Свеча горела. Майк Гелприн 2 страница

- Как ты думаешь, - спросила она, - сможем мы тут задержаться хотя бы до завтра? Или нас сразу найдут?

- Наоборот, лучше нам здесь спрятаться на несколько дней, - ответил Олег. - Отсидимся, отдохнем, а потом поедем дальше...

- Ты уверен?

- Конечно! Здесь полно заброшенных пансионатов, пока полиция обшарит их все, пройдет куча времени!

В голосе мужчины не было той уверенности, которую он хотел ему придать, но Суфия сделала вид, что не заметила этого. Все равно ей нужно было отдохнуть, и желательно подольше...

Олег собрал все одеяла с остальных кроватей и укутал ими свою спутницу. Для себя он принес одеяло из другой комнаты и устроился на соседней кровати, сообщив Сулеймановой, что в корпусе работает водопровод и по всем комнатам валяется много разных вещей, которые могут им пригодиться. Еще через минуту корпус уже оглашался его храпом. Но Суфие это не мешало - она тоже спала, и ее не смог бы разбудить и гораздо более сильный шум.

Проснулась она глубокой ночью. В комнате сгустились сумерки, но было достаточно светло, и женщина без труда разглядела своего спящего напротив друга. Он уже не храпел, а тихо посапывал, и Суфия, любуясь этой идиллической картиной, ласково заулыбалась. Больше всего ей теперь хотелось задержаться в этом месте подольше. И не только для того, чтобы как следует отдохнуть, а еще, чтобы побыть с Олегом несколько лишних дней...

А потом ее вдруг охватила такая сильная боль, что женщине мгновенно стало ясно: им действительно придется провести в заброшенном санатории больше времени, чем они собирались. Намного больше.

 

Олег проснулся от крика Суфии, вскочил с кровати, уверенный, что за ними пришли и сейчас ему придется отбиваться от полиции, но в комнате больше никого не было, а его спутница так и лежала, укрытая четырьмя одеялами. Молодой человек подскочил к ней, все еще не до конца понимая, что происходит.

- Суфия, что..? - он увидел ее перекошенное от боли лицо и расплывающееся по матрасу кровавое пятно и, наконец, сообразил, в чем дело. Но пугаться было некогда - Сулейманова снова вскрикнула и посмотрела на него умоляющими глазами:

- Сделай что-нибудь!

- Сейчас... - Олег был уверен, что при всем желании ничем не сможет ей помочь - он даже теоретически не знал, как надо принимать роды и, тем более, что делать, если что-то пойдет не так. К счастью, все это знала уже родившая одного ребенка Суфия. Она командовала, ее друг беспрекословно выполнял ее приказы, и после четырех с лишним часов этой совместной работы в него на руках оказалась крошечная истошно орущая девочка с красным и сморщенным, как у старушки, лицом. Молодой человек смотрел на новорожденную со страхом, уверенный, что стоит ему сделать хоть одно движение, и он обязательно что-нибудь ей повредит.

- Ну чего уставился? - в очередной раз прикрикнула на него Суфия. - Положи ее мне на живот!

- Ага, - плохо понимая, что делает, Олег выполнил ее просьбу. Больше всего ему теперь хотелось завалиться в обморок.

Вместо этого он поднял стоявший на полу таз, наполненный мутно-красной водой, и понес его в коридор, стараясь не приглядываться к тому, что в нем плавало. Младенческий плач за его спиной прекратился, и когда Олег вернулся, Суфия уже кормила девочку грудью. Молодой человек аккуратно укутал их обеих одеялами, потом собрал валяющиеся на полу окровавленные обрывки покрывала и тоже выкинул их в коридор, а затем снова присел на краешек кровати, где лежала его спутница.

- Что-нибудь еще надо сделать? - спросил он. Сулейманова, до этого не сводившая глаз с ребенка, посмотрела на него и слабо улыбнулась:

- Нет, теперь нам надо просто отдохнуть... И тебе тоже...

- Да уж, не помешает, - мужчина заставил себя сделать последнее усилие - придвинул соседнюю койку вплотную к кровати роженицы и улегся на нее.

- Ты мне тоже жизнь спас, мы теперь в расчете, - прошептала Суфия, но Олег ее уже не расслышал.

 

Он проснулся, когда за окном снова было темно - день прошел, и наступила следующая ночь. Суфия и новорожденная девочка спали рядом с ним, и на их лицах застыли безмятежные улыбки.

"Ты спросила, есть ли еще в мире нормальные семьи... - думал Олег, глядя на длинные ресницы и рассыпавшиеся по подушке черные волосы своей подруги. - Теперь я точно знаю: как минимум одна такая семья есть. Мы - эта семья. У нас с тобой не было даже поцелуя, а ребенок, которого ты кормишь грудью, не родной нам обоим, но все-таки мы - семья. И именно наша семья - нормальная".

 

Он собирался сказать об этом Суфие, когда та проснется, но не успел. Через час темнота за окном стала медленно рассеиваться, и с улицы послышался шум сразу нескольких моторов, а потом ночную тишину разорвал усиленный мегафоном громовой голос:

- Это полиция! Олег Федотов и Суфия Сулейманова! Выходите с поднятыми руками и сдавайтесь! Это будет вам зачтено, как добровольная явка с повинной!!!

Олег повернулся к проснувшейся и не сводящей с него перепуганных глаз роженице. С минуту они молча смотрели друг на друга, а полицейские продолжали уговаривать их выйти к ним по собственной воле.

- Надо спрятаться, - сказал Олег. - Спустимся в подвал, запремся изнутри, они решат, что там никого нет...

Но Суфия с грустной улыбкой покачала головой:

- Нет, нельзя. Здесь полно наших следов на пыли, да еще кровь - нас найдут в два счета. Да и у них наверняка с собой собаки, они нас учуют, даже если бы не было следов... Надо сдаться, Олег.

- Ты с ума сошла? Нас посадят, а ее, - молодой человек кивнул на девочку, которая тоже проснулась и теперь недовольно сопела, - отдадут в приют! Ты этого хочешь?!

- Ее отдадут в приют, но она выживет, - с трудом выговорила молодая женщина. - А нас посадят, но у нас тоже будет шанс отсидеть и выйти. Или мы сговоримся в тюрьме с такими же, как мы, с теми, кто сидит ни за что. Может, даже сумеем сбежать... А потом встретимся - как ты хотел. Найдем мою девочку, заберем моего старшего сына - и будем семьей.

- Олег Федотов и Суфия Сулейманова! Выходите с поднятыми руками!!! - надрывался полицейский. Его голос перебивал заливистый лай и рычание - Суфия не ошиблась, у полиции были собаки.

- Сейчас мы оба ни на что не годимся, - продолжила убеждать своего спутника роженица. - А во время суда нас подлечат. Может, у нас даже получится сбежать из больницы! А если мы не выйдем, нас наверняка убьют: они же сейчас чуть что - сразу стреляют на поражение!

Олег молча встал с кровати, надел ботинки и протянул Суфие руки, чтобы помочь ей подняться. Одна из собак лаяла под их окном, и он не сомневался, что в комнату вот-вот ворвутся вооруженные люди.

Федотов сорвал с себя светло-серую рубашку, подбежал к окну, осторожно вывесил ее наружу и слегка потряс ею.

- Не стреляйте! - крикнул он срывающимся голосом. - Мы здесь! Мы сдаемся!

Девочка на руках у Суфии заплакала.

 

Чудовище среди нас

 

Приближалось время ужина, и Олег, как обычно, улегся на кровать и отвернулся к стене, чтобы не общаться с медбратьями и не видеть тех брезгливо-любопытных взглядов, которые они украдкой на него бросали. Долго ждать ему не пришлось: еду в больнице всегда приносили вовремя, и на этот раз дверной замок тоже щелкнул ровно в семь вечера. Олег закрыл глаза и негромко засопел, изображая ровное дыхание спящего человека. За его спиной послышались шаги, потом стук поставленного на тумбочку подноса, а еще через пару секунд, к огромному разочарованию притворщика, презрительное хмыканье:

- Хватит симулировать, больной Серебрянский, у спящих ресницы так не дергаются!

Олег заскрипел зубами, открыл глаза и перевернулся на спину. Этот медбрат, которого, судя по вышитой на халате надписи, звали А.Д. Лебедкин, был самым болтливым из всех сотрудников больницы, и уж если ему приспичило в очередной раз высказать своему подопечному, что он думает о нем, или о последних событиях в мире, или еще о чем-нибудь важном с его точки зрения, его все равно придется выслушать. Теоретически на него, конечно, можно было пожаловаться врачам, но Серебрянский не сомневался, что его жалобу больничное начальство проигнорирует. В самом деле, кто будет всерьез прислушиваться к просьбам "кровожадного и безжалостного чудовища"? Пусть оно скажет спасибо, что с ним вообще по-человечески обращаются, а не так, как оно того заслуживает!

- Сегодня про твой случай сразу две передачи было! - подмигнул ему медбрат. - Хочешь узнать, что там про тебя говорили?

- Нет, не хочу! - рявкнул на него Олег и снова повернулся на бок, уткнувшись носом в мягкую, как поверхность кресла или дивана, стену.

- Зря, тебе будет интересно! - Лебедкин присел на край тумбочки, сдвинув поднос с ужином на самый край. - В одной передаче медики и биологи обсуждали, можно ли тебя во всех смыслах считать человеком. Рассказать, к какому выводу они в итоге пришли?

- Не надо. Я и так это знаю, - буркнул пациент, против воли втягиваясь в разговор. - Половина эскпертов сказала, что можно, половина - что нельзя, а потом ведущий с умным видом объявил, что это просто замечательно, что у всех такие разные мнения.

Медбрат захохотал и в восторге хлопнул в ладоши:

- Точно, именно так все и было! А что было во второй передаче, можешь угадать? Там тебя разные религиозные деятели обсуждали.

- Да? Ну, там они, наверное, сперва немного поспорили, а потом пришли к полному согласию, что я - безнадежный грешник и мне уже ничем нельзя помочь, - предположил Олег. - Ну и подробно расписали, как я буду гореть в аду синим пламенем. Угадал?

- Почти дословно! - снова прыснул Лебедкин. - Не знаю, человек ты или чудище, но соображалка у тебя варит! Пока еще...

Теперь Олег промолчал - лишнее напоминание о том, что "соображалки" он вполне может скоро лишиться, вновь вернуло его в состояние полного равнодушия ко всему происходящему. Медбрат, похоже, именно этого и добивался, потому что продолжать болтовню не стал и, издевательским тоном пожелав больному приятного аппетита, вышел из палаты. Олег некоторое время продолжал лежать неподвижно, но потом все-таки сел на кровати и потянулся за небьющейся пластиковой тарелкой и ложкой. Есть ему не хотелось с того дня, как он оказался в этой больнице, но отказ от еды означал искусственное кормление через капельницу, а эта процедура привлекала его еще меньше.

Запихнув в себя ужин, Серебрянский снова вытянулся на кровати, отвернулся к стене и приготовился лежать так следующие два часа, пока в палате не погасят свет, а потом - еще час-полтора, пока ему не удастся заснуть. Это было ужасно трудно, гораздо труднее, чем если бы он занимался самой тяжелой работой, но больше в комнате с мягкими стенами делать было нечего. Разве что попробовать разломать легкую, но прочную пластмассовую мебель - но это неминуемо закончилось бы успокоительным уколом и сном, состоящим из целой серии одинаковых, повторяющихся кошмаров. Правда, те же кошмары преследовали Олега и в обычных, не вызванных лекарствами, снах, но так у него, по крайней мере, была возможность вовремя проснуться...

...Он медленно шел между двух бесконечных витрин, заваленных яркими упаковками сыров и йогуртов, рассеянно спрашивал себя, что ему больше хочется купить, так же рассеянно скользил взглядом по другим посетителям супермаркета - и вдруг все изменилось. Громкий хлопок где-то впереди, мгновенно последовавший за ним визг, покупатели, побросавшие тележки и кинувшиеся кто на пол, кто - к входу в служебное помещение магазина, а кто - за спину к другим, менее расторопным людям, не успевшим понять, что происходит, и замершим на месте. А потом второй хлопок и новый крик, тихий, сдавленный, почти сразу заглушенный пронзительным воплем нескольких людей. И Олег, бросив корзину с уже выбранными продуктами, бросается на тот слабый крик, успевает увидеть лежащую на полу молодую девушку в светлой блузке с красными разводами и другую девушку, привалившуюся спиной к витрине и закрывшую лицо руками, а потом видит парня с небольшим пистолетом, из которого тот целится в эту вторую, еще живую девушку, и, уже ничего не соображая, толкает стрелявшего в бок, наваливаясь на него всей своей тяжестью и стремясь только к одному - отпихнуть его как можно дальше от людей, не дать, не позволить ему еще кого-нибудь убить... А тот от толчка Олега летит к стене, на тумбу с весами, опрокидывает ее на пол и падает сам. И после этого почему-то не вскакивает и вообще больше не шевелится.

Серебрянский с трудом вырвался из сна в свою тесную темную палату и долго не мог восстановить дыхание. А потом еще полночи лежал неподвижно, считая минуты и часы и не зная, чего он боится больше - пролежать без сна до самого утра или заснуть и снова, во всех подробностях, пережить все случившееся с ним в супермаркете. С той минуты, как он туда вошел и до того момента, как его скрутили выскочившие из-за витрины охранники, а полная кассирша, подбежав к упавшему парню с пистолетом, наклонилась над ним и заголосила: "Убийца!" До той секунды, когда Олег понял, что этот крик относился не к ударившемуся о тумбочку виском стрелявшему психу, а к нему.

 

-...а теперь, Олег Юрьевич, посмотрите, что о вас думают специалисты по психологии, - врач открыл другой файл, и на мониторе возникло усталое вытянутое лицо женщины лет пятидесяти.

- Так называемое "героическое поведение" человеку прививают в детстве, - заговорила она в подсунутый ей под нос микрофон. - Так бывает, если родители не любят ребенка таким, какой он есть, а ставят ему условия: "Делай то-то и то-то, поступай так-то и так-то, и тогда мы будем тебя любить". В результате несчастный ребенок приучается все время делать что-то хорошее, старается стать еще лучше, чтобы заслужить родительскую любовь. А потом он переносит этот тип поведения во взрослую жизнь. Как нам удалось выяснить, покойные родители Серебрянского применяли к нему именно такое травмирующее воспитание. Поэтому я против того, чтобы считать его чудовищем - это несчастный человек с искалеченной в детстве психикой.

- Вот видите - мнение квалифицированного специалиста, - напомнил врач своему пациенту. - А теперь послушайте, что о вас думают биологи.

Щелчок мышью, и на экране появилось другое лицо - мужское, бородатое. Этот мужчина прокашлялся и принялся вещать в микрофон скучным, монотонным голосом, словно читал лекцию, а не выступал на телепередаче:

- С точки зрения эволюции, перед нами явный регресс. В первобытные времена выживали те люди, которые умели в случае опасности быстро убежать или хорошо где-нибудь спрятаться. И у них, как вы понимаете, было больше шансов завести потомство. А те, кто героически бросался на хищника или на врага из соседнего племени, понятное дело, жили недолго и родить детей тоже обычно не успевали. Так что Олега Серебрянского, разумеется, нельзя назвать нормальным человеком. Вот другие люди в том магазине бросились под витрины, побежали подальше от стреляющего. И в других подобных ситуация люди всегда так реагируют - это нормально. А Серебрянский - дикарь.

- А теперь послушайте, что о вас думают наши духовные деятели... - на мониторе открылось новое окно, и кабинет врача заполнил истеричный женский голос:

- Гордыня - самый ужасный грех, какой только можно себе представить! А идти против судьбы, идти против высших сил, спасать тех, кому предназначено умереть, и убивать тех, кто мог бы еще жить - это гордыня в высшей степени! Этот человек... нет, человеком я его не назову, это чудовище, этот монстр посмел вмешаться в судьбу других людей, вообразил, что имеет право решать, кому жить, а кому умереть! Простите, я не могу спокойно говорить об этом убийце, негодяе и грешнике, не могу!!!

Олег усиленно отводил глаза от монитора, но спрятаться от этого пронзительного, почти срывающегося на поросячий визг голоса он не мог, и еще несколько минут был вынужден слушать, какой он "ужасный грешник" и как возмутительно он себя повел во время стрельбы в супермаркете. Наконец, "специалистка по духовности" закончила свою речь, и врач закрыл видеофайл с ее выступлением.

- Ну что, теперь вы видите, что о вас думают люди? - по-прежнему мягко поинтересовался врач у Серебрянского. - Видите, как их много и как они все единодушны? Причем заметьте, это серьезные и уважаемые специалисты в разных научных областях и в религии, а не просто рядовые граждане. Хотя обычные люди по большей части тоже считают ваш поступок нечеловеческим - могу показать вам записи уличных опросов... Теперь вы понимаете, что совершили преступление?

- Я понимаю, что спас одну девушку от убийцы, - вздохнул Олег, поднимая на него глаза. Эту фразу он уже говорил - и когда его только схватила охрана супермаркета, и на допросе в полиции, и здесь, в больнице, когда психиатры на разные лады пытались добиться, чтобы он признал свою вину.

- Этот мальчик не был убийцей, - тоже тяжело вздохнул врач. - Он просто поссорился со своей девушкой. Ему было плохо, он хотел отомстить всем красивым женщинам вообще и сорвался... Вы не знаете, что творилось у него в душе - как же вы можете его осуждать? Ему было всего двадцать два года...

- Маленький мальчик, - невольно хмыкнул вполголоса Олег. Психиатр сердито поморщился:

- Да, по закону он был уже совершеннолетним! И что - от этого он перестал быть неопытным ребенком? Или, по-вашему, в двадцать один год еще можно не отвечать за свои поступки, а в двадцать два надо сразу же измениться?

- По-моему, - медленно и тихо произнес Серебрянский, - ни в каком возрасте нельзя убивать людей.

- Вот именно! А вы его убили! Не разобравшись в чем дело, почему он начал стрелять, что у него случилось... И вы нисколько в этом не раскаиваетесь, ни о чем не сожалеете!

- Жалею, - еще тише возразил Олег. - Жалею, что не сразу сообразил, что случилось, не сразу на него бросился. Может быть, я успел бы спасти и ту, первую девчонку.

- Почему вы вообще решили, что должны их спасать?

- Я не решал. Я вообще в тот момент не думал - это у меня само получилось.

- Значит, вы все-таки признаете, что действовали необдуманно, что пошли на поводу у своих диких инстинктов?

- Я действовал так, потому что я - мужчина и обязан быть защитником.

- Ох, - врач закатил глаза, - а ведь вы точно дикарь, правильно о вас ученые сказали!.. Мало вам обвинения в убийстве, вы хотите, чтобы вас еще и за сексизм судили? Что это за разделения: мужчинам - драться, а женщинам - полы мыть? Вы же цивилизованный человек!

Серебрянский дернулся было возразить, что про женщин и мытье полов он не сказал ни слова, но сдержался: спор на эту тему мог затянуться и на час, и еще дольше, а ему сейчас больше всего хотелось вернуться в свою палату и ни с кем не разговаривать.

- Ну, подумайте сами, почему вы, совершенно посторонний человек, незнакомый с теми девушками, были им что-то должны? Ведь это же глупость! - продолжал убеждать его врач. - Если бы они сказали, к примеру, что вы должны им денег - вы бы что им ответили? Правильно, послали бы подальше. Почему же, когда речь идет не о деньгах, а о защите, вы думаете иначе?

- Потому что те, кто обязан был защищать покупателей, тоже спрятались за полками! - не выдержал и огрызнулся Олег. - Потому что охранники своих обязанностей не выполнили, пропустили в магазин ненормального с пушкой!

- А что они, по вашему мнению, должны были сделать? Обыскивать всех на входе или металлоискателем просвечивать? Или, может быть, на камеры всех снимать?

- Ну что вы, доктор, - усмехнулся Серебрянский, - как можно! Это же было бы ужасным нарушением прав, свобод и чего-то там еще! Если я так отвечу, вы мне еще и призывы к тоталитаризму пришьете!

- Да вам бесполезно что-то еще "шить", - вздохнул психиатр. - Вы без причины убили человека - это по-любому требует изменения психики, хоть с призывами, хоть без. И теперь я вижу, что вам действительно это нужно, раз уж вы так и не считаете себя виноватым. Андрей! - позвал он ждавшего за дверью медбрата. - Уведи больного к себе, беседа окончена!

 

Обратно в палату Олега вел все тот же ненавистный ему Лебедкин. Серебрянский делал вид, что разговор с врачом нисколько его не напугал, и вообще изображал равнодушного ко всему человека, но когда они проходили мимо выходящего в больничный двор окна, машинально повернулся в ту сторону и посмотрел на прогуливавшихся внизу пациентов. Медбрат, проследив за его взглядом, злорадно усмехнулся:

- Скоро сам точно таким же будешь! Там почти все - бывшие дикари, которым малость подправили характер. Были злыми и страшными, на людей кидались, не уважали чужое мнение - а теперь тихие и спокойные, врачей слушаются, слова резкого никому не скажут.

Олег с небрежным видом пожал плечами и отвернулся от окна. Разглядеть лица "подправленных" со второго этажа было невозможно, но он и так знал, во что превращается человек после этой процедуры. Пустые, ничем не интересующиеся глаза, робкие, опасливые движения, никакой жизнерадостности, никакой, самой слабой инициативы... Он не помнил, как дошел до палаты - просто вдруг обнаружил, что уже находится там, а за медбратом Лебедкиным захлопывается дверь без ручки. Оставалось только плюхнуться на кровать и опять заставить себя лежать неподвижно и, хотя бы по возможности, ни о чем не думать.

- Все притворяешься? - голос Лебедкина громыхнул над самым ухом уснувшего пациента, и тот, вздрогнув, открыл глаза. - Я тебе ужин принес, не забудь поесть.

- Шел бы ты... - проворчал Олег и отвернулся к стене.

- Герой не в настроении? - ухмыльнулся медбрат, и Серебрянский снова перевернулся на спину, а потом решительно сел на кровати.

- Слушай, ты, - процедил он сквозь зубы, - скажешь еще хоть слово - получишь в торец. Мне терять больше нечего!

- Какие мы страшные! - фыркнул медбрат в своей обычной ехидной манере, а потом, совершенно неожиданно для Олега, понизил голос почти до шепота и добавил. - Завтра в семь тридцать тебя поведут на подготовку к процедуре. Будете идти мимо ординаторской у лестницы, дверь с синей табличкой. Тебе надо будет вырваться и вбежать в нее. Дальше я все сделаю сам.

Серебрянский, ничего не понимая, захлопал глазами: превращение вредного и циничного медбрата-садиста в заговорщика было столь внезапным, что он не сразу поверил его словам и некоторое время пытался понять, где в них скрывается подвох. Лебедкин, тем временем, подошел к тумбочке, поправил и без того ровно стоявший на ней поднос с ужином, а потом снова нагнулся к кровати Олега, одернув загнувшийся угол покрывала.

- Мне не сразу удалось все подготовить, - сказал он все тем же приглушенным голосом. - Но завтра все будет нормально. Главное - забеги в ординаторскую, а дальше я все устрою, и ты сбежишь.

Серебрянский так и остался сидеть с открытым ртом, переваривая услышанное. Лишь через пару минут и после того, как Лебедкин вышел, он встал с кровати и принялся медленно расхаживать по палате от одной мягкой стены к другой. Для него было загадкой, каким образом медбрат собирается устроить ему побег и для чего он вообще это делает, но пока узнать это все равно было невозможно. Можно было только решить, хочет ли Олег на свободу сам.

Молодой человек вернулся к кровати, улегся на спину и закрыл глаза. Вырваться на свободу... В тот самый мир, к тем самым людям, которые назвали его дикарем, грешником и ненормальным, которые вообще не считают его человеком... И которых он сам вряд ли когда-нибудь сможет считать людьми.

Жажда жизни и страх перед изменением психики убеждали Олега, что скрываться, находясь на свободе, но оставаясь собой, в любом случае лучше, чем присоединиться к тихим и послушным пациентам, которых он видел из окна. Воображение рисовало ему заманчивые картины поиска единомышленников и опасной, но безумно интересной подпольной деятельности, целью которой будет - вернуть мир к тому, что было раньше, сделать так, чтобы героев считали героями, а убийц - убийцами. И чтобы люди снова могли ходить по улицам и делать покупки, не опасаясь, что на них нападет очередной "несчастный ребенок, попавший в тяжелую ситуацию".

Но все эти красивые грандиозные планы перечеркивала одна мысль: у него ничего не выйдет, потому что делать что-то для этих людей он больше не хочет. А уж жить под чужим именем в вечном страхе, что его найдут и притащат обратно в клинику - не хочет тем более. Так стоит ли завтра бежать в кабинет с синей табличкой, рискуя не только собой, но и помогающим ему Лебедкиным, и, по всей видимости, еще несколькими людьми, которых Лебедкин привлек для организации побега?

 

...Впервые после трагедии в супермаркете ему не снились кошмары. Наоборот, сон был спокойным и приятным. В нем Олег шел по улицам незнакомого города, улыбался попадавшимся навстречу людям и откуда-то знал, что жизнь в этом городе совсем не такая, к какой он привык наяву. В мире, который ему снился, преступники сидели в тюрьме, а те, кто кого-нибудь спас, пользовались всеобщим уважением. Мужчина там мог ударить того, кто оскорблял женщин, женщина знала, что может положиться на мужчин. И никому бы и в голову не пришло назвать его, Серебрянского, чудовищем.

И хотя Олег понимал также, что жизнь в приснившемся ему мире тоже имела множество недостатков, трудностей и опасностей, в этом сне он почувствовал себя по-настоящему счастливым.

 

В пределах нормы

 

Рассказ участвовал в литературной дуэли со Сфинкским и победил. Рассказ противника находится здесь.

 

За четырнадцать лет до

 

Выпускной вечер на юрфаке удался на все сто. Зигмунд и его друзья...  после нескольких тостов и танцев посреди ресторана выбежали на свежий воздух отдышаться, да так и осталась на улице. Николай травил анекдоты, Петра заливисто хохотала даже над не слишком смешными, Виктор безуспешно пытался обратить всеобщее внимание на свою персону, но всем остальным было не до него... Запах свежей майской листвы пьянил сильнее, чем пронесенное тайком на факультет дешевое вино.

- Ребята! - пыталась перекричать их шутки и смех Эмма, единственный трезвый человек в их компании. - Ребята, да послушайте же вы меня! Все студенты, когда заканчивают учиться, всегда говорят, что надо и дальше дружить, все друг другу обещают сохранить отношения, а потом разбегаются и встречаются только на годовщинах выпуска! Так вот - давайте мы все-таки не будем расставаться, давайте и дальше дружить! Все согласны?

- Да согласны, куда мы друг от друга денемся? - отмахивался от нее Виктор.

- Так ведь каждого работа затянет, каждый занят будет, семью заведет!.. - голос Эммы звучал обиженно, как будто ее сокурсники уже погрузились в рабочие и семейные заботы, забыв о своей студенческой дружбе.

- Даже если так - ты же все равно нас всех будешь обзванивать и притаскивать на встречи! - подмигнул девушке Зигмунд.

- И буду! И не отстану! - с азартным видом грозилась она, а все остальные радостно улыбались.

- А я завтра уже на два собеседования иду, - похвастался Николай. - И послезавтра на одно. Нет, не спрашивайте, куда, не скажу, боюсь сглазить!

- И чего ты так торопишься, отдохнул бы как следует после учебы! - хмыкнул Виктор. - Потом-то уже такой возможности не будет! Полетели со мной на Марс, на двоих путевка дешевле выйдет!

- Какой еще Марс, нельзя упускать время, если я не устроюсь сразу, меня никуда потом не возьмут, - отмахнулся Николай. - Вот закреплюсь на работе, тогда и поеду мир смотреть!

- Трудоголик! - вынес другу "приговор" Виктор. - Когда начнешь работать, тебе уже не до мира будет, ты даже на выходные в лес выбраться не сможешь. Зигмунд, а может, ты со мной на Красную махнешь? Ты же, помнится, вообще на других планетах еще не был!

- Не, я не могу, мне денег даже на другие страны на Земле пока не хватает, - развел руками Зигмунд. Виктор со вздохом начал было агитировать на совместное путешествие кого-нибудь еще из их компании, но тут мимо них прошла другая небольшая компания студентов - два парня и девушка. Они тоже чему-то улыбались, смотрели друг на друга веселыми глазами, а потом, отойдя подальше от яркого фонаря, но не особо беспокоясь о том, что их все равно было хорошо видно, принялись страстно целоваться - все втроем.

- Тьфу! - поморщилась и демонстративно отвернулась от них Эмма. Зигмунд пожал плечами и тоже стал смотреть в другую сторону. Остальные выпускники, напротив, принялись украдкой бросать на влюбленных любопытные взгляды.

- И чего вы морщитесь? Не стыдно?! - накинулся на друзей Виктор. - Как будто в каменном веке живете, а не в двадцать втором!

- Тьфу!!! - вместо ответа снова плюнула Эмма. - Нашел, кого защищать, этих извращенцев-групповиков!

- Не показывала бы уж свою темноту и необразованность! - огрызнулся Виктор. - Психологи уже доказали, что это никакое не извращение.

- Да плевать мне, что там психологи доказали, групповуха - она и есть групповуха! - еще сильнее вспыхнула Эмма.

- Знаешь, я с тобой после такого разговаривать не хочу! - Виктор демонстративно отвернулся от девушки. Эмма вместо ответа фыркнула и развернулась в другую сторону.

- Ребята, да вы чего? Из-за этих придурков ссориться будете?! - бросилась мирить их Петра. Остальные выпускники молчали, не зная, как реагировать на такой неожиданный раскол в их всегда дружной компании. Зигмунд тихо вздохнул, сильно подозревая, что собираться все вместе, как этого хотела Эмма, они уже не будут...

 

За девять лет до

 

Ирма, как могла, пряталась за монитором, чтобы никто из ее коллег, сидящих с ней в одном кабинете, не заметил, как она вытирает глаза, делала вид, что у нее насморк, но Зигмунд прекрасно понимал: у нее случилось что-то серьезное. Некоторое время молодой человек убеждал себя, что не должен лезть не в свое дело и что если бы Ирма захотела поделиться с кем-нибудь своим горем и попросить о помощи, она сделала бы это сама, но ему удалось продержаться всего полдня. Рядом с ним страдал человек - не родственник и не близкий друг, но женщина, которой он, возможно, был в состоянии помочь. Промолчать означало оставить Ирму плакать. Предложение помощи могло бы оказаться бесполезным, но могло и снова сделать ее счастливой. Выбор был очевиден.