Юго-восточный ритуальный комплекс

Юго-восточный комплекс включал в себя грунтовые ямы 120, 108, котлованы 1-4, несколько обширных по площади перекопов (рис. 7, 12). Здесь были найдены не только ритуальное захоронение расчлененных младенцев, но и собак, а также остатки поминальной тризны.

В яме 120 обнаружены останки пяти детей, костяки двух собак[21], две амфоры, в яме 108 - несколько амфор, в котлованах - большие сбросы керамического боя средневекового времени, в перекопах – локальные скопления костей крупного рогатого скота.

В центре комплекса (в квадратах Т-18-19) находилась округлая в плане и колоколовидная в сечении яма 120 (рис. 12-13). Ее ямное пятно диаметром 1,24 м выявлено на глубине 1,94 м от поверхности. Размеры ямы: горловина- 1,26х1,29 м, сечение дна - 1,56х1,58 м, глубина 0,53 м. Верхняя ее часть не сохранилась, так как была уничтожена дренажной траншеей кладбища XIX в., которая прорезала яму с юга на север. В свою очередь яма 120 повредила античные ямы 120а и 122. Ее дно выкопано в материковом глинистом грунте с заметным наклоном к северу, не заизвестковано.

На дне ямы 120 (в юго-восточной части) расчищены лежащие на боку две разбитые круглодонные амфоры со слабо выраженным рифлением на тулове (к. о. 136, 85) (рис. 13-14.1-2). Одна из амфор - светлой глины и меньшая по размерам - была, скорее всего, византийского производства, другая[22] - красной глины изготовлена на Боспоре (рис. 14.1). При расчистке обломков первой из них обнаружен костяк щенка в возрасте 4-5 месяцев. Судя по его положению, он был втиснут через сравнительно узкое горло амфоры, головой к устью.

Амфоры были раздавлены плотным слоем каменной забутовки, состоящей из среднего и мелкого по размерам бутового камня, перемешанного с серо-желтым гумированным рыхлым грунтом мелкослоистой структуры. Толщина завала составляла 0,30-0,42 м. Он полностью перекрывал амфоры и дно ямы. В нем найдены угольки, кости крупного рогатого скота (ребра, фрагменты челюстей и трубчатых костей коровы) и отдельные детские кости (ребра, фаланги пальцев), обломки античной керамики.

На каменном завале, в желто-сером средней плотности грунте обнаружено пять детских черепов плохой сохранности, лежащих один за другим вдоль восточного борта ямы. Они были поставлены на основание, лицевой стороной на восток и северо-восток-восток (рис. 12-13). Четыре черепа находились в северо-восточной ее части, пятый - в юго-восточной. Судя по молочным зубам, они принадлежали детям, на момент смерти которых биологический возраст составлял 2-3 года, 3-4 года, 3-4 года, 4-5 лет, 5-6 лет. Вряд ли возрастной подбор жертв был в ритуале случаен, как и то, что лицевая сторона черепа одного из убитых младенцев разрушена и продавлена внутрь (ударом камня?).

В непосредственной близости от пятого черепа, немного северо-западнее, лежал на правом боку в полном анатомическом порядке скелет собаки размером с крупную лайку или небольшую овчарку. Костяк вытянут с запада на восток, ориентирован головой на запад. Передние лапы собаки сложены вместе - одна на другую (возможно, были связаны) (рис. 12). Задние ноги упирались в восточный борт ямы. Благодаря хорошей сохранности костей удалось установить, что они принадлежали старому кобелю, хвост которого не был купирован. Шкура с него при захоронении не снималась, так как in situ остались когти.

Сложно сказать, что означает совпадение числа амфор и количества найденных в яме собак. Известно, что две заупокойные собаки[23] являются отражением мистической традиции, уходящей в глубокую древность. Например, в арийских поверьях Индии именно две собаки встречают умершего. На самых ранних греческих изображениях пес Аида – Кербер был двуглавым, Ахилл в «Илиаде», погребая Патрокла, убил из своей своры двух собак (XXIII, 173)(Клейн Л. С., 1998, с. 351). Темная и страшная богиня ночных чар Геката всегда была окружена несколькими псами, кровь которых играла важную роль в хтонических мистериях в ее честь.

Ориентировка собаки в яме 120 - головой на запад и лапами на юг - должно было, вероятно, показывать символическое направление ее движения в сторону страны мертвых. Данное обстоятельство вполне соответствует образу собаки в погребально-поминальной обрядности, соединявшей мир живых и мир умерших. Именно собака, которая занимала пограничное положение между жизнью и смертью, сопровождала и охраняла души новопреставленных на пути в подземное царство, полное неожиданностей и опасностей. Отсюда понятно, почему настолько часто встречаются захоронения собак (как и лошадей, связанных с транспортировкой умерших) в сочетании с целыми и фрагментированными человеческими останками на античных и средневековых некрополях и святилищах (Собака…, 1997; Хршановский В. А., 2000, с. 246 и сл.; Молева Н. В., 2001, с. 181 и сл.).

Под костяком большой собаки обнаружены фрагменты костей руки и несколько костей (ключица, позвонки, ребра) ребенка. Хаотично разбросанные и разрозненные кости скелета ребенка (другого?)(несколько позвонков, тазовые кости, лопатки, ребра, кости рук) найдены поверх камней и между ними в центре ямы и западной ее половине (рис. 12-13).

Данное захоронение вряд ли возможно признать результатом погребального обряда «выставлений» (Сорокина Н. П., Сударев Н. И., 2001, с. 377 и сл.). Разрозненные и разбросанные кости скелета одного или нескольких младенцев при пяти черепах вполне могут предполагать ритуальный каннибализм[24].

Эксперты отметили, что черепа младенцев были отделены от позвоночного столба довольно профессионально, что предполагает большую практику подобных жертвоприношений и специальную подготовку жреческого сословия. Намеренное размозжение[25] камнем лицевой части одного из черепов тоже показательно, хотя и необъяснимо на фоне остальных целых черепов – яркого свидетельства культа отчлененной головы.

Близкая аналогия описанному выше комплексу были открыты Ю. Ю. Марти неподалеку от средневекового некрополя Тиритаки (1941, с. 32) и В. Ф. Гайдукевичем (Гайдукевич В. Ф., 1987, с. 165; Пономарев Л. Ю., 2002, с. 153)[26]. В первом случае это было ритуальное захоронение VIII-первой половины IX вв. нескольких человеческих черепов в глубокой яме в сопровождении двух черепов собак и круглого каменного жернова. Во втором – на дне разрушенной ямы выявлены человеческий череп, жернов и обломки двух раннесредневековых амфор. Человеческие и собачьи черепа верно трактовались в качестве жертвы, принесенной хтоническим божествам, ответственным за плодородие земли и всего сущего (Пономарев Л. Ю., 2002, с. 154). Жернова же выступали символическими образами земного изобилия и плодородия.

Хотелось бы, конечно, знать, что за народ осуществлял страшные обряды, связанные с ритуальным закланием и расчленением младенцев, проведенными с отменным знанием анатомии. Это были явно не христиане, но язычники, хотя и жившие в непосредственной близости от пределов великой христианской державы – Византии, но совершенно не переменившие свои первобытные обычаи.

Восточнее ямы 120 (на 4,80 м) располагалась грушевидная яма 108, заполненная светло-желтым грунтом. Верх ямы не сохранился. Ее нижняя часть, выкопанная в материковой глине, обнаружена по округлому серо-коричневому пятну сечением 1,10х1,37 м, на глубине 1,45 м от современной поверхности. Диаметр дна ямы - 1,69 м, глубина - 1,49 м. Она засыпана золистым серо-желтым грунтом средней плотности с включениями костей животных (трубчатых, ребер, челюстей, зубов крупного и мелкого рогатого скота), раковин виноградных улиток и мидий, золы, углей, печины, кусочков стекловидных пористых шлаков, фрагментов античной и средневековой керамики.

В заполнении ямы найдены раздавленные фрагменты пяти красноглиняных круглодонных амфор VIII-IX вв., из которых несколько удалось полностью склеить (к. о. 40, 44-45, 46, 43, 42, 47, 41) (рис. 14.3-8)[27].

В яме найдены профили черепицы, обломки античных амфор первых веков после Р.Х., значительное количество обломков простой гончарной (кувшинов, мисок), лепной и краснолаковой керамики. Среди других находок выделялись стенки простых гончарных сосудов с рельефным орнаментом, фрагменты железных гвоздей, граффити на стенке амфоры (п.о. 159), обломок беломраморного изделия, точильный камень из морской гальки (к. о. 17), метательное ядро из песчаника (к. о. 19), кость (лопатка) с нарезками (к. о. 13), гадательная кость[28] из трубчатой кости (к. о. 31)(рис. 15).

Следует отметить, что горловины амфор из ямы были подобны найденной верхней части амфоры в каменном «колодце», под скорченным погребением. Данный факт, возможно, позволяет предполагать одновременное или близкое время сооружения ритуальных средневековых объектов с детскими захоронениями.

Стратиграфически с ямами 120 и 108 связаны обширные котлованы 1-4, выявленные в 1990, 1992 гг. на глубине 0,30-0,60 м от поверхности. Котлован 1 и 2 расположены в квадратах СТ-18, а котлованы 3 и 4, практически полностью уничтожившие винодельню первых веков после Р.Х. Арт-1, - в квадратах ТУ-19-21. В плане они были неправильной трапециевидной или овальной формы, в сечении - корытообразной формы. Размеры котлована 1: 1,19х1,31 м; глубина 2,31; котлована 2: 2,21х4,27 м, глубина 2,54 м; котлована 3: 2,98х3,71 м, глубина 1,11 м; котлована 4: 2,27х1,21, глубина 0,29-0,76 м. Их борта сужались книзу, к округлому дну.

Они были засыпаны золистым пылеватым грунтом с черными и темно-коричневыми линзами и прослойками гумуса, бутовым камнем и щебнем. В заполнении содержалось большое количество бытовых отходов c включениями мелких и средних по размеру кусков пористого стекловидного шлака, углей, окалины и других отходов металлургического производства, ожелезненных песчаниковых конкреций, обломков печины, рыбных костей и раковин моллюсков, пережженных костей животных и птицы (некоторые со следами обработки). Изредка встречались куски кристаллического гипса, месторождение которого известно в 12 км к северо-западу от городища в районе Сююрташа, а также пластины слоистого мергеля розового и бежевого цвета.

Котлованы повредили и частично выбрали ямы античного времени, зольное заполнение рва, поэтому среди находок в засыпи котлованов больше всего содержалось фрагментов разновременной античной керамики[29].

По всей видимости, котлован 1 представлял собой большую хозяйственную яму, котлованы 2-4 - нижние части каких-то сооружений, напоминающих землянки или полуземлянки (рис. 7). Однако, плохая сохранность, отсутствие полов, печей, жаровен и т. п. не позволяют интерпретировать их в качестве жилых, хозяйственных или иных построек. Напомню, что в 1992 г. южнее этих котлованов (в квадратах ТУ-20-21) были раскопаны ямы (диаметром 3-5 м, глубиной 0,25-0,80 м), неправильной в плане и линзовидной в сечении формы. В их сильно гуммированном темно-коричневом, почти черном заполнении выявлено большое количество бутового камня, обломков керамики античного времени и VIII-IX вв., значительные скопления костей крупного рогатого скота (фрагменты черепных коробок, челюсти, ребра, трубчатые, тазовые кости). Возможно, кости были остатками пищи после тризн или общественных пиров или являлись частями тел животных, принесенных для кормления богов и предков (ср. Русанова И. П., 1998, с. 165).

* * *

Интерпретация античных и средневековых ритуальных захоронений не проста. Подрезка сухожилий, расчленение умерших, разрушение костяков - явления не редкие для погребальных памятников салтово-маяцкой культуры (Флеров В. С., 1998, с. 523 и сл.), но захоронение черепов, наводит на некоторые размышления и требует специального комментария.

Черепа людей и животных, найденные вместе или по отдельности, должны свидетельствовать о наличие определенных представлений, связанных с культом отрубленной головы, имевшим, как известно, не только хтонические, заупокойные мотивы, но и мотив земного плодородия (Иванов В., 1994, с. 127 и сл.).

Почитание черепов и отделенных от тел голов являлось в примитивных религиозных системах многих народов древним символом грядущего возрождения, преобразования природы и всего сущего, а обряд обезглавливания в некоторых культах выступал завершающим и важнейшим с ритуальной точки зрения моментом священного расчленения и был эквивалентом расчленения. Причем по многочисленным этнографическим материалам конская голова и голова быка в обрядах играли важную символическую роль, впрочем, не всегда совпадающую. Зачастую они выполняли заместительную роль. Тем более что понятие о принципиальном различии между человеком и животным, столь распространенное в современном мире, в первобытных культовых системах, устойчивых к изменениям и поэтому очень консервативных, далеко не всегда складывалось (Тайлор Э. Б., 1989, с. 235).

В любом случае голова и черепа (а также их изображения) представлялись древним как божественные вместилища «...половой возрастающей силы», в этом образе бог почитался как фаллическое мужское начало подземной растительной мощи и нового возврата из подземного мира для грядущей жизни. Отрубленные мужские головы, по мнению В. Иванова, – это зрелые плоды, несущие в себе зародыш будущего возрождения, семена, оплодотворяющие «…лоно подземной ночи». Важно отметить, что роль женщин в подобных оргиастических обрядах со скрытым фаллическим содержанием была очень велика, что проявилось во многих древних мифах, связанных с ритуальной декапитацией (Иванов В., 1994, с. 131 и сл.). Закономерно, что тайной стороной таких ритуалов стало оскопление жертв в ходе заклания на алтарях. Известным дионисийским фаллофориям предшествовала кастрация (Буркерт В., 2000, с. 441 и сл.) – ритуально узаконенный первобытный инстинкт уничтожения производящей жизненной силы мужского начала – «колоса, плодородие несущего» (Винокуров Н. И., 2002).

Очевидно, что в основе человеческих жертвоприношений, культе отрубленной головы, каннибализме в античное и средневековое время находились сходные воззрения на взаимодействия мира существующего и потустороннего.

По представлениям древних, человеческие жертвоприношения в описанных выше ритуалах, различные манипуляции и препарирование тел жертв и умерших, омофагия являлись символами искупления и новой жизни. Жертва выступала как бы видимым медиатором между живущими людьми и божеством, находившимися под землей умершими предками, которые призывались повлиять на урожайность и плодородие земли и на благополучие всего сущего, с ними связанного. Наиболее «естественными» и угодными богам были жертвы младенцев, которые в языческих религиозных системах представлялись тесно связанными с потусторонним миром и наиболее приближенными к божественным силам, так как занимали некое пограничное положение между миром живых и миром мертвых. Однако, обрядовые действия, связанные с человеческими жертвоприношениями, которые фиксируются нарративными и археологическими источниками, все же нельзя признать обычными.

Следует полагать, что человеческие жертвоприношения в цивилизованных древних сообществах могли быть вызваны только какими-то экстраординарными обстоятельствами: войнами, природными катаклизмами, неурожаями, голодовками, эпидемиями, искуплениями за тяжелые преступления и пр. Так Павел Орозий сообщает, что карфагеняне, пораженные ужасом чумы, в поисках лекарства прибегали к убийствам, они возлагали на алтари людей, чтобы приносить их в качестве искупительных жертв. Среди них были и младенцы, так как обычай требовал жертв «…здоровых и неиспорченных» (Hist. IV.6.2-5)[30].

В подобных условиях обычные компромиссы, когда вместо людей приносились в жертву согласно закону симпатической магии (подобное рождает подобное и должно заменяться подобным) животные, символические фигурки из дерева, ткани, глины, теста или воска, были невозможны, а заместительные жертвы исключались (ср.: Тайлор Э. Б., 1989, с. 81, 482; ср: Андреев Ю. В., 1998, с. 274). Правда, не следует забывать, что некоторые культы требовали регулярных человеческих жертвоприношений[31]. Устойчивость и консерватизм религиозных обычаев и привычек, желание сохранить архаические «священные» обряды предшествующих более варварских, кровожадных и расточительных времен оказывали воздействие на практику человеческих жертвоприношений, существовавшую на протяжение многих тысячелетий и сохранившуюся у отдельных народов и до наших дней.

Каннибальское безумие и человеческие жертвы вряд ли можно объяснить последствиями и пережитками голодных для людей эпох. Это явление коренилось в самой поврежденной человеческой природе, в извращенном понимании Богопочитания и благочестия, непонимании сущности смерти, в первобытном страхе перед ее неизбежным приходом, специфической попытке осмысления невидимой грани жизни и смерти, надежде и ожидании грядущего посмертного возрождения. Убийство жертв творилось во имя этой цели, а переживание смерти давало язычникам осязаемое представление о священности жизни.

Таким образом, ощущение светлой стороны религиозной жизни древних меркнет, когда едва приоткрывается ее потусторонняя, хтоническая составляющая и становится ясным всепобеждающая и великая сила христианства, поразившая основы языческого восприятия жизни. Современные попытки возрождения неоязычества возвращают человечество в преисподнюю, откуда уже не будет никакого выхода.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Андреев Ю. В., 1998. Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации. СПб.

2. Андреев Ю. В., 2002. От Евразии к Европе. Крит и Эгейский мир в эпоху бронзы и раннего железа. СПб.

3. Анохин В. А. 1986. Монетное дело Боспора. Киев.

4. Античные города Северного Причерноморья. 1984. М.

5. Антология источников по истории, культуре и религии Древней Греции, 2000. Под ред. В. И. Кузищина. СПб.

6. Астахов В. А., 1995. Центральная власть и города в позднеантичном Боспоре // Проблемы социальной истории Европы: от античности до нового времени. Брянск.

7. Беглова Е. А., 2000. Ритуальный комплекс Тенгинского могильника // Таманская старина. Вып. 3. Греки и варвары на Боспоре Киммерийском (VII-I вв. до н. э.). СПб.

8. Бобровникова Т. А., 1996. Сципион Африканский. Картины жизни Рима эпохи Пунических воин. Кн. 1. Воронеж.

9. Болотов В.В., 2001. История церкви в период до Константина Великого // Лекции по истории древней церкви // Собрание церковно-исторических трудов. Т. 3.

10.Буркерт В., 2000. Ритуал жертвоприношения, охотничьи и погребальные обряды // Жертвоприношение. Ритуал в искусстве и культуре от древности и до наших дней. М.

11.Винокуров Н. И., 1998. Археологические памятники урочища Артезиан в Крымском Приазовье. М.

12.Винокуров Н. И., 2002. Античный социум: культ вина и винограда // Боспорские исследования. Вып. II. Керчь (в печати).

13.Воеводский Л.Ф., 1874. Каннибализм в древнегреческих мифах. СПб.

14.Гайдукевич В. Ф., 1958. Илурат. Итоги археологических исследований 1948-1953 гг. // МИА. Вып. 85.

15.Гайдукевич В. Ф., 1981. Боспорские города. Л.

16.Гайдукевич В. Ф., 1987. Античные города Боспора. Мирмекий. Л.

17.Горончаровский В. А., 1987. Исследование городища и некрополя Илурата // АО 1985 г.М.

18. Емец И. А., Масленников А. А., 1991. Культовые захоронения животных на позднеантичных поселениях Европейского Боспора // Реконструкция древних верований. СПб.

19.Зеест И. Б., 1960. Керамическая тара Боспора // МИА. Вып. 83.

20.Иванов В., 1994. Дионис и прадионисийство. СПб.

21.Клейн Л. С., 1998. Анатомия «Илиады». СПб.

22.Козак А.Д. Человеческие жертвоприношения в зольнике раннескифского времени Бельского городища (в печати).

23.Косарев М. Ф., 2000. Приобщение к внеземным сферам в сибирском язычестве (по жертвенным ритуалам и погребальным обрядам) // Жертвоприношение. Ритуал в искусстве и культуре от древности и до наших дней. М.

24.Масленников А. А., Бужилова А. П., 1999. «Ифигения на Меотиде» (материалы к обсуждению существования ритуальной декапитации в античном Приазовье // Древности Боспора. № 2.

25.Марти Ю. Ю., 1941. Разведочные раскопки вне городских стен Тиритаки // МИА. №4.

26.Медникова М. Б., 2001. Трепанации у древних народов Евразии. М.

27. Молева Н. В., 2001. Статус собаки в сакральном мировоззрении древних греков (по памятникам вазописи) // Из истории античного общества. Вып. 7. Нижний Новогород.

28.Молева Н. В., 2002. Очерки сакральной жизни Боспора. Нижний Новогород.

29.Мыц В. Л., Лысенко А. В., 2001. Позднеантичное святилище Таракташ в Крыму // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образования государства // Материалы межд. науч. конференции. Ч. 2. СПб.

30. Пономарев Л. Ю., 2002. Салтово-маяцкие погребальные памятники Керченского полуострова // Боспорские исследователи. Вып. II. Симферополь.

31.Русанова И. П., 1998. Культовые зольники скифского времени // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Вып. VI. Симферополь.

32.Русяэва М. В, 1997. Iнтерпретацiя зображень на золотiй пластинi з Сахновки // Археологiя. Київ.

33.Савостина Е. Л., 1992. Многоярусные стелы Боспора: семантика и структура // Археология и искусство Боспора // Сообщения ГМИИ им. А. С. Пушкина. Вып. 10.

34.Собака на грани миров. 1997. СПб.

35.Сорокина Н. П., Сударев Н. И., 2001. К вопросу о некоторых варварских погребениях Боспора // Древности Боспора. № 4. М.

36.Сорокина Н. П., Сударев Н. И., 2001а. Предметы, связанные с культами и магией, из погребений кепского некрополя VI-II вв. до н. э. // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образования государства // Материалы Межд. науч. конференции. Ч. 1. СПб.

37.Тайлор Э. Б., 1989. Первобытная культура. М.

38.Тульпе И. А., Хршановский В. А., 2001. Эллинистический ритуальный комплекс на некрополе Китея // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образования государства // Материалы Межд. науч. конференции. Ч. 1. СПб.

39.Флёров В. С., 1998. Разрушенные скелеты на могильнике Клин-Яр III на Северном Кавказе // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Вып. VI. Симферополь.

40. Фролова Н. А., 1997. Монетное дело Боспора. М.

41.Фролова Н. А., Савостина Е. А., 1998. Находки под стенами боспорской усадьбы: клад или строительная жертва // РА.

42.Фрэзер Дж., 1986. Золотая ветвь. М.

43.Штаерман Е. М., 1985. От религии общины к мировой религии // Культура Древнего Рима. Т. I. М.

44.Хршановский В. А., 2000. Жертвоприношение в погребально-поминальной обрядности Европейского Боспора II в. до н. э. – IV в. н. э. (по материалам археологических раскопок некрополей Илурата и Китея // Жертвоприношение. Ритуал в искусстве и культуре от древности и до наших дней. М.

45.Энциклопедия «Исчезнувшие цивилизации». 1997. «Удивительные Эгейские царства». Пер. с англ. М.

46.Эрлих В. Р., 2001. Святилища в меотской культуре Закубанья скифского времени (к постановке проблемы) // Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образования государства // Материалы Межд. науч. конференции. Ч. 2. СПб.

47.Янковский А. И., 1998. Раннегреческая тирания и возникновение трагедии // Античный мир. Проблемы истории и культуры. СПб.

48.Frontisi-Ducroux F., 1997. Dioniso e il suo culto // I Greci. Storia, cultura, arte società // 2. Una storia greca. II. Definizione. XL. Torino.

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ

Рис. 1-2. Терзания людей и животных по сюжетам вазописи.

Рис. 3. Вид с запада на южный участок с ритуальной кремацией в яме 252.

Рис. 4. План и разрезы ямы 252.

Рис. 5. Находки из ямы 252.

Рис. 6. Поземный алтарь для возлияний.

Рис. 7. Условный план-схема южного участка раскопа I с античными и средневековыми ритуальными захоронениями.

Рис. 8. Панорамы северо-западного комплекса.

Рис. 9-10. Захоронение в «колодце».

Рис. 11. Средневековый жертвенник.

Рис. 12-15. План, панорамы и находки из юго-восточного комплекса.

РЕЗЮМЕ

Как показывают археологические материалы с территории Крымского Приазовья, местному населению были совершенно не чужды религиозные воззрения и обряды, связанные с кровавыми жертвоприношениями не только животных, но и людей. Объяснение этих ритуалов можно найти в многочисленных сюжетах мифов, связанных с почитанием божеств хтонического круга. Недаром во многих из них описываются сцены с отчленением головы, терзанием тела и ритуальным каннибализмом.

Не случайным в этой связи представляется захоронение ритуально отчлененной головы мальчика 10-12 лет, открытое на окраинной прибрежной части поселения Бакланья скала около двух крупных виноделен. Подобные находки известны в усадьбе около Мирмекия и в Илурате.

В 2000 г. на городище Артезиан было открыто совершенно иное, но не менее загадочное ритуальное захоронение II в. после Р.Х., содержащее остатки совместной кремации не менее 7-ми человек (детей и взрослых) и 18 домашних и диких животных. Такая кремация, остатки которой были закопаны почти в центре городища, неподалеку от проездных ворот, не может быть признана обычным захоронением. Фактически, это массовая гекатомба, вызванная каким-то необычным событием. Следует отметить, что в непосредственной близости с кремацией располагалось святилище, связанное с почитанием хтонических божеств.

Не менее интересные и сложные для понимания ритуальные комплексы открыты на городища Артезиан, но совершенно иной средневековой эпохи, когда здесь в период VIII-X вв. находилось поселение салтово-маяцкой культуры.

Всего раскопано три ритуальных комплекса, для которых характерны захоронения расчлененных детей и подростков, целых и частей туш быков и собак, присутствие остатков тризн, сопровождающей пищи и напитков, жерновов, каменных корыт и других ритуальных атрибутов. Обрядовый смысл таких объектов далеко еще не ясен. Возможно, это был единый средневековый комплекс с выраженной хтонической символикой.

Вероятно, в основе человеческих жертвоприношений в античное и средневековое время находились сходные представления. По представлениям древних, человеческие жертвоприношение являлись символами искупления и новой жизни. Жертва выступала как бы видимым медиатором между живущими людьми и божеством, находившимися под землей умершими предками, которые призывались повлиять на урожайность и плодородие земли и на благополучие всего сущего, с нею связанного. Однако, такие обрядовые действия, которые фиксируются нарративными и археологическими источниками, нельзя признать обычными.

Следует полагать, что человеческие жертвоприношения в цивилизованных древних сообществах могли быть вызваны только какими-то экстраординарными обстоятельствами: войнами, неурожаями, голодовками, эпидемиями, искуплениями за тяжелые преступления и пр. В этих условиях обычные компромиссы, когда вместо людей приносились в жертву согласно закону симпатической магии (подобное рождает подобное и должно заменяться подобным) животные, символические фигурки из дерева, ткани, глины, теста или воска, были невозможны, а заместительные жертвы исключались. Устойчивость и консерватизм религиозных обычаев и привычек, желание сохранить «священные» обряды предшествующих более варварских, кровожадных и расточительных времен оказывали воздействие на практику человеческих жертвоприношений, существовавшую на протяжение многих тысячелетий и сохранившуюся у отдельных народов и до наших дней.

Каннибальское безумие и человеческие жертвы вряд ли можно объяснить последствиями и пережитками голодных для людей эпох. Это явление коренилось в самой поврежденной человеческой природе, в извращенном понимании богопочитания и благочестия, непонимании сущности смерти, в первобытном страхе перед ее неизбежным приходом, специфической попытке осмысления невидимой грани жизни и смерти, надежде и ожидании грядущего посмертного возрождения. Убийство жертв творилось во имя этой цели, а переживание смерти давало язычникам осязаемое представление о священности жизни.

Таким образом, ощущение «светлой» стороны религиозной жизни древних меркнет, когда едва приоткрывается ее потусторонняя, хтоническая составляющая и становится ясным всепобеждающая и великая сила христианства, поразившая основы языческого восприятия жизни. Современные попытки возрождения неоязычества демонизируют религиозные устремления человечества, направляют его духовные поиски в сторону преисподней.

[1] Впрочем, причины каннибализма могли быть не только религиозными. Например, Валерий Максим сообщает о том, что осажденные римлянами защитники испанской крепости Калагуры, скорее всего, доведенные до последней нужды, убивали и ели своих детей и жен (Val. Max. VII.6).

[2] В месяце афродизионе (конец сентября - октябрь) в этом храме совершали жертвоприношение человека. Эфебы гнали его, заставляя трижды обежать вокруг алтаря, а затем жрец ударом копья в рот убивал его, после чего труп сжигали. Этот обычай был оставлен в эллинистическое время. Точно таким же ударом Диомед умертвил клятвопреступника Пандара в IV книге «Илиады»(Клейн Л. С., 1998, с. 320 и сл.).

[3] Фарамака изгоняли из города с целью очистить город от скверны - изгоняли, как козла отпущения у евреев. Сначала фармаку давали поесть сушеных фиг (смокв), сыра и хлеба, затем толпа гнала его по городу, избивая фиговыми розгами (очищенными ветвями смоковницы). Пригнав на определенное место, отпускали ему 7 ударов по гениталиям, а затем убивали камнями. В Абдерах (ионийская колония в Африке) фармака выводили из городских ворот, обводили вокруг городских стен, а затем царь и народ забрасывали его камнями, гоня прочь от города. Все это происходило 6 таргелиона (т. е. в начале мая), в канун праздника Аполлона (Клейн Л. С., 1998, с. 321 и сл.). В Афинах избирали двух фармаков - мужчину и женщину, выводили их, увешанных фиговьми ветвями (венок на шее), из городских ворот, перед которыми и начинался очистительный обход, или, точнее, обгон. В данном случае все завершалось, видимо, изгнанием. Фармака называли здесь и словом «катарма» - очистки, отбросы, нечисть. Само слово «фармак» до нас дошло лишь в значении «колдун» и в качестве ругательства. Более ранний его смысл неясен. Родственное слово «фармакон» означает: зелье, снадобье, средство, краска, лекарство, отрава и как-то связано с травой, растениями. В мифах и на древних изображениях это трава, которой бьют как священным оружием. О происхождении этого обрядового битья и умерщвления фармаков есть несколько гипотез. Его трактуют как изгнание злого духа ради урожая, или как усиление производительных сил духа растительности, или как заместительное жертвоприношение и т.п. (Клейн Л. С., 1998, с. 321 и сл.).

[4] Когда аргосцы не приняли поначалу Диониса, то он наслал им проклятие и ахеянки обезумели и принялись резать ножами и мечами своих же младенцев (Non., XLVII, 580-590). Детские трупы - заменили начатки юности - пряди волос, которые срезали и приносили в жертву - потоку Астерию.

[5] Подобное предположение вполне подходит для захоронения в грунтовой могиле, открытой между двумя храмами в позднеантичном боспорском святилище Таракташ, открытого в Судакской долине (Мыц В. Л., Лысенко А. В., 2001, с. 100). Кости умершего некомплектны, фрагментированы и перемешаны. Сверху могилы находился очаг с обугленными костями овцы.

[6] Скорее всего, эти отверстия в черепах не были естественными, а появились в результате специальных посмертных или прижизненных трепанаций. Данный религиозный обряд, возможно, связан с военной магией.

[7] К сожалению, в статье не указана ориентировка лицевой части черепа.

[8] Определение человеческих останков проведено врачом-судмедэкспертом Д. Б. Пономаревым (г. Керчь), а костей животных – сотрудником Санкт-Петербургского Государственного университета А. С. Крыловой.

[9] В заполнении ямы встречены фрагменты керамики, среди них доминировали амфорные стенки, из профильных частей отмечу ручки амфор первого века до Р.Х. – II в. после Р.Х., венчик красноглиняной плоскодонной амфоры с профилированными круглыми ручками с бежевым аногобом на поверхности, венчик коричневоглиняной широкогорлой амфоры типа 83, по И. Б. Зеест (1960), ножку амфоры светлой глины с узким горлом переходного типа от «В» к «С», несколько венчиков кувшинов красной глины см острым гребнем и уплощенной профилированной ручкой, крупную бусину из голубоватого стекла (к. о. 166), головку от терракотовой статуэтки красно-коричневой глины (к. о. 156), дипинти на стенке амфоры (к. о. 165) (рис. 5), медная пантикапейская монета II в. до Р.Х. (Анохин В. А. 1986, табл. 6, № 175) (к. о. 7/200). В золистом слое выше ямы обнаружены боспорские медные монеты (Пантикапей, II в. до Р.Х.) (Анохин В. А. 1986, табл. 6, № 176) и Римиталка 131-154 гг. (Фролова Н. А., 1997, II, с. 208, табл. XVII, 2-20) (к. о. 6/2000, 2/2000 г.).

[10] На конференции «Боспорский феномен: погребальные памятники и святилища», проводимой в 2002 г. в Санкт-Петербурге, Ю. П. Зайцев и Н. И. Сударев предположили, что кремация людей могла быть вторичной и являться каким-то этапом особой погребальной церемонии, связанной с посмертными манипуляциями с человеческими останками. В этом случае, топлива могло потребоваться значительно меньше. Кроме того, неизвестно, как кремировали животных – целиком или отдельные части их туш. Данную версию можно принимать во внимание, но отсутствие аналогий артезианскому комплексу не позволяет считать ее единственной и правильной.

^[11] Согласно сюжетам дионисийских мифов, переданных Нонном Панополитанским, в результате битвы Ликурга со священнобезумной девой - бассаридой Амвросией (олицетворявшей извечную борьбу женского и мужского начал) на Арабийские земли, Нису обрушились страшное землетрясение, ураганы и тайфуны. Природные катаклизмы так подействовали на нисийских женщин, что они вдруг обезумели и начали умерщвлять своих младенцев, стали резать их тела ножами на части (Non., XXI, 39-150). Возможно, миф вполне отчетливо передает реакцию древних на экстраординарные события: попыткой умилостивить разгневанных богов через жертвоприношение младенцев. Причем как боги «терзали» бедствиями окружающее людей жизненное пространство, так и терзались-расчленялись младенцы. Подобное изгоняли подобным. Так проявлялся закон симпатической магии.

[12] Первоначально, этот алтарь был ошибочно принят за «пяточный камень» опорного столба несохранившихся ворот калитки.

[13] Здесь же были найдены обломки терракотовых фигурок великой богини плодородия с присущими ей атрибутами.

[14] На городище три зольника располагались на востоке, а только один – на западе (Винокуров Н. И., 1998, с. 31). Западный зольник в силу своего расположения вполне мог ассоциироваться с потусторонним миром, страной мертвых.

[15] Прямые аналогии этому обряду мне неизвестны. Но следует отметить сообщение Павла Орозия в «Истории против язычников» (V.17) о неведомом способе убийства, который однажды римляне применили в завершающей битве против кимвров, отчаянно сражавшихся в лагере из поставленных кругом телег. Римские солдаты во время штурма импровизированного укрепления отсекали противникам макушки голов с волосами, обезображивая их отвратительными ранами. Устрашенные кимвры (среди которых было много женщин и детей) обратили оружие, предназначенное для врагов, против себя, убивая друг друга мечами или заканчивали жизнь самоубийством.

Неадекватная (даже для древних) реакция кимвров на римский(?) способ убийства может свидетельствовать только об одном: варварам было страшнее потерять часть головы с волосами, чем погибнуть. Следовательно, по их представлениям, в голове и волосах находилось нечто более дорогое, чем сама жизнь. Римляне от пленных или каким-либо иным образом узнали об уязвимом месте кимвров и частичной декапитацией отдельных бойцов совершенно деморализовали всех защитников лагеря. Как видно, священный культ головы-волос-скальпов, столь популярный у многих народов, для кимвров оказался фатальным. Впрочем, Плутарх, подробно описавший сражение, об этом «неведомом» виде декапитации ничего не сообщил (Plut. Mar. 27).

Как показывают этнографические параллели, потеря головы или волос, полная или даже частичная, для древних представлялась крайне опасной. В этих частях тела концентрировалась не просто жизненная сила человека, но духовная основа его сущности – необходимая составляющая последующего возрождения умершего. Их утрата становилась неодолимым препятствием для попадания умершего в загробное царство и означала потерю его земного статуса (ср. Фрэзер Дж., 1986, с. 224 и сл., 635 и сл.; Медникова М. Б., 2001, с. 176 и сл.).

[16] К этому же периоду относятся найденные на дне двух хозяйственных ям останки взрослого человека, разрубленного надвое мощным ударом. Линия рассечения шла по косой от правого плеча до поясничного отдела позвоночника. В ямы кости погибшего попали еще до разложения мягких тканей, так как сохранили первоначальный порядок. По-видимому, человеческие останки были сброшены в ямы во время очистки территории городища после вражеского штурма. Антропологический анализ костей сделан не был.

[17] Так, в зольнике Зенонового Херсонеса – небольшого прибрежного городка, расположенного сравнительно неподалеку от городища Артезиан были найдены, как мне любезно сообщил А. А. Масленников, два целых скелета человека.

[18] В настоящий момент этот материал, довольно обширный, требует специального обобщения и осмысления широким кругом заинтересованных специалистов.

[19] Определение костей животных провела известный палеозоолог сотрудник ИА РАН Е. Е. Антипина.

[20] Среди находок в заполнении преобладали фрагменты амфор, простой гончарной, лепной и краснолаковой керамики античного времени. Из средневековых сосудов встречались стенки и профильные части плоскодонных кувшинов с высоким горлом и плоской ручкой, гончарных горшков со «струйчатым» орнаментом, ойнохой коричнево-серой глины VIII-IX.

[21] Определение костей животных их ямы 120 провел сотрудник Нимфейской археологической экспедиции Государственного Эрмитажа А. К. Каспаров.

Находки захоронений животных, в частности собак - не редкость на Боспоре, но их интерпретация затруднена (см. ср. Горончаровский В. А., 1987, с. 320; Емец И. А., Масленников А. А., 1991, с. 112 и сл.; Астахов В. А., 1995, с. 5-6; Фролова Н. А., Савостина Е. А., 1998, с. 140 и сл.).

[22] На тулове большой амфоры имелась внушительная по размерам вмятина, нанесенная по свежей глине каким-то тупым предметом. Вряд ли амфора была повреждена сразу после формовки, во время сушки. Столь заметный дефект сосуда был бы наверняка устранен перед обжигом. Можно думать, что повреждение амфоры произошло в момент постановки ее в печь или непосредственно в печи. В результате, несмотря на качественный обжиг, она не могла использоваться для хранения жидкостей, так как на внутренней стороне деформированного борта образовались мелкие сквозные трещинки, радиально отходящие от середины вмятины.

[23] Справедливости ради, следует отметит, что встречались довольно часто другие количественные сочетания. Чаще всего находят одиночные захоронения собак – на некрополях и городищах, в хозяйственных ямах и во дворах, под стенами построек. К примеру, в восточном углу одного из помещений илуратских домов, погибших во второй половине III в. н. э. обнаружено ритуальное захоронение собаки совершенное в промежутке между вымостками пола (Гайдукевич В. Ф, 1958, с. 92). Подобный обычай зафиксирован в мавзолее Неаполя Скифского, где А. Н. Карасев в 1948 г. открыл костяк собаки в заполнении дверного проема погребального сооружения. В одной из ям на городище Артезиан, под круглой хозяйственно-жилым комплексом рубежа Х. э. обнаружен неполный скелет взрослой собаки, поверх которого находились кости и часть черепа овцы (по-видимому, строительная жертва). На некрополе городища также встречались одиночные погребения собак. Две взрослые собаки-самца, захороненные в яме вместе с щенком, ориентированные головой на север, были открыты под северной стеной одной из боспорских усадеб на Азиатском Боспоре (Фролова Н. А., Савостина Е. А., 1998, с. 140 и сл.). Полагают, что жертвоприношения собак и их захоронения в землю необходимо связывать с актом творения нового дома, охранительной функцией и т. п. Принесение собаки в жертву служило в целях обеспечения безопасности.

[24] Как известно, каннибализм на определенной стадии развития многих древних народов являлся необходимым условием обычной социальной жизни, особенно во враждебном окружении, так как вкушение человеческой плоти (пленных) воспринималось в качестве сакрального восполнения утраченной жизненной энергии, приобретение мощной, преобразующей силы, сконцентрированной в теле съеденного человека, особенно в отдельных его органах – сердце, печени, гениталиях, голове. Съесть захваченного на поле боя противника, лишить его головы, вместилища возрождающей силы, означало получить его могущество и боевые качества. Кроме того, если в боевых действиях погибали соплеменники, то следовало умиротворить их духов, так как духи умерших насильственной смертью были очень сильны и могли приносить вред живущим родственникам. Сильные духи требовали соответствующих жертв. Человеческие кровавые жертвы и поминальный каннибализм были реальным действием по умиротворению и кормлению духов убитых людей.

Каннибализм в древности во время боевых действий мог использоваться в качестве меры психологического устрашения противника. Об этом сообщал в «Стратегемах» Полиэн (II. 8). Клеарх во время войны с фракийцами на Геллеспонте в 402-401 гг. до н. э., желая избежать невыгодный для него мир, продемонстрировал на кухне перед послами варваров трупы разрубленных фракийцев, разделенных и приготовленных поварами как бы для обеда. Пораженные увиденной картиной послы на заключение мира не пошли.

[25] Согласно недавно проведенному исследованию М. Б. Медниковой (2001) разрушение черепа, вместилища «могущественного духа, способного отомстить досадившему лицу», - не такое редкое явление в обрядовой погребальной культуре древних.

[26] На участке Х были найдены человеческие останки: череп и сильно истлевший скелет, найденные на дне позднеантичных хозяйственных ям, выкопанных рядом друг с другом. Также человеческие останки в виде разрозненных костей встречены в заполнении рыбозаслочной ванны 5, а кости ребенка открыты в ваннах на участке V-VI (МИА, №4, с. 46). Эти останки В. Ф. Гайдукевич связывал с событиями конца III-IV вв., которые явились причиной гибели части жителей (Гайдукевич В. Ф., 1952, с. 52).

[27] Две подобные амфоры найдены в Мирмекии в составе ритуального комплекса VIII-IX вв. н. э. с захоронением черепа мужчины в сопровождении жернова(!), открытого на глубине 0,60 м от современной поверхности (Гайдукевич В. Ф., 1987, с. 165).

[28] Обычно в отчетах и публикациях подобные изделия описываются как напильники или орудия для обработки кожи.

[29] К средневековому времени относились профильные обломки высокогорлых гончарных кувшинов красно-коричневой глины с вытянутым туловом и плоским дном, фрагменты горшков, украшенных «струйчатым» орнаментом, типичных для «салтовских» памятников второй половины VIII - начала IX вв., отдельные фрагменты стенок стеклянных сосудов (См. Отчет ААЭ, 1998 г., рис. 255-264). Кроме этих находок отмечу найденное в котловане 1 метательное ядро из песчаника (к. о. 126); в котловане 2 обнаружены небольшая железная крица подпрямоугольной формы, сильно коррозированные обломки малопонятных железных изделий, граффити на стенках амфор:, (к. о. 49, 51), фрагмент плохо читаемого клейма на ручке светлоглиняной узкогорлой амфоры (к. о. 52), пирамидальные грузила коричневой глины, кружки из стенок амфор, кремневый отщеп (к. о. 50), донце стеклянного сосуда, точильный брусок (к. о. 25), пращевые и метательные ядра (к. о. 48, 75, 16, 212,71, 24,22, 23, 83) (рис. 261-262); в котловане 3 найден железный гвоздь с большой круглой шляпкой (к. о. 53), а в котловане 4 - тонкая бронзовая пластинка (п. о. 2403).

[30] Ср. с текстом Эпитомы Юстина (Jus. Epit. XVIII.6.9-12).

[31] К примеру, культ ханаанского (финикийского) происхождения Баала-Элагабала требовал регулярных человеческих жертвоприношений, поэтому на праздниках в его честь кровь закалаемых на алтарях людей лилась рекой (Бобровникова Т. А., 1996, с. 12 и сл.). Массовые человеческие жертвоприношения финикийцев и их ближайших родственников – карфагенян поражали современников и сохранились у многих древних авторов.

Пунийцы совершали в честь Баала кровавые религиозные обряды и прибегали к злодеяниям как к средству исцеления (Justin. XVIII, 6-7). Помимо ежегодно сжигания живого человека (Plin., N.H, XXXVI, 39) в жертву Баалу отдавали самых красивых из военнопленных (Diod., XX, 65, I; Suid. Sardanios gelos), во время удачных войн приносили ему тысячи иноземцев (Diod., XIII, 62, 4), а в некоторых местах стариков, достигших 70 лет, убивали, согласно обычаю, ударом дубины (Suid. Sardanios gelos).

Участники жертвоприношений Баалу имели обыкновение впадать в транс, скакать вокруг жертвенников, призывая громкими криками Баала, и достигая исступления, искалывали себя ножами и копьями так, что кровь лилась по их телам. Пролитие крови позволяло испрашивать милости ужасного божества. Кроме того, от них Баал требовал самого дорого - первенцев, мальчиков-младенцев, возраст которых даже у врагов обычно вызывал жалость.

Карфагеняне ежегодно приносили в жертву сто детей, публично выбранных из числа первой знати. В случае опасности число жертв увеличивалось. Так, во время нашествия Агафокла было сожжено 500 младенцев. Пытаясь уберечь своих детей, отдельные семьи тайком покупали детей, выращивали и откармливали их, а потом отдавали для жертвоприношения под видом собственных (Diod., XX, 14).

Детей сжигали живыми перед изображением божества, утоляя его гнев. Звуки труб и флейт заглушали предсмертные стоны страдальцев, возложенных на жертвенники. Была придумана даже особая машина для жертвоприношений детей в виде медной статуи божества Баал-Хаммона (которого греки отождествляли с Кроносом) с вытянутыми полыми руками, наклоненные к земле таким образом, что помещенный на них ребенок скатывался и летел в чрево машины, полное огня (Diod., XX, 14, 4-6; Sil. It., IV, 768).

Клитарх пояснял, что ребенка пунийцы сжигали, в то время как медный Кронос стоял с руками, обращенными ладонями к медной жаровне. Когда пламя охватывало рот сжигаемого, то члены тела начинали содрогаться и рот оказывался раскрытым наподобие смеха, пока то, что было простерто на жаровне, не переходило в ничто (Schol. Plat. R. P., I, 337. Ср. Suici Sardanios gelos). Очевидно руки идола приводились в движение (Бобровникова Т. А., 1996, с. 12-13).

Принесение в жертву детей считалось великим праздником. Поэтому матери непременно должны были присутствовать с веселым лицом и в нарядной одежде (Plut. De Superstit., р.171).

В Тире, метрополии Карфагена, во время осады города Александром Македонским под влиянием пунийцев этот старинный обычай, уже забытый, был возобновлен (Justin. XVIII, 6, 11- 7, 1). Тирийцы, правда, долго не решались последовать совету пунийцев и, наконец, скрепя сердце, принесли в жертву одного младенца. Эта нечестивая жертва, по мнению греков и римлян, только ускорила гибель Тира, от которого в ужасе отвернулись боги.

В поздний период Римской империи культ Баала, благодаря усилиям императора Гелиогабала, проник с окраин Средиземноморья в столицу государства. Гелиогабал, известный многими безумствами, непомерной жестокостью и оргиастическим сладострастием, был наследственным жрецом этого бога - покровителя Эдессы. Его почитали в виде упавшего с неба огромного конусообразного камня черного цвета, снизу закругленного, сверху – заостренного (Геродиан, V,5.3). Гелиогабал хотел подчинить этому культу все святыни римского народа. Он фанатично следовал всем ритуалам, пиком которых, надо полагать, были человеческие жертвы. Для жертвоприношений Элагабалу по всей Италии выбирались знатные и красивые мальчики, отнимаемые от родителей (Элий Лампридий, VIII.1; Дион.79.1.3). В ходе этого ритуала у подножья многочисленных алтарей вокруг храма Баала, выстроенного в центре Рима, каждое утро закалывались гекатомбы жертвенных быков и мелкого скота, нагромождались различные благовония, изливалось множество амфор старых превосходных вин, так что неслись потоки вина, смешанные с кровью. Из препарированных жертв извлекались внутренности, которые в золотых чашах вместе с благовониями ритуально обносились вокруг алтарей служителями культа, одетыми в финикийские одежды. Чудовищность зрелища усугублялось еще тем, что за ним наблюдали специально приглашенные сенаторы и всадники, по достоинству оценивая далеко не последнюю роль в кровавом театре императора Гелиогабала. Священнодействие завершала под звуки кимвалов и тимпанов неистовая пляска Гелиогабала, совершаемая вместе с соплеменницами – жрицами Баала - вокруг алтарей с горами наваленных трупов изуродованных жертв, подготовленных к сожжению (см. Геродиан, V,5.8-9).