Как строилось Ваше общение с дедом и бабушкой? С какого возраста Вы стали осознавать, к какой именно семье принадлежите? Какие ограничения накладывает на ребенка подобный статус?

Вы родились и выросли в Мадриде, Париже и Сен-Бриаке, учились в школе с нерусскоговорящими детьми, между тем Ваши родные наверняка стремились воспитать Вас в русских православных традициях. Как они этого добивались, насколько это было тяжело для них и для Вас, в условиях когда все сверстники не говорят по-русски и в большинстве своем даже не представляют о Вашем происхождении?

- Воспитание в православной вере и русских традициях – необходимая и естественная часть жизни нашей семьи. Иного просто не могло быть. Самым сложным в условиях изгнания является сохранение языка. Православным можно быть и иностранцу, который не знает ни слова по-русски. Для соблюдения русских традиций тоже не всегда обязательно говорить на русском языке. Немало потомков русских эмигрантов по-прежнему православные, пекут блины на масленицу и кулич на Пасху, даже соблюдают некоторые национальные традиции, которые забыли в самой России, но уже не говорят на языке предков. Дело в том, что в иноязычной среде родной язык, лишаясь употребления, быстро отмирает. Даже у тех, кто от рождения говорил по-русски, а потом попал в чужую страну, со временем проявляются ошибки в грамматике и акцент. А у родившихся и выросших в изгнании проблем еще больше. И в школе, и в кругу друзей, и на улице, и в магазине – везде нужно говорить на других языках. Остается только семья и узкий круг соотечественников, таких же изгнанников. Но мы значительную часть жизни провели в Испании, где русских было совсем мало.

Тем, что я говорю по-русски, я обязан и своему упорству, и настойчивости мамы и дедушки с бабушкой. Они всегда считали, что это чрезвычайно важно – не только знать историю России и иметь представление о ее духовных и культурных основах, но и говорить на родном языке. И следовали этому в те годы, когда никакой надежды на возвращение в Отечество, казалось, не было. Поэтому и в семье между собой говорили по-русски, и меня убеждали в необходимости хорошего знания русского, когда я, как и всякий ребенок, ленился дополнительно заниматься с преподавателями.

Конечно, я знаю, что мне нужно совершенствовать мой русский. Другие языки, на которых я постоянно говорю, оказывают влияние. Я сознаю, что допускаю ошибки, могу перепутать падежи и т.п. Но я абсолютно всё понимаю и всегда могу сформулировать свою мысль по-русски. Это большое счастье для меня, и я благодарен своей семье, что в моей жизни не было периода, когда бы я не говорил на русском языке. К сожалению, не все изгнанные королевские династии смогли это обеспечить, и многие их молодые представители начали учить родные языки с нуля, когда появилась возможность бывать в их странах. Для меня и моей матери в такой ситуации период языковой адаптации просто не существовал.

Каковы Ваши сами яркие детские воспоминания?

- Вспоминаю, как радостно мы праздновали Пасху и Рождество Христово. Как дедушка оделся в костюм Деда Мороза, и я его не узнал. Хорошо запомнилось празднование 1000-летие Крещения Руси, когда мне довелось принимать участие в Богослужении. Меня благословили надеть стихарь и помогать архиерею, будущему Первоиерарху Русской Православной Церкви Заграницей владыке Лавру. И, конечно, самые сильные впечатления остались от встречи с Россией в 1992 году. Я тогда очень горевал из-за смерти дедушки, гроб которого мы сопровождали на Родину. Но вместе с тем появился целый калейдоскоп событий, встреч, новые друзья... И сознание восстановления связи с Родиной, о которой я до этого знал только по рассказам.

Как строилось Ваше общение с дедом и бабушкой? С какого возраста Вы стали осознавать, к какой именно семье принадлежите? Какие ограничения накладывает на ребенка подобный статус?

- Мои родители расстались, когда мне было 4 года. Поэтому мужское воспитание я получил от деда. Он был удивительный человек: очень добрый, понимающий детскую психологию, способный научить и увлечь. Дедушка свободно переходил от серьезных дел к общению со мной и другими детьми, легко находил с нами общий язык.

Отношения между бабушкой и дедушкой были безупречными. Они никогда не расставались и давали всем окружающим редкий пример взаимной трогательной любви и уважения.

Мне и они, и моя мама всегда внушали, что положение Члена Императорского Дома – это, прежде всего, ответственность и долг. Приучали к скромности и объясняли, что ко всем людям нужно относиться с уважением. У меня никогда не было ограничений в общении. Наоборот, старшие в моей семье стремились, чтобы я научился общаться со сверстниками из самых разных слоев общества.

В 1992 году Вы впервые оказались в России, причем по печальному случаю — на похоронах Вашего деда Е.И.В. Великого Князя Владимира Кирилловича. Какое впечатление произвела на вас тогда страна, только что пережившая по сути мирную революцию?

- Я в силу юного возраста не мог тогда рационально оценить политические, социальные и экономические реалии, но душой чувствовал, что страна переживает что-то очень трудное и болезненное.

Так получилось, что я присутствовал на этих похоронах и помню, что церемония была достаточно скромной. Не было даже автомобиля-катафалка, гроб с телом вынимали из автобуса - настолько бедной и неустроенной была страна и Петербург в то время. С тех пор Вы бывали в нашей стране многократно, как меняется Россия и Петербург?

- Я не запомнил протокольных и церемониальных подробностей, но в моем сердце навсегда осталась благодарность соотечественникам, искренне проявлявшим сочувствие и скорбь. Исаакиевский собор, где Святейший Патриарх Алексий отпевал дедушку, был полон народа, и все подступы к нему были заняты людьми, пришедшими проститься с Главой Дома Романовых. Тогда, будучи ребенком, я просто видел это людское море, а сейчас понимаю, насколько велика сила народного духа, сохранившего, несмотря на десятилетия богоборческой и антимонархической пропаганды, и веру, и умение любить и сострадать, и уважение к исторической памяти.

Вскоре после Вашего первого приезда в Петербург родилась идея предложить Вам обучение в Нахимовском училище в Петербурге, доходили ли тогда непосредственно до Вас новости по этому поводу и как Вы и Ваши родные на них реагировали?

- Эта идея была высказана непосредственно нам во время очередного посещения Санкт-Петербурга. Несмотря на то, что некоторые наши доброжелатели, в том числе российские генералы и офицеры, высказывали сомнения в целесообразности и возможности это устроить, мама и бабушка выразили принципиальное согласие, и мне это представлялось вполне реальным. Но для моего определения на военное обучение в России требовалось указание Верховного Главнокомандующего. Речь не шла о том, чтобы создать для меня какие-то особые условия, но, как Вы сами понимаете, для урегулирования такого дела нужно было принять определенные правовые решения, касающиеся статуса Императорского Дома. Поскольку в окружении Президента Б.Н. Ельцина предпочитали держать данный вопрос в «подвешенном» состоянии, время, к сожалению, было упущено. Я окончил школу в Мадриде и поступил в Оксфордский университет.