Свеча горела. Майк Гелприн 5 страница

       - Еще полтора года! Да за это время мы с женой и тещей окончательно друг другу глотки перегрызем! Или она со мной разведется, и детей с собой заберет. Поймите, нам нужна, необходима отдельная квартира прямо сейчас, потом уже будет поздно. А накопить на нее с нашими зарплатами мы и за десять лет не сможем!

       - Ничем не могу вам помочь, закон пока на его стороне. Вот когда ему будет шестьдесят, мы сможем подключить к делу наших людей. А сейчас у нас нет на это никакого права.

       - А если ваши люди тоже не смогут его уговорить? Если он и после шестидесяти будет упорствовать?

       - Ну, знаете… - инспектор в изумлении уставился на своего посетителя. – Что за странная мысль? Как такое вообще возможно?

       - А очень просто. Его баба внушит ему, что он должен жить дальше и не соглашаться ни на какие уговоры, наплетет, что сама без него жить не захочет, или еще что-нибудь… А если у него еще и здоровье улучшится, то он вообще всем вашим «разъяснителям» на дверь укажет!

       - Молодой человек, вы плохо себе представляете работу наших специалистов. Можете мне поверить – еще не было ни одного такого случая, чтобы человек, доживший до начала старости, не согласился с тем, что ему пора уйти… а, черт, давайте называть вещи своими именами! Пора умереть и дать жить другим, более молодым и здоровым.

       - Неужели никто никогда не отказывается?

       - Бывают сложные случаи, когда убеждать приходится довольно долго. Бывает, что человек не соглашается с каким-нибудь конкретным специалистом – тот ему чем-то не нравится, и он не хочет его слушать. Тогда нам приходится отправлять к нему другого сотрудника, которому будет легче найти с ним общий язык. Но, заверяю вас, это, во-первых, происходит очень редко, а во-вторых, даже самого несговорчивого удается переубедить самое большее через год. А чаще всего – через пару-тройку месяцев.

       - Для чего же тогда вообще нужно это добровольное согласие? Раз каждого человека все равно можно убедить, что жить дальше ему незачем, стоит ли устраивать всю эту возню? Разве нельзя…

       - Ну что вы, молодой человек, тогда это будет самое настоящее убийство! Вы, наверное, не знаете, вас тогда еще на свете не было, но такой закон уже пытались принять лет тридцать назад. Люди тогда взбунтовались – по всей Земле начались митинги, перестрелки, теракты… Они громили клиники, убивали специалистов по уходу из жизни. А потом появилась куча новых политиков, новых партий… Они обещали, что отменят все ограничения на продолжительность жизни, что каждый сможет жить хоть до ста лет, если здоровье позволит. Их поддерживали, за них голосовали – вы же знаете, как мы любим верить пустым обещаниям! Никому и в голову не приходило, что беспредельную жизнь эти реформаторы им, может быть, и пообещали, а вот о том, как они в таком случае будут решать остальные проблемы, никто из них даже словом не обмолвился. Потому что они и сами не знали, чем накормить детей и молодежь, если как минимум треть продуктов будет тратиться на стариков старше шестидесяти. И на какие деньги содержать этих стариков, когда они начнут болеть от старости. К счастью, тогда все это мракобесие удалось вовремя пресечь. Но от законопроекта пришлось отказаться.

       - Да, я, по-моему, что-то об этом слышал. Но, может быть, правительство тогда зря пошло на попятный? Приговорили бы всех недовольных к досрочному уходу, всем остальным бы больше досталось жизненных благ!

       - Не думаю, что это было бы лучше. Убрали бы протестующих тогда – через двадцать лет подросли бы новые недовольные, и все повторилось бы заново. Слишком уж человек не любит, когда ему что-то навязывают. И не важно, что – хоть новое блюдо, хоть предел долголетия. А вот если спокойно, без принуждения растолковать ему, что именно это блюдо или именно этот возраст для ухода из жизни – самые лучше и особенно хорошо ему подходят, он без единого сомнения на это согласится. И опять-таки, благодаря закону о добровольном согласии, мы имеем тысячи рабочих мест: инспектора, разъясняющие работники, их помощники… Понимаете меня?

       - Понимаю. Но как все-таки это неудобно! Попадаются же такие, как мой дядя – ни уговоры, ни угрозы их не берут, как будто в глухую стену бьешься!

       - Ну, как я уже сказал, здесь я вам ничем помочь не могу. Нет-нет, и не настаивайте! Существует закон, который мы все обязаны уважать.

       - Но Маркос Петрович говорил…

       - Даже то, что вас направил ко мне Маркос Петрович, в данном случае не играет никакой роли. Если бы не он, я вообще не стал бы так подробно вам все объяснять. Мой вам совет – идите домой и наберитесь терпения, через полтора года вы получите свое наследство.

       - Хорошо, Василий Васильевич, я понимаю, это не в вашей власти. Но может быть… Ведь когда-то вы тоже были уговаривающим? Не могли бы вы немного рассказать мне о своей первой работе? Просто так, в частном порядке?

       - М-да, Маркос Петрович знает, кого на консультацию отправлять… Что ж, молодой человек, с удовольствием поделюсь с вами своим опытом. В эти выходные вы свободны?

 

Музыкальная вставка

 

       Софья осторожно доставала из сумки и разворачивала хрупкие баночки и пробирки с анализами, выставляя их в ряд перед дежурящей в лаборатории медсестрой. Та делала вид, что внимательно разглядывает наклеенные на них бумажки с фамилией больного, но время от времени искоса поглядывала на притащившую их женщину. Стройная, красивая, на вид ей не больше сорока, а если бы не постоянная «замотанность» она бы еще моложе выглядела. У нее впереди еще минимум двадцать лет жизни, а она тратит время на умирающего паралитика, который все равно уйдет через год и несколько месяцев. Зачем ей это нужно? И зачем она не дает ему спокойно умереть раньше и не мучиться – неужели ей нравится чувствовать свою полную, безграничную власть над этим человеком?

       - О, Софья Теодоровна, вы здесь? – в лабораторию заглянул лечащий врач Марата, и медсестра, переставив все пробирки на блестящий, как зеркало, поднос, понесла их в соседнее сверхстерильное помещение, где их ждали подробные исследования. – Здравствуйте, очень рад вас видеть. Мы с вами можем пять минут поговорить?

       - Конечно, - Софья вышла из лаборатории вслед за врачом и позволила отвести себя в одну из пустых палат – отдельного кабинета у этого молодого и полного энтузиазма медика пока еще не было, а разговаривать с больными и их родственниками на территории своего начальства он не любил.

       - Софья Теодоровна, я хочу вам кое-что сказать по поводу предыдущих анализов, - начал врач заговорщицким шепотом. – Видите ли, я еще не совсем уверен, но, по-моему, что наш последний препарат уже накопился в его мышцах в достаточном количестве. Я думаю, что через пару инъекций он начнет их стимулировать. И если не случится никаких осложнений, ваш муж сможет двигаться. Ему останется только заново все разработать, вы понимаете…

       Некоторое время Софья молча смотрела ему в глаза, а потом отвернулась к стене и заплакала, по-детски закрывая лицо руками. Врач растерянно и оттого довольно грубо похлопал ее по плечу:

       - Ну зачем же вы..? Ну не надо… Я же вам всегда говорил, что результат будет, просто придется ждать и, возможно, очень долго… Ну не плачьте, пожалуйста, вдруг кто-нибудь войдет!

       Женщина сбросила его руку и, вытащив из кармана платок, попыталась сдержать слезы. «Надо радоваться, - говорила она себе, - мы все-таки этого добились!» Но радости не было – ждать этого момента ей действительно пришлось долго. Слишком долго.

       - Может вам это… Успокоительного чего-нибудь? – неуверенно предложил молодой медик. Софья слабо покачала головой:

       - Не надо. Так вы говорите, что полностью в этом пока не уверены?

       - Я могу ошибаться. Но вообще очень похоже, что мы на верном пути. А сегодня я еще раз все проверю – вы ведь принесли новые анализы? И могу сразу, как только закончу исследования, вам позвонить. Хотите?

       И тогда Софья, наконец, улыбнулась – не той притворной, до тонкостей отработанной перед зеркалом улыбкой, которую каждый день должен был видеть Марат, не вымученной улыбочкой, без которой коллеги и знакомые посчитали бы ее невежливой, а настоящей, искренней, какой не улыбалась с тех самых пор, когда ушли из жизни ее родители и заболел ее любимый мужчина. Этот милый мальчик, назначенный лечащим врачом Марата два года назад, этот вчерашний стажер, считавший ее мужа «крайне интересным случаем» и всегда находивший слова, способные его обнадежить, спрашивает, хочет ли она, чтобы он немедленно сообщил ей, что показывают анализы? Неужели он всерьез думает, что она может ответить: «Нет, не надо, я лучше к вам как-нибудь на днях забегу результаты узнать»?!

       Попрощавшись с Софьей, молодой медик направился было обратно в лабораторию, но по дороге его перехватила заместительница главврача:

       - Жюльен, с тобой шеф поговорить хотел, зайди к нему, пожалуйста.

       Пришлось отложить исследования на вечер и нестись в кабинет главного. Удостоить молодого сотрудника своим вниманием он мог только в одном случае – если собирался устроить ему головомойку. А с этим лучше было разобраться как можно раньше, иначе потом главврач еще сильнее рассердится.

       - Жюльен Иванович, - начал главный, как только его молодой подчиненный переступил порог кабинета, - я хочу поговорить с вами о некоторых… особенностях вашей работы с пациентами. Уже двое наших медиков заметили, что вы как-то очень неуверенно говорите с больными об их диагнозах. Особенно с безнадежными. Даже когда все уже точно известно и несколько раз проверенно, вы все равно убеждаете их, что возможна ошибка и что у них есть шанс выздороветь.

       Ну конечно же, рано или поздно это должны были заметить и донести кому следует! Жюльен старательно изобразил на лице удивление и готовность оправдываться:

       - Что вы, Яков Фернанович, я так говорю, только если действительно не уверен! Да такое и было-то всего пару раз… Коллеги преувеличивают.

       - Да? А вот мне почему-то кажется, что они даже преуменьшают и на самом деле вы скрываете от пациентов гораздо больше информации. И мне это очень не нравится. Вы – способный врач, и у вас отлично получается общаться с больными и их близкими, но если вы и дальше продолжите так себя вести, вам в конце концов запретят заниматься медициной. И это в лучшем случае, а могут и посадить. Вам это надо?

       - Яков Фернанович, вот честное слово, совершенно не понимаю, о чем вы говорите!

       - Да все вы прекрасно понимаете! – начальник Жюльена стукнул кулаком по столу, заставив молодого врача вздрогнуть. – Я вас без рентгена вижу насквозь. Молодежь вроде вас любит иногда поиграть в гуманистов и скрыть от тяжелых больных их диагнозы. Вы ведь уверены, что делаете им лучше, да?

       Жюльен попытался неопределенно пожать плечами.

       - Уверены, не отпирайтесь. А вот скажите мне, в детстве вас не учили, что врать – нехорошо? А в институте – что человек имеет право знать правду, какой бы страшной она не была? И вообще, вам самому не противно все время обманывать, придумывать что-то? В глаза своим пациентам смотреть не стыдно?

       Главврач смотрел на Жюльена с такой нескрываемой ненавистью, что молодой человек понял: изображать ничего не понимающего дурачка у него больше не выйдет. Кажется, теперь действительно лучше всего сказать правду – может быть, начальник сумеет его понять?

       - Понимаете, Яков Фернанович, - заговорил он, - я в институте изучал историю медицины. Сверх программы, дополнительно. И узнал, что в двадцатом веке, когда еще существовали разные государства, в одних странах были свои правила общения с больными, а в других – свои, совершенно иные. Где-то, как у нас сейчас, больным говорили все – даже то, что у них смертельная болезнь, от которой не существует лекарств. А где-то, наоборот, от них все очень тщательно скрывали, а настоящий диагноз сообщали только родственникам. И вы знаете, там была приведена статистика – те, кто не знал, что умирает, кто думал, что лечится от чего-то менее серьезного, иногда действительно выздоравливали! А если нет, им удавалось прожить на несколько лет дольше, чем тем, кто знал всю правду. А вот те, кто знал – те вообще жили очень недолго, даже если пытались лечиться, и не выздоравливали практически никогда. Они с самого начала, как только узнали про свою болезнь, начинали готовиться к смерти и полностью переставали бороться. А некоторые так вообще сразу же после разговора с врачами шли домой и кончали самоубийством – раз все равно скоро умирать, так чего тянуть?

       - И какие же выводы вы из этого сделали, специалист вы наш по древней истории?

       - Ну… Это же очевидно. У тех, кто не знает, чем болен, больше шансов выздороветь.

       - Вот именно. Так какого же лешего вы делаете так, чтобы больные этого не знали?! Для чего продлеваете жизнь безнадежным, когда у нас для менее тяжелых не всегда медикаментов хватает? Для чего заставляете их цепляться за эту жизнь, когда из нее можно уйти достойно?

       Жюльен молчал. Ему не раз приходилось видеть, как меняется лицо человека, у которого отнимали последнюю надежду остаться в живых. Видел, как одни пациенты, даже оставаясь внешне спокойными, внутри себя, в душе превращаются в парализованных страхом животных, не способных думать ни о чем другом, кроме оставшихся у них считанных дней или недель жизни. А другим не удается удержать этот страх в себе, и он выплескивается наружу – криком, слезами, злостью на врачей и, заодно, на весь свет в целом. А заканчивали и те, и другие одинаково: раньше или позже каждый из них соглашался на досрочный уход, понимая, что по-другому избавиться от своего страха он уже не сможет. И что бы там ни говорили другие медики, ничего достойного в этом Жюльен не видел.

       - Идите и думайте над своим поведением, - закончил свою нотацию Яков Фернанович, и Жюльен послушно выскользнул за дверь. Что ж, пока его с работы не выгнали, а значит, пора и делом заняться. Скольким еще людям он успеет подарить надежду, прежде чем его все-таки уволят? Не важно, но надо постараться, чтобы их было как можно больше. А начнет он с того самого Марата, которого и обманывать-то, в строгом смысле этого слова, не пришлось – просто чуть-чуть преувеличить возможности его организма. Остальное он, не без помощи своей жены, конечно, сделал сам: справился со сковывающей его мышцы и нервы инфекцией и начал медленно, но верно выздоравливать.

       После часа сидения в лаборатории Жюльен с удовлетворенным видом потянулся к телефону и набрал номер Софьи. Шеф может радоваться – сейчас он не будет никого обманывать, сейчас он скажет правду, которая так нужна этой женщине. Правду о том, что он не ошибся в своих прогнозах и что теперь снова начать двигаться для ее мужа – это только вопрос времени.

 

Музыкальная вставка

 

       - Дядя, послушай, я не могу больше видеть, как ты мучаешься! Я не знаю, для чего Соня скрывает от тебя правду, но в твоем возрасте вылечиться от этой болезни невозможно! Ну не было в истории медицины ни одного такого случая, не было, понимаешь? Я специально узнавал, эти улучшения – временные, дальше все будет еще хуже, причем очень скоро. Они врут тебе, они все врут – и твоя жена, и медики! Ты для врачей – подопытный кролик, им интересно, сколько ты еще протянешь, поэтому они и скрывают от тебя правду. А Соньке твоей, по-моему, просто нравится смотреть, как ты страдаешь. Может быть, она тебе за что-нибудь таким образом мстит. Неужели ты, такой сильный, такой решительный человек, пойдешь у них на поводу?!

       - Нет, юноша, это никуда не годится! Актер из вас еще более никудышный, чем, хе-хе, любящий племянник. Вам не только ваш дядюшка, вам даже самая наивная дурочка ни за что не поверит.

       - Василий Васильевич, я же все говорю, как вы учили! Что не так?

       - Все не так, молодой человек. Переигрываете вы слишком сильно. Со стороны это очень бросается в глаза, уж поверьте моему опыту. И потом, судя по тому, что вы мне рассказали про своего дядю, ему нельзя ничего плохого говорить о его жене. Этого он вообще слушать не станет, а если даже выслушает, все равно вашей речью не проникнется. Не поверит, что она может выхаживать его с каким-то злым умыслом.

       - Да уж, он во всем ей доверяет, почти что молится на нее!

       - И, между прочим, правильно делает. Ни один человек, даже самый вредный и мстительный, столько лет возиться с умирающим не будет. Так что даже не пытайтесь ее очернить – это выглядит совсем неправдоподобно.

       - Хорошо, но что же мне тогда ему сказать? Вы мне помочь обещали, а сами только критикуете!..

       - Попробуйте сыграть на другом: его жена слишком устает, ради него она полностью отказалась от собственной жизни, пусть он почувствует себя виноватым за то, что она с ним мучается.

       - Бесполезно. Он сам ей все это еще в начале болезни постоянно выговаривал. Тогда мы с ней еще не поссорились, и она мне об этом рассказывала. Но потом ей как-то удалось его убедить, что она ничем для него не жертвует и что для нее это – естественная вещь. Это уже он мне говорил, когда мы с ним в последний раз виделись. Представляете: делать близкому родственнику уколы, пачкаться в его… короче, сами понимаете, в чем, сидеть рядом с ним, пока он спит – естественно! Типа каждый человек должен именно так поступать со своими родными. А уговорить их уйти раньше срока, чтобы ни себе, ни другим не отравляли жизнь – это вроде как нехорошо.

       - Эх… И откуда такие женщины берутся?.. Ладно, к делу. Если все так, как вы мне рассказали, то с ним может сработать только одно: скажите ему, что его жена тоже чем-нибудь заболела. Тяжелым, но не смертельным. И что если она не станет отвлекаться на него и займется лечением, у нее будет шанс дожить до шестидесяти. А вот если продолжит гробить свое здоровье…

       - Гениально! Черт, и как это я сам не додумался?! Василий Васильевич, вы – чудо, вы даже не представляете, как меня выручили! Спасибо вам огромное!

       - Ну, спасибо, как говорится, на хлеб не намажешь…

       - Само собой, что я, не понимаю? Все, как мы договаривались, сразу же, как получу наследство. Не беспокойтесь, я – порядочный человек, своих слов не нарушаю!

       - Ладно уж, бегите, работайте. Только постарайтесь, чтобы ваш голос естественно звучал, не делайте такие большие глаза и руками не размахивайте. А то посмеется ваш дядюшка над этим спектаклем и пошлет вас, сами понимаете, в какое место со всей вашей заботой об его супруге.

 

Музыкальная вставка

 

       И снова кончик иглы ныряет в зажатую между двумя пальцами ампулу, шприц втягивает в себя ее содержимое, пара легких щелчков выгоняют из него прилипшие к стенкам пузырьки воздуха… Софья провела по коже пахнущей спиртом салфеткой и замахнулась рукой со шприцом – резко, от локтя, словно собиралась ударить молотком по гвоздю. Или всадить в кого-нибудь кинжал. Вот ведь ирония судьбы: и убить человека, и вколоть ему поддерживающее жизнь лекарство можно одним и тем же движением, разве что сила в это вкладываетсяразная…

       - Слушай, а почему сегодня внутримышечно? – подал голос Марат. – Медики, наконец, решили мои вены пожалеть?

       - И это тоже, - бодрым голосом отозвалась его жена, заворачивая в салфетку пустой шприц и обломки ампулы. – А вообще, Жюльен считает, что так это лекарство будет лучше усваиваться.

       - А разве через вену не всегда лучше?

       - Выходит, что не всегда. Подожди, я сейчас, - Софья сбегала в кухню, швырнула салфетку в мусорное ведро и, вернувшись, принялась аккуратно переворачивать больного обратно на спину. – Как ты теперь себя чувствуешь?

       - Как всегда, - ответил он каким-то особенно не терпеливым тоном. – А ты?

       - Я? – удивилась его вопросу Софья. – Нормально, а что?

       - Просто интересуюсь. Разве это такой уж странный вопрос?

       - Да нет, конечно. Но я-то здорова, зачем меня об этом спрашивать?

       - Да так, на всякий случай, - в голосе Марата его жене явственно послышалось сомнение. Она присела на край его постели:

       - Марат, в чем дело? Что-то не так?

       Он посмотрел ей в глаза:

       - А у тебя все «так»? Ты ничего от меня не скрываешь?

       - Да с чего ты это взял?!

       - Ты уже третий день какая-то… не такая. Слишком взвинченная, что ли. И меня чуть ли не каждую минуту спрашиваешь, не стало ли мне плохо. Как будто чего-то боишься. Объясни, что случилось?

       - Марат, даю тебе честное слово, у меня все в порядке. И у тебя тоже, Жюльен вообще считает…

       - Меня не интересует, что считает Жюльен, - вдруг повысил голос больной. – Я хочу знать, все ли хорошо у тебя. Ответь мне, пожалуйста!

       - Но я ведь тебе уже ответила, - примирительно улыбнулась ему Софья. – У меня нет никаких проблем, и я прекрасно себя чувствую.

       Марат закрыл глаза. Мог бы двигаться – отвернулся бы к стене, но такой возможности у него не было.

       - Не надо меня обманывать, - прошептал он едва слышно. – Я все знаю, Артем мне все рассказал.

       - Что рассказал, что ты знаешь?! – вспыхнула Софья. – Марат, какого черта?! С каких это пор ты обо мне узнаешь у Артема? Что он вообще может такого обо мне знать, чего я бы тебе не сказала?!

       - Да то, что у тебя предынфарктное состояние! – открывая глаза, зашипел на нее муж. – Что тебе полный покой прописали, что ты в клинику лечь отказалась!!!

       - Чего?! – Софья уставилась на него ничего не понимающими глазами. – Какое, к лешему, предынфарктное? Я у врача-то последний раз не помню, когда была! И откуда, по-твоему, Артем мог об этом узнать?!

       - А… а он мне сказал, что его жена тебя в клинике видела… - растерянно забормотал Марат, постепенно осознавая, что именно произошло сегодня утром, когда к нему прибежал запыхавшийся и страшно нервный Артем, заявивший, что им «обязательно надо поговорить, пока Соня на работе».

       - И ты… Ты ему поверил? – Софья все еще ничего не понимала. – Но это же полная чушь, я ни с ним, ни с его женой уже давно не общаюсь, и к врачу езжу только к твоему, к Жюльену. Не понимаю, для чего он все это придумал?

       - Зато я понимаю, - упавшим голосом ответил Марат. – Теперь понял.

       Софья почувствовала, что ее начинает колотить крупная дрожь. Страх перед чем-то неизбежным, непоправимым, перед чем-то, что уже нельзя изменить, навалился на нее в одно мгновение, заставив схватить лежащего перед ней мужа за плечи, рывком оторвать его от подушки и несколько раз с невероятной силой встряхнуть.

       - Что? Что ты понял?! Отвечай! – потребовала она у него еле слышным хриплым голосом, едва удерживаясь, чтобы не закричать.

       - Соня… - голова Марата опустилась на грудь, он не мог поднять ее и только усиленно скашивал в сторону глаза, чтобы хоть боковым зрением увидеть лицо своей любимой женщины. – Соня, прости меня, если сможешь. Я согласился на досрочный уход.

       - Ах ты..! – Софья выпустила его плечи, он снова откинулся на подушку и смог, наконец, посмотреть в ее потемневшие от боли глаза.

       - Я хотел, как лучше. Для тебя, - произнес он твердым, уверенным голосом. – Да и для себя тоже.

       - А если я не хочу, как лучше?! – Софья все-таки сорвалась на крик и, уже плохо соображая, что делает, замахнулась на мужа рукой. В последний момент она, правда, попыталась сдержать свой удар, но было уже слишком поздно – ей лишь удалось добиться, чтобы пощечина вышла несильной и не слишком болезненной. И от этого еще более обидной.

       А еще через полсекунды Софья сама получила такую же слабую, но все равно обжигающую лицо оплеуху.

       Потом они долго сидели рядом, то обнимаясь, то, наоборот, отстраняясь друг от друга и внимательно наблюдая за неуверенными попытками Марата пошевелить трясущимися руками или головой. И когда он, совершенно обессиленный этими первыми неловкими движениями, устало откинулся на подушку, Софья увидела, что за окном стало почти совсем светло.

 

Музыкальная вставка

 

       Донесшийся со двора шум мотора положил конец их острой нежданной радости. Ни ей, ни ему не пришлось даже убеждать себя, что, возможно, это приехали вовсе не те, о ком они подумали, а какие-нибудь совершенно случайные, посторонние люди, например, сотрудники ремонтной службы или гости кого-то из соседей: сразу же после того, как машина остановилась у них под окнами, в прихожей раздался звонок домофона.

       - Это за мной, - прошептал Марат, не открывая глаз.

       - Нет! – одними губами ответила ему Софья, но он все же услышал этот беззвучный крик и, приподнявшись на постели, попытался взять ее за руку:

       - Это они, Соня. Впусти их. Они все равно войдут, а тебе не нужны лишние проблемы.

       - Не пущу! – она не двинулась с места. Звонок в прихожей заливался все громче и громче – его уже должны были услышать соседи по этажу.

       - Они позвонят в другую квартиру, и их впустят. А выломать нашу дверь – это для них раз плюнуть.

       - Тебя я им не отдам.

       - Слишком поздно.

       - Нет! Ты скажешь им, что передумал. Скажешь, что Артем врет. Мы им все объясним, они поймут, что теперь ты можешь двигаться и больше не хочешь… Ну должен же быть какой-то выход, не могут же они забрать тебя без твоего согласия!!!

       - Соня, мое согласие у них уже есть.

       Звонки в дверь прекратились – вероятно, сотрудники службы ухода действительно попросили впустить их в подъезд кого-нибудь из других жильцов. Через несколько минут они поднимутся на лифте и начнут ломиться в квартиру. Инструменты, необходимые, чтобы отжать дверь, у них, безусловно, с собой, газовое оружие – тоже, их ведомство сталкивалось с самыми разными формами сопротивления и уже давно научилось предусматривать любые накладки. Такие как, например, передумавшие уходить пациенты или не пожелавшие отпустить их родственники. И хотя чем дальше, тем реже происходили подобные «осложнения», иногда они все-таки случались, и тогда специалистам-уговаривающим приходилось проделывать всю работу заново.

       - Они будут меня переубеждать, - без всякого выражения произнес Марат. – Будут говорить, что брать свои слова назад и идти на попятный – стыдно и недостойно настоящего мужчины. Что через два года мне будет еще труднее на это решиться. Что ты уже пережила огромный стресс и подсознательно уже смирилась с моей смертью, и поэтому не сможешь общаться со мной, как раньше. А если даже сможешь, потом тебе все равно придется через все это пройти, во второй раз…

       - Будут, - не стала отрицать Софья. – Но раз мы с тобой уже знаем эти доводы, почему мы должны с ними соглашаться?

       - Они придумают что-нибудь еще. Что-то новое, о чем я пока не могу догадаться.

       - Но ведь ты не сломаешься? – Софья смотрела на мужа умоляющим и одновременно требовательным взглядом, она и просила его остаться с ней, и приказывала сделать это. Он беспомощно опустил глаза:

       - Я уже сломался. Вчера.

       Дверь специалисты по уходу высадили с одного удара. Софья вскочила на ноги, заслоняя собой сидящего на кровати Марата, и увидела, как вслед за вбежавшей в его спальню бригадой из четырех одетых в черную форму человек, в квартиру заглядывает несколько любопытных соседских лиц. Ну конечно, большинство жильцов ее подъезда знали, как она заботилась о муже, и, наверное, даже пари заключали, когда он все-таки решится избавить ее от своей персоны.

       - Отойдите, - приказал Софье один из специалистов. – Мы сами поговорим с вашим мужем.

       - Уйдите вон! – неожиданно громким для тяжело больного человека голосом крикнул Марат. – Убирайтесь, я отказываюсь уходить из жизни! И сейчас, и в шестьдесят лет. Вон, я сказал!

       Четверо мужчин переглянулись.

       - Послушайте, Марат Евгеньевич… - заговорил один из них, сверяясь с бланком, который он держал в руках, и делая маленький шажок по направлению к кровати, но Софья продолжала стоять прямо перед ним, не двигаясь с места.

       - Вон, - повторила она вслед за Маратом. – Вы же слышали, что он сказал – мы отказываемся умирать раньше времени. Только тогда, когда это случится само собой.

       Еще двое специалистов приблизились к больному с другой стороны. Софья отступила назад, собираясь сесть рядом с Маратом, но он неожиданно схватил ее за руки и, повиснув на них почти всем своим весом, тяжело скатился с кровати на пол. Она поднатужилась и помогла ему подняться на ноги. Теперь они стояли рядом, совсем вплотную друг к другу, и стороннему наблюдателю, не знающему, кто из них только что избавился от нервно-мышечного паралича, трудно было бы сказать, кто из них на кого опирался, чтобы не упасть.

       - Вы все – свидетели! – в отчаянии крикнула Софья, обращаясь к осмелевшим соседям, незаметно прошедшим в прихожую, а оттуда и в комнату Марата. – Вы все слышали, что мы сказали! Мы отказываемся от добровольной смерти. Отказываемся, понимаете вы или нет?! Отказываемся!!!

       Далеко внизу, под окнами, терпеливо курил облокотившийся на открытую дверцу автомобиля шофер бригады по уходу. Дворник нехотя подметал устилающие землю осенние листья. На площадке возле дома во что-то увлеченно играли несколько малышей.

       - Мы отказываемся!.. – летело над городом эхо двух слившихся в единое целое голосов.