Пять книг, которые потрясли мир. 7 страница

— Иди домой. Возле гробницы Рахили тебе встретятся земляки, которые расскажут о найденных ослицах и беспокойстве твоего отца. После этого ты пойдёшь к фаворской дубраве, где встретишь ещё троих прохожих. Они угостят тебя хлебом, а ты не отказывайся от угощения — прими его.

После этого ты придёшь мимо филистимской заградительной комендатуры в один городишко. Там будут пророчествовать божьи люди. Ты присоединишься к ним, и тоже будешь пророчествовать. После этого делай, что тебе бог скажет. Но в Галгале жди меня семь дней. Будем решать, что делать дальше.

Всё произошло как по писаному. Дошли и до пророчеств. Земляки Саула, глядя на то, как он выплясывает среди камлающих прозорливцев, вопрошали друг у друга: «Что это сделалось с сыном нашего Киса? Неужели и Саул во пророках?»

Им отвечали на это: «А у остальных пророков кто отцы?» Так родилась пословица: «Неужели Саул во пророках?» Среди христиан бытовал её аналог: «Нет пророка в родном отечестве».

Через некоторое время Саул успокоился. Его дядя, который стал невольным свидетелем этого безобразия, дождался, пока племянник станет вменяемым, а после этого учинил ему маленький допрос.

— Где ты шлялся, юноша?

— Мы искали ослиц, но не нашли и зашли к Самуилу.

— И что сказал вам Самуил?

— Он сказал, что ослицы нашлись, вот и всё.

После этого Самуил созвал израильских старейшин. На собрании присутствовало много простого люда. После короткого вступления Самуил сказал, что пора дать им царя, которого они так просили. И представил им Саула.

«Вот ваш царь. Прошу любить и жаловать». Народ был сильно разочарован. Самуил огласил царские полномочия, записал их в свою книгу и объявил собрание закрытым.

Новоиспечённый царь пошёл домой к своим ослицам.

За ним последовало несколько человек, которых тоже в этот день коснулся бог. А в остальном всё было, как обычно.

Примерно через месяц на Израиль напали аммонитяне. Их предводитель Наас осадил Иавис Галадский. Если вы забыли — жители этого города не захотели участвовать в наказании насильников из рода Вениамина.

Именно их за это вырезали, оставив в живых 400 девственниц для помилованных Вениаминовичей — «на расплод».

Теперь жители этого города совершили ещё один нравственный подвиг — предложили аммонитянам союз против своих земляков — остальных израильтян.

Аммонитяне согласились взять себе таких надёжных ребят в союзники, но при условии — каждый из них выколет себе правый глаз.

Такая экзотика показалась чрезмерной даже жителям Иависа. Они попросили у аммонитян семь дней сроку — попросить помощи у остальных израильтян. Как ни странно, Наас согласился. Видимо, он не сильно верил в то, что этим негодяям кто-то станет помогать.

Гонцы побежали к Саулу. «Царь» Саул вернулся с поля и распрягал своих волов, когда ему сообщили об агрессии аммонитян. Выслушав рассказ, он пришёл в большое волнение, выхватил свой меч из ножен, и порубил родных волов в капусту.

После этого он послала куски воловьих туш по городам и весям Израиля. «То же самое я сделаю и с вашими волами, если завтра же вы не пойдёте за мной против аммонитян».

Евреи очень любили своих волов — выставили триста тысяч ополчения. Саул послал гонцов в Иавис. «Держитесь, ибо мы уже идём на помощь».

Горожане приободрились и начали хамить Наасу в том смысле, что с завтрашнего дня, мол, можешь делать с нами, что тебе в голову взбредёт.

На следующий день Саул налетел на аммонитян, как коршун. Победа была тотальной. После этого израильтяне стали пристально заглядывать друг другу в глаза и вопрошать: «Кто это давеча говорил, что Саул нам не царь, а? Надо этого скептика повесить».

Оказалось, что против Саула в Галгалле выступили какие-то таинственные незнакомцы, которых и след простыл. Здесь же присутствуют лишь его друзья и верноподданные.

Самуил успокоил народ. Сказал, что убивать никого не надо, устраивать охоту на ведьм тоже не надо, а надо завтра идти в Галгалл и обновить царство Саула. Ну а сегодня — дискотека. Танцуют все!

«И весьма веселились там Саул и все израильтяне».

При повторном помазании Самуил выступил с краткой речью. Он попросил тех, кто имел к нему претензии за годы судейства и пророчества, высказать их сейчас. Ни у кого претензий к старику не было. Да и какой с него спрос?

Самуил продолжил свою речь. Он коротко напомнил израильтянам страницы их героической истории: от египетского плена до того дня, когда они попросили себе царя.

«Теперь и я буду судиться с вами перед Господом».

Люди зароптали. «Ты помолись-ка ещё раз, а то к нашим старым грехам ты приписал ещё и стремление жить в правовом государстве».

Самуил сразу сбавил обороты. «Грех-то он конечно грех, но если вы не будете служить иным богам, и не ослушаетесь царя своего, то всё будет нормально».

Царство Саула пошло своим чередом. Через год он набрал себе гвардию — три тысячи головорезов.

Двумя тысячами он командовал сам, а одну тысячу отдал под начало своего стратега Ионафана. Ионафан был не только стратегом, но ещё и царским сыном. И когда Саул успел?

Царский отряд стоял в Михмасе. Ионафан стоял гарнизоном в Гиве. Вскоре Ионафан разбил отряд филистимлян у Гивы. Что-то там такое случилось, у этой Гивы, о чём не захотели написать в библии. Есть лишь отголосок, который о чём-то говорит.

«Когда весь Израиль услышал, что разбил Саул охранный отряд филистимский и что Израиль сделался ненавистным для филистимлян, то народ собрался к Саулу в Галгал».

То, что подвиг Ионафана приписали Саулу, не должно нас удивлять. Так и говорят во все времена: царь такой-то сделала то-то. Удивлять должно другое.

Отряд филистимлян был охранным, а не боевым подразделением. Из-за этого нападения «Израиль сделался ненавистным». Видимо, речь шла о банальном ограблении инкассаторов.

Филистимляне выслали карательную экспедицию — тридцать тысяч колесниц, шесть тысяч кавалерии и пехоты немереное множество.

Израильтяне разбежались по скалам и ущельям. А некоторые даже переправились обратно за Иордан и притворились, будто они все ещё ищут землю обетованную.

Саул оставался в Галгалле и ждал семь дней Самуила. Старика всё не было. Народ бросил его. Тогда царь повелел провести жертвоприношение, не дожидаясь пророка. Только закончили церемонию, как появился Самуил.

Он, видимо, специально прятался за углом. Старик сразу начал ругать Саула за самовольство. Тот оправдывался дефицитом времени и близостью врага. Самуил вынес вердикт: «Не видать тебе в жизни счастья». И ушёл в Гиву к Вениаминовичам.

Саул с шестьюстами дружинниками и Ионафаном вышел из города и тоже направился в Гиву. Но по дороге их постоянно били филистимляне. Засели в Гиве. «И плакали».

Филистимляне не стали дожидаться, пока слёзы царя и царевича иссякнут. Они разделились на три отряда и начали карать. Огнём и мечом.

Вдруг выяснилось, что во всём Израиле нет ни одного меча и копья. Оказывается, филистимляне давно запретили кузнечное дело в Израиле. Они взяли себе монополию на железо, чтобы израильтяне не думали о разных глупостях.

Во всём Израиле мечи были только у двух человек — царя Саула и его сына Ионафана. Все вышеперечисленные подвиги герои совершили без оружия. Наверное, с помощью какого-нибудь каратэ.

Видимо, филистимляне даже не знали, что на подчинённых им территориях существует какое-то суверенное государство Израиль — со своим царём, придворными и прочими причиндалами. Они просто наводили порядок у себя дома, а не шли войной на маленькое и свободолюбивое государство Израиль.

Какие аналогии напрашиваются — пальчики оближешь!

Филистимляне тем временем оседлали переправу через Иордан — для пресечения незаконной эмиграции.

Ионафан был очень интересным пареньком. Своеобразным, я бы сказал. Он взял с собой слугу — оруженосца, который таскал за ним половину вооружения всего Израиля, и сделал вылазку в неприятельский стан.

Его папа в это время дремал под гранатовым деревом, сжимая в руках вторую половину вооружения вверенной ему страны.

На вражеской территории Ионафан напал на первый попавшийся карательный отряд филистимлян.

Прежде чем они что-то поняли, он зарубил двадцать человек. Среди карателей началась паника. Они стали бегать туда-сюда и резать друг друга. Суматоха поднялась неописуемая.

Этот шум разогнал дремоту самодержца Саула. Он протёр глаза и приказал провести проверку личного состава. Проверку провели и доложили ему, что его сын Ионафан отсутствует по неизвестной причине.

Саул быстро смекнул, в чём дело, и приказал выступать в поход. Выступили. Начали бить супостата кулаками и камнями.

Саул и его сын, понятное дело, работали мечами. Оказалось, что под знаменами Саула сражается уже не шестьсот человек, а десять тысяч. Понятное дело, что Фортуна повернулась к израильтянам передком.

Они просто закидали филистимлян шапками. Главное шапкозакидательство происходило на Ефремовой горе. Где же ещё оно могло происходить?

Саул сказал, чтобы никто не вздумал принимать пищу, пока он не завершит свою разборку. Автор библии качает головой. Мы тоже качаем. Подданные не смели ослушаться своего царя. А кушать ой как хотелось! Забрели в лес. На полянке увидели мёд.

Почему мы качаем головой? Съездить бы сейчас в Израиль, найти гору Ефрем, взобраться на её вершину и посмотреть на открывшуюся панораму. Сколько леса вокруг! Тайга. Бурелом. Буераки. До самого озера Байкал. И на каждой полянке поблёскивают лужи мёда. Да.

Народ смотрел на мёд и не смел трогать. Но не таков был Ионафан. Он просто макнул какую-то палку в мёд, и стал её облизывать. Солдаты ужаснулись.

«Что ты делаешь? Твой папа строго настрого запретил кушать до смерти последнего врага». Ионафан облизался. «Ели бы добычу — больше врагов полегло бы».

Израильтяне посчитали, что царский сын — тоже авторитет. И сразу начали утолять свой голод. Прямо на поле брани они резали трофейных волов и ели мясо. С кровью! Вечерком Саул захотел поговорить с богом, но тот ему не отвечал. Царь провёл дознание.

Выявились факты непослушания среди подчинённых. А зачинщиком был его сын. Саул решил его убить. Народ не позволил. Каждый знал, что после казни царевича никто не даст ломаного гроша и за его собственную жизнь.

На том и порешили. После этого случая Саул стал настоящим царём. Он постоянно воевал со всеми народами Палестины — с переменным успехом.

И было у него три сына — Ионафан, Иессуи и Мелхисуа, а также две дочери — Мерова и Мелхола. А жену его звали Ахиноамь. Воеводой у Саула был его двоюродный брат Авенир.

Противоречие между царём Саулом и пророком Самуилом усугублялось. Так и должно было быть, когда церковь отделена от государства. Разве может поп стоять выше царя в государственных делах?

Все это понимали — кроме Самуила. Однажды он начал давать указания Саулу, как и с кем надо воевать. Указания эти не блистали новизной.

«Теперь иди и порази Амалика и Иерима и истреби все, что у него; не бери себе ничего у них, но уничтожь и предай заклятию все, что у него; и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла».

Саул ничего не сказал. Молча собрал войско и выступил в поход. Перед битвой он предложил врагам своим отпустить всех, кто не желал с ним драться, и пообещал их не трогать. После этого начал битву.

Иерима убил, а вот Агага, царя амаликитян, не стал убивать — пленил. Животных, принадлежавших побеждённым, он тоже не стал убивать, а взял в качестве трофеев. Пленённого царя вместе с трофеями приволокли в родной стан. Трофеи начали блеять.

Самуил трофейное блеяние услышал и пришёл к царю за объяснениями. «Я слышал блеяние трофейных овец, или же у меня слуховые галлюцинации?» Саул попытался свести спор к компромиссу.

«Мы принесем их в жертву БОГУ ТВОЕМУ».

Вот это фокус! Оказывается, никому из евреев этот бог не нужен. Кроме Самуила, понятное дело.

Самуил страшно обиделся.

— А хочешь знать, что сказал мне мой бог сегодня ночью?

— И что же он тебе сказал?

— Он решил отобрать у тебя твоё царство. Ты хоть помнишь, каким оборванцем ты ходил ещё недавно? Если бы не я, бегал бы ты за своими ослицами до сего дня.

— Это тоже тебе твой бог сказал?

— Это я тебе говорю, но для тебя это одно и то же, понял?

После этого разговора состоялся развод царства с церковью. Пророк съехал с царских апартаментов и начал жить отдельно.

Саул тоже расстроился. От расстройства он приказал привести к себе пленного Агага. Пленный хотел поздороваться и пожелать царю всего наилучшего. Царь просто разрубил его пополам своим мечом.

Самуил страдал и плакал дни и ночи напролёт. Так всегда бывает при разводах. Бог начал его утешать.

— Что ты плачешь, как баба? Иди в Вифлеем, я присмотрел там неплохого кандидата на трон. Это сын Иессея.

— Куда я пойду? Саул меня почикает в натуре!

— А ты возьми телицу и говори всем, что собрался на жертвоприношение, или ещё куда-нибудь. Тебя учить надо? Ты же пророк.

Самуил вытер сопли и поплёлся в Вифлеем. В Вифлееме он провёл жертвоприношение, а потом потребовал на смотр всех сыновей Иессея. Семерых пацанов он осмотрел, но сердце его молчало.

Потребовал последнего, который пас козочек на заливных лугах. Звали его Давид.

Увидев Давида, Самуил понял, что именно этот паренёк ему нужен. Он намазал ему голову елеем и наговорил хороших слов. Давид пошёл за полотенцем.

Тут начинаются чудеса. У Саула случались приступы сплина и меланхолии. Он сказал своим слугам, что только хорошая игра на гуслях может развеселить его сердце. Приказал им, чтобы нашли самого искушённого «гуслиста» в Израиле.

Им, конечно же, оказался юный Давид. Юного музыканта вызвали во дворец и держали в царских апартаментах.

Так Саул мог контролировать человека, которому Самуил что-то вылил на голову. Царь прекрасно знал, чем кончаются такие возлияния.

Началась очередная война с филистимлянами. Саул вышел с войском на битву. Перед битвой филистимляне выставили богатыря Голиафа на поединок. Голиаф был великан устрашающей наружности, с ног до головы закованный в доспехи.

Он вызывал израильтян на поединок и бахвалился, как Мохаммед Али перед боем с Джорджем Формэном. Как ни странно, на Саула и его подчинённых эта похвальба подействовала — они испугались.

Три старших брата Давида были в войске Саула. Сам Давид на войну не пошёл, он пас овец. Автор, видимо, забыл о том, что Давид уже давно стал придворным музыкантом, и послал его на пастбище.

Давид пас своё стадо, играл на дудочке и был счастлив. Его как-то не волновали тучи, сгустившиеся над родиной. Да.

Достойного противника Голиафу всё никак не находилось. Сорок дней Голиаф выходил на нейтральную полосу и кричал на израильтян, поблёскивая панцирем. Голос его охрип. Сорок дней два войска стояли друг против друга без дела.

Пшеница осыпалась на корню. Овцы блеяли, зарастая шерстью. Козы шатались без дела. Жёны спали на пустых супружеских ложах. Два войска стояли лицом к лицу.

Солдаты играли в «очко» на щелбаны, сидя в тени дуба. Голиаф осыпал израильтян издевательствами. Давид валялся на пастбище и плевал в облака. Жизнь шла своим чередом.

Наконец, папа позвал Давида домой и велел отнести братьям покушать. Давид пошёл. Только он появился в стане соотечественников, как те начали готовиться к битве. Наверное, устыдились пастушка и придворного музыканта в одном лице.

Как нарочно, Голиаф выбрался в тот же миг из своих филистимских окопов и затянул старую песню о трусости еврейских солдат. Давид поинтересовался, кто это такой и о чём, собственно, речь.

Ему вкратце разъяснили ситуацию. Давид сразу начал выпытывать у солдат, какая награда ожидает того, кто победит этого необрезанного здоровяка.

Он был большой романтик, наш Давид. Но вдруг его романтические фантазии о сумме награды за голову тупого шлемоносца прервал один из братьев.

Он подверг юношу укоризне за то, что тот мечтает о несбыточном, а не пасёт овец, как ему было велено. Юноша не успокоился, а пошёл к царю.

Саул тоже забыл, что Давид — его придворный музыкант. Он стал спрашивать, как он, простой пастушок, собирается побить финикийского громилу?

Ведь, даже ему, высокому и широкоплечему Саулу, которому любой израильтянин и до плеча не доставал, не приходила в голову такая блажь — биться с этим трёхметровым «хлопчиком». А Давид вообще ему в пупок дышал.

Кроме романтизма Давиду была присуща кристальная честность. Он рассказал царю, как оборонял отцовские стада от медведей и львов, которых в Израиле видимо-невидимо. Он делал это, разрывая хищников голыми руками.

Самсон и Геракл, у которых он украл свои подвиги — оба перевернулись в своих гробах.

Царь же Давиду поверил. А куда деваться? Ведь никто кроме этого недомерка не осмеливался принять вызов.

Царь приказал одеть пастуха в свои доспехи. Давид походил, позвякивая доспехами и приволакивая ножку. Это оказалось непростым делом — таскать на себе броню. С такой нагрузкой он мог и до ристалища не доковылять. Пришлось идти налегке.

Давид ограничился посохом и лёгкой артиллерией — пращёй и пятью булыжниками. Голиаф не понял, что происходит. Он даже обиделся. «Что я — собака, на которую ты идешь с палкой и камнями?»

Дело в том, что праща у Давида была египетского образца, в виде трости с ременной петлёй.

Давид не стал просвещать противника насчёт личного стрелкового оружия, которое он собрался применить в поединке.

Наоборот, он повёл пламенные речи о том, что филистимлянин хоть и вооружён мечом и копьём, а всё равно проиграет иудею, у которого только слово божье.

«…и узнает весь этот сонм, что не мечом и копьем спасает Господь, ибо это война Господа и он предаст вас в руки наши».

Был бы он честным пионером, этот Давид Иессеевич, то выразился бы иначе: «Не мечом и копьём спасает Господь, но пращей и увесистым булыжником». Но он не стал этого говорить — врождённая скромность не позволила.

Итак, Голиаф пошёл навстречу Давиду, поигрывая бицепсами. Пастух не стал подходить слишком близко, а с расстояния эффективной стрельбы открыл огонь на поражение. Первый же булыжник раскроил финикийскому богатырю череп.

Остальные филистимляне так испугались, что бежали, побросав своё оружие, куда глаза глядят.

Израильтяне захватили и разграбили их обоз. Давид отрезал Голиафу голову и с достоинством вернулся в свой шатёр, которого у него только что не было.

У Саула случившееся вызвало полную потерю памяти. В медицине такой феномен называют ретроградной амнезией.

Он не только забыл о том, что Давид был его придворным музыкантом, которого он любил и использовал в качестве успокоительного.

У царя совсем вылетело из головы, как полчаса назад он лично инструктировал Давида перед поединком и заставлял примерять свои доспехи.

Как только царь увидел Давида, разгуливавшего по лагерю с головой Голиафа, он спросил Авенира: «Кто этот юноша?»

Память Авенира тоже дала течь. Он покачал головой и ответил: «Понятия не имею, ваше величество».

— Ты чьих будешь, холоп?

— Раба твоего, Иессея из города-героя Вифлеема, младший сын.

Пока они разговаривали, Ионафан Саулович увидел Давида и потерял голову.

«Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его».

Что это значит? Не спрашивайте меня об этом. Ибо дальше — интереснее.

«И снял Ионафан верхнюю одежду свою, которая была на нем, и отдал её Давиду, также и прочие свои одежды».

Как пели в одной песенке, «полюбил тракторист тракториста».

Чудеса продолжались. Саул назначил Давида своим главнокомандующим — вот так, прямо сразу и назначил. Авенир загрустил.

Вся армия тронулась домой. По дороге, в каждом селении им устраивали триумф.

Все женщины выбегали к дороге, забрасывали военных цветами и кричали: «Саул победил тысячи, а Давид — десятки тысяч!»

Дамочки просто делали авансы красавцам гусарам, как это всегда бывает, когда армия входит в город.

Но Саул обиделся не на шутку. «Ему ещё осталось присвоить моё царство, а так всё прекрасно».

На следующий день Саул сидел на троне, сжимая в руке копьё. Давид, как ни в чём не бывало, бренчал на гуслях и напевал что-то романтическое из серии «паду ли я, копьём пронзенный, иль мимо пролетит оно?»

Саул метнул копьё, а Давид уклонился. Саул испугался. Его военачальник и музыкант, отменный стрелок и любимец сына, умел ещё и «качать маятник», словно заправский ниндзя.

Саул отменил статус придворного музыканта и главного стратега для Давида.

Он назначил его тысяцким (полковником) и велел не сидеть во дворце, а работать с личным составом. Давид повиновался.

«А весь Израиль и Иуда любили Давида».

Саул так боялся Давида, что решил женить его на своей дочери Мерове.

Что страх с людьми делает, подумать только! Давид отказался. «Кто я такой, чтобы быть царским зятем?»

Тут он врал, как обычно. Когда Мерову выдали замуж, её сестра Мелхола начала строить глазки Давиду. Саул сказал, что отдаст её за него, а для вена ему хватит «ста краеобрезаний филистимских».

Давид не стал больше скромничать, а согласился. Он пошёл со своими людьми в поле, убил двести первых попавшихся филистимлян. С запасом, так сказать. После этого сделал трупам обрезание и принёс «трофеи» царю, как плату за невесту. О ВРЕМЕНА! О НРАВЫ!

Сыграли свадьбу, но не было покоя в царской душе. Он ходил по дворцу, и всё время думал, как бы Давида жизни лишить.

Ионафан посоветовал Давиду спрятаться с царских глаз, а сам завёл с отцом разговор о музыкальном полководце.

Он всячески расхваливал Давида и говорил, что не надо его убивать. Уговорил. Саул поклялся, что не станет его убивать.

Счастливый Ионафан привёл Давида за руку в царские палаты. Примирение состоялось. После примирения Давид пошёл воевать филистимлян. Успешно. Вернулся с победой.

У автора случилось дежа-вю. Опять Саул сидел на троне с копьём в руке. Опять Давид услаждал его гуслями. Саул, как обычно, бросил копьё. Давид, как обычно, увернулся и убежал. На этот раз царь отправил слуг к дому Давида, чтобы убить его.

В дело вмешалась Мелхола. Она любила Давида не меньше, чем Ионафан. Спустила мужа через окно на верёвочке, а на его постель положила статую и прикрыла её одеялом. Как ни странно, в те времена такие трюки срабатывали.

В древних оригиналах статуя называлась «терафим», что означает домашний божок — идол.

Какие Иеговы с Саваофами? Ваалы и Астарты правили бал в царском доме.

Весь сюжет напоминает плохую пьесу. Саул приказал слугам принести к нему постель с Давидом. Слуги принесли постель, и только в царских покоях раскрылся подлог. Царь картинно спросил у дочери:

«Что ты наделала?» Дочь не менее картинно ответила: «Он обещал убить меня, если я не помогу ему бежать». И топнула ножкой.

Давид тем временем бежал к старому Самуилу в Раму. Надо было что-то решать. Саул послал слуг в Раму, чтобы арестовать зятя.

Слуги пришли в город, увидели, как камлают местные пророки под предводительством Самуила и начали камлать сами. Экзальтация — штука заразная.

Саул послал других слуг. Те тоже начали пускать пену изо рта и кататься по земле.

Третью группу слуг постигла та же участь. Тогда царь наплевал на государственные дела и пошёл за Давидом лично.

Пришёл в Раму и тоже забился в падучей, сорвал с себя мантию и портки, забросил корону в кювет — и валялся голый в пыли целых три дня. Народ вспомнил поговорку: «Неужели и Саул во пророках?»

Пока царь лежал в беспамятстве на проезжей части, Давид тихонько убежал обратно во дворец. Он провёл беседу с Ионафаном и подговорил его проверить царя «на вшивость».

Решили, что назавтра Давид спрячется где-нибудь, а Ионафан станет покрывать его отсутствие на обеде. Бред.

То он копьями кидается, то музыку слушает, то на войну Давида посылает, то приказывает его кровать принести, чтобы убить, то ещё чего-нибудь придумает. А потом спрашивает, куда это Давид подевался?

Примечательны слова, которые Саул сказал своему сыну Ионафану за обеденным столом.

«Сын негодный и непокорный! Разве я не знаю, что ты подружился с сыном Иессеевым на срам себе и на срам матери твоей?»

Видимо, речь шла о настоящей мужской дружбе. Ионафан попытался оправдываться. Царь бросил копьё и в сына, у него с этим было просто. Ионафан ловко уклонился.

Наверное, это было семейной забавой — царь бросал копья в домочадцев, а они тренировали свою реакцию.

Итак, Ионафан уклонился от царского дротика.

«И понял Ионафан, что отец его решился убить Давида. И встал из-за стола в великом гневе и не обедал».

Объявил голодовку — в знак протеста. После этого царевич пошёл в поле, чтобы сообщить Давиду пренеприятнейшее известие. Встретились.

«И целовали они друг друга, и плакали вместе, но Давид плакал более».

Когда слёзы были вытерты, а кружевные платочки исчезли в карманах, Ионафан перешёл к делу. Он посоветовал Давиду эмигрировать на какое-то время.

И ещё одно. Он напомнил возлюбленному о клятве верности, которую они дали друг другу.

«Господь да будет между моим семенем и твоим семенем».

Давид побежал в сторону границы.

До границы он не добежал — остановился в городке Номва и направился к дому священника Авимелеха. Священник удивился, что главный стратег и музыкант государства Израиль прибыл к нему без свиты. Давид приложил палец к губам.

— Я выполняю тайное поручение царя Саула. Он сказал, что на тебя можно рассчитывать. Все мои люди за городом, прячутся по буеракам. Секретная миссия, сам понимаешь. Поэтому дай мне хлебушка — буханок пять. Если нет хлеба, давай просто чего-нибудь пожевать.

— Простого хлеба у меня нет, есть только священный. Если твои люди не спали с женщинами, то пусть едят.

— Это я тебе гарантирую. Мои люди за последние три дня ни одной юбки не видели.

Авимелех дал Давиду хлебца и пожелал творческих успехов. Но Давид всё не уходил.

— Слушай, раз такое дело, может у тебя и оружие какое-нибудь имеется — мечи или, скажем, копья?

Священник почесал загривок.

— Нет ничего. Разве что, меч Голиафа, которого ты убил. Вон он за алтарём валяется. Если хочешь, бери.

Давид перепоясался мечом и двинулся. В путь. Первым делом он прибежал к филистимлянину Анхусу, Гефскому царю. На что он рассчитывал после своих «подвигов» с обрезанием мёртвых филистимлян?

Возможно, он думал, что ему предложат генеральскую должность в Гефсиманской армии, ведь мастерство не пропьёшь. А может быть, и нет. Душа музыканта — потёмки.

Нашего пастушка повязали и привели к Анхусу на приём.

— Вот, полюбуйся, государь. Давид Иессеевич собственной персоной.

Царь отложил в сторону шашлык и вытер жирные пальцы подолом мантии.

— Тот самый?

— Тот самый.

— Ну-ка, ну-ка.

Давид понял, что генеральской должности ему не видать, как своих ушей. И самих ушей, возможно, тоже больше никогда не увидать. Даже в зеркале.

Он решил сменить модель поведения — начал блеять, пускать слюну и рисовать грязными пальцами арабские цифры на дверях царского кабинета. Царь брезгливо поморщился.

— Что за идиота вы ко мне привели? Мало в нашей стране дебилов, так вы ещё и ненашего приволокли? Гоните его в шею.

«И вышел Давид оттуда и убежал в пещеру Одоламскую».

Жизнь в пещере — не сахар. Родственники Давида пришли его навестить. К ним присоединились недовольные и те, кто был в розыске. Всего четыре сотни душ.

Одним словом, Давид сколотил банду, стал Робин Гудом земли иудейской.

Но семья была обузой. Новоиспечённый атаман попросил моавитян предоставить его родственникам политическое убежище.

Моавитяне и филистимляне были странными людьми. Они не исповедовали политики геноцида. Они не были злопамятны.

Они приютили семью главного палача земли моавитской. Они были человеки, а не избранники божьи. Но, каков Давид! Такого бесстыдства не видал ещё Ближний Восток.

Сам Давид не стал отсиживаться у моавитян. Он со своей бандой пришёл в Иуду и занялся разведкой.

Саул в это время провёл оперативно-розыскные мероприятия в доме Авимелеха, обеспечившего беглого диссидента хлебом и оружием.

Авимелех на допросе начал препираться, как это принято у священников. Кончилось это препирательство тем, что он был казнён, а всё его ближайшее окружение в количестве восьмидесяти человек было убито.

Дома этих людей были разорены, а скот умерщвлён — по доброму старому обычаю. В этой резне уцелел только Авиафар, сын Авимелеха, который бежал из города и примкнул к банде Давида.

Давид со своей бандой решил повоевать с филистимлянами. Хорошее дело. Филистимляне в это время напали на город Кеиль, который даже не в Иудее находился. Но Давид решил за этот город заступиться.

И заступился. С четырьмя сотнями головорезов он напал на филистимлян, угнал их скот и занял город Кеиль.

Саул прослышал об этом и решил запереть Давида в Кеиле. Священник Авиафар, убегая к Давиду, прихватил ефод. Теперь он решил воспользоваться этим средством мобильной связи с богом.

Вместе с Давидом они устроили прямой эфир с господом, узнали всю подноготную о будущем и решили не дожидаться царя в городе.

Выбежали в степь и занялись манёврами. Теперь с Давидом было шестьсот бандитов. Саул узнал, что Давид бежал в степи и отказался от проекта.