Психоаналитическая гипотеза

Второе соображение — в рамках психоаналитического подхода — основывается на представлении о том, что каждый запрет означает фрустрацию. Запрещаем ли мы деятельность ребенка, или не позволяем ему получить что-то, чего он желает, или же мы не согласны с формой, которую он хочет придать своим объектным отношениям, мы всякий раз будем фрустрировать влечения его Ид. Поэтому мнеми-ческие следы запретов, жесты или слова, в которых мы их выражаем, будут наделены специфическим аффективным катексисом, чувственным тоном отказа, поражения, воспрепятствования, разрушения планов— одним словом, фрустрации. Именно этот весьма специфический аффективный заряд обеспечивает прочность следа памяти запрещающего «нет», будь это жест или слово.

Хотя оба этих соображения проливают некоторый свет на нашу проблему, психоаналитический инсайт в большей мере способствует ее по-

ильям Джемс (1890), говоря об абстракциях, утверждает: «Все, что связывается с одной вещью, то с другой, имеет тенденцию к диссоциации от того и отдруго-^{К п}Р^евР^аи1ению в абстрактное размышление разума. Это можно назвать зако-■I диссоциации вследствие изменения обстоятельств» (стр. 506).

35

ниманию. Запреты, прерывая активность ребенка, побуждают вернуться к пассивности. Это является регрессивным шагом в направлении нар-циссической организации Эго. Однако в возрасте, когда запреты становятся действенными, ребенок прогрессирует от нарциссической стадии к стадии объектных отношений. Он не допустит с легкостью, чтобы его загнали обратно в пассивность (Freud, 1937; Anna Freud, 1952), а попытается преодолеть препятствия на пути своего прогресса. Вместе с тем. мотивирующая сила его действий не ограничена исключительно биологическим стремлением к прогрессу от пассивности к активности. К этому добавляется динамический фактор, поскольку аффективный заряд переживания фрустрации вызывает агрессивный катексис из Ид, который будет инвестирован в след памяти о запрете.

Побуждаемый этими силами и пытаясь справиться с ситуацией, ребенок использует защитный механизм. В конце первого и в течение второго года жизни наиболее выраженным адаптивным средством, применяемым практически в каждой ситуации, которую необходимо преодолеть или где требуется защита, является механизм идентификации. В этом случае будет использоваться особая форма идентификации.

Еще в 1926 и 1931 годах Фрейд в работе «О женской сексуальности» обрисовал в общих чертах обращающую на себя внимание форму поведения у ребенка. Это поведение играет важную роль в усилиях ребенка овладеть как собственными способностями, так и внешним миром. Фрейд утверждает: «Легко заметить, как в каждой области психического переживания... пассивно воспринятое впечатление пробуждает у детей тенденцию к активному ответу. Они сами пытаются проделать то, что только что было совершено над ними. Это является частью их задачи по овладению внешним миром и может даже привести к тому, что они будут стремиться повторять впечатления, избегать которых из-за их неприятного содержания у них были все основания».

Анна Фрейд (1936) обнаружила, что описанное Фрейдом адаптивное поведение может использоваться — и часто используется — с целью защиты и представляет собой один из важнейших защитных механизмов. Она назвала его защитным механизмом «идентификации с агрессором».

Анна Фрейд иллюстрирует этот защитный механизм с помощью ряда случаев, часть из которых относится к эдиповой стадии, а другая часть — к более старшему возрасту. Возникающий здесь конфликт является, по сути, конфликтом между внешними объектами и Эго. Однако в результате идентификации с агрессором этот конфликт интернализируется; поэтому мы можем предположить, что во всех этих случаях начинает действовать Супер-Эго, или, по крайней мере, его непосредственные предшественники.

Пятнадцатимесячный ребенок, перенимающий от взрослого жест «нет», также делает это в результате конфликта между собственным Эго и внешним объектом. Однако на этой стадии не существует Супер-Эго; либидинозный объект является одновременно авторитетом, чей инт-

36

поеиированный образ будет трансформирован в Супер-Эго несколько нет спустя. Поэтому нам не нужно рассматривать роль Супер-Эго в нынешнем нашем обсуждении приобретения жеста «нет». Существует еше одно отличие, которое, на наш взгляд, является скорее кажущимся чем реальным. Анна Фрейд говорит об «агрессоре», а мы — о «фру-страторе». Отличие, по-моему, состоит лишь в акцентах.

Динамические силы, которые ведут к приобретению семантического «нет», представляются нам следующими. «Нет» либидинозного объекта создает у ребенка фрустрацию и вызывает неудовольствие. Вследствие этого «нет» (слово и жест) откладывается в виде следа в системе памяти Эго. В системе Ид аффективный заряд неудовольствия, отделенный от этого репрезентанта, вызывает агрессивный катексис, который посредством ассоциации привязывается теперь к следу памяти в Эго.

Когда ребенок идентифицируется с либидинозным объектом, «он переходит от пассивности переживания к активности игры» (Freud, 1920, стр. 17). Говоря словами Анны Фрейд (1936, стр. 125), «...идентификация с агрессором достигает цели благодаря активному нападению на внешний мир».

«Нет» (жест и слово) является идентификационной связью с либидинозным объектом. Вследствие агрессивного катексиса, которым было наделено «нет» в процессе многочисленных неприятных переживаний, связанных с этим следом памяти, оно становится подходящим средством для выражения агрессии. «Нет» является средством, используемым для выражения агрессии в защитном механизме идентификации с агрессором. Агрессором в данном случае является фрус-трирующий объект, которому брошено его собственное «нет»; говоря словами Фрейда (1931), «он [ребенок] действительно делает мать объектом, по отношению к которому он принимает роль активного субъекта». Мы еще вернемся к интересному аспекту смещения катексиса следа памяти от неудовольствия к агрессии.

В своем дальнейшем обсуждении этого механизма Анна Фрейд показывает, что идентификация с агрессором представляет собой предварительную фазу в развитии Супер-Эго. Это достаточно очевидно на втором году жизни, когда ребенок, который приобрел семантическое «нет», обращает это средство также против себя (Howe, 1955). Этот особый аспект интракоммуникации (Cobliner, 1955) не имеет отношения к теме нашего нынешнего исследования. Но мы мимоходом заметим, что наблюдателям детской игры хорошо знакома ролевая игра ребенка на втором году жизни, который говорит или жестами показывает «нет, нет» самому себе. Очевидно, он принял роль матери. Мы полагаем, что это самый ранний пример того, что Анна Фрейд (1952) описала следующими словами: «Ребенок... принимает роль матери... играя, таким об-разом, со своим собственным телом в «мать и ребенка»». Кроме того. ^это одновременно является предварительной фазой развития Супер-Эго, как это описано ею в работе «Эго и механизмы зашиты».

Наши наблюдения над детьми в возрасте, когда они начинают себя

37

идентифицировать, показывают, что \ чих имеется явно выраженное стремление любой ценой идентифицироваться с объектом любви. Стремление идентифицироваться стол ь велико и оно играет такую важную роль в объектных отношениях, что ребенок без разбору идентифицируется с любым поведением объекта любви, которое он способен себе присвоить. Такое впечатление, будто идентификация проходит через фазу недифференцированности. Она совершается ребенком ради самой идентификации, она используется для объектных отношений и овладения ими, для зашиты и нападения.

Возможно, неразборчивость в присвоении себе всего, чем располагает объект любви — вещей, жестов, интонаций, действий, установок и т.д., — и объясняет происхождение идентификации с агрессором¹. Если ребенок идентифицируется ради самой идентификации с чем-либо, что делается объектом любви, то он будет идентифицироваться также и с тем, что вызывает у него неудовольствие. Когда этот паттерн сложился и прошел через определенный период развития, он закрепляется, поскольку оказывается полезным во многих аспектах.