Глава III. Методы юнгианской психологии и тибетского буддизма

Лечение душ

 

 

Юнг пишет в своих «Воспоминаниях, снах и размышле­ниях», что его задача состоит в «исцелении душ». Про­тивоположно большинству классических психотера­пий, направленных в общем и целом на приспособле­ние личности и лечение симптомов, и основанных на применении техник манипулятивного характера, юнгианская психотерапия нацелена на исцеление души, приближение к священному. Ее цель не только в изле­чении патологии, но особенно в достижении индивиду­альной полноты, в самореализации. Глубины каждого человеческого существа скрывают в себе зерно, заклю­чающее в себе все его будущее развитие, зерно, конеч­ный смысл которого в том, чтобы быть божественным семенем, и принципиальная миссия юнганской психо­терапии состоит в том, чтобы помочь этому семени ра­сти и развиваться вплоть до своей полной зрелости, осуществляя весь свой потенциал. Какие методы разви­вал Юнг для достижения этой цели? Он говорит нам, что в течение естественного процесса индивидуации он нашел модель и ключевой принцип для своего лечеб­ного метода. Процесс индивидуации протекает в основном бессознательно и автономно, и через этот процесс психика в связи со своим естественным и спон­танным стремлением к полноте старается гармонизи­ровать свое сознательное и бессознательное содержание. Следовательно, объясняет Юнг, «лекарь должен следовать за природой, как за проводником», и его вме­шательство заключается не столько в обеспечении ле­чения, сколько в развитии латентных созидательных способностей пациента.

 

 

Юнг наблюдал, что те его пациенты, которым удава­лось самостоятельно освободиться от рабства своих собственных проблем и которые достигали высших уровней развития и психической интеграции, в действи­тельности просто не мешали событиям идти своей че­редой. Они позволяли своему бессознательному бесе­довать с ними в тишине и терпеливо выслушивали его сообщения, уделяя им все свое внимание самым серьез­ным образом. Другими словами, они устанавливали сознательные отношения со своим бессознательным.

Искусство сделать так, чтобы события происходили сами собой, действие при помощи бездействия, позво­лить событиям совершаться самим по себе, как го­ворил Мейстер Эккарт, стало для меня ключом от двери доступа к этому пути. Мы должны быть способ­ны позволить событиям произойти самим по себе. У нас речь идет здесь об искусстве, которое полностью игнорируется большинством людей. У них сознание все время вмешивается, помогает, исправляет и отри­цает, так и не допуская спокойного развития психиче­ского процесса.

 

 

Когда же мы разрешаем психическому процессу спо­койно развиваться, бессознательное оплодотворяет сознание, а сознание освещает бессознательное. Взаимное слияние и единение двух противоположностей способствует росту сознания и расширяют личность. Согласно Юнгу, это совершается в наилучших условиях, когда процесс не направляется извне и лекарь не вме­шивается в работу природы. По мере того как создается расширенная личность, расцветает и преобразуется сознание, и появляется новый центр личности — Са­мость,— тогда как тенденции эго уменьшаются. Тогда новый центр привлекает к себе, подобно магниту, все, что принадлежит личности присущим образом, по-на­стоящему и истинно — все, что составляет ее уникаль­ность. Целостность и единство индивида устанавли­ваются постепенно, на основе этого первоначального и фундаментального плана, а все, что несущественно, поверхностно и наносно, отпадает само собой. На этой стадии эго, развивавшееся в результате давления и дик­тата со стороны внешнего мира, культурного окруже­ния, подчиняется и позволяет проявляться давлениям, требованиям и стремлениям внутреннего мира инди­вида: оно позволяет выразиться внутреннему существу, душе Самости. Таким образом эго оказывается прине­сенным в жертву Самости; земное существование при­обретает смысл, индивид входит в соприкосновение с духовным. Его исходное бессознательное состояние преобразовалось в высшее сознание, и круг личности, символом которой является мандала, соединился и исполнился.

 

 

Как происходит гармонизация сознательной и бес­сознательной составляющих, никто не знает. Ибо речь идет о процессе иррациональной природы в продолже­ние всей жизни. В юнговской психотерапии нет ника­кого стационарного метода лечения. Методы разви­ваются естественным образом, по мере продвижения работы вперед, отвечая потребности конкретного чело­века. Поскольку каждый человек уникален и непред­сказуем, Юнг призывает врачевателей освободиться от любого вида предрассудков и теоретических истин и оставить всякий метод и всякую предварительную тех­нику. Он утверждает, что намеренно несистематичен, и что единственным уместным подходом является по­нимание индивида. «С каждым пациентом нам нужно говорить на своем особом языке».

 

 

И тем не менее Юнг использовал в своей практике два основных способа: работу со снами и активное во­ображение. Если толкование снов имеет длительную историю, восходя к самой ранней античности, активное воображение является оригинальным продуктом юнгианского искусства. В глазах Юнга процесс активного соображения является эквивалентом алхимической де­ятельности. Он подразумевает, по своей сути, постоян­ный диалог между двумя противоположностями — сознанием и бессознательным, во время которого все аспекты существа постепенно оказываются соединен­ными вместе. Это — работа примирения и единения противоположностей, ведущая к психологическому преобразованию.

 

 

Сей процесс включает в себя несколько этапов. В са­мом начале речь идет о достижении спокойного со­стояния рассудка, свободного от мыслей, способного просто наблюдать абсолютно нейтрально, без всякого суждения, констатировать спонтанное появление и развертывание содержания бессознательного, фрагменты фантазмов. Эта первая фаза вполне сопоставима с общепринятыми практиками медитации. Затем опыт регистрируется в письменной форме или в другой ощутимой форме — рисунке, живописи, скульптуре, танце ими любой другой форме символического выраже­ния. На следующей стадии сознательная ментальность начинает активно и намеренно участвовать в процессе состоянии с бессознательным. Значение бессознательного выражения и его послание должны применяться и примиряться с точкой зрения и требова­ниями сознательной ментальности. Юнг говорит:

Это — в точности, как если бы имел место диалог между двумя человеческими существами, равными в своих правах, где каждый оказывает доверие другому, предоставляя ему право выдвигать аргументы, и где оба считают, что их усилия необходимы, чтобы под­вергать сомнению противоречивые и предвзятые мне­ния посредством честной дискуссии, углубленного сравнения точек зрения с тем, чтобы вытащить на свет Божий позиции каждого участника.

 

 

Как только эго и бессознательное вступили в диалог, и мы начинаем понимать, что способны жить созна­тельно, у нас должны появиться этические установки и обязанности. Мы больше не можем вести свою жизнь, оставаясь глухими к внутренним движениям бессозна­тельного.

 

 

Здесь необходимо будет подчеркнуть, что принципы юнгианской психологии применяются не как медицин­ское лечение, но скорее — как метод самовоспитания. Психотерапия, говорит Юнг...

...трансцендирует свои медицинские первоисточники и перестает быть простым методом лечения больного. С того момента она применяется к здоровому челове­ку как к человеку, имеющему право на психическое здоровье, единственной болезнью которого является страдание, которое затрагивает нас всех. По этой при­чине можно утверждать, что аналитическая психоло­гия служит делу общественной пользы...

 

 

В своей психотерапии Юнг стремится ввести пациен­тов в состояние текучести, благодаря которому они пе­реживают опыт изменения и роста, не привязываясь к определенным условиям. В то же время он стремится разбудить в них чувство их надличностных связей, с тем чтобы расширить их способности сознания за пре­делами личностного сознания. Это особенно важно для современного человека, который в связи со своей рациональной установкой отрицал и оттеснил духов­ное измерение жизни. Юнг настаивает на том, что ду­ховный или религиозный характер опыта не опирается ни на какое верование, ни на какую догму, ни на какую метафизическую категорию, но исполняет фундамен­тальную психическую функцию, приобретающую важ­ное значение. Он допускает, что не может быть лич­ного излечения без обретения человеком религиозно­го видения жизни.

 

 

Психотерапевт играет в терапии центральную роль, в маетности, благодаря той тесной связи, которую он под­держивает со своим пациентом. По Юнгу, терапия является диалектическим процессом, в котором про­тивопоставляются друг другу две психические реаль­ности, и где их встреча должна затронуть и изменить обоих. Если терапия хочет быть эффективной, вра­чеватель, так же как и пациент, не может не выйти абсолютно целым и невредимым из данного опыта. Концепты представляют собой инструменты защиты относительно опыта, и благодаря им врачеватель мо­жет поддерживать соответствующую дистанцию со сво­им пациентом; но с другой стороны, концепты не представляют собой обязательств. Однако, как говорит Юнг, «разум не размещается в концептах». Таким образом, врачеватели не должны укрываться за экраном своего профессионального авторитета, ибо такое отношение лишило бы их важной информации, способной прийти к ним по каналу их бессознательного. В то же время Юнг непременно, хочет позволить своим пациентам стать психологически зрелыми, снова обрести доверие к самим себе и быть независимыми от своего врачевателя. Как подмастерья алхимика, пациенты напрасно будут узнавать «все лабораторные хитрости», им обяза­тельно нужно самим погрузиться в опус, ибо «никто не может его сделать за них». Так процесс индивидуации оказывается бесконечным и должен продолжаться и далеко за пределами окончания терапии и ее фор­мальной фазы. Выражаясь языком психотерапевта, Юнг нам говорит, что благодаря всему разнообразию и множеству лиц, которых ему довелось встретить в ходе своей работы, он смог приобрести бесценный опыт, и эти встречи представляют собой самые прекрасные и самые знаменательные отношения, какие у него склады­вались когда-либо за все его существование.

 

 

Важно подчеркнуть, что индивидуация ведет не толь­ко лишь к расширению личности, но также и к рас­ширению коллективных взаимоотношений. Противо­положно тому, что иногда считают некоторые люди, индивидуация нисколько не влечет за собой попытки изоляции, отречения от социальной и этической от­ветственности; личностное сознание и коллективное сознание взаимообогащаются в соответствии с естест­венным и спонтанным движением вперед. Процесс индивидуации...

«...дает рождение сознанию человеческой общности именно потому, что он позволяет нам осознать реаль­ность бессознательного, которое объединяет и касает­ся целого человечества. Индивидуация — это прими­рение одновременно с самим собой и с человечест­вом, поскольку мы являемся частью человечества»

 

 

Здесь мы снова встречаем на тех же самых основани­ях буддийскую идею сострадания, которая является вторым аспектом мудрости; мудрость и сострадание, две стороны одной монеты, из которых одна представ­ляет личностное сознание, а другая — трансличностное сознание, обе из которых в равной степени необходи­мы для достижения просветления.

 

 

Заметим, в конце концов, что работы Юнга имеют настолько вневременной характер и такой безгранич­ный размах, что невозможно даже приблизительно пе­редать все их богатство и все их значение, а также то влияние, которое они способны оказать на психику индивида. Кроме того, поскольку творчество Юнга раз­вивалось последовательными этапами, трудно передать весь его размах в поверхностном изложении, или же сосредоточиваясь только на одном из аспектов; тем бо­лее это трудно, если пытаться анализировать его мето­ды. Чтобы понять эту работу, ее нужно охватить в сово­купности, и даже тогда мы не избавлены от трудностей. Вот комментарий на эту тему одного из учеников Юнга, Аиры Прогоффа:

...Я наблюдал... что везде, где преподавали его тео­рии и практику в качестве конкретной юнгианской психологии, везде настаивали на структуре мысли с ее терминологией и концептами. Я осознал, что одной из причин этого была возможность преподать по край­ней мере терминологию, тогда как мощное прямое сознание, достигнутое Юнгом, преподать было невоз­можно.

 

 

Во время разговора с философом Прогофф поде­лился с ним этим открытием; после долгой дискуссии он нетерпеливо задал Юнгу следующий вопрос:

 

 

Предположите, что вы освободились от всех трудно­стей, связанных с поиском интеллектуально удовлетво­рительной формулировки ваших методов; предполо­жите, что вы можете их сформулировать, не учитывая неправильные толкования и неправильное употреб­ление, которым они могут подвергнуться со стороны других людей; предположите, что вы можете их сфор­мулировать так, чтобы верно отражать ваши самые подлинные впечатления на эту тему; что из этого сле­довало бы?.. «Ах, — ответил тот, — это было бы очень смешно. Это было бы чистым дзеном».

 

 

Согласно Прогоффу, эта отсылка Юнга к дзену озна­чает, что всю свою работу нужно свести к самому глав­ному, к самому фундаментальному, и что эта работа может выполняться за рамками рациональности.

 

 

Я лично думаю, что ссылка Юнга на дзен раскрывает но всей своей чистоте и простоте и более наглядно, чем любой другой тщательно разработанный комментарий, чем именно является в действительности его динами­ческий метод.

Освобождение от страдания

 

 

Точно так же, как «излечение душ...» представляло собой задачу и роль Юнга, избавление от страдания, или освобождение, является конечной целью буддизма. Даже еще до появления последнего именно в этом за­ключалась главная идея философии Индии, но метод освобождения от страдания как такового должен был стать главным вкладом буддизма в индийскую филосо­фию. Будда осознал через посредство своего собствен­ного опыта — и он настойчиво это повторял, что фило­софские и метафизические умозрения и абстрактная мысль не имеют сами по себе никакого влияния на жизнь индивида. Единственное, что действительно имеет жизнеутверждающую ценность,— это знание, выходящее из прямого опыта. По этой причине Будда хранил «благородное молчание», когда ему задавали метафизические вопросы о природе Абсолюта, о «веч­ных истинах». Вместо ответа он показывал путь и ут­верждал, что каждый из нас должен индивидуально найти свои собственные решения по фундаментальным экзистенциальным проблемам, причем сделать это не посредством интеллекта и логической мысли, но раз­вивая высшее сознание бодхи: Абсолют, Бесконечное, Священное должны не концептуализироваться, а осу­ществляться внутри себя. Видение и восприятие Будды, преобразование его сознания во время медитации под деревом бодхи не могут выражаться словами. Будда мог только лишь показать путь, метод. В своей чистой сущ­ности путь прост, и его нужно искать не в скрытых и отдаленных местах, в книгах или священных писаниях, но в самой глубокой бездне своей собственной Самости. Эта работа не отличается от работы алхимиче­ского подмастерья или юнговского пациента.

 

 

Когда преобразование сознания исполняется в преде­лах психики индивида, тогда метафизика перестает быть метафизикой, она экспериментируется, как инту­итивное и абсолютное знание — просветление.

Как писал об этом лама Говинда:

...То, что делает человека блаженным,— это не веро­вание (в смысле принятия определенной догмы), но факт осознания реальности, которая в наших глазах представляет собой метафизику только лишь до тех пор, пока мы переживаем ее как опыт... Если на него смотреть снаружи (как на систему), то буддизм будет метафизикой; если на него смотреть изнутри (как на форму реальности), это будет эмпиризм. С того само­го момента, когда метафизика проявлялась на пути внутреннего опыта, Будда ее не отвергал, он отвергал ее, только если речь шла о мысли на дороге умозре­ния. Метафизика есть совершенно относительный процесс, пределы которого зависят от соответствую­щего плана опыта, от соответствующих формы и уровня сознания. Будда превзошел метафизику и ее проблемы, не просто игнорируя их, но и абсолютно позитивным образом, так что, благодаря дисциплине и расширению сознания, он раздвинул ее границы, и метафизика, таким образом, стала эмпирикой.

 

 

Здесь мне приходит на память, с одной стороны, утверждение Юнга, что его работа основывается на эмпирических фактах, и с другой стороны, обвинения некоторых, плохо истолковавших его работу, или не имевших достаточного опыта, чтобы понять реальность пой работы, которые судили его как туманного мис­тика. Значительная часть его работы, рассматриваемая как мистическая, оказалась подтверждена открытиями современной науки, и, таким образом, метафизическое стало эмпирическим.

 

 

Имеются многочисленные пути, многочисленные дороги, ведущие к освобождению, которое является це­лью всех школ буддизма. По своей сущности каждый путь представляет собой попытку радикального преоб­разования сознания, символические смерть и возрож­дение от состояния профана до состояния духовности, или, в терминах юнгианской психологии, речь здесь идет о жертвоприношении эго ради явления Самости.

 

 

Чтобы учесть разнообразные потребности и много­численные темпераменты индивидов, стали развивать­ся многообразные методы. В частности, и в тантриче­ском буддизме существует множество способов и тех­ник. Все эти методы разрабатываются, чтобы можно было воздействовать на три аспекта человеческого су­щества — тело, слово и разум.

 

 

Центральный метод, использованный Буддой в своем собственном процессе преобразования, это — медита­ция. На тантрическом пути, или Ваджраяне, вначале разнообразные методы медитации применяются в ка­честве предварительных практик, направленных на успокоение, приручение и дисциплинирование мен­тального, на достижение интенсивной концентрации, на воспитание внимания и открытие сознания. Отсюда, на этом фундаменте практикуется более сложный ме­тод, свойственный колеснице Ваджраяны, а именно ви­зуализация.

 

 

В акте визуализации, где медитирующий строит мен­тальные образы разных уровней сложности, представ­ляющие собой божества — мирные, прекрасные, сущие в гневе или ужасающие, с которыми он себя отожде­ствляет и которые направляют его в течение этого про­цесса. Каждое божество соответствует жизненной силе, присутствующей в глубинах индивида, и соединя­ясь с этими различными божествами, медитирующий вступает в контакт с различными силами — позитивны­ми или негативными — и использует эти силы, или, скорее, трансмутирует их, чтобы достичь высших уров­ней сознания. Этот метод основывается на иррацио­нальных постулатах, и он того же порядка, что ирраци­ональные процессы жизни метода юнгианской психо­терапии.

 

 

Медитирующему предлагается божество, выбранное в соответствии с его потребностями и с его конкретны­ми духовными способностями. Его просят все свое вни­мание посвятить форме божества, которое он должен создать в своем разуме. Самые ничтожные детали это­го образа во всей его сложности и во всех его цветах iвизуализируются таким способом, что образ становится таким же реальным, как и сам практикующий. Есте­ственно, практикующий не только созерцает это боже­ство, он отождествляется с ним, как бы являясь этим божеством. В этот момент он преобразуется в боже­ство: архетипальная сущность божества передается ему в течение этого времени идентификации с божеством он испытывает то, что называется божественной гордо­стью, гордостью быть Буддой.

 

 

Сердцевина визуализации заключается в этом едине­нии с божеством. Речь идет о динамическом процессе, где эго медитирующего, его обычное сознание оставляется и заменяется высшим сознанием божества. В юнгианских терминах можно сказать, что эго индивида было принесено в жертву Самости.

 

 

Процесс визуализации не предназначен для вытесне­ния несжимаемых частей нашей психики, поскольку архетипальные формы объединяют нас с целым человечеством — причем во все времена,— но скорее он направлен на то, чтобы войти в соприкосновение с ними и постепенно их преобразовать для достижения выс­шего уровня сознания. Различные божества представ­ляют символы разнообразных форм — позитивных и негативных, добрых и злых, которые дают друг другу бой в нашей психике. Ни одна из этих сил не утрачена: каждая из них эксплуатируется и трансмутируется в чистое сознание, в чистую духовную сущность, где, если говорить языком алхимиков, свинец превращает­ся в золото.

Посмотрим теперь описание одного из этих бо­жеств:

Махаваджрабхайрава должен иметь тело интенсив­но синего цвета, девять лиц, тридцать четыре руки и шестнадцать ступней. Ноги с левой стороны должны быть впереди, а с правой стороны — сзади. Он спосо­бен проглотить три мира. Он хихикает и издает силь­ные крики. Его язык выгнут. Он скрипит зубами и хмурит брови. Из его глаз и бровей вырываются языки пламени, подобного космическому огню в момент разрушения Вселенной. Его желтые волосы бесконеч­ны. Он угрожает богам материальных, равно как и не­материальных сфер. Он нагоняет страх даже на ужаса­ющие божества. Он выкрикивает слово «страдание» голосом, подобным грохоту грома. Он пожирает че­ловеческую плоть, костный мозг и жир, и пьет кровь. На его голове венок из пяти ужасающих черепов, и он носит ожерелье, сделанное из пятнадцати свежеотруб-ленных голов. Его жертвенный шнур имеет форму черной змеи. Его серьги и украшения сделаны из чело­веческих костей. У него огромный живот, он наг, и его пенис пребывает в эрекции. Из его бровей, век, боро­ды и волос на теле вырываются языки пламени, подоб­ного космическому огню в конце времен. Его голова посредине — это голова буйвола. Она украшена рогами и выражает буйный гнев. Над этой головой между ро­гами нависает молодое лицо.

По контрасту перейдем к созерцанию следующего образа:

На ясном и чистом диске луны вы помещаете слог-источник. Из этого слога-источника исходят лучи ярко-синего цвета, которые распространяют огромное и живое сострадание, лучащееся за пределы неба и пространства. Он удовлетворяет потребности и испол­няет желания чувствительных существ, принося с со­бой горячую и сердечную атмосферу, позволяющую осветить смятения. Затем, исходя из этого слога-источника, вы создаете Махавайрокану Будду белого цвета с чертами аристократа — ребенка восьми лет, невинного вида, чистого, мощного, царского. Он одет в костюм индийского средневекового царя. Он носит искрящуюся золотую корону с инкрустацией из вол­шебных драгоценностей для исполнения желаний. Часть его длинных волос развевается по плечам и спи­не; другая часть образует на макушке его головы пу­чок волос, украшенных искрящимся голубым алма­зом. Он сидит в позе лотоса на лунном диске, его ла­дони сложены в мудру медитации и держат ваджру, вставленную в чистый белый кристалл.

 

 

А теперь перейдем к созерцанию визуализации, пред­ложенной современным тантрическим учителем для лиц, почитающих Иисуса Христа. Речь идет о практике очищения тела, слова и разума.

Сядьте или встаньте на колени, как вам лучше под­ходит, в удобную и раскованную позу, но с прямой спиной. При помощи своего духовного глаза визуали­зируйте Иисуса перед собой. Его лицо имеет покой­ное, мирное и любящее выражение. Для этой визуали­зации можно использовать в качестве модели образ воскресшего Христа или Иисуса, проповедующего толпам.

Затем визуализируйте белый, очень лучащийся свет, исходящий от вершины его головы до макушки вашей собственной головы. Этот белый свет является энергией блаженства, божественной природы, и проникая в ваше тело, он очищает всякое физическое загрязне­ние или грех, накопленные на протяжении жизней без числа. Эта энергия чистого блаженства вычищает все болезни тела, в том числе — рак. Она реактивизирует и восстанавливает функционирование всей вашей нервной системы.

 

 

Аналогичным образом теперь визуализируйте крас­ный свет, лучащийся из горла Иисуса и проникающий в ваше собственное горло, распространяющий во всем вашем вокальном центре ощущение блаженства. Если у вас есть трудности какого-либо характера со словом, если вы не перестаете лгать, если вы плохо контроли­руете то, что вы говорите, если вы предаетесь клевете, высказываете оскорбительные, неприятные, злобные доводы — эта красная энергия блаженства очистит вас от всех негативных вещей. Таким образом вы откро­ете для себя божественные качества слова.

 

 

Затем визуализируйте синий цвет, бесконечно лучи­стый, исходящий из сердца Христа и проникающий в ваше собственное сердце, очищающий ваш разум от всех его ошибочных концепций. Ваше маленькое, ме­лочное и эгоистичное эго — как бы начальник или президент иллюзий, и три яда, три министра эго — жадность, ненависть и невежество — полностью вычи­щаются этим голубым светом, излучающим блажен­ство. Нерешительный разум, особо скептичный, разъ­едаемый сомнениями, мятущийся между «может быть, да» и «может быть, нет» оказывается освящен­ным. Также очищается узкий разум, неспособный ви­деть полноту, потому что его точка зрения слишком ограничена, его поле видения слишком сужено. Когда эта светлая энергия наполнит ваш разум, ваше сердце становится, как лазурь, оно объемлет универсальную реальность, оно заключает в свои объятия все про­странство.

 

 

При помощи усердной практики, по мере развития высших уровней сознания, божества, созданные мен­тально, принимают динамичную реальность, мощно влияющую на медитирующего. Если их перенести в терминологию юнгианской психологии, эти божества становятся воплощенными архетипами. В том, что ка­сается их реальности и причин их эффективности, мы можем вернуться к Юнгу, ссылаясь на его определение иллюзии.

 

 

По каким критериям рассматриваем мы, что какая-то вещь есть иллюзия? Существует ли для психики что-то, что мы имеем право назвать иллюзией? То, что мы охотно называем иллюзией, может быть для психи­ки жизненным фактором крайней важности, так лее необходимым, как кислород для тела, например — психической реальностью первостепенного значения, вполне вероятно, что психика нисколько не обеспоко­ена категориями, которые служат нам для восприятия и понимания реальности; для нее все, что ходит, есть реально... Ничто не более вероятно: то, что мы называ­ем иллюзией, является реальным для психики; вот по­чему мы не можем считать, что психическая реаль­ность соизмерима с сознательной реальностью.

 

 

Вполне очевидно: нужно иметь в виду, что в терми­нологии буддийской философии это утверждение бы­ло бы действительным только на уровне относитель­ной реальности. На уровне конечной реальности все сущностно пусто.

 

 

В тантрических садханах (духовных упражнениях) ум­ственная деятельность по медитации сопровождается мантрами и мудрами, в которых участвуют слово и дело.

 

 

Мантры являются священными звуками, слуховыми символами, лишенными конкретного смысла, но они подобно ритму, музыке или поэме обладают силой эвокации: властью вызывать глубокие чувства и состоя­ния сознания, трансцендирующие обычные мысли и слова. Для посвященного мантра говорит непосред­ственно и очень прямо, и имеет способность пробуж­дать латентные силы, спящие в медитирующем. Для других людей мантра остается тайной. Простое декла­мирование мантры без соответствующей подготовки и без соблюдения соответствующей ментальной установ­ки бесполезно, ибо звук мантры не просто физический, но прежде всего — духовный. Его издает разум и слы­шит сердце.

 

 

Мудры являются символическими позами и жеста­ми, в которых участвуют обе руки и все пальцы крайне изысканным, элегантным и выразительным способом, напоминая движения балийских танцовщиков. Это — физические, внешние выражения внутренних состоя­ний существа. Так же, как мантры, они используются в соответствующем контексте, помогают медитации, благоприятствуют доступу к высшим состояниям со­знания. Когда три аспекта существа — тело, слово и ра­зум — одновременно вовлечены в процесс и гармонич­но координируются при помощи выполнения мудр, чтения мантр и глубокой медитации — тогда пробуж­даются первостепенные и универсальные силы, и их эффект потрясает. Мы проникаем в другую реальность.

 

 

Ритуалы и церемонии играют знаменательную роль в тантрической практике. Простирания, курение фимиа­ма и подношение цветов, пение, пуджа (ритуальная мо­литва), обряды посвящения: все эти практики должны исполняться для различных форм медитации и пони­маться в своем символическом смысле. Чтобы полу­чить полный эффект, к ним нужно подходить с пра­вильной ментальной установкой и подобающим уваже­нием.

 

 

Типичная церемония приобретает все драматические качества инкантации и магии: это праздник для всех чувств, затрагивающий самые глубинные уровни существа. Здесь мы слышим звук рогов и глухое ворчание длинных тибетских труб, рокот цимбал, перезвон колокольчиков, песнопения, декламации мантр и свя­щенных текстов, видим знамена с молитвами, яркие цветные одеяния лам, своими позами, жестами и выра­жением лиц часто напоминающих божества, представ­ленные на хандхах — священных образах, расположен­ных вокруг; не забудем аромат фимиама, цветы, цере­мониальные инструменты, пиалы с освященной водой, чай, фрукты и сласти. Речь идет о зрелище, опыте и действе, которое невозможно описать и которое также невозможно забыть.

Духовный друг и аналитик

 

 

Поскольку освобождения нельзя достичь посред­ством книг или абстрактного знания, а только посред­ством прямого опыта, необходимость человеческого гуру, или духовного учителя, приобретает важное значе­ние. Только при помощи и поддержке другого чело­веческого существа наше сознание может пробудиться, и мы можем сделать реальный прогресс. Но этот дру­гой человек должен проявить себя квалифициро­ванным мастером, и сам — или сама — продвинуться на этом пути. Его поведение, его знания, ясность его разу­ма, его мудрость, его сострадание будут такими, что сможет не только служить учителем, но также вопло­щать в себе живой пример просветленного отношения. Гуру не могут передавать свою мудрость своим учени­кам, но их слова, резонирующие за пределами смысла обычных слов, вполне способны затронуть учеников и помочь им двигаться вперед, когда они готовы принять учение. Тогда здесь как будто ключ открывает дверь восприятия в глубине души учеников, во внутреннем их мире, в самой глубине их существа, и оттого посте­пенно расширяются их горизонты. Внутреннее существо буквально чувствует, что его сознание расширяется, что свет увеличивается при каждом контакте с гуру. Реальный гуру, модель совершенного человека, являет­ся архетипальным символом высшего гуру как прин­ципа состояния Будды, и таким образом процесс в разу­ме учеников становится постоянным, становится веч­ным — до тех пор, пока образ гуру не интегрируется полностью в их внутренний мир. Ученик мыслит это таким образом, что учитель находится не снаружи, а внутри его собственной психики, и он сам будет никем иным, как своей собственной Самостью.

 

 

Функция гуру, которых иногда называют духовными друзьями, включает в себя несколько аспектов. Остано­вимся на очень образном тексте тибетского учителя и философа XI века Ганпопы, сделавшего описание роли духовных друзей.

Духовного друга можно сравнить либо с провод­ником, сопровождающим нас в путешествии по незна­комой местности, либо с эскортом, охраняющим нас при пересечении опасных территорий, либо с пере­правщиком, помогающим нам перебраться через широкую реку.

В первом случае, когда мы идем без проводника по незнакомой местности, мы подвергаемся опасности заблудиться и чувствовать себя потерянными. Напро­тив, в компании проводника мы достигаем желаемого места в безопасности, не исключая ни одного этапа.

Во втором сравнении опасные местности кишат ворами и разбойниками, дикими зверями и другими вредоносными существами. Пересекая эти области без охраны, мы подвергаемся опасности потерять свою жизнь или, по меньшей мере, свое имущество. Напротив, с мощной охраной мы достигаем нашей цели, не подвергая себя никаким потерям...

Наконец, в третьей ситуации, где мы переправляем­ся через широкую реку, если мы поднимаемся на лод­ку без переправщика, то мы рискуем либо утонуть, либо быть унесенными течением и никогда не достичь другого берега. Напротив, с проводником на борту, благодаря его помощи и его усилиям, мы в полной бе­зопасности достигаем другого берега.

 

 

Юнг хорошо знал опасности, исходящие от «диких зверей и других вредоносных существ», и ужас, охваты­вающий человека, когда он погружается в темные сфе­ры своего бессознательного: он сам пережил такой опыт. А алхимики — до него. Они тоже полностью осознавали возможность психического взрыва, внут­ренне присущего их опусу. Алхимики и Юнг со всей очевидностью были полностью согласны с предупреж­дениями тибетского учителя.

 

 

Следуя советам Шакьямуни Будды никогда не навя­зывать свое учение другому, в тибетской традиции при­нято предоставлять свое учение только в ответ на ис­креннюю просьбу и серьезное намерение. Для тибет­ских учителей акт поиска и просьбы о помощи сам по себе вызывает энергию, позволяющую принять эту по­мощь и слушать не только ушами, но и сердцем.

 

 

Аналитик принципиально играет ту же самую роль, что и духовный друг, даже если между ними существу­ет значительная разница. Как мы говорили выше, со­гласно Юнгу, во время психологического лечения вра­чеватель тоже должен быть затронут лечебной встре­чей. Она может составлять для него опыт регенерации, но может выражаться в психологическом заражении, угрожающем эмоциональному равновесию врачевателя. Напротив, подразумевается, что гуру достиг высоко­го уровня духовной реализации и никоим образом не подвержен такому заражению; он не страдает от сопротивления своих учеников. На самом деле в тантриче­ском буддизме некоторые медитационные практики включают умственное подношение для гуру, состоящее из всех объектов и мотивов жадности, ненависти и т. д., в общем, всего негативного в ученике. Некоторые ламы говорили мне, что реакции их учеников и, в частности, признание их помощи для прояснения смятения и уменьшения страдания учеников, трогали их и имели следствием увеличение их духовных ресурсов и сил.