Глава 10 гражданская война 1 страница

Вновь вопрос наследования

 

Супруга Генриха королева Матильда умерла в 1118 г. У нее было двое детей: девочка, тоже Матильда, которую в 1114 г. (в нежном возрасте двенадцати лет) отдали замуж за германского императора Генриха V, и мальчик, Вильгельм, в котором Генрих души не чаял.

Этот Вильгельм был одним из двух оставшихся в живых внуков Вильгельма Завоевателя по мужской линии. Другим был Вильгельм Клитон, сын Роберта Коротконогого, который, однако, никак не мог наследовать корону, поскольку его отец отказался от всех притязаний на английский трон.

Соответственно, принц Вильгельм был единственным наследником Генриха; единственным человеком, который мог уберечь страну от хаоса борьбы за власть.

В ноябре 1120 г. Генрих со своей семьей и свитой возвращался в Англию из Нормандии. Он воевал с графом Анжуйским Фульком V. Графство Анжу было расположено у южных границ герцогства Нормандия, и эти две области были вечными соперницами. В течение столетия они вели междоусобные войны, но ни одна сторона не одерживала решающей победы. Эта война, как и прежние, закончилась компромиссом и миром, и теперь Генрих торопился в Англию, чтобы заняться тамошними делами.

Сопровождающих было много, и потребовалось два корабля. Генрих отплыл па одном из них, а принц Вильгельм, которому тогда было уже семнадцать лет, — на втором под названием «Белый корабль».

На «Белом корабле» царило бурное веселье. Счастливый принц заказал вина для всей команды, и из-за празднества отплытие задержалось до наступления ночи. Это было неразумно, поскольку на выходе в открытое море кораблю предстояло миновать несколько рифов. Уже темнело, и подвыпившая команда не рассчитала курс, и корабль налетел на риф. Судно быстро затонуло. Спастись удалось лишь одному человеку, и это был не принц.

Три дня приближенные не осмеливались доложить королю о случившемся. Генрих, как говорят, лишился чувств при трагическом известии, и оставшиеся пятнадцать лет жизни никто не видел улыбки на его лице.

Генрих снова женился, но не имел детей. Ему было уже за пятьдесят, и он пережил всех наследников по мужской линии Вильгельма Завоевателя. Когда в 1134 г. умер Роберт Коротконогий, Генрих остался последним живым отпрыском «нормандской династии», который вел свой род по прямой от Вильгельма Завоевателя и даже от Хрольва Пешехода.

Теперь для Англии главным стал вопрос престолонаследия, и эта проблема многие годы волновала старого короля.

У него, например, была старшая сестра Адела, дочь Вильгельма Завоевателя, которая умом и силой характера не уступала ни одному мужчине. Она была замужем за Стефаном графом Блуа (Блуа — область южнее Нормандии и восточнее Анжу). Этот Стефан отправился в Первый крестовый поход (который кончился для него довольно-таки бесславно), и в его отсутствие Адела не хуже мужа управляла графством. Именно она предложила компромиссное решение вопроса об инвеституре в 1107 г.

Адела теоретически могла бы стать следующим монархом, однако это было совершенно невозможно в силу ее возраста. К моменту смерти Роберта Коротконогого ей исполнилось семьдесят два года. У нее был сын Стефан (историки его знают под именем Стефана Блуаского), который воспитывался при дворе Генриха. Казалось, Стефан Блуаский вполне подходил на роль наследника престола. Ему перевалило за тридцать. Он был внуком Вильгельма Завоевателя со стороны матери и племянником Генриха I. Однако фамильное имя передавалось по мужской линии. Стефан был внуком Вильгельма Завоевателя, но по мужской линии он принадлежал династии Блуа. Если бы он наследовал трон, формально это было бы не продолжение правления нормандской династии, а начало новой династии Блуа.

Другой возможной кандидатурой была дочь Генриха Матильда. Если бы она по-прежнему была замужем за германским императором или имела бы от него детей, германцев по языку и культуре, подобный вариант, безусловно, был бы неприемлем. Но ситуация сложилась иначе. В 1125 г. император Генрих V умер, и Матильда, которой исполнилось лишь двадцать шесть лет и которая не имела детей, вновь котировалась как невеста.

В голове стареющего Генриха сложилась удачная комбинация. Его старый враг Фульк V Анжуйский отправился в Святую землю и стал властителем Иерусалимского королевства. Сын Фулька Готфрид IV (Красивый), тогда еще юноша, управлял Анжу вместо него. Если бы Генриху удалось поженить Готфрида и Матильду и у них родился сын, он мог бы унаследовать огромное королевство, включающее Анжу, Нормандию и Англию. Это прекратило бы длительную и бессмысленную вражду между Анжу и Нормандией, а поскольку графство Анжу из всех французских провинций по территории уступало лишь Нормандии, новое королевство могло бы стать действительно могущественным. Стефан Блуаский, с другой стороны, не имел прав в графстве Блуа (он отказался от своих притязаний в пользу старшего брата, который не проявлял никакого интереса к английской короне).

Соответственно перед Генрихом стоял выбор — либо предпочесть свою дочь и расширение государства, либо своего племянника и отказ от расширения границ. Он выбрал дочь.

В 1127 г. был заключен брачный союз между Матильдой и юным Готфридом (которому было лишь четырнадцать лет) и Генрих сразу созвал своих баронов и заставил их присягнуть на верность Матильде как будущей королеве. Среди присягавших был и Стефан Блуаский.

В 1133 г. у Матильды родился сын, которого она назвала Генрихом в честь своего отца. Генрих наконец мог вздохнуть свободно — впервые после трагедии на «Белом корабле». Он еще раз созвал баронов, чтобы те присягнули на верность, па этот раз младенцу и его матери.

Наконец, в 1134 г. после тридцатипятилетиего правления Генрих умер. Его внуку было два года.

 

Стефан против Матильды

 

Несмотря на все попытки Генриха упорядочить вопрос престолонаследия, его исчезновение со сцены мгновенно ввергло страну в анархию. Как только он умер, Стефан Блуаский отрекся от присяги, которую он дважды приносил Матильде. Это было делом серьезным, поскольку речь шла о нарушении клятвы.

Стефан, однако, скоро нашел предлог, чтобы объявить свою клятву недействительной. Он апеллировал к прошлому королевы Матильды, жены Генриха I. Начать с того, что она была саксонской принцессой Эдит. В юности ее отдали в монастырь, где настоятельницей была ее тетя, чтобы оградить ее от возможного насилия со стороны нормандцев. Для большей надежности настоятельница приняла от нее монашеский обет.

Когда Генрих I на ней женился, возникли разговоры по поводу того, что Эдит-Матильде, давшей подобный обет, невозможно вступать в брак. Но Генрих, желавший взять ее в жены по соображениям и политическим, и человеческим, их просто проигнорировал, и никто во время его правления не осмелился ворошить прошлое.

Теперь, когда король умер, Стефан вновь поднял этот вопрос. Эдит-Матильда, будучи монахиней, не могла состоять в браке, утверждал он, и ее дочь Матильда, следовательно, — незаконнорожденная и не может наследовать трои, невзирая ни на какие присяги. Кроме того, клятва верности была вырвана у него силой. Он обратился к папе Иннокентию II.

Поначалу все складывалось в пользу Стефана. Он приехал в Англию сразу после смерти Генриха, а Матильда все еще оставалась по другую сторону Канала. Кроме того, нормандские бароны противились тому, что на троне будет сидеть женщина или двухлетний наследник. Более того, они были категорически недовольны тем, что мужем Матильды стал традиционный их недруг анжуец. Генрих, возможно, и находил эту идею блестящей, однако бароны полагали, что никакая клятва не может заставить их служить ненавистным анжуйцам.

С другой стороны, Стефан был взрослым человеком с приятной внешностью и манерами и легким характером. Его любили и нормандцы, и саксы, а особенными симпатиями он пользовался у лондонцев. Кроме того, один из его братьев был епископом Винчестера, и он помог Стефану захватить королевскую казну, а затем убедил папу принять решение в его пользу. 28 декабря 1135 г. (в День святого Стефана, что было добрым знаком) Стефан был коронован в Лондоне. Короновал его Вильгельм Корбейл, тридцать седьмой архиепископ Кентерберийский.

Итак, все обстоятельства благоприятствовали Стефану, но, стоило ему стать королем, несчастья так и посыпались на его голову.

Все еще оставался вопрос о нарушенной клятве Матильде. Эта клятва служила прекрасным оружием в руках баронов, которые делали вид, будто их это очень тревожит. Если бы они стали настаивать на том, что не могут успокоить свою совесть, Стефану пришлось бы заплатить высокую цену за их поддержку.

Новый король так и поступил. При его легком характере он не умел и не хотел торговаться. В результате нормандские бароны получили такие права, каких первые нормандские короли ни за что бы не дали. Вильгельм Завоеватель, Вильгельм Рыжий или Генрих Ученый предпочли бы стереть всех этих вельмож в порошок.

Теперь бароны получили возможность строить личные замки и набирать людей для их защиты, так что Англия стала настоящим ульем соперничавших друг с другом князьков, каждый из которых стремился возвыситься за счет других и по большому счету не чувствовал никаких обязательств ни перед Стефаном, ни перед Матильдой.

Стефан также не мог считать свои права на трон неоспоримыми. Матильда имела своих сторонников. У Генриха I не было сына от королевы, однако несколько сыновей у него было от других женщин. Все они считались незаконнорожденными и, следовательно, не могли претендовать на престол, несмотря на то что Вильгельм Завоеватель сам был внебрачным ребенком.

Одним из таких незаконнорожденных сыновей был граф Глостера Роберт. Он принес присягу Стефану, и тот легкомысленно оставил ему его владения и титул, а теперь Глостер стал интриговать в пользу своей сводной сестры Матильды. (Англичане обычно называли ее «императрица Мод» из-за ее первого брака с германским императором.)

Более откровенен в своих устремлениях был Дэвид I Шотландский, у которого было вполне законное право вмешаться. Он был братом Эдит-Матильды и, следовательно, приходился дядей младшей Матильде. В 1138 г. Дэвид вторгся на английскую территорию с диким и кровожадным войском и жестоко, но безуспешно сражался с облаченными в железо нормандскими рыцарями. Нормандские мечи и английские луки отбросили шотландцев назад, и они понесли большие потери.

Шотландское вторжение, несмотря па его неудачу, явилось сигналом к тому, чтобы ощутившие силу бароны отступились от Стефана и начали свои игры и споры друг с другом, где они были победителями, а Англия — всякий раз побежденной.

В этой неразберихе шотландцы незаметно сумели установить господство над северными английскими графствами.

 

Хаос

 

В 1139 г. после трехлетнего правления Стефана Матильда наконец высадилась в Англии, чтобы попытаться отобрать у него трон. Стефан действовал стремительно и захватил ее в замке, где она остановилась.

Если бы после этого он заключил ее под стражу, все, возможно, и обошлось бы для него наилучшим образом, но в тот момент он проявил излишнюю галантность и сделал широкий жест, оставив соперницу на свободе. Если он полагал, что народ сплотится вокруг такого благородного рыцаря, он, должно быть, слишком много прочитал рыцарских романов. Ничего подобного не случилось.

Матильда бежала на запад к своему сводному брату Роберту Глостерскому в Бристоль, где до нее было уже не добраться. Другие бароны, сочтя, что Стефан либо глупец, либо слабак, либо и то и другое, решили для разнообразия поддержать Матильду.

Началась смута, которая охватила всю страну, и борьба между Стефаном и Матильдой служила прикрытием баронам, под шумок воевавшим между собой.

В 1141 г. Стефан осадил город Линкольн, который поддерживал Матильду и находился в 110 милях севернее Лондона. Роберт Глостерский пришел на помощь горожанам с войском более многочисленным и верным, чем войско Стефана. При первой же атаке люди Стефана бежали, едва ли успев ответить на удар. Сам Стефан сражался доблестно — он был храбр, как и все нормандские принцы, — но попал в плен.

Теперь у Матильды появилась возможность отплатить услугой за услугу, но такая мысль, без сомнения, даже и не приходила ей в голову. Она заключила Стефана под стражу и, вероятно, полагала безмерным благородством уже то, что не казнила его на месте. А может, ей казалось полезнее держать его в качестве заложника.

Матильда убедила епископа Винчестера сделать для нее то, что он раньше сделал для своего брата Стефана. Она захватила королевскую резиденцию и казну вместе со всеми регалиями и стала исполнять роль английской королевы, в чем епископ ей охотно помогал. (Он получил свою плату, выступая при Матильде в качестве должностного лица, которого мы теперь называем премьер-министром, самолично делая назначения на освободившиеся места епископов и аббатов — потенциальный источник огромных доходов.)

Однако лондонцы по-прежнему всей душой поддерживали Стефана, и, когда Матильда приехала в Лондон как королева, ее встретили с оскорбительным недружелюбием. Она могла бы попытаться завоевать симпатии горожан, но в жилах ее текла яростная кровь ее предков. Ополчившись на лондонцев, которые не отреклись от Стефана, и желая их покарать, а не мириться с ними, Матильда ввела в городе дополнительные налоги и отказалась от обещания править по законам Эдуарда Исповедника.

Тогда жители Лондона дружно взбунтовались против нее и изгнали ее из города еще до ее коронации. Епископ Винчестерский вновь перешел на другую сторону.

Воспрянувшие духом войска, симпатизировавшие Стефану, сумели прорваться к Винчестеру и осадить его. Матильда вынуждена была искать здесь прибежища, здесь же находились ее высокопоставленные сторонники, включая Дэвида Шотландского и Роберта Глостерского. Матильда и Дэвид сумели бежать во многом благодаря яростному сопротивлению Роберта, который вступил в рукопашную схватку и был пленен и доставлен к жене Стефана (тоже Матильде).

Ситуация сложилась патовая, и произошел обмен пленными. Роберта Глостерского обменяли на короля Стефана, и междоусобица вспыхнула вновь, еще более пустая и безрезультатная, чем прежде. В целом положение дел было таково, что восточная часть Англии поддерживала Стефана, а западная — Матильду и вся страна истекала кровью.

В какой-то момент стало казаться, что усилия Стефана увенчались успехом. Роберт Глостерский умер в 1147 г. Матильда, оставшись без опытного военачальника, покинула Англию в 1149 г. после десяти лет бесплодной борьбы. Стефан остался английским королем, но слабым королем при непокорных баронах, которые и не думали ему повиноваться и требовали для себя все больших привилегий.

 

Плантагенет

 

Тем более Стефан не имел никакой власти в нормандских землях па континенте. Здесь хозяйничал Готфрид Анжуйский, муж Матильды. Мало-помалу, пока в Англии продолжалась смута, он захватил Нормандию; особенных успехов он добился, пока Стефан оставался под стражей и казалось, что его игра проиграна. Он убедил нормандцев признать его младшего сына Генриха герцогом Нормандским, и, следовательно, владения Стефана теперь ограничивались лишь Англией.

Матильда ожидала, что муж придет ей на помощь в Англии, но он под разными предлогами от этого отказывался, ссылаясь на дела в Нормандии. И в самом деле,его брак с Матильдой оказался крайне несчастливым, ибо Матильда (будучи на двенадцать лет его старше) была настоящей мегерой, которая не умела найти подход ни к собственному мужу, ни к своим подданным. Естественно, Готфрид предпочитал, чтобы они с женой как можно дольше оставались на разных берегах Канала. Он даже совершил паломничество в Святую землю. При этом в знак смирения он надел на себя простую одежду, а на шляпу прикрепил веточку обычного ракитника. От этого растения (по-латыни planta genista) и пошло его прозвище. Он стал Готфридом Плантагенетом, и это второе имя перешло к его сыну и к его потомкам, став названием династии.

Готфрид не интересовался Англией, чего нельзя сказать о его сыне Генрихе. Впервые он попал в Англию в возрасте девяти лет, когда его мать владела западной частью страны и вела войну со Стефаном. Генрих оставался в Бристоле, в самом центре области, симпатизировавшей Матильде, и там началось его воспитание. Еще будучи подростком, он дважды пытался повести войска против Стефана, но каждый раз терпел неудачу.

Тем не менее, он показал себя многообещающим юношей и постепенно завоевывал симпатии все большего числа людей. Кроме того, на него сыпались титулы, кажется, даже и без его участия. В 1150 г. он был признан герцогом Нормандским, а после смерти его отца в следующем году он также стал графом Анжуйским. Бретань считалась независимым графством, но признавала верховное владычество Нормандии со времен Завоевателя, так что под властью юного Генриха находилась ни больше ни меньше как северо-западная четверть Франции.

Затем он заключил очень выгодный брак. История его такова.

Аквитанией называлась область, которая включала в себя большую часть нынешней южной Франции. Это была прекраснейшая из земель французского королевства, самая культурная и процветающая. В ней многое сохранилось от старой римской цивилизации, и па протяжении «темных веков» свет подлинной учености, пусть слабый, все же горел здесь ярче, чем на севере страны.

На протяжении XI века Аквитания процветала под властью нескольких герцогов, носивших одно и то же имя Вильгельм. Последний из них, Вильгельм X, умер в 1137 г., оставив своей наследницей красивую пятнадцатилетнюю дочь по имени Алиенора. Она была самой богатой наследницей во всей Западной Европе.

У нее, естественно, не было недостатка в женихах, и главным претендентом на ее руку считался шестнадцатилетний юноша, только что наследовавший французский трон под именем Людовик VII (его также называют Людовиком Младшим).

Свадьба состоялась в 1137 г., через три месяца после того, как Алиенора стала герцогиней, и за месяц до восшествия Людовика на престол.

Их брак, однако, оказался несчастливым. Алиенора была веселой, своевольной девушкой и всегда помнила о том, что она является законной наследницей огромного состояния. Вокруг нее вечно крутились трубадуры и прочие любители развлечений, чего король Людовик не одобрял.

Людовик был человеком угрюмым и серьезным и постоянно помнил о своих королевских обязанностях. Естественно, он портил все удовольствие своей веселой королеве; а она, естественно, казалась ему легкомысленной вертушкой.

Хуже всего, что королева родила Людовику двоих детей, и обе были девочками, а по французскому обычаю ни они, ни их потомки не могли наследовать трон. Людовик хотел сына, а Алиенора подарила ему только дочерей.

Последней каплей стали события, связанные с Крестовым походом. Первые крестоносцы основали несколько королевств на восточном побережье Средиземного моря, однако их наследники один за другим сдавали позиции под натиском мусульман. Нужен был новый Крестовый поход, и в 1147 г. Людовик VII вызвался в числе прочих его возглавить. Если Первый крестовый поход, который возглавили бароны, оказался столь успешным, то уж Второй поход, во главе с королем, должен был просто стереть неверных с лица земли.

Королева Алиенора заявила, что она отправится за супругом вместе со всем своим двором. Все предприятие, по убеждению Алиеноры, обещало быть забавным приключением в духе рыцарских романов, где прекрасные дамы с восторгом наблюдают за красочными подвигами своих возлюбленных.

Этого, естественно, не случилось. Второй крестовый поход обернулся дорогостоящим и унизительным трагифарсом, и Людовик VII возвратился домой, потерпев полное фиаско, не только ничего не совершив, но не замахнувшись ни на один рыцарский подвиг. Он, несомненно, сознавал, как жалко он выглядит перед презирающей его женой, и, безусловно, винил ее в том, что она унизила армию, сделав ее своей игрушкой.

Они прекратили всяческие отношения, и в 1152 г. Людовик с ней развелся на том основании, что она состоит с ним в слишком тесном родстве и посему брак незаконен (об этом он конечно же знал и раньше).

Алиеноре исполнилось тридцать лет, и, хотя это не первая молодость, она еще вполне могла иметь детей и оставалась самой богатой наследницей в Западной Европе.

Менее чем через два месяца после развода за нее ухватился Генрих Плантагенет. Ему едва исполнилось девятнадцать лет, однако любая женщина, которая приносила в приданое богатый юг Франции, его, несомненно, устроила бы.

С точки зрения Людовика, это был наихудший вариант. В результате этого брака Генрих получал в свое распоряжение всю западную Францию, что составляло две трети территории, на которой теоретически господствовал Людовик. Генрих Плантагенет теперь оказывался едва ли не могущественнее самого французского короля.

Возможно, Алиенора прекрасно это сознавала, и от этого второй брак казался ей более привлекательным.

Теперь Генрих мог отправиться в Англию как могущественный правитель огромных территорий во Франции (которые нормандские бароны ценили гораздо больше, чем английские земли). И в самом деле, французские владения Генриха были обширнее и богаче, чем вся Англия, и у него хватало средств, чтобы содержать армию и облагодетельствовать тех баронов, которые примут его сторону.

Он высадился в Англии в 1153 г. и тотчас начал продвижение в глубь страны. Стефан был измотан длительной бесплодной борьбой. Он безуспешно пытался заставить баронов признать правителем своего сына Юстаса. Когда же незадолго до высадки Генриха Юстас умер и затем стало ясно, что его младший сын Вильгельм не имеет ни склонности, ни способности управлять, Стефан сдался.

Обе стороны наконец пришли к соглашению. Единственно, о чем просил Стефан, чтобы он мог закончить свою жизнь королем. Ему перевалило за пятьдесят, и он был болен. Казалось маловероятным, что он протянет долго, и Генрих принял это условие. Взамен Стефан признал Генриха своим наследником в обход своего туповатого сына.

Менее чем через год, 19 декабря 1154 г., Генрих Плантагенет, которому исполнился двадцать один год, стал английским королем Генрихом II. (Иногда его называют Генрихом Короткий Плащ по стилю одежды, который предпочитали анжуйцы).

 

Глава 11 АНЖУЙСКАЯ ИМПЕРИЯ

Начало объединения

 

Генрих был правнуком Вильгельма Завоевателя и внуком Генриха I. Но он наследовал корону по материнской линии и, следовательно, не принадлежал к нормандской династии, которая дала Англии трех сильных королей.

Соответственно Генрих II стал родоначальником новой династии, называемой Анжуйской по отцу Генриха Готфриду Анжуйскому, или династии Плантагенетов по его прозвищу[13]. Эта новая династия дала Англии четырнадцать королей и правила более трех столетий.

Восшествие Генриха на трон стало праздником для Англии. Все были счастливы. Молодой красивый король вел свой род не только от Вильгельма Завоевателя, но и со стороны своей бабки по матери — от Альфреда Великого. Более того, он владел территорией большей, чем любой английский король до него (за исключением Кнута), — его владения можно было назвать Анжуйской империей.

Конечно, Генрих II был человеком весьма эмоциональным, он мог кататься по полу в приступе ярости или впасть в глубочайшее отчаяние, однако у него хватало сил и твердости столь же требовательно относиться к себе, как и к другим.

Первое, что сделал Генрих, — он отобрал и разрушил замки, построенные в правление беспечного Стефана, и положил конец баронским разбоям и беззакониям, царившим в стране. Он принялся за выполнение этой задачи с такой суровой решимостью, что бароны даже пикнуть не успели. Генрих возродил постоянную армию, связанную клятвой верности с королем, и положил начало процессу, вследствие которого мятежные нормандские бароны со временем превратились в приличных сельских джентльменов, столь привычных, когда речь идет об Англии позднего времени.

Всего за несколько лет Генрих II поднял престиж английской короны на недосягаемую высоту, и в английских землях вновь воцарились порядок и мир. Однако двадцатидвухлетний кошмар правления Стефана помнился долго.

Генрих II также восстановил северные границы, сданные под натиском шотландцев во время смуты. Разумеется, Генрих был благодарен шотландскому королю Дэвиду за бесконечные попытки отвоевать английский трон для матери Генриха и для него самого. Но он полагал, что эти обязательства не распространяются настолько далеко, чтобы уступать Шотландии английскую территорию. Ситуация упростилась тем, что Дэвид умер за год до восшествия Генриха на престол. Дэвиду наследовал его старший внук Малькольм IV. Ему было только двенадцать лет, и он был настолько застенчив и робок, что в истории стал известен под именем Малькольм Девушка. Он не мог противостоять могущественному Генриху, напротив, он сам полностью подпал под влияние английского короля (который был его троюродным братом). Поэтому Генриху не составило труда установить северные пределы королевства такими, какими они были при его деде Генрихе I. Позднейшие кампании против Уэльса (не вполне удачные в горных районах) укрепили и этот отрезок английских границ.

Установившийся порядок и возрожденное могущество Англии под властью образованного короля, любителя учености, означали, что Англия достигла высокого уровня культуры, невиданного со времен, когда викингские набеги стали разрушать страну три с половиной века назад.

Прошло сто лет с тех пор, как нормандцы захватили Англию. Они были культурнее, чем саксы, однако не намного. Главным их вкладом в английскую культуру стал «нормандский стиль» архитектуры: массивные величественные соборы и мрачные мощные замки.

Медленно, по прошествии десятилетий становилось заметным постепенное слияние культурных традиций. Прежде всего это касалось языка.

Древнеанглийский язык Альфреда Великого умирал. Он стал грубым языком необразованного крестьянства. Без письменности, которая зафиксировала бы его формы, без школ, которые обучали бы его тонкостям, он стал языком простолюдинов.

Все личные окончания и склонения, которые все еще сохранились в современном немецком, исчезли. А поскольку крестьяне их забывали, то и нормандцы, которые по необходимости с ними общались, их игнорировали. Тем более, что знать приняла за основу принцип передачи наследства по старшинству, в соответствии с которым земля и титул переходили исключительно старшему сыну. Это оставляло их владения и богатство в целости, но одновременно плодило прослойку младших сыновей, которые были «джентльменами», но которые выталкивались в средние слои, где вынуждены были общаться и изучать английский язык.

К 1100 г. сформировался среднеанглийский язык, который сохранял германскую грамматику, но без германских флексий, и вбирал в себя все больше слов французского языка, на котором говорила знать. Постепенно он стал достаточно развитым и выразительным, чтобы привлечь внимание гордых нормандцев. Мало-помалу английский превратился в национальный язык. Он отличался такой необычайной способностью воспринимать слова других языков и такой гибкостью (возможно, благодаря как раз тому, что он долгое время избегал внимания грамматиков), что в результате он стал самым распространенным языком в мире.

Естественно, становление общего языка породило возможность некоторого смешения народов и культур. Различие между нормандцами и саксами при Генрихе II стало чуть менее заметным, чем прежде, и это было самым началом зарождения английского национального характера.

Ряд факторов способствовал и препятствовал этому процессу. Главным препятствием была постоянная сопряженность с Францией. То обстоятельство, что король Англии являлся одновременно герцогом Нормандским и нормандская знать имела владения в обеих странах, не позволяло баронам чувствовать себя вполне англичанами.

Это тем более ощущалось во времена Генриха II, поскольку его французские владения намного превосходили владения бывших королей. И в самом деле, не прошло и пяти лет со времени его вступления па трон, как он вынужден был оставить Англию и возглавить армию, чтобы выступить против французского короля на защиту владений своей жены. У него это не слишком удачно получилось, поскольку он не решался атаковать Людовика VII (своего господина) напрямую, дабы не подать пример своим вассалам.

Как бы то ни было, в течение своего долгого правления Генрих менее половины времени провел в Англии и, безусловно, считал ее просто одной из своих провинций, и, вероятно, не самой важной.

Делу объединения, с другой стороны, способствовало появление английской литературы.

Первой значительной фигурой стал Уильям Мальмсберийский. Он родился на юго-западе Англии около 1090 г. когда на троне находился Вильгельм Рыжий. Уильям с детства воспитывался в аббатстве Мальмсбери в двадцати пяти милях от Бристоля. В конце правления Генриха I он взялся за написание истории Англии на манер Беды Достопочтенного. Уильям продолжал работать до своей смерти около 1143 г. и описал смуту, в которой он был на стороне Матильды.

В сочинении Уильяма Мальмсберийского рассказывалось о событиях в Англии до и после завоевания и тем самым утверждалась некая их преемственность. Это поднимало самооценку саксов, поскольку саксонскому периоду отнюдь не приписывался статус «безвременья», не заслуживавшего упоминания или комментария. (Как если бы мы начали историю Америки не с первых английских колонистов, а с описания истории индейских племен, которые жили в этих землях до них.)

Уильям писал «историю» и старался придерживаться исторической правды, как ее понимали в те времена. Этого нельзя сказать о Джеффри Манмутском, который был десятью годами моложе Уильяма. Гальфрид был уроженцем пограничной области между Англией и южным Уэльсом, и, возможно, в его жилах текла валлийская кровь. Он, видимо, еще в юности дышал воздухом чудесных валлийских сказаний, и его произведения повествуют о временах, еще до господства саксов, когда Англией правили бритты.