Пути снижении уровня виктимности в семейно-бытовой сфере.

Вопрос 1. Виктимологические механизмы, провоцирующие преступное поведение в семье

Образ жизни человека тесно связан с функционированием малых социальных групп, представляющих собой ту непосредственную среду, в которой он живет, воспитывается, действует. Это семья, школа, производственный коллектив, ближайшее окружение (родственники, друзья, знакомые). В контексте преступлений против жизни и здоровья, совершаемых в семейной сфере, именно в семье кроются виктимологические механизмы, запускающие (или провоцирующие) преступное поведение индивида.

Говоря о виктимологических аспектах предупреждения преступлений, совершаемых в сфере семейных отношений, А.И. Морчев отмечает: «Что касается виктимологии внутрисемейных насильственных преступлений, то она как комплексная криминологическая проблема исследована крайне недостаточно. Комплексных же исследований, раскрывающих виктимологические проблемы всего основного спектра насильственной преступности в семье, ориентированных на ситуацию, сложившуюся после введения в действие Уголовного кодекса РФ 1996 г. и учитывающих правоприменительную практику и криминогенную обстановку, имеющую место в России на начало третьего тысячелетия, не проводилось…» Далее он обосновывает необходимость проведения такого исследования³³.

Исследуя семейные преступления, важно осуществлять их виктимологический анализ. Он вполне укладывается в пределы криминологических исследований и является одним из основных их направлений. Если криминология в буквальном переводе означает «учение о преступлении», то виктимология – «учение о жертве преступления». Но главное, как для криминологии, так и для виктимологии, – это отношения «преступник-жертва» или, если сказать по-другому, связи «виновный – потерпевший». Анализируя семейные преступления, следует изучать всех «участников» деяния. В.И. Полубинский пишет: «Преступление – это две параллели, которые тем не менее сойдутся, а личности (преступник и жертва) столкнутся; кто из них окажется преступником, а кто жертвой – покажет ситуация, сложившиеся обстоятельства и многое другое». О таком «единстве» более подробно писал Л.В. Франк, выделяя преступления, совершению которых содействует виктимное поведение потерпевшего. Он указывал на различные направления исследований, но особо выделял семейно-бытовые преступления. Между тем, специалисты отмечают, что виктимологические исследования, касающиеся сферы семейных отношений, до сих пор не получают должного развития. Информация о соответствующем опыте работы за рубежом все еще остается недосягаемой как для практики российских правоохранительных органов, так и для отечественных исследователей криминологических проблем. Что касается семейных отношений, то с этим связаны неосознанность социальной значимости виктимологических проблем и общее отставание уровня правового регулирования и практики обращения с потерпевшими.

Жертва преступного посягательства – один из ключевых объектов криминологических исследований. Определяя виктимность как свойство определенной личности, социальной роли или социальной ситуации, которое провоцирует или облегчает преступное поведение, С.М. Иншаков выделяет личностную, ролевую и ситуативную виктимность, а также называет факторы виктимности: личностные характеристики пострадавшего; степень конфликтности ситуации, особенности времени и места, в которых эта ситуация развивается. Аналогичную точку зрения высказывает А.И. Алексеев, подчеркивая, что «в механизме преступного поведения значимы личностные качества людей, которые затем становятся жертвами преступления». Представляется необходимым оценить виктимогенные ситуации, в которых находятся члены семьи при разрешении различных конфликтных семейных ситуаций, имеющих системный характер, поскольку в любом случае, независимо от личностных характеристик пострадавших, они возобновляются, повторяются, продуцируются непосредственно в связи с наличием семейного конфликта.

В социологии принята классификация явлений или процессов на случайные, устойчивые, массовые и всеобщие. Контрольные границы задаются участием единиц наблюдения в указанных процессах. Явление признается устойчивым, если в нем участвуют от 10 до 40% единиц наблюдения, и массовым – при участии в нем от 60 до 90% единиц наблюдения. Если признать такой единицей виктимного члена семьи, в которой есть хотя бы один наркотически зависимый член, то его участие в разрешении конфликтных семейных ситуаций следует оценить как устойчивое или даже массовое.

Данные социологов свидетельствуют о том, что чаще всего противоречия обостряются и перерастают в конфликты в семьях, где есть взрослые дети. В 65% случаев – это конфликты между супругами, в 28% случаев – между родителями и взрослыми детьми, в 7% случаев – между детьми. Психологи, в свою очередь, обращают внимание на то, что в целом, при конфликтах родители применяют насилие в отношении детей в 65% случаев, а дети в отношении родителей – в 35% случаев. Однако если из числа детей выбрать только несовершеннолетних в возрасте 14–17 лет, то насилие с их стороны увеличивается до 80%. Но это касается только семей, где совершались насильственные преступления против личности, когда реально существовала соответствующая криминологическая ситуация. Думается, что можно говорить о таком понятии, как семейная криминологическая (или преступная) ситуация. Она вплетена в систему семейных отношений. Имеется в виду ситуация, когда главными ее компонентами являются: личность и ее поведение в семье, занимаемая ею в семье позиция, присущие ей свойства, специфика процесса формирования преступных действий и их мотивация, виктимное поведение потерпевшего, его реакция на действия виновного. В целом – это, так сказать, семейная обстановка, пронизанная признаками криминологической ситуации. Особо выделяется характер насилия, что тесно связано с мотивацией семейного преступления. В данном случае мотив и насилие нельзя отрывать друг от друга. В семейных преступлениях, как отмечается в литературе, их единство просматривается достаточно ясно.

Интересные данные приводят ученые-криминалисты Ю.М. Антонян и С.В. Бородин. Исследование преступников с психическими аномалиями показало, что 14,3% семей, в которых они воспитывались, являлись «положительными» (со слов опрошенных и по мнению тех, кто осуществлял обследование), 40,5% – «отрицательными», 35,7% – «нейтральными», т. е. там имелись и позитивные и негативные явления. Под отрицательным понималось систематическое злоупотребление спиртными напитками, ссоры и скандалы в семье, разрешение конфликтов с помощью грубости и насилия, пренебрежительное отношение родителей к своим родительским обязанностям, совершение ими правонарушений и т. д. Таким образом, наличие 40,5% «отрицательных» семей, в которых воспитывались преступники, подтверждает вывод о разрушающем воздействии ближайшего окружения на психику детей, способствует формированию особенностей характера, приводящих к антиобщественному поведению, создает благоприятные предпосылки для возникновения или развития психических аномалий, обладающих силой обратного воздействия на образ жизни и поведение.

Виктимное поведение – один из типов отклоняющегося поведения ³⁴.

Непосредственное окружение играет роль носителя системы норм, которые составляют социальную программу для любого социального образования, вне зависимости от его величины. Наличие такой программы предполагает необходимость подчинения ей со стороны тех, кто составляет конкретное социальное окружение. Однако уникальность индивидуальности предполагает и возможное несогласие с предполагаемой программой, и тогда однозначно говорить о влиянии среды неправомерно (наличие 14,3% «положительных» семей). То есть на преступников могут влиять более сильные импульсы, которые способны соответствующим образом повлиять на психофизиологическую систему, став доминирующими.

Вопрос 2. Семейная виктимизация и семейные преступления

Что касается семейных отношений, то здесь виктимология занимается изучением процессов семейной виктимизации и, прежде всего, исследует проблему последовательного развития отношений между преступником и потерпевшим. Вопрос стоит так: вызывает или нет семейная виктимизация семейные преступления? При ответе на этот вопрос надо иметь в виду, что неверная трактовка процесса такой виктимизации может привести к искаженному представлению о преступности. Связана ли она с процессами криминализации? Как пишет Г.Й. Шнайдер, виктимизация и криминализация имеют одни и те же источники: исходные социальные условия, когда преступник и жертва принадлежат к одной и той же социальной среде. Дело в том, что преступность и виктимность рассматриваются не только как статичные величины. А что касается одной и той же социальной среды – семьи, то в этом случае криминализация (становление преступника) и виктимизация (становление жертвы) могут анализироваться как процессы социального взаимодействия.

Довольно часто в семье сама жертва «формирует» и «воспитывает» преступника, то есть стимулирует преступление, нередко жертва завершает становление преступника. Это особенно касается семейных убийств, совершаемых на почве наркомании. Здесь во многих случаях потерпевший «молчаливо» соглашается стать жертвой убийства, в состоянии опьянения кооперируется с преступником, провоцирует его, толкая на конкретные действия. Чаще всего это случается тогда, когда преступник и жертва совместно употребляют спиртное, злоупотребляя им, совместно приобретают и употребляют наркотики, делят краденые деньги, ценности, вещи и т.д. Имеет место интеракция, взаимодействие и обмен элементами причинности. В 50% случаев семейных преступлений жертва (если она и преступник принадлежат к одной и той же социальной среде), в силу своего характера, поведения, взглядов, стремлении, потребностей, мотивов «идет навстречу» деянию, вызывая его против себя, нередко провоцируя виновного. Очевидно, в таких случаях вопрос следует решать с позиций уголовного права, дабы справедливым было наказание.

Некоторые ученые выделяют «некую часть преступности, в качестве процесса, в котором антиобщественные элементы пожирают друг друга». Представляется, что это больше всего относится к низшим слоям населения (маргиналам) и их семейным преступлениям. В таких случаях ученые противопоставляют преступника в его социальных связях (в которые также включена и жертва) жертве в её социальных связях (в которые включен и преступник). Тем самым виновный и потерпевший ставятся в зависимость от обстоятельств в субъективно-объективные отношения. Здесь как бы сопоставляются окружающие преступника (семейное окружение) с окружением жертвы (семейным окружением), чтобы за счет этого четче охарактеризовать не только личность виновного и потерпевшего, но их «позицию» в семье. Суть виктимизации в данном случае состоит в том, что преступник пытается сделать жертву своим объектом. Преступных действий в сфере семейных отношений без жертв не бывает. Жертвой всегда является какое-то конкретное лицо (или лица). Семейный преступник всегда виктимизирует людей из своего ближайшего (в том числе и семейного) окружения своим преступным поведением. По данным Г.Й. Шнайдера, 64% людей, оказавшихся в детстве или юности жертвами преступлений, во взрослом возрасте становятся преступниками, из тех же, кого подобная участь в детстве и юности миновала – только 22%. По данным Г.А. Алиева и Н.К. Сафиуллина, этот процент еще значительнее – соответственно 70% и 19%. Изучение проблемы в рамках семейных отношений показало, что 76% оказавшихся в детстве (в возрасте до 14 лет) жертвами семейных преступлений, во взрослом возрасте (18 лет и старше) сами совершили преступление, из тех же, кого подобная участь в детстве миновала – только 14%. Причем те, кто в детстве отличался виктимностью, совершили более тяжкие деяния по сравнению с теми, которые были совершены в отношении них. Кроме того, совершенные относительно них преступления в 65% случаев были алкогольными и в 9% наркотическими, а из деяний уже во взрослом возрасте в 70% случаев алкогольные и в 22% случаев наркотические.

Последние 15 лет в России наметился кризис семьи. В период с 1992 по 2007 гг. в России на 7,3% увеличилось число разводов (1992 г. – 639,2 тыс. 2007 г. – 685,9 тыс.) ³⁵, происходящее на фоне сокращения (на 4,7%) численности населения страны (1993 г. – 148,6 млн. чел. 2007 г. – 142,2 млн. чел.) ³⁶.

По мнению аналитиков ВЦИОМ, супружеские пары чаще распадаются из-за социальных неурядиц. Причинами разводов является отсутствие жилья (41%) и средств к существованию (29%)³⁷. Снижение значимости института семьи, прослеживающееся в последние годы, несомненно, является отрицательным фактором в процессе воспитания детей. Ненормальный моральный климат в семье по степени своего воздействия оказывается чрезвычайно опасным для её членов, особенно для несовершеннолетних и малолетних детей, которым наносится невосполнимый ущерб. По мнению А.Э. Побегайло, в 30–40% случав правонарушающего поведения несовершеннолетних имеется наличие прямой связи с неблагоприятными условиями формирования личности в семье³⁸. Автор также отмечает повышенную виктимность несовершеннолетних из неблагополучных семей, проявляющуюся в том, что именно они, в первую очередь, подвержены вовлечению в преступную и иную антиобщественную деятельность за пределами семейного окружения³⁹.

Как отметил в своём докладе за 2006 год Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации, В. Лукин: «Следствием кризиса семьи является насилие в отношении детей. По данным социологических исследований, не менее чем в 75 % российских семей "практикуется" та или иная форма домашнего насилия. Унижение достоинства ребенка, принуждение его посредством угроз, оскорблений, шантажа к совершению правонарушений, деяний, представляющих опасность для его жизни и здоровья и ведущих к нарушениям развития личности, иными словами психическое насилие, по экспертным оценкам, имеет место примерно в каждой четвертой семье» ⁴⁰.

Неблагополучная обстановка в семье и проявление домашнего насилия в отношении несовершеннолетних оказывает негативное воздействие на формирование их личности. Исследования Орегонского центра по изучению социального научения показали, что жестокое обращение с ребенком в семье ведет к развитию агрессивности, склонности к насилию и жестокости во взрослой жизни, превращая физическую агрессию в жизненный стиль личности⁴¹. Прямая корреляция между домашним насилием над детьми и их будущим жестоким, преступным поведением уже во взрослом возрасте установлена и российскими учеными-психиатрами⁴². В опубликованных комплексных судебных психолого-психиатрических экспертизах серийных сексуальных убийц и психоанализе больного шизофренией, совершившего серию убийств, четко прослеживается связь неблагополучной обстановки в родительской семье с формированием личности преступника насильственного характера⁴³.

Приведенные данные коррелируют с научными гипотезами о том, что каждый человек, имея уникальную социальную организацию, обладает своей нормой реакции, т. е. единственным личным способом реагировать на социальные и физические влияния среды. Анализируя социальные детерминанты, необходимо учитывать их наложение на психофизиологические механизмы нервных реакций. Нельзя отрицать роль личностных обстоятельств в генезисе преступного поведения, поскольку структура личности преступника складывается из социальных характеристик и из нравственно-психологических свойств, многие из которых имеют не только социальную, но и естественную основу.

Если рассматривать проблему семейного неблагополучия шире, то оно наносит ущерб национальной безопасности ⁴⁴, а защита материнства, детства, жертв домашнего насилия и борьба с ним (семейным неблагополучием) – одна из немаловажных задач государства. В этом плане важное место занимает изучение международного опыта, в том числе и стран, ранее входивших в состав СССР (например, Украины) ⁴⁵.

Рассматривая семью в качестве социального института, Щербакова Л.М. полагает не совсем оправданным мнение исследователей о том, что неблагополучие обнаруживает себя только в структуре семьи, акцент делается на необходимости изучения жизнедеятельности семьи. В работе отмечается, что современная российская семья в своем развитии проходит крайне непростую стадию, характеризующуюся проблематичным и не всегда эффективным функционированием этого социального института. Рассуждая о криминологическом значении семейного неблагополучия, она указывает на важнейшую роль, которую играет семья и особенно мать в социализации ребенка в период раннего детства. Однако, разделяя мнение А.Ф. Зелинского, В.Н. Мясищева, Г.М. Миньковского и основываясь на теории развития личности, разработанной психологом Э. Эриксоном, Щербакова Л.М. отмечает, что не следует преувеличивать роль неблагоприятных условий раннего детства в становлении личности убийцы, бандита и пр.; вряд ли правильно считать, что личность полностью складывается под влиянием детского опыта ⁴⁶.

Семейная виктимность имеет выраженный возрастной аспект. Виктимизация среди потерпевших от семейных преступлений распределяется неравномерно: если у несовершеннолетних, особенно в возрасте 14–15 лет, и у взрослых в возрасте 50 лет и старше риск стать жертвой достаточно велик, то у лиц в возрасте 30–40 лет и 41–50 лет – сравнительно незначительный. Наиболее виктимными являются несовершеннолетние в возрасте 16–17 лет и взрослые 18– 20, 21–25 и 26–30 лет, их, например, в числе убитых в среднем 60%. В возрасте 31–35 и 36–40 лет показатели виктимизации более или менее стабильны (в среднем 30%). Примерно к 41–45 годам и старше вероятность виктимизации заметно снижается (до 10%). В процентном отношении самый большой риск стать жертвой убийства у женщин в возрасте 21–25 и 26–30 лет. Немногим меньше риск у несовершеннолетних женского пола в возрасте 16–17 лет и у женщин в возрасте 31–40 лет, а самый незначительный – у несовершеннолетних женского пола в возрасте 14–15 лет и у женщин в возрасте старше 40 лет. Здесь, как видно, учитываются только два фактора: пол и возраст. Однако самое главное – это установление связи между преступником и жертвой, то есть отношения «виновный – потерпевший».

Вопрос 3. Виктимное поведение жертв семейных преступлений

В проекции к семейному насилию особое значение имеют виды, или формы (типы), виктимного поведения лиц, которые становятся жертвами семейных преступлений. Особо следует выделять три формы виктимизации, которые имеют непосредственное отношение к семейным преступлениям: толчковая виктимность, агрессивная и провоцирующая. Последняя форма особенно тесно связана с тяжкими и особо тяжкими преступлениями. Около 70% убийств совершается в результате агрессивно-провоцирующей виктимизации, а в результате провоцирующей – 85% изнасилований. Преступники и жертвы в данном случае, по существу, – это одни и те же социальные типы. В науке существует мнение о наличии некоего «негласного» взаимоотношения между преступником и его жертвой, когда «они оба идут навстречу преступлению». Конечно, никаких договоренностей при этом не заключается, однако имеет место интеракция, взаимодействие и обмен элементами причинности. В этом и заключается опасность виктимизации, а особенно – агрессивно-провоцирующего виктимного поведения.

В криминологии выделяются два типа виктимного поведения: устойчивое (иногда его называют личностным) и неустойчивое (иногда его называют ситуативным). Можно говорить еще о двух видах: активное и пассивное виктимное поведение. Повышенная виктимизация – это уже стиль поведения, образ жизни, когда для «потенциальных потерпевших» от семейных преступлений характерны постоянные конфликты, придирчивость, искаженные межличностные отношения, грубость, совместное распитие спиртного, употребление наркотиков. Такая виктимизация потерпевших характерна повышенной притягательностью причинения тяжкого вреда здоровью, изнасилований. Такие лица уязвимы для преступников еще и потому, что втягиваются в острые виктимные ситуации, для них же характерна продолжительная близость к преступнику. Относительно семейных преступлений повышенная виктимизация проявляется примерно в 55% случаев.

Наблюдения психиатров свидетельствуют о том, что поведение и образ жизни наркотически или алкогольно зависимых лиц является психотравмирующим фактором для здоровья членов семьи, который воздействует на них постоянно и длительное время. Неблагоприятное влияние семейной обстановки, где имеются наркоманы, может способствовать становлению психопатий или психопатических черт характера. Начало и развитие наркотической зависимости у одного члена семьи может стать психической травмой для другого. Это явление получило в психологии название «созависимости». Созависимость имеет прямое отношение к формированию криминальной ситуации виктимогенного происхождения. В криминологической литературе обоснованно признается, что виктимность на индивидуальном уровне обуславливается готовностью и способностью потенциальной жертвы противодействовать общественно опасному посягательству, предвидеть его и уметь своевременно отреагировать. Причинение вреда потерпевшему может произойти и в результате его неосмотрительных действий, из-за неправильной оценки ситуации и следующего из этого неправильного поведения. Специалисты выделяют так называемые ситуации «толчкового» характера с позитивным поведением жертвы. Позитивное поведение жертвы при семейных конфликтах провоцирует насильственное посягательство не менее, чем в 25% случаев. Как показывает изучение материалов уголовных дел, в рамки такого позитивного поведения попадают разумные требования будущего потерпевшего относительно необходимой социализации наркотически зависимого субъекта (прекратить употреблять наркотики или алкоголь, устроиться на работу, начать или продолжить лечение и т.д.).

Вопрос 4. Пути снижении уровня виктимности в семейно-бытовой сфере

В литературе выделяются виды мер, направленных на снижение уровня виктимности: 1) меры, направленные на устранение ситуаций, чреватых возможностью причинения вреда; 2) меры, позволяющие обеспечить личную безопасность возможной жертвы преступления (собственно говоря, это меры индивидуальной виктимологической профилактики). Устранение ситуаций, сопряженных с риском для жизни и здоровья членов семьи наркозависимого, представляет собой крайне сложную с точки зрения достижения цель. Это обусловлено высокой латентностью самих внутрисемейных конфликтов, развитие которых сопровождается формированием и очень быстрым развитием конкретных виктимогенных ситуаций. В этом смысле наиболее эффективной представляется индивидуальная профилактика виктимного поведения.

Перспективным видится другое направление виктимологической профилактики насильственных преступлений, совершаемых в семейной сфере на почве алкогольной или наркотической зависимости одного из членов семьи. Перед наукой и практикой стоит задача неустанно добиваться социального мира между преступником и потерпевшим, а также разрабатывать и поддерживать способствующие этому социальные нормы и ценности. Правовой способ достижения данной цели – реализация доктрины восстановительного правосудия. Сущностью концепции восстановительного правосудия является особое отношение к преступлению и наказанию за него, к лицу, совершившему преступление, и лицу, пострадавшему в результате преступления. Первостепенно важным является восстановление нанесенного морального, психологического и материального ущерба жертве, замена кары вовлечением виновного в процесс социальной реабилитации. Идея восстановительного правосудия изначально обусловлена необходимостью поиска социально и юридически приемлемых приемов восстановления нарушенного в результате преступления баланса интересов потерпевшего, преступника и общества. Представляется, что обществу необходим разумный баланс при установлении приоритетов приемов воздействия на преступность. Если речь идет о преступлениях, не обладающих высоким коэффициентом общественной опасности, то уместно ставить вопрос о возможности урегулировании уголовно-правового конфликта, каковым является преступление, причастными сторонами, т. е. виновным и потерпевшим. Поскольку в основе восстановительного правосудия находится процедура примирения сторон (разумеется, это невозможно по делам об убийстве и причинении тяжкого вреда здоровью), демонстрация раскаяния виновного лица, то эта операция сама по себе может нейтрализовать виктимологическую ситуацию, прояснить взаимоотношения членов семьи с участием профессионального психолога. Кроме того, примирение сторон предотвращает повторную виктимизацию потерпевшего, которая возникает в случае уголовного расследования. В рамках процессуальных действий потерпевший подлежит неоднократным допросам, проведению очных ставок, обязательно подвергается экспертному исследованию. В его сознании вновь и вновь воссоздается и определенно фиксируется картина пережитого насилия и унижения. Несомненно, в тех случаях, когда этого возможно избежать, следует применять более мягкие с правовой и психологической точки зрения процедуры, в частности, процедуру восстановительного правосудия.

Помимо наиболее распространенного вывода о том, что само общение с правоохранительными органами и российской судебной системой может стать для потерпевшей не меньшей психологической травмой, чем преступление, можно также предположить следующее:

1) недостаток у женщин воли к защите собственных прав;

2) недостаток навыков в отстаивании собственных прав;

3) недостаток информации о специалистах, которые могут помочь в этой ситуации.

Обращает на себя внимание очень большой разрыв между числом женщин, испытывающих хроническое насилие (психологическое давление, длительные оскорбления), и числом тех, кто обратился к специалистам за правовой и иной помощью. Из этого наблюдения также можно сделать ряд предположений:

1. склонность объяснять свою ситуацию «внешними» объективными обстоятельствами;

2. недостаточное осознание «хроничности» своей ситуации и того, что изменить ее сложно без квалифицированной внешней помощи;

3. отсутствие уверенности, что эта помощь может быть квалифицированно оказана, а также недостаток информации о специалистах, которые могут ее оказать.

В настоящее время в России идёт процесс воссоздания системы профилактики правонарушений. В ряде субъектов страны уже действую региональные программы ⁴⁷. Очень важно, чтобы на этом этапе были учтены вопросы виктимологической профилактики, так как они напрямую связаны с профилактикой правонарушений.

Виктимологическая профилактика семейного насилия связана со следующими шагами: меры по снижению уровня коллективного внутрисемейного пьянства, алкоголизма и наркотизма; широкая пропаганда правовых и психологических приемов защиты от внутрисемейного насилия; своевременное и адекватное реагирование правоохранительных органов на факты даже единичного проявления семейного насилия; индивидуальная профилактическая работа с виктимными членами семьи, в которых зафиксированы факты семейного насилия; широкое привлечение специалистов-психологов к проведению индивидуальной виктимологической профилактики; применение процедур восстановительного правосудия в предусмотренных законом случаях в целях избежания повторной виктимизации потерпевших.

 

4. Форма организации лекции: традиционная, обзорная.

5. Методы, используемые на лекции: беседа, работа в микрогруппах, рассказ.

6. Средства обучения:

- дидактические (таблицы, схемы, раздаточный материал).

- материально-технические (мел, доска)

Лекция №6.

Тема: Виктимология аддиктивного поведения

2. Цель: Познакомить студентов с виктимологией аддиктивного поведения

Аннотация лекции

План:

1. Аддиктивное поведение: концепции и модели

Деструктивные культы

Наркомания

Термин «addiction of drugs» (т. е. лекарственная зависимость) был введен в 60-х годах ХХ века экспертами ВОЗ для обозначения привыкания к наркотикам и алкоголю. Addictus — это юридический термин, которым называют человека «подчиняющегося, осужденного». Метафорически аддиктивным поведением называется глубокая, рабская зависимость от некой власти, непреодолимой силы, которая обычно воспринимается и переживается как идущая извне — будь то наркотики, алкоголь, сексуальный партнер, пища, деньги, то есть любая система или объект, требующие от человека тотального повиновения (Усков, 2000).

Зависимости — одна из самых актуальных проблем здоровья человека, которая может иметь социальные, биологические и психологические причины. Пациенты с зависимостями обращаются за помощью к специалистам разных направлений: наркологам, эндокринологам, диетологам, психотерапевтам, психологам, специалистам нетрадиционной медицины и др. Но психотерапевтический опыт показывает, что источником зависимого поведения чаще всего являются сложные нарушения личности, те, которые в главе 1 настоящего справочника рассматривались как ведущие к формированию психологии жертвы. Это может быть неотреагированный негативный опыт разных периодов жизни, приводящий к внутреннему дискомфорту, неспособности противостоять неудачам и трудностям, отсутствию четких ориентиров в жизни, неумению «быть взрослым» и принимать ответственность за свою жизнь, может проявляться в невротических чертах личности и т. д. Неразрешенная внутренняя проблема может привести к использованию «заместителей» неудовлетворенных потребностей. Вот почему у разных форм зависимостей — алкоголизма, табакокурения, наркомании, переедания, азартных игр, злоупотребления шоколадом и кофе, созависимости и зависимости от работы, или от секты — один и тот же механизм образования. Поэтому зависимости можно назвать также компенсаторным поведением или неадекватной формой защиты личности (Каменская, Радченко, 2001).

Коринн Свит определяет зависимость как свойство характера или поведения, которое можно описать следующим образом.

▪ Вы не контролируете это, скорее это контролирует вас. Вы чувствуете, что не имеете иного выбора, кроме как делать это, брать это, поступать так, как требует это.

▪ Эта привычка настолько укореняется в вашей жизни, что становится незаметной для вас.

▪ Вы делаете это все чаще и чаще, стараясь вызвать более сильное воздействие.

▪ Вы начинаете регулярно делать это, когда предчувствуете неприятные ощущения, подобные скуке, одиночеству, физической боли и т. п.

▪ Вы чувствуете, что уже не можете справиться с вашими жизненными проблемами без помощи этого.

▪ Вы можете потратить значительную часть жизни, сражаясь с этим.

▪ Вы можете потратить драгоценную энергию души, страдая от этого и безуспешно пытаясь разделаться с этим.

▪ На это уходит часть ваших денег, вашего времени, вашей энергии в ущерб чему-то более полезному, в результате вы еще больше ненавидите себя за эти бессмысленные траты.

▪ Вы теряете самоуважение, душевные силы, возникает угроза разрушения всего вашего жизненного уклада (семья, карьера, друзья), физического и душевного здоровья.

▪ Некоторых это в конце концов убивает (Свит, 1997).

Так же, как и генез психологии жертвы, генез зависимости достаточно сложен и до конца не изучен. Аддиктивное поведение — более общий термин. Под ним подразумевается стремление к уходу от реальности путем изменения своего психического состояния посредством приема некоторых веществ или постоянной фиксации внимания на определенных предметах или активностях (видах деятельности), что сопровождается развитием интенсивных эмоций. Процесс употребления того или иного вещества (субстанции), изменяющего психическое состояние, привязанность к предмету или участие в активности принимает такие размеры, что начинает управлять жизнью человека, делает его беспомощным, лишает воли к противодействию аддикции (Короленко, Донских, 1990).

1. Аддиктивное поведение: концепции и модели

В последние годы отмечено резкое увеличение распространенности аддиктивных расстройств, разнообразие их форм, появление новых разновидностей (Bennet, 1990; Bell, 1995; Driscoll, 1995). К традиционно известным аддикциям в форме химической зависимости (алкоголизм, наркомания, токсикомания, табакокурение) добавлены описания работоголизма, сексуальной, компьютерной аддикции, патологической склонности к азартным играм (гэмблинг), а также аддиктивное пищевое поведение и зависимость от деструктивных культов. Все эти типы поведения питает мощная сила подсознания и придает им такие качества, как непреодолимость влечения, требовательность, ненасытность, импульсивная безусловность выполнения (Sabscheen, 1985).

Аддиктивное поведение характеризуется широким спектром патологии различной степени тяжести — от поведения, граничащего с нормальным, до тяжелой психологической и биологической зависимости (Halliday, McAuliffe, 1990). Признаками этого состояния являются: неодолимая тяга к веществу; необходимость увеличения дозы (повышение толерантности); активные поиски препарата; физическая зависимость (Завьялов, 1988; Шейдер, 1998).

Основным проявлением психологической зависимости является обсессивное влечение, для которого характерны постоянные или периодические поиски вещества, постоянные мысли о нем, подъем настроения в предвкушении приема, чувство подавленности, неудовлетворенности в его отсутствии. Психическое влечение меняет социальную ориентацию больных и перестраивает их межличностные отношения (Дресвянников, 1997). Физическая зависимость проявляется повышением толерантности к веществу и непреодолимостью влечения (столь сильным, что вытесняет витальные функции, определяет эмоциональный фон больного, диктует формы поведения, устраняет критику); на фоне воздержания возникает синдром отмены (Красильников, Киселева, 1999).

Аддиктивное поведение можно рассматривать в рамках деструктивного, т. е. причиняющего вред самому человеку и обществу в целом. Совершенно очевидно, что для человека и общества не все виды аддиктивного поведения равнозначны по последствиям.

У клинически различающихся химических и поведенческих форм зависимости существуют общие патологические механизмы, позволяющие объединить их в одну группу аддиктивных расстройств (Trumble, 1996). Понимание механизмов развития аддиктивных состояний еще мало изучено. Ц. П. Короленко, Т. А. Донских (1990) выделяют основные этапы формирования аддиктивного процесса:

▪ изменение психического состояния в виде повышения настроения в момент приема вещества и фиксация в сознании этой связи;

▪ установление определенной последовательности прибегания к средствам аддикции и определенной частоты реализации аддиктивного поведения;

▪ развитие аддиктивного поведения как интегральной части личности и его доминация с изменением стиля жизни и отношений с окружающими;

▪ отсутствие удовольствия от аддиктивного поведения;

▪ разрушение психических, биологических и физиологических процессов в организме аддикта.

В развитии аддиктивного поведения играют роль средовые, конституционально-биологические, микросоциальные (семейные), половые, психологические факторы (Wursmer, 1987).

Ведущую роль в формировании аддиктивных расстройств играют определенные психологические особенности человека:

▪ снижение переносимости трудностей повседневной жизни, наряду с хорошей переносимостью кризисных ситуаций;

▪ скрытый комплекс неполноценности, сочетающийся с внешне проявляемым превосходством;

▪ внешняя социабельность, сочетающаяся со страхом перед стойкими эмоциональными контактами;

▪ стремление обвинять других;

▪ попытки уйти от ответственности в принятии решений;

▪ стереотипность, повторяемость поведения; зависимость; тревожность (Короленко, 1990; Красильников, Гирич, 1999).

Эти черты в различных сочетаниях встречаются в преморбидном периоде, что позволяет считать их фактором, предрасполагающим к развитию аддикции. Для аддиктов характерны стремление к контролю, эгоцентризм, дуализм мышления, желание произвести ложное впечатление отсутствия проблем и наличия благополучия, ригидность, задержка духовного развития. У больных данной категории с постоянством выявляются личностные аномалии, которые способствуют различным реакциям и нарушениям поведения, и, формируясь еще в преморбиде, могут расцениваться как признаки психического диатеза (Rosenbaum, 1990).

Под макросоциальными факторами, влияющими на развитие аддиктивного поведения, понимаются дезинтеграция общества и нарастание изменений в нем с невозможностью некоторых членов общества своевременно к ним адаптироваться (Ammon, 1998). Среди микросоциальных факторов, способствующих возникновению аддиктивного поведения, выделяют семейные и внесемейные взаимодействия, которые определяют индивидуальные реакции, особенности общения, систему предпочтений индивидуума. Их влияние может быть как конструктивным (поддерживает развитие, способствует продуктивному общению, развивает взаимопонимание), так и деструктивным (происходит фиксация на страхе, комплексе вины и неполноценности). Воздействие семьи на психологическое состояние ребенка проявляется уже в самом раннем периоде его жизни. Появлению аддикций способствует такой фактор, как невозможность установить четкие границы между членами семьи, что приводит к незнанию круга обязанностей, уходу от ответственности и стремлению избавиться от чувства вины аддиктивным образом. Человек в повседневной жизни стремится к психологическому комфорту в любой ситуации, но это не всегда удается, и поэтому он погружается в ту или иную аддикцию или «пагубную привычку» (John, 1991). В основе практически всех зависимостей лежит внутриличностный конфликт или противоречия, с которыми личность не может справиться, не прибегая к уходу от реальности путем изменения своего психического состояния (употребление алкоголя, наркотиков) или фиксируя свое внимание на определенных предметах или активностях (Завьялов, 1988). Поэтому «зависимая личность» представляет собой личностное нарушение (Loas et al., 1991).

Развитие теории аддиктивного поведения отражает всю историю психоаналитического мышления. В современной психодинамической психотерапии представлены три основных направления психоаналитической теории: эго-психология, берущая свое начало из классической теории психоанализа Фрейда и последующих работ таких авторов, как Якобсон и Гартманн; теория объектных отношений, возникшая из работ представителей Британской школы — Винникотта, Балинта и др.; Я-психология, принципы, которой сформулировал и разработал Хайнц Кохут, исследуя нарциссические расстройства личности (Красноперова, Красноперов).

Эго-психология представляет интрапсихический мир как мир конфликтов. Как и остальные аналитические направления, эго-психология уделяет особое внимание вопросам развития. Ранняя теория Фрейда, связанная с либидинальными зонами и фазами — оральной, анальной и генитальной, — делает акцент на оральной стадии психосексуального развития у аддиктивных пациентов (Freud, 1905; Abraham, 1908; Rado, 1926). В эго-психологии влечения (либидинальные и агрессивные) — первичны, объектные отношения возникают как вторичные. Иными словами, основной задачей, которой подчинен младенец, является разрядка напряжения, возникающего под давлением влечений. Напротив, теория объектных отношений утверждает, что влечения появляются в контексте отношений внутри диады «ребенок-мать». Британская школа теории объектных отношений утверждает, что для полного психоаналитического понимания личности необходимы и теория дефицита, и теория конфликта. Исследования М. Малер (1958) способствовали пониманию патогенеза пограничных состояний, при которых психологический дефицит становится причиной определенной модели поведения. В эту группу входят пациенты с аддиктивными формами поведения.

В Я-психологии, разработанной Кохутом (Kohut, 1977), пациент рассматривается как человек, нуждающийся в определенных реакциях со стороны других людей для поддержания самоуважения и целостности «Я». Кохут изучал пациентов, которые жаловались на депрессию, чувство пустоты, неудовлетворенность своими отношениями с окружающими. Их самооценка была крайне уязвимой к любым проявлениям неуважения. Будучи детьми, эти пациенты страдали от неспособности их родителей выполнять свои родительские функции, в частности поддерживать потребность детей в идеализации своих родителей. Акцент на родительские неудачи в попытке поддержать самоуважение ребенка, впоследствии уходящего в аддикцию, характерен для работ Эдварда Ханзяна (Khantzian, 1990, Khantzian, Mack, 1994).

По мнению Вурсмера (1987), аддиктивное поведение синонимично понятию тяжелой компульсивности, которая включена в саму сущность невротического процесса. Kubie (1954, 1978) подчеркивает, что визитной карточкой невротического процесса является его компульсивность — ненасытность, автоматичность и бесконечная повторяемость («навязчивые повторения»). Второй критерий заключается в поляризации противоположностей, разделении всех оценок по полюсам: плохое и хорошее, чистое и нечистое, любовь и ненависть — в их крайних проявлениях («критерий полярности»). Близко связан с этим и третий критерий — чувство абсолютности и глобальности большинства переживаний, требование тотальности эмоционального или когнитивного понимания себя и мира («нарциссизм»). Эти три характеристики являются основными в описании любого невротического процесса. Поэтому опираясь на связь между аддиктивным поведением и невротическим процессом, в процессе лечения зависимых пациентов можно использовать принципы терапии неврозов (Wurmser, 1982).

По одной из теорий аддиктивная личность — это гедонистический индивидуум, интересующийся только погоней за удовольствием. Но существует и иная точка зрения, утверждающая, что зависимость развивается как результат длительных невротических конфликтов, структурного дефицита, генетической предрасположенности, семейных и культурных условий, а также влияний окружающей среды (Sabsheen, 1978). У каждого человека присутствует ядро аддиктивных процессов, которое проявляется в таких мягких формах, как пристрастие к еде, табаку, сластям или кофе. По мнению Savitt (1963), решающее значение, определяющее форму зависимости, играют отношения «дитя — мать», превратности на раннем этапе формирования Эго и на этапе последующего созревания, способствующие фиксации и поддерживающие регрессию.

Выдвинутое ранними психоаналитиками предположение, что все случаи зависимости представляют регрессию на оральную стадию психосексуального развития, уступило место иной концепции, согласно которой все случаи аддиктивного поведения имеют защитную и адаптивную функцию. Сегодня многие психоаналитики считают, что главным в аддиктивном поведении является не импульс к саморазрушению, а дефицит адекватной интернализации родительских фигур и нарушение способности к самозащите (Khantzian et al., 1990).

Некоторыми психоаналитиками (Blatt et al., 1984) было проведено углубленное исследование зависимого поведения, что привело к определению ряда факторов, его вызывающих:

▪ отребность в контейнировании агрессии;

▪ страстное желание удовлетворить стремление к симбиотическим отношениям с материнской фигурой;

▪ желание ослабить депрессивное состояние.

Аддикты ведут непрестанную борьбу с чувством стыда и вины, ощущением своей никчемности с повышенной самокритичностью.

В работах Wursmer (1987) подчеркивается, что Супер-Эго становится для аддиктивной личности суровым мучителем, поэтому карающее Супер-Эго аддикта должно привлекать внимание психотерапевта не меньше, чем карающее Супер-Эго тяжелого невротического пациента. По мнению Э. Ханзяна, главная причина всех аддиктивных расстройств — это страдания, которые аддикты пытаются облегчить с помощью алкоголя, еды и т. д. и отражающие трудности в сфере саморегуляции, включающей четыре основных аспекта психологической жизни: чувства, самооценку, человеческие взаимоотношения и заботу о себе. Анализ клинической работы с аддиктивными пациентами свидетельствует о наличии у них серьезных проблем, суть которых в неспособности управлять своими аффектами, поддерживать здоровые отношения с окружающими, а также адаптивно изменять и контролировать свое поведение (Milkman, Frosch, 1973). Обширная психопатология, включающая в себя существенную дефицитарность мотивационно-аффективной сферы, неспособность заботиться о себе и контролировать свои импульсы, предопределяет возникновение аддикции (Khantzian, 1978). Аддиктивные пациенты страдают от того, что не чувствуют себя «хорошими» и поэтому не способны удовлетворить свои потребности, они мечутся между самопожертвованием и эгоцентризмом, требующая позиция быстро сменяется презрительным отвержением помощи и отказом принять свою потребность.

По мнению Кристал (1982), многие аддиктивные пациенты не способны дифференцировать свои чувства, склонны соматизировать аффект и не могут выражать свои чувства словами. Они не могут идентифицировать у себя различные эмоциональные состояния, например, отличить тревогу от депрессии, рассказать, больны ли они, устали или голодны, испытывают печаль или гнев. Версмер (1974) основой аддиктивных расстройств называет «дефект аффективной защиты». По этой же причине Wieder, Kaplan (1969) называют вещества, вызывающие зависимость, «корректорами или протезами», так как они помогают аддиктам компенсировать дефицитарность защиты от сильных эмоциональных переживаний.

Schiffer (1988) описал феномен «продления боли», согласно которому аддиктивные пациенты намеренно активно продлевают состояние дисстресса, продолжая активно употреблять вещества, вызывающие зависимость, с целью повторять оставшуюся неразрешенной боль, появившуюся на ранних стадиях развития. От чувства беспомощности в травмирующей ситуации и от неспособности контролировать переполняющие эмоции личность защищается «толстой коркой» нарциссизма — грандиозностью и самовозвеличиванием, презрением и холодностью, идеализацией и подчинением. Все это часто прикрывается поверхностной любезностью, дружелюбной уступчивостью и податливостью. Разрываясь между страхом перед унижающей внешней силой и нарциссическими потребностями, имеющими защитную природу, личность приобретает поразительную нестабильность и ненадежность (Wurmser, 1974).

Межличностные отношения слишком непредсказуемы для аддикта, они требуют больших усилий, немалых эмоциональных затрат, напряжения мыслительной деятельности и отдачи. Взаимодействие же с неодушевленными веществами, предметами и видами деятельности всегда предсказуемо, эффект достижения комфорта почти всегда гарантирован. Неодушевленными предметами легко манипулировать, поэтому растет уверенность в способности контролировать ситуацию. Страшно то, что манипулятивный стиль переносится в сферу межличностных контактов. Таким образом, во взаимодействии аддиктивной личности с миром происходит специфическая переориентация: «одушевляются» предметные отношения с аддиктивными агентами и «опредмечиваются» межличностные отношения (Леонова, Бочкарева, 1998).

Существуют и другие описания личностей, подверженных зависимостям, а также разные точки зрения на их генез, но более детальное рассмотрение этих действительно сложных и комплексных категорий уже выходит за рамки данного справочника. Остановимся теперь на некоторых наиболее разрушительных зависимостях, таких как вовлеченность в деструктивные культы, наркомания, алкоголизм, компьютерная и игровая зависимости, а также нарушение пищевого поведения.

Деструктивные культы

Чемберс и др. (1994) предлагает определение: «Культы — это группы, которые часто эксплуатируют своих членов психологически и/или финансово, как правило, делая их полностью подчиненными требованиям руководства при помощи определенных видов психологической манипуляции, популярно называемой „контроль сознания“, и через внедрение глубоко затаенной тревожной зависимости от группы и ее лидеров».

Деструктивный культ — разновидность культа, разрушительная по отношению к естественному гармоническому состоянию личности: духовному, психическому и физическому (в этом заключается внутренняя деструктивность), а также разрушительная к созидательным традициям и нормам, сложившимся социальным структурам, культуре, порядку и обществу в целом (в этом заключается внешняя деструктивность).

Понятие «деструктивный культ» включает в себя и «тоталитарную секту», но несколько шире, так как охватывает не только религиозные группы и подразумевает определенные социально-психологические и организационные характеристики отношений в любой сфере жизнедеятельности.

Оценить деструктивность культа и наличие в его деятельности психологического насилия можно по следующим общим для некоторых деструктивных религиозных организаций признакам и критериям (Волков, 1996).

1. Характер лидерства:

▪ есть ли претензии на «харизматическое» лидерство: провозглашение божественности или исключительных мудрости, могущества или духовности, требование беспрекословного согласия с властью и привилегией;

▪ характер подчинения руководству: даже если лидер производит серьезные изменения в определенной идеологии, от последователей ожидают, что они соответственно приспособят свои взгляды, демонстрируя таким образом свою верность лидеру (группе лидеров);

▪ строгая обязанность подражать лидеру;

▪ есть ли документы, удостоверяющие личность лидера (рекомендации, наличие прошлых криминальных историй);

▪ практикуется ли открытость к обратной связи, есть ли сдержки и противовесы власти лидера (лидеров).

2. Характер и структура доктрины:

▪ наличие «внутренних» доктрин (только для использования внутри культа) и для внешнего окружения (только для других, фасадные, чисто рекламные);

▪ формулируется ли в той или иной форме убеждение, что «цели оправдывают средства», и что любое действие приемлемо постольку, поскольку оно способствует достижению целей группы;

▪ индоктринация тоталитарного мировоззрения (синдром «мы/они»), приводящего к преобладанию групповых целей над индивидуальными и к одобрению (оправданию) аморального поведения при претензиях на добро;

▪ утверждение, что верования группы представляют собой абсолютную истину, и они выше мирского закона; внушение, что членство в группе дает доступ к особым силам и привилегиям.

3. Характер создания и поддержания членства в группе:

▪ активная и пассивная вербовка, включающая в себя разнообразные виды обмана, в том числе агитацию и сбор средств при скрываемых целях и без полного раскрытия использования техник контроля сознания, использование «фасадных групп» (своего рода «потемкинских деревень»);

▪ использование манипуляции, включая: создание атмосферы секретности и элитарности (элитарная ментальность), проведение ритуалов посвящения (включающих меры предосторожности), поддержание чувства исключительности, манипуляции посредством чувств страха и вины;

▪ использование техник контроля сознания: провоцирование у личности эмоциональных пиков и спадов, создание ситуации отчуждения (отделение от семьи, друзей и общества), изменение в ценностях и замещение их культом как новой «семьей», наличие фактов постепенных или резких личностных изменений, необъяснимых только самостоятельной активностью данного человека;

▪ внушение, что чувства выше мыслей (эмоции, инстинктивные ощущения, интуиция и тому подобные рассматриваются как более заслуживающие доверия, чем рациональные умозаключения), постоянное манипулирование чувствами рядовых участников со стороны лидера и других культистов;

▪ разрыв связей с прошлым (семьей, друзьями, целями, интересами), изменения в целом во временной ориентации (счастье обещается только через хорошее внешнее поведение, как оно навязывается группой);

▪ постоянная клевета на критическое мышление, характеризующая ум, рациональное мышление и умственную деятельность как нечто чуждое или пагубное для культиста;

▪ ограничение свободы выхода из культа с помощью индоктринации различных фобий (фобия на выход из культа, боязнь «внешнего» мира, боязнь сверхъестественных санкций за отступничество от культа) и психологической, а иногда и физической изоляции члена группы, желающего выйти из культа, как в самой группе, так и от иного социального окружения;

▪ внушение взгляда на мир с позиции поляризованности (культ — хороший, мир вне культа — плохой);

▪ создание прямой и скрытой зависимости (психологической, физической, финансовой) и наличие эксплуатации адептов культа его лидерами;

▪ отсутствие у адептов возможности задавать вопросы и получать на них полные и точные ответы.

Другими словами, деструктивные культы — это группы, которые систематически подрывают свободу выбора своих членов и заставляют их войти в зависимые отношения с группой или ее лидером, изолируя их от предшествующего социального окружения. Индивидуальностью манипулируют с целью беспрекословного ее подчинения правилам группы, часто к ущербу для него, его семьи и общества. Следовательно, идентифицирующими элементами культовых групп, согласно Зингер и др. (1990) являются:

1. чрезмерное усердие членов, беспрекословное подчинение группе и ее руководству;

2. внушение зависимости путем использования манипулятивныхи эксплуататорских техник убеждения и контроля;

3. тенденция к причинению вреда своим членам, их семьям и/или обществу.

Втягивание человека в секту и закрепление в ней проходит в три этапа (Осипова, 205):

▪ индоктринация;

▪ контроль сознания;

▪ консолидация выработанного поведения и невозможность выйти из секты.

Первый этап — это фаза индоктринации.

Вербовка в секту происходит без особых затруднений при наличии у человека исходного стремления к такого рода «спасению». В секте эксплуатируется неудовлетворенное желание в коллективной защите и стремление к соучастию в проявлении божественной силы (Короленко, Дмитриева, 1999). Большая часть людей попадают в секты в кризисных ситуациях. Секты реализовывают стремление человека заполнить имеющийся у него психологический дефицит и преодолеть тревогу. Экзистенциальный страх, появляющийся у человека, делает его идеальной жертвой различных тоталитарных групп, в которых он освобождается от беспокоящих его мыслей.

Индоктринация является массивным психологическим средством влияния на индивидуума или группу с целью внедрения мнения, идеи, системы взглядов, отношения к происходящим событиям и др. Наибольшее значение имеет внедрение стереотипа мышления в рамках определенной парадигмы, появляющееся под воздействием массивного психологического давления. В результате индоктринации члены секты попадают в многостороннюю зависимость от группы. Опасность динамики, имеющей место в секте, заключается в том, что психологическая манипуляция происходит незаметно и членами секты не распознается. Поэтому члены группы лишены возможности развить стратегии психологической защиты. У вновь прибывших в секту складывается впечатление о спонтанности своих эмоций, добровольности поведения.

Л. Штамм выделяет следующие фазы в насильственной индоктринации членов сект.

1. Фаза вербовки осуществляется людьми, интуитивно чувствующими потенциального члена секты. На этой фазе происходит эмоциональное дестабилизирование человека и запутывание в противоречиях.

2. Введение в учение заключается в изложении основных положений предлагаемой доктрины. Основной задачей этого этапа является психологическая привязка вербуемого человека с вовлечением его в провозглашаемую идеологию, в смысл таинства. Форма вовлечений может быть разнообразной: курсы, семинары, лекции, богослужения, изучение книг, просмотр видеокассет, во время которых «учения», излагаемые основателями секты, выдаются «порционно». Наблюдается тенденция связывать людей новыми обязанностями, не оставляя им времени для самостоятельного критического осмысления происходящего.

Индоктринация приводит к появлению у людей новой идентичности, новой личности, думающей, чувствующей в иных категориях, используется другая система ценностей. Формируется новая аддиктивная личность.

1. Увеличивающаяся связь с группой проявляется в разрыве человека с прежними «корнями». Жизнь течет в лоне группы. Происходит прерывание контактов с теми, кто отвлекает от постоянной связи с группой.

2. Альенация (отчуждение) от окружающего мира и изоляция, происходящие параллельно со все большим вхождением в жизнь секты.

3. Укрепление приверженности к учению секты, характеризующееся усилением зависимости, контроля над сознанием и чувства идентичности с сектой.

Следующий этап — контроль сознания.

Теория контроля сознания — это практическое применение хорошо обоснованных и экспериментально проверенных данных научной психологии к феномену быстрых и резких изменений поведения, мышления и чувств у людей, оказавшихся в группах (как религиозных, так и любых других) с высоким уровнем социально-психологического манипулирования и давления. Контроль сознания (или «незаконное влияние», как его иногда называют зарубежные специалисты) — это манипуляция с использованием насильственного обращения в веру (внедрения убеждения) или техники модификации поведения без информированного (осознанного) согласия того человека, к которому эту технику применяют (Волков, 2001).

Существует несколько моделей контроля сознания, применяемых сектами, ставших уже классическими, людей в сектах, и тех условий, при которых цели методик контроля сознания достигаются.

Согласно модели Маргарет Т. Сингер, существует шесть условий для контроля сознания (Singer, 1997).

1. Завоевание контроля над временем человека, особенно его (или ее) временем размышления.

2. Создание ощущения беспомощности у новичка, при одновременном обеспечении его моделями, демонстрирующими новое поведение, которое хочет выработать руководство (лидеры).

3. Манипулирование сознанием путем вознаграждений, наказаний и практических действий, чтобы подавить прежнее социальное поведение новичка. Использование измененного состояния сознания, чтобы манипулировать жизненным опытом.

4. Манипулирование наградами, наказаниями и жизненным опытом, чтобы добиться того поведения, которое требуется руководству (лидерам).

5. Создание плотно контролируемой системы, в которой тех, кто отступает от взглядов группы, заставляют чувствовать себя так, словно у них имеются врожденные отступления от нормы.

6. Содержание новичков в состоянии неведения и неспособности отдавать себе отчет в происходящем (руководство секты не может выполнять программу реформирования мышления при полной компетенции и информированном согласии личности).