История России с древнейших времен 4 страница

Выставив значение государства, заставив, по-видимому, приносить этому новому божеству тяжелые жертвы и сам подавая пример, Петр, однако, принял меры, чтоб личность не была подавлена, а получила должное, уравновешивающее развитие. На первом месте здесь, разумеется, должно быть поставлено образование, введенное Петром, знакомство с другими народами, опередившими наш народ в развитии. Мы знаем, что в допетровской России был силен родовой союз; продолжительность его существования объясняется легко из положения общества, которое не могло дать своим членам должного обеспечения, и они должны были искать его в частных союзах. Таков был прежде всего естественный кровный союз членов одного рода. Старшие, как мы знаем, защищали младших, и за то имели над ними власть, ибо отвечали за них перед правительством. Так было везде, во всех слоях общества, нигде самостоятельный русский человек не представлялся один, но всегда с братьями и племянниками; безродность и бессемейность до последнего времени являлись выражениями крайне бедственного положения. Понятно, что родовой союз стеснял развитие личности; государство не могло дать личной заслуге силы над родовыми правами; ревнивый до крайности к порухе родовой чести, старинный русский человек был равнодушен к чести личной. Но к концу XVII века государственные требования так усилились, что род с своим единством не мог устоять, и уничтожение местничества нанесло сильный удар родовому союзу в высшем слое общества, в служилых людях. Преобразование нанесло удар окончательный решительным, исключительным вниманием к личной заслуге, выдвинутием наверх людей, которые стали бесконечно выше своих "старых родителей" (т. е. родственников), введением в службу большого числа иностранцев; для людей новых стало выгодно являться безродными, и многие из них охотно начали выводить свое происхождение из чужих стран. Относительно низших слоев народонаселения удар родовому союзу был нанесен подушным окладом; стало исчезать прежнее выражение "такой-то с братьями и племянниками", ибо брат и племянник каждый стал платить за себя особо, явился отдельным, самостоятельным человеком. Не только прежние родовые отношения должны были исчезать; но и в самой семье, требуя глубокого уважения от детей к родителям, Петр признал права личности, предписывая, чтоб браки совершались с согласия детей, без произвола родителей; право личности признано было и в крепостном, ибо помещик должен был присягать, что не принуждает своих крестьян к невольному браку. Мы слышали беспристрастный отзыв современника, русского человека, об испорченности наших служилых людей в XVII и начале XVIII века, о их равнодушии к чести; между ними существовала позорная поговорка: "Бегство хоть нечестно, да здорово". При Петре вывелась эта поговорка, и он сам свидетельствовал, что во второй половине Северной войны бегство с поля сражения прекратилось. Наконец, получила признание личность женщины вследствие освобождения ее из терема.

Так воспитывались русские люди в суровой школе преобразования! Страшные труды и лишения не пропали даром. Начертана была обширная программа на много и много лет вперед, начертана была не на бумаге - она начертана была на земле, которая должна была открыть свои богатства перед русским человеком, получившим посредством науки полное право владеть ею; на море, где явился русский флот; на реках, соединенных каналами; начертана была в государстве новыми учреждениями и постановлениями; начертана была в народе посредством образования, расширения его умственной сферы, богатых запасов умственной пищи, которую доставил ему открытый Запад и новый мир, розданный внутри самой России. Большая часть сделанного была только в начале, иное в грубых очерках, для многого приготовлены были только материалы, сделаны были только указания; поэтому мы и назвали деятельность преобразовательной эпохи программою, которую Россия выполняет до сих пор и будет выполнять, уклонение от которой сопровождалось всегда печальными последствиями. Различные толки и суждения "за" и "против", толки о том, как быть с тем или другим делом, оставшимся от эпохи преобразования, были именно тем благодетельным последствием умственного возбуждения, которое дало русскому народу возможность жить новою жизнию и выполнять программу преобразователя. Возможность такого возбуждения условливалась именно всесторонним движением, всесторонним преобразованием, необходимым при том состоянии, в каком находился русский государственный организм, страдавший застоем, отсутствием средств к развитию; но все же это был организм, в котором нельзя было, начавши преобразование в одном органе, не начать его в другом. Это было бы крайне вредно, если бы и было возможно. Историк не позволит себе утверждать, что не было никакого вреда в этой всесторонности преобразования: вред был необходим вследствие неприготовленности средств к всестороннему преобразованию, неприготовленности как в руководимых, так и в руководителях, начиная с главного руководителя, самого Петра, в котором, при всем уважении к его гению, мы должны видеть человека, существо, ограниченное в своих средствах. Но мы должны признать, что России в описываемое время послан был человек, способный из двух зол выбрать гораздо меньшее, именно преобразование всестороннее и деятельное, которое не поставило русского человека только в положение ученика относительно Западной Европы, но в то же время поставило его и в положение взрослого, сильного деятеля в общей политической жизни и этим обеспечило ему самостоятельное внутреннее развитие, ибо внешняя безопасность, важное политическое значение, широкая историческая сцена действия составляют для народа необходимые условия его внутреннего развития. Русскому человеку легко было принять значение ученика при виде столь быстрого успеха в учении, при виде величия и славы, окружавших Россию и ее великого царя, которым так могли гордиться русские люди и который так верил в свой народ, так любил его, никогда не променивая своих на чужих.

Никогда ни один народ не совершал такого подвига, какой был совершен русским народом в первую четверть XVIII века. На исторической сцене явился народ малоизвестный, бедный, слабый, не принимавший участия в общей европейской жизни; неимоверными усилиями, страшными пожертвованиями он дал законность своим требованиям, явился народом могущественным, но без завоевательных стремлений, успокоившимся, как только приобретено было необходимое для его внутренней жизни. Человека, руководившего народом в этом подвиге, мы имеем полное право назвать величайшим историческим деятелем, ибо никто не может иметь большего значения в истории цивилизации. Петр не был вовсе славолюбцем-завоевателем и в этом явился полным представителем своего народа, не завоевательного по природе племени и по условиям своей исторической жизни. Гений Петра высказался в ясном уразумении положения своего народа и своего собственного как вождя этого народа, он сознал, что его обязанность - вывести слабый, бедный, почти неизвестный народ из этого печального положения посредством цивилизации. Трудность дела представилась ему во всей полноте по возвращении из-за границы, когда он мог сравнить виденное на Западе с тем, что он нашел в России, которая встретила его стрелецким бунтом. Он испытал страшное искушение, сомнение, но вышел из него, вполне уверовавши в нравственные силы своего народа, и не замедлил призвать его к великому подвигу, к пожертвованиям и лишениям всякого рода, показывая сам пример во всем этом. Ясно сознавши, что русский народ должен пройти трудную школу, Петр не усумнился подвергнуть его страдательному, унизительному положению ученика; но в то же время он успел уравновесить невыгоды этого положения славою и величием, превратить его в деятельное, успел создать политическое значение России и средства для его поддержания. Петру предстояла трудная задача: для образования русских людей необходимо было вызвать иностранных наставников, руководителей, которые, естественно, стремились подчинить учеников своему влиянию, стать выше их; но это унижало учеников, которых Петр хотел сделать как можно скорее мастерами; Петр не поддался искушению, не принял предложения вести дело успешно с людьми выученными, вполне приготовленными, но иностранцами, хотел, чтоб свои, русские, проходили деятельную школу, хотя бы это стоило и больших потерь, сопровождалось большими неудобствами. Мы видели, как он поспешил отделаться от иностранного фельдмаршала, видели, как на всех высших местах поставил русских людей, а иностранцам дал только второстепенные, и мы видели, как Петр был награжден за веру в свой народ, за преданность ему. Также с необыкновенною осторожностию, уменьем не перейти должные границы разрешена была Петром трудная задача церковного преобразования. Он уничтожил одноличное управление и заменил его коллегиальным, или соборным, что вполне соответствовало духу восточной церкви; мы видели, что одною из главных забот Петра было поднятие русского духовенства посредством образования; несмотря на сильное и понятное нерасположение к монашеству, он не уничтожил этого учреждения, подобно Генриху VIII английскому, только старался дать ему более соответствующую его характеру деятельность.

С какой бы точки зрения мы ни изучали эпоху преобразования, мы должны прийти в изумление перед нравственными и физическими силами преобразователя. Силы развиваются упражнением, и мы не знаем ни одного исторического деятеля, сфера деятельности которого была бы так обширна. Родившись с умом необыкновенно возбужденным, чутким ко всему, Петр изощрил эту чуткость до высшей степени, с малолетства прислушиваясь и приглядываясь сам ко всему, не направляемый, не ограничиваемый никем, а возбуждаемый обществом, уже стоявшим на повороте, колебавшимся между двумя направлениями, волнуемым уже вопросами о старом и новом, когда подле старой Москвы уже виднелся авангард Запада - Немецкая слобода. У Петра была старинная русская богатырская природа, он любил широту и простор; отсюда объясняется, что кроме сознательного влечения к морю он имел еще и бессознательное; богатыри старой Руси стремились в широкую степь, богатырь новой стремился в широкое море; местности, сжатые горами, были для него неприятны, тяжелы; так он жаловался жене на местоположение Карлсбада: "Место здешнее так весело, что можно честною тюрьмою назвать, понеже между таких гор сидит, что солнца, почитай, не видать". В другом письме он называет Карлсбад ямою.

Богатырским силам соответствовали страсти, не умеренные правильным, искусным воспитанием. Мы знаем, как мог разнуздываться сильный человек в древнем русском обществе, не выработавшем должных границ каждой силе; могло ли такое общество сдерживать страсти человека, стоявшего на самом верху? Но одна наблюдательная женщина-современница отозвалась совершенно справедливо о Петре, что это был очень хороший и вместе очень дурной человек. Не отвергая и не умаляя черной стороны характера Петра Великого, не забудем стороны светлой, которая перевешивала черную и могла так сильно привязывать к нему людей. Если гнев Петра разражался иногда так страшно над людьми, которых он считал врагами отечества, врагами общего блага, то сильно привязывался он и сильно привязывал к себе людей с наклонностями противоположными. Дело, совершенное Петром, было совершено им с помощью людей способных, которых он умел отыскать всюду и сохранить. В этом отыскивании способных людей нельзя видеть одного личного дела Петра: ему стоило только дать своим приближенным почувствовать, что ничем нельзя угодить ему так, как приисканием способных людей, и началась действительная гоньба за способностями. Послушаем одного из птенцов Петровых, известного нам по дипломатической деятельности в Турции, Неплюева, как он был выведен в люди; этот рассказ вскроет нам тайну великого императора отыскивать способных людей. Неплюев учился за границею навигации; по возвращении в Россию он вместе с товарищами был представлен Петру, который сказал генерал-адмиралу графу Апраксину: "Я хочу их сам увидеть на практике, а ныне напишите их во флот гардемаринами". Тут стал говорить член Адмиралтейской коллегии Григорий Петрович Чернышов: "Государь! Люди, по воле твоей отлученные от родных в чужих краях, по бедности сносили там голод и холод, учились по возможности, желая угодить тебе, и в чужом государстве были уже гардемаринами, а теперь, возвратясь, в надежде за службу и науку получить награждение, отсылаются ни с чем и будут наравне с теми, которые ни нужды такой не видали, ни практики такой не имели". Государь назначил им экзамен в коллегии в своем присутствии и, оставшись доволен ответами Неплюева, произвел его в поручики морского галерного флота, причем, давая Неплюеву целовать свою руку, сказал: "Видишь, братец: я и царь, да у меня на руках мозоли, а все оттого: показать вам пример и хотя под старость видеть достойных помощников и слуг отечеству". Скоро после этого Петр определил Неплюева смотрителем и командиром над строящимися морскими судами - должность, в которой он почти ежедневно видел Петра. Государь начал говорить, что в малом будет путь, а Чернышов и адмирал Змаевич стали преподавать малому искусство, как сохранить расположение государя: "Будь исправен, будь проворен и говори правду, сохрани тебя боже солгать, хотя бы что и худо было; он больше рассердится, если солжешь". Скоро Неплюев подвергся экзамену и в этом искусстве. Однажды он пришел на работу, а Петр уже тут; Неплюев сильно перепугался и первою мыслию было бежать домой и сказаться больным; но потом вспомнились советы Чернышова, и он пошел к тому месту, где находился государь. "А я уже, мой друг, здесь!" - сказал ему Петр. "Виноват, государь, - отвечал Неплюев, - вчера я был в гостях, долго засиделся, оттого и опоздал". Петр взял его за плечо и пожал; тот вздрогнул, думая, что пришла беда, но государь начал говорить: "Спасибо, малый, что говоришь правду, бог простит! кто бабе не внук!"

В Константинополь Неплюев попал таким образом. В первых числах января 1721 года был трактамент для всей знати и для офицеров гвардейских и морских, почему был тут и Неплюев. Отобедав с товарищами прежде, он встал из-за стола и отправился в ту комнату, где государь сидел еще за столом. Петр был очень весел и скоро начал такой разговор: "Надобен мне человек, который бы знал италиянский язык, для посылки в Константинополь резидентом". Головкин отвечал, что такого не знает. "А я знаю, - сказал Федор Матвеевич Апраксин, - очень достойный человек, да та беда, что очень беден".- "Бедность не беда, - отвечал Петр, - этому помочь можно скоро; но кто это такой?"- "Да вот он за тобой стоит", - сказал Апраксин. -"За мною стоит много", - возразил Петр. "Да твой хваленый, что у галерного строения", - отвечал Апраксин. Петр оборотился, взглянул на Неплюева и сказал: "Это правда, Федор Матвеевич, что он хорош, да мне бы хотелось его у себя иметь". Но потом, подумавши, государь приказал назначить Неплюева резидентом в Константинополь. Когда тот подошел к нему благодарить, упал в ноги, целовал их и плакал, то Петр поднял его и сказал: "Не кланяйся, братец: я вам от бога приставник, а должность моя смотреть того, чтоб недостойному не дать, а у достойного не отнять; буде хорош будешь - не мне, а более себе и отечеству добро сделаешь, а буде худ - так я истец: ибо бог того от меня за всех вас востребует, чтоб злому и глупому не дать места вред делать; служи верою и правдою! В начале бог, а по нем и я должен буду не оставить тебя".

Сознание обязанностей своих к богу, глубокое религиозное чувство высказывалось постоянно у Петра, поднимало дух его в бедах и не давало заноситься в счастии.

Необыкновенное величие, соединенное с сознанием ничтожества всех умов человеческих, строгое требование исполнения обязанностей, строгое требование правды, уменье выслушивать возражения самые резкие, чрезвычайная простота, общительность, благодушие - все это сильно привязывало к Петру лучших людей, имевших случай сближаться с ним, и потому легко понять впечатление, произведенное на них вестию о кончине великого императора. Неплюев пишет: "1725 года, в феврале месяце, получил я плачевное известие, что Отец Отечества, Петр, император 1-й, отъиде от сего света. Я омочил ту бумагу слезами как по должности о моем государе, так и по многим его ко мне милостям, и, ей-ей не лгу, был более суток в беспамятстве, да иначе бы мне и грешно было: сей монарх отечество наше привел в сравнение с прочими; научил узнавать, что и мы люди; одним словом, на что в России ни взгляни, все его началом имеет, и, что бы впредь ни делалось, от сего источника черпать будут; а мне, собственно, сверх вышеписанного, был государь и отец милосердый; да вчинит господь душу его, многотрудившуюся о пользе общей, с праведными!"

Другой приближенный к Петру человек, Нартов, говорит: "Если б когда-нибудь случилось философу разбирать архиву тайных дел его (Петра), вострепетал бы от ужаса, что соделывалось против сего монарха. Мы, бывшие сего великого государя слуги, вздыхаем и проливаем слезы, слыша иногда упреки жестокосердия его, которого в нем не было. Когда бы многие знали, что претерпевал, что сносил и какими он уязвляем был горестями, то ужаснулись бы, колико снисходил он слабостям человеческим и прощал преступления, не заслуживающие милосердия; и хотя нет более Петра Великого с нами, однако дух его в душах наших живет, и мы, имевшие счастие находиться при сем монархе, умрем верными ему и горячую любовь нашу к земному богу погребем вместе с собою. Мы без страха возглашаем об отце нашем для того, что благородному бесстрашию и правде учились от него».

Cоловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн.IХ. М.: Изд-во соц.-эконом. лит., 1963. С. 541-553.