирургической перестройкой мышечного аппарата предплечий у больных при сохранении кожной чувствительности, но с явлениями апраксии периферического происхождения, чувство реальности предметов, с которыми они сталкивались, исчезало.

По-видимому, то, что мы называем перцептивным действием, создает также отнесенность образа к реальности. Может быть, поэтому именно осязательное восприятие с его развернутой внеш-недвигательной активностью и обладает для нас наивысшей убедительностью. <...>

Я задержался на осязательном восприятии для того, чтобы опираясь на анализ описанных явлений, облегчить себе задачу формулирования некоторых общих положений. Одно из них свя-

зано с только что введенным мной, понятием процесса уподобления.

В осязании этот процесс осуществляется внешним движением руки. Но это лишь особый, частный случай. В более же обшем смысле это процесс, осуществляемый эффекторными звеньями любой перцептивной системы, динамика которого воспроизводит перцепируемые физические свойства объекта. Он может иметь форму внутреннего процесса, например, так называемого движения внимания по элементам зрительно воспринимаемого внешнего поля. Однако, как правило, этот процесс все же «затекает» на моторные пути. <...>

Является ли функция уподобления морфологически фиксированной в структуре эфферентных аппаратов перцептивной системы? Да, в том смысле, что они всегда адекватны этой функции, приспособлены для ее выполнения; но филогенетически формирование этих аппаратов может происходить в связи с развитием других функций. Так, например, эффекторным аппаратом перцептивной системы звуковысотного слуха являются голосовые связки, и их устройство строго адекватно перцепируемому параметру звука — его основной частоте. Однако по своему происхождению и по главной своей функции это органы вокализации, а не детекции звуковой частоты; последняя выполняется ими только в составе функциональной системы звуковысотного слуха.

Итак, изучение активного аспекта отражения наталкивается на множество осложняющих обстоятельств. Они, однако, не могут закрыть от нас главного — того, что процесс отражения является результатом не воздействия, а взаимодействия, т. е, результатом процессов, идущих как бы навстречу друг другу. Один из них есть процесс воздействия объекта на живую систему, другой — активность самой системы по отношению к воздействующему объекту. Этот последний процесс благодаря своей уподоблеи-ности независимым свойствам реальности и несет в себе ее отражение.

В этой связи я хочу затронуть последний вопрос: помещая деятельность как бы между субъектом и воздействующей на него реальностью, не встаем ли мы на ту точку зрения, что свойства объекта не отражаются, а произвольно «конструируются» субъектом? Конечно, нет. Нет, потому что деятельность необходимо подчиняется независимым свойствам объектов. Это не требует доказательств, когда речь идет о внешней деятельности, которая вступает в прямое соприкосновение с объектом и испытывает на себе его сопротивление. Однако так же обстоит дело и в том случае, когда деятельность является внутренней. Внутренняя деятельность, как и внешняя, тоже осуществляет жизнь — процесс, практически связывающий субъекта с реальным миром; она включена в этот процесс, от него зависит н им определяется. <...>

Развитие понятия отражения, учение об уровнях отражения и подход к деятельности как к процессу, в котором происходит

переход отражаемого в отражение, снимают многие теоретические трудности, стоящие на пути решения этой проблемы.

Во-первых, в самом представлении о различных уровнях отражения уже содержится не только необходимость выделения также уровней психического отражения, но и признание существования качественных различий между ними. Следовательно, с самого начала отпадают и ложная идея отождествления психического с сознательным, и не менее ложная, представляющая лишь оборотную сторону той же медали идея вовсе исключить сознание из конкретного исследования, оставить его за пределами объективной науки, как этого требовал, например, старый бихевиоризм.

Во-вторых, — и это самое главное — представление о внутренней связи отражения и деятельности дает в руки исследователя ключ для положительного решения проблемы.

Непредвзятый анализ широкого круга фактов, характеризующих переломные этапы в развитии поведения, позволил выдвинуть гипотезу, которую я продолжаю поддерживать и сейчас. В самом общем виде она может быть сформулирована так: какова общая структура деятельности, осуществляющей жизнь организма, его взаимодействие с окружающим миром, такова и общая структура психического отражения. Это значит, что, для того чтобы понять изменение психического отражения при переходе к человеку и то, в чем состоят условия и необходимость этих изменений, в частности необходимость появления субъективной презентированности отражения, нужно исходить из анализа происходящих при этом изменений в структуре деятельности.

Оставляя в стороне рассмотрение реальных изменений деятельности в процессе становления человека и резко углубляя анализ, я выделю только главнейшие их результаты.

Но прежде несколько слов о том, что создает необходимость перестройки деятельности и возникновения нового уровня и новой формы отражения.

Необходимость эта лежит в переходе от приспособительно» деятельности к деятельности продуктивной, трудовой. Замечательная особенность этой деятельности состоит в том, что она подчиняется цели — представлению о том объективном результате, иа достижение которого она направлена. Понятно, что для того чтобы этот результат, т. е. будущий продукт деятельности, мог направлять ее и управлять ею, он должен быть представлен в голове субъекта в такой форме, которая позволяет сопоставлять его с исходным материалом (предметом труда), сравнивать с этапами преобразования последнего и, наконец, с достигнутым результатом (продуктом труда). Вместе с тем форма этого представления должна давать субъекту возможность активно видоизменять его в соответствии с меняющимися условиями и накапливаемым опытом деятельности. Иными словами, субъект должен теперь иметь возможность действовать с самими образами, представлениями, и, следовательно, отражаемое содержание должно

быть открыто для самого субъекта, существовать для него, «быть перед' ним», а это и значит, что оно должно иметь форму сознательного отражения, сознания.

Таким образом, представленность отражаемого субъекту отнюдь не есть некий] эпифеномен, но составляет обязательное условие продуктивной деятельности — трудовой, изобразительной и всякой другой преобразующей, творческой деятельности человека.

Научное объяснение этого таинственного явления «представленности» отражаемого самому субъекту, конечно, ие может довольствоваться старинной метафизической идеей о существовании в нас некоего маленького человечка — гомункулуса, созерцающего картину, отраженную мозговыми процессами. Трудно согласиться и с современными попытками искать разгадку этого явления в допущении того, что нервные структуры обладают свойством самоотраженности. Ведь это свойство выражает собой вид взаимодействия внутри некоторой системы («взаимодействие с самим собой»), в то время как в данном случае речь идет о явлении, возникающем во взаимодействии отражающей системы с некоторой внешней по отношению к ней действительностью.

Объяснение указанного явления следует искать, по-видимому, в тех же особенностях человеческой деятельности, которые создают и его необходимость,— в особенностях продуктивной, трудовой деятельности.

Трудовая деятельность запечатлевается в своем продукте. В этом процессе превращения, говоря словами К. Маркса, формы деятельности в форму покоящегося свойства или бытия¹ происходит запечатление в продукте также и регулирующего деятельность субъекта внутреннего образа. Теперь в этой воплощенной вовне, экстериоризоваиной своей форме ои сам становится объектом отражения. Происходящее в голове человека соотнесение воплощаемого образа и отражения объекта, воплотившего его в себе, и порождает осознание последнего.

Принимая это допущение, не оказываемся ли мы в заколдованном кругу? Нет, здесь скорее движение по спирали, процесс перехода от одного уровня отражения к другому, высшему его уровню.

Однако процесс этот может реализоваться лишь в том случае, если объект выступит перед человеком именно как запечатлевший отражение, т. е. своей идеальной стороной; следовательно, сторона эта должна быть выделена. Ее выделение и происходит в процессе предметно отнесенного речевого общения, в процессе словесного означения. Поэтому осознанное есть всегда также словесно обозначенное, вербализованное. В этом смысле мы говорим о языке как о «субстрате» сознания.

Следует отдать себе отчет также в том решающе важном обстоятельстве, что язык порождается связями людей друг с другом в их совместной деятельности и образует систему объек-

¹ См.: Маркс К. Капитал.— Соч., т. 23, с. 192. 24

тивиых явлений, носителей социально формирующихся значений, представлений и понятий, отражающих и резюмирующих общественный опыт; иначе говоря, он является также субстратом общественного сознания. Существование сознания как формы индивидуальной психики возможно, стало быть, лишь в условиях существования общественного сознания.

Таким образом, сознание действительно является как бы «удвоенным» отражением, но только природа этой «удвоеиностн» лежит не во внутренних имманентных свойствах отражающей системы, а в особенном характере порождающих эту удвоеиность внешних отношений.

Конечно, указанные условия н отношения, характеризующие природу сознания, относятся лишь к его первоначальным формам, когда сфера сознаваемого была ограничена сферой материального общественного производства. Впоследствии в связи с выделением и развитием духовного производства, обогащением и технизацией языка сознание индивидов освобождается от своей прямой связи с практической трудовой деятельностью; круг сознаваемого соответственно расширяется, и сознание становится у человека универсальной формой психического отражения. Это, однако, не значит, что теперь все, что отражается в голове человека, сознается им. Как раз одна из фундаментальных психологических проблем и заключается в том, чтобы исследовать условия и функцию сознания. Современные исследования категориальности восприятия, роли речи в регуляции целенаправленной деятельности и исследования формирования понятий дают для решения этой проблемы богатейшие данные. <...>

Свою задачу я видел в том, чтобы показать, что понятие отражения имеет не только гносеологический смысл, но вместе с тем смысл конкретно-научный, психологический и что введение этого понятия в психологию имеет крупное эвристическое значение прежде всего для решения ее фундаментальных теоретических проблем, без чего немыслимо построение непротиворечивой системы психологических знаний.

XVIII Международный психологический конгресс. 4—11 августа 1966 го* да. М., 1966, с. 8—20.