Неудобство ясного мышления 13 страница

Марта. ЧЕМ займешься?

Джордж (негромко, четко выговаривая каждое слово). Я займусь чтением. Буду читать книгу. Чи­тать. Читать! Слыхала, чем иногда люди за­нимаются? (Берет книгу.)

Марта (стоя). То есть как это читать? Ты что? [стр. 165].

-170-

ГЛАВА 5. ПЬЕСА «КТО ВОИТСЯ ВИРДЖИНИЮ ВУЛЬШ?"

Теперь Марта сталкивается с альтернативой ос­тановиться или продолжить для того, чтобы посмот­реть насколько серьезен Джордж. Она выбирает вто­рое и начинает целоваться с Ником. Джордж погру­жен в чтение:

Марта. Джордж, ты знаешь, что я делаю?

Джордж. Нет, Марта... А что ты делаешь?

Марта. Я развлекаюсь. Развлекаю одного из гостей.

Обнимаюсь с одним из наших гостей [стр.

166].

Но Джордж не принимает вызов. Марта израсхо­довала вызовы, которые обычно могут втянуть Джор­джа в игру. Она пытается еще раз:

Марта....Я сказала, что обнимаюсь с одним из на­ших гостей.

Джордж. Ну и прекрасно... Продолжай и том же духе.

Марта (молчит, не зная, что ей предпринять). Пре­красно?

Джордж. Да, прекрасно... молодец.

Марта (щурится, голос становится резким). Ах, пар­шивец, вот до чего ты дошел...

Джордж. Я дошел до сотой страницы [стр. 166].

Не зная что делать, Марта отправляет Ника на кухню, затем опять поворачивается к Джорджу:

Марта. Слушай, ты...

Джордж, Если не возражаешь, Марта, я лучше почи­таю...

Марта (ярость доводит ее чуть ли не до слез, ясный просчет а ее замысле — чуть ли не до бешен­ства). Нет, я возражаю. Так вот, слушай, что тебе говорят. Ты брось свои штучки, не то я, вот честное слово, в самом деле решусь. Вот честное слово, пойду за этим молодчиком на кухню, а потом поведу его наверх и...

Джордж (снова круто оборачивается к ней... громко... с ненавистью). Ну и что, Марта?

Подобным же образом он поворачивается к Нику:

 

 

-171-

ПРАГМАТИКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИЙ

Ник. Вам... вам, наверное, вес...

Джордж. Безразлично? Правильно... Совершенно без­различно. Так что забирайте этот мешок с грязным бельем, перебрасывайте через плечо и...

Ник. Вы мне омерзительны.

Джордж (недоуменно). Потому что ВЫ намерены ва­ляться с Мартой, я омерзителен? (Разража­ется издевательским хохотом.) [стр. I67|

Позже Джорджу даже не обязательно указывать на это Марте, она сама комментирует свое поведение:

Я сама себе омерзительна. Моя жизнь — это убогие, совершенно бессмысленные супружес­кие измены... (скорбный смех)...якобы сде­ланные. Хочу хозяйку? Смехотворно!

5.411. Их стиль. Игра-соревнование Джорджа и Мар­ты не является, как это может показаться поначалу, просто одним из открытых конфликтов, в котором объект существует только для того, чтобы уничтожить другого. Скорее, у этого конфликта, который в самом общем виде кажется коллаборационизмом, или конф­ликтующим предательством, может быть некоторый «верхний предел» его эскалации, и несколько, как уже предполагалось, предопределенных правил, по кото­рым осуществляется игра, которые определяют основ­ное правило симметрии и присуждают выигрыш (или проигрыш) внутри игры — без выигрыша или проиг­рыша не было бы смысла в игре.

Можно сказать, без преувеличения, что напря­жение в их симметрии (которое логически приводит к убийству — прямому и буквальному, не метаморфи­ческому, как в пьесе) означает, что они должны быть не только эффективными, но остроумными и дерзки­ми. Следующий совершенно симметричный обмен ос­корблениями можно назвать образцовым:

Джордж. Monstrc! Марта. Cochon! Джордж. Bete!

 

-172-

ГЛАВА 5. ПЬЕСА «KTD БОИТСЯ ВИРДЖИНИЮ ВУЛЬФ?-

Марта. Canaille! Джордж. Putain! [стр. 128]

Стиль общения четко сформулированный, хотя в диковинной и порочной манере, делает Ника и осо­бенно Хани по сравнению с ними очень мягкими. Ни один из них не может быть субпартнером в игре: Марта разочаровывается в Нике не только сексуально, ее ра­зочаровывает его пассивность и отсутствие воображе­ния, и Джордж, который пытается иногда разбудить в нем партнера в схватке, также обнаруживает, что он слабый соперник:

Джордж (посмеиваясь над ним). Я спросил, как вам нравится такая грамматика. Благой, паибла-гой, самый благой, благословили полбу. Хм? Ну-с?

Н и к (неприязненно). Право не знаю, что вам отве­тить.

Джордж (будто не веря своим ушам). Действительно не знаете?

Ник (взрываясь). Ладно... Какого ответа вы жде-

те? Хотите, чтобы я сказал, что это смешно, а вы наперекор мне скажете, что грустно? Или мне сказать, что грустно, а вы тут же вывер­нете все наизнанку и скажете, нет, это смеш­но. Пожалуйста, играйте в свою дурацкую игру как хотите — и так и этак.

Джордж (с преувеличенной почтительностью). Отлич­но! Отлично!

Ник (еще злее). Когда жена вернется, мы с ней... [стр. 89-90].

Кроме своеобразия, Джордж и Марта ищут, даже требуют друг от друга определенной силы, способнос­ти внести что-то в игру, не уклоняясь. В последнем действии Джордж объединяется с Мартой, чтобы выс­меять Ника, хотя объектом для насмешки служит тот факт, что ему наставили рога:

Марта. Ах! Стойте! Ни с места! Налейте моему дра­жайшему виски! Ник. Нет, увольте.

 

-173-

ПРАГМАТИКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИЙ

Джордж. Не надо, Марта, не надо. Это уж слишком. Он тебе, милочка, прислуживает, а не мне.

Ник. Никому я не прислуживаю...

Джордж и Марта. Вот как? (Поют.) «Никому я не служу...» (Оба смеются.)

Ник. Злые...

Джордж (договаривая за него)....дети. Хм? Правиль­но? Злые дети забавляются...ах! такими грус­тными играми, вприпрыжку скачут по жиз­ненному пути и т. д. и т. п. Правильно я говорю?

Ник. Да. Более или менее.

Джордж. Подите вы, знаете куда?

Марта. Где ему — накачался до бровей.

Джордж. Да что ты говоришь. (Сует Нику цветы.) Вот поставьте в вазу с джином [стр. 180].

Это бессердечное бесстрашие также заметно в их «балансировании на грани войны», в котором превзойти или «достать» другого, требует все меньше и меньше самообладания и все больше и больше воображения. Например, Марта наслаждается чрезвычайно ужасным выпадом со стороны Джорджа: она высмеивает Джор­джа перед Ником и Хани. Когда тот возвращается на сцену, его руки за спиной, и сначала его замечает только Хани, Марта же продолжает историю о том, как она ударила Джорджа:

Л это произошло СЛУЧАЙНО... совершен­но случайно. (Джордж выхватывает из-за спины ружье и хладнокровно целится Мар­те в затылок.. Хани взвизгивает, вскакивает с места. Ник тоже встает, а Марта резко по­ворачивает голову и оказывается лицом к лицу с Джорджем. Джордж нажимает па ку­рок.)

Джордж. БАЦ!!! (Хлоп! Из ружейного дула распускается большой красно-желтый китайский зонтик. Хани снова вскрикивает, на сей раз потише — скорее растерянно и с чувством облегчения.) Наповал! Бац! Наповал!

Ник (смеется). Господи Боже! (Хани вне себя от восторга. Марта тоже смеется... почти ис

-174-

 

ГЛАВА 5. ПЬЕСА «КТО БОИТСЯ ВИРДЖИНИЮ ВУЛЬОэ?»

теринески, оглушая всех своим гулким хохотом.

Джордж присоединяется к общему веселью и

суматохе. Наконец стихает.) Хани. О, Господи! Марта (радостно). Откуда у тебя эта штука, бандит

ты этакий? [...'] Джордж (несколько рассеянно). Оно у меня давно. Тебе

понравилось? Марта (хихикая). Вот бандит! [стр. 105|.

Радость и хихиканье Марты лишь отчасти насто­ящее облегчение, но также едва не чувственное на­слаждение от хорошо сыгранной игры, наслаждение, которое они оба разделяют:

Джордж (наклоняясь над Мартой). Тебе понравилось, а? Марта. Да... недурно. (Понизивголос.) Поцелуй меня... Ну же! [стр. 105].

Однако результатом не может быть окончание их соперничества, потому что оно имеет сексуальные аспекты, а их сексуальное поведение — это тоже со­перничество, и когда Марта упорствует с очевидным предложением, Джордж сомневается: ее не разубедить, и он, в конечном счете, получаст «пиррову победу» [стр. 105|, отказываясь от нее, и заявляет так, чтобы его слышали гости, о неуместности ее поведения.

Таким образом, их манера поведения, где вес распределено, представляет дополнительное ограни­чение в игре. В дальнейшем становится очевидно, что имеется взаимная поддержка их самостей в крайне жесткой форме в ситуации риска.

5.42. Сын

Вымышленный сын — это уникальная тема, за­служивающая отдельного внимания. Многие крити­ки, будучи в восторге от пьесы в целом, либо скепти­чески относятся к этой теме, либо хранят молчание по этому поводу. Малкольм Маггридж (М. Muggeridge) считает, что «пьеса разваливается на кусочки в тре­тьем действии, когда раскрывается прискорбная ис-

 

-175-

ПРАГМАТИКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИЙ

тория вымышленного сына» (107, р. 58) и Говард Тоб-мен (Н. Taubman) не доволен, что

«мистер Олби заставил нас поверить в то, что в течение 21 года его стареющая пара питалась вымыс­лом, что у них есть сын, что его вымышленное суще­ствование является секретом, который жестоко свя­зывает и разлучает их, и что объявление Джорджа о его смерти может быть поворотным пунктом. Эта часть истории звучит лживо, и ее фальшивость вредит прав­доподобию центральных действующих лиц» (152).

Мы не согласны, в первую очередь, с этим «приговором», опираясь на психиатрические данные. Правдоподобности существования вымысла не мешает ни его галлюциногенные размеры, ни факт, что он должен распределяться между ними. Поскольку классическое folia a deux (безумие вдвоем) разделяли оба, то искаженные переживания описываются ре­ально. Феррейра (Ferreira) относится к «семейному мифу», как к ряду довольно хорошо интегрирован­ных убеждений в отношении друг друга и взаимного положения в семейной жизни, разделяемых всеми членами семьи: убеждения, которые остаются неоспо­римыми каждым участником, несмотря на искаже­ния реальности, которые, по-видимому, могут под­разумеваться (42, р. 457).

В этой формулировке заслуживает внимание то, что (1) проблема о буквальной вере не является цент­ральной и (2) функция обмана — относительна.

Что касается первого пункта, Феррейра замечает: «Член семьи может знать и часто знает, что многие из образов фальшивы и представляют собой не более, чем официальные линии поведения группы» (42, р. 458). Олби нигде не утверждает, что Джордж и Марта «дей­ствительно» верят в то, что у них есть сын. Когда они говорят об этом, их обращение несомненно безлич­ное, относящееся не к человеку, а к мифу. Когда, в самом начале пьесы, впервые упоминается вымысел об их сыне, Джордж говорит: «Не заводись о сыне, вот

 

 

-176-

ГЛАВА 5. ПЬЕСА «КТО БОИТСН ВИРДЖИНИЮ ВУЛЬШ?»

и все» 1стр. 81]. Позже он даже скаламбурит об их двой­ной системе отношений:

Джордж....ты затеяла этот разговор. Когда он приез­жает домой, Марта?

Марта. Тебе сказано, перестань. Напрасно я об этом заговорила.

Джордж, О нем...не об этом. О сыне. Ты его затеяла. Более или менее — ты. Когда же этот парши­вец у нас появится, хм? Ведь на завтра, ка­жется, назначен день его рождения?

Марта. [...] Я НЕ ЖЕЛАЮ ОБ ЭТОМ ГОВОРИТЬ.

Джордж. Ну, разумеется. (Нику и Хани.) Марта не же­лает говорить об этом... о нем. Марта призна­ется, что напрасно это затеяла |стр. 111].

Это различие между «сыном» и «игрой в сына» так последовательно поддерживается даже в непосред­ственной реакции Марты на объявление Джорджа о его смерти, — «Ты не смеешь решать сам!» [стр. 201] — что не возможно даже подумать о том, что они бук­вально верят в то, что у них есть сын.

Если это так, то почему же они играют в игру, что у них есть сын? Опять же вопрос, для чего — луч­ше, чем почему. Как это описывает Феррейра:

Семейный миф представляет центральные воп­росы взаимоотношений. Он приписывает роли и пред­писывает поведение, которое, в свою очередь, усили­вает и консолидирует эти роли. В скобках мы можем заметить, что в его содержании представлены группо­вой отход от действительности и уход, который мы можем назвать «патологией». Но в то же время он ос­нован своим существованием, фрагментом жизни, ку­сочком реальности, с которой сталкивается, и, таким образом, формирует [любого] ребенка, рожденного в нем и посторонних, которые прошмыгивают рядом (42, р. 462, курсив наш).

Этот последний пункт наиболее важен. В то время как их сын — придуман, их интеракция о нем реаль­на, поэтому природа этой интеракции и является важ­нейшим вопросом.

 

 

-177-

ПРАГМАТИКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИЙ

Необходимым условием коммуникации о сыне является коалиция между Джорджем и Мартой; они должны быть вместе, для того чтобы сохранить этот вымысел, в отличие от реального сына, который если однажды был порожден, то существует; здесь же они должны постоянно объединяться, чтобы создавать сво­его ребенка. И это единственная область, в которой они могут приходить к соглашению, сотрудничая, не соревнуясь. История так «свободна от предрассудков и условностей» (нетрадиционна) и лична, что возмож­но они могут позволить себе быть в ней вместе именно потому, что она не реальна. В любом случае, они могут и действительно сражаются за него как за что-то, но в их игре симметричной скалации существует ограниче­ние на необходимость делиться этой выдумкой. Их миф

0 ребенке является гомеостатическим механизмом. В том,
что кажется центром их жизни у них имеется стабиль­
ная симметричная коалиция. Вот почему Марта в сво­
ей похожей на сон декламации о жизни ребенка, опи­
сывает его так, что это могло бы быть метафорой:

«...подрос... и стал таким умницей!...Ходил на прогулку и шел между нами... {разводит руками)...дав каждому ручку [...] и эти ручки уже немного разъеди­няли пас с Джорджем и служили защитой [...] служили защитой ему... и НАМ» [стр. 194].

Можно предположить и для этого есть основа­ния, что реальный ребенок, если бы он у них был, стол­кнулся бы с такой же задачей. Хотя в действительности мы этого не видели, потому что в центре пьесы —- мис­сия мифа, мы можем только предполагать вместе с Феррсйрой:

«По-видимому, семейный миф приводится в дей­ствие всякий раз, когда некое напряжение среди членов семьи достигает предопределенного порога и каким-то образом, реальным или вымышленным, угрожает раз­рушить поведенческие взаимоотношения. Тогда семей­ный миф функционирует как термостат, который вры­вается в действие «температурой» в семью. Как и лю-

 

 

-178-

ГЛАВА 5. ПЬЕСА «КТО БОИТСЯ ВИРДЖИНИЮ ВУЛЬШ?»

бой другой гомеостатический механизм, миф защищает семейную систему от повреждения, возможно разруше­ния. Следовательно, он обладает свойствами любого «пре­дохранительного клапана», т. е. ценностью выживания... Это приводит к сохранению и иногда даже к повыше­нию уровня организации семьи, устанавливая паттер­ны, которые увековечиваются благодаря кругообразным и самокорректирующимся характеристикам любого го-меостатического механизма» (42, р. 462).

Реальные дети могут также быть как бальзамом, так и оправданием брака, так что, как указывает Фрай (4.442), симптоматическое поведение может нести ту же функцию.

Но пьеса не касается этой возможности приме­нения мифа, а скорее показывает процесс его разру­шения. Как указывалось, что-либо, касающееся суще­ствования сына, не является честным оружием в их войне. Действовать иначе, даже в сердце сражения, считается поистине неправильным:

Марта. Самый проклятый вопрос, который мучает Джорджа, — это насчет нашего маленько­го... ха-ха-ха!...насчет нашего большого-пре­большого сына... В самой глубине своего нутра Джордж не совсем уверен, его ли это ребенок.

Джордж (с глубочайшей серьезностью). Боже мой, ка­кая же ты безнравственная, Марта.

Марта. А я тебе, детка, миллион раз говорила... ни с кем другим я бы не позволила себе зачать... и ты это знаешь, детка.

Джордж. Какая безнравственная!

Хани (с пьяными слезами). Нет, вы только поду­майте! Лй-яй-яй!

Ник. По-моему это не следует обсуждать при...

Джордж. Марта лжет. Марта лжет. Я хочу, чтобы вы сразу же это поняли. Марта лжет. {Марта сме­ется) Не так уж много в мире пещей, в ко­торых я уверен... государственные границы, уровень океана, политические союзы, вы­сокая мораль... за это я гроша ломаного не дам... Но единственное, в чем я уверен в на-

 

 

-179-

ПРАГМАТИКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИЙ

шем гибнущем мире, так это и моем соучас­тии, моем хромосомологическом соучастии...В создании нашего бслокуроглазого, сине-волосого... сына [стр. 1 12].

Хотя именно Джордж, как это можно определить, делает шаг, который приводит к изменению системы. В первые минуты пьесы, между приказом Марты от­крыть дверь и впустить гостей, он уступает, но добавля­ет свое собственное возражение: он просит ее не за­водиться о сыне [стр. 81.J У них есть правило, как объяснит позже Джордж, не говорить о нем с други­ми [стр. 203], так что замечание Джорджа может по­казаться не только необязательным, но и неважным. Тем не менее, существует «высшее» правило — их чи­стая игра, — которое не разрешает направлять поведе­ние другого, так что любой приказ должен быть диск­валифицирован или нарушен. В этом смысле неважно кто первым сделал неправильный шаг, предсказуемым результатом этой запутанности в границах игры явля­ется вызывающее поведение Марты и объединение этого материала в их симметричное соревнование. Итак:

Джордж. Не заводись о сыне, вот и все.

Марта. За кого ты меня принимаешь?

Джордж. От тебя всего можно ожидать.

Марта (разозлившись не на шутку). Да? Так вот, за­хочу и заведусь о сыне.

Джордж. О сыне не смей.

Марта {угрожающе). Он столько лее мой, сколько и твой. Захочу и буду о нем говорить!

Джордж. Я тебе не советую, Марта.

Марта. Вот умница... Поди открой [стр. 81) (курсив наш).

Как только возникает возможность, Марта рас­сказывает Хани об их сыне и его дне рождения*.

Интересно, что после «смерти», она ссылается на амнезию: Джордж. Ты сама нарушила наши правила, детка. Ты заговорила

 

-180-

ГЛАВА 5. ПЬЕСА -КТО БОИТСЯ ВИРДЖИНИЮ BVHbcp?»

Теперь их гомеостатичный механизм — просто топливо, и Джордж в конце концов полностью унич­тожает сына, взывая к подразумеваемому правилу: «Право у меня было, Марта. Мы только никогда не говорили об этом. Я мог убить его, когда захочу» [стр. 177].

На этой стадии мы являемся свидетелями начала симметричного стремительного роста, который в ко­нечном счете приводит к разрушению долго сохрани-ющегося паттерна взаимоотношений. Эта пьеса, более чем что-либо еще, — история изменения системы, из­менение ролей в игре взаимоотношений, которое как нам кажется происходит из-за небольшого, но воз­можно неизбежного разрушения этих правил. Пьеса не предлагает нового паттерна, новых правил, она про­сто описывает последовательность состояний, при по­мощи которых старые паттерны переходят к собствен­ному уничтожению. (В 7.2 будут рассмотрены общие аспекты изменения системы.) Что может произойти потом не совсем понятно:

Джордж (долгое молчание). Так будет лучше.

Марта (долгоемолчание). Не знаю...

Джордж. Так будет лучше... может быть, так будет

лучше.

Марта. Не знаю... не верю. Джордж. Да.

Марте. Только мы... ты и и? Джордж. Да. Марта. Не знаю, может быть, надо было...

о нем... ты заговорила о нем с другими.

Марта (в слезах). Нет, я ни с кем не говорила. Ни разу.

Джордж. Нет говорила.

Марта. С кем? С кем?

Хани (плача). Со мной. Вы мне про него сказали.

Марта (плача). Я ЗАБЫЛА! Случается... случается ночью, когда совсем поздно... и вокруг разговоры... Я забываюсь... и мне хочется поговорить о нем... но я СДЕРЖИВАЮ СЕБЯ... сдерживаю... а часто мне так хотелось.., [стр. 203[

 

 

-181-

ПРАГМАТИКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИЙ

Джордж. Нет, Марта. Марта. Да. Her [стр. 205].

Исключая не подлежащий сомнению факт, что Ник и Хани теперь вовлечены в игру благодаря зна­комству, Фсррейра делает обоснованный вывод и про­гноз в понятиях семейного мифа:

«...Семейный миф...содействует важным гомеос-татичпым функциям во взаимоотношениях... Возмож­но, лучше, чем где-нибудь еще, эти функции семейно­го мифа представлены в хорошо известной пьесе Эд­варда Олби «Кто боится Вирджинию Вульф?», где се­мейный миф в психотических пропорциях определяет все действие. На протяжении пьесы, муж и жена гово­рят, сражаются и кричат о своем отсутствующем сыне. В оргии поношений, они обсуждают каждый случай в жизни своего сына, цвет его глаз, его рождение, взрос­ление и т. д. Однако позже мы узнаем, что сын — это выдумка, договор между двумя, сказка, миф, но миф, который они оба культивируют. В разгаре пьесы, муж, охваченный яростью, объявляет, что их сын мертв. Ко­нечно, таким жестом он «убивает» миф. Тем не менее, их отношения продолжаются, по-видимому не разру­шенные этим объявлением, и нет никакого намека на надвигающиеся изменения или конец. Длямужа, разру­шившего миф о живом сыне, — это лишь значит присту­пить к созданию мифа о мертвом. Вероятно, семейный миф развивался только в его содержании, которое, возможно, станет более сложным, более «психотичес­ким»; мы предполагаем, что его функции, остались нетронутыми. Как и взаимоотношения» (43).

С другой стороны, возможно, что смерть сына -это новое измерение, шаг к функциональному изме­нению на новом уровне действия. Нам это неизвест­но.

5.43. Метакоммуникация между Джорджем и Мартой

Поскольку как Джордж, так и Марта говорят или пытаются говорить о своей игре, то в течение пьесы они метакоммуникатируют. Это представляет интерес

 

-182-

ГЛАВА 5. ПЬЕСА «КТО БОИТСЯ ВИРДЖИНИЮ ВУЛЬФ?»

по ряду причин, например, в отношении предполагае­мого «сознания игры» Джорджем и Мартой. Может показаться, что их многочисленные ссылки, указания и цитирование правил игр делают их необычной па­рой, чей паттерн интеракции является по существу обсессивно-компульсивной озабоченностью с разыг­рыванием причудливых и безжалостных игр — дей­ствительно, как утверждает Джордж: «Злые детки за­бавляются такими...ах! такими грустными играми, вприпрыжку скачут по жизненному пути и т. д. и т. п.» [стр. 180]. Но это подразумевает, что их игровое пове­дение полностью взвешено (или руководствуется раз­ными метаправилами) и, что следовательно возмож­но, что принципы, которые они демонстрируют, яв­ляются только идиосинкратическим содержанием их игры и не могут быть применены к другим парам, осо­бенно реальным. Природа их метакоммуникации не­посредственно опирается па этот вопрос, так что ста­новится понятно, что даже их коммуникация об их ком­муникации является объектом правил их игры.

В двух поразительных примерах Джордж и Марта подробно обсуждают свою интеракцию. Первый из этих метакоммуиикационных обменов показывает, как по-разному каждый из них видит интеракцию, и как толь­ко эти различия обнаруживаются, возникают взаимные обвинения в сумасшествии или неспособности (3.4). Марта возражает против игры «Хами гостям», которую она очевидно считает не соответствующей правилам;

Джордж (теперь едва сдерживая злобу). Тебе-То можно сидеть тут в креслице, сидеть и пускать вож­жой джин изо рта, тебе можно унижать меня, рвать на части... ВСЮ НОЧЬ... и это в по­рядке вещей... тебе это можно...

Марта. Ты это терпишь.

Джордж. Не могу терпеть.

Марта. Нет, можешь! Поэтому и женился на мне. (Молчание.)

Джордж (вполголоса). Это бессовестная ложь.

 

 

-183-

ПРАГМАТИКА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИЙ

Марта. Ты не понимаешь этого, все еще не понима­ешь.

Джордж (мотая головой). Что ты говоришь... Марта?

Марта. Сколько я тебя хлестала, что у меня уже рука отваливается.

Джордж (смотрит на нее, не веря своим ушам). Ты в своем уме?

Марта. Целых двадцать три года.

Джордж. Ты заблуждаешься... Марта, ты заблуждаешь­ся.

Марта. НО МНЕ-ТО СОВСЕМ ДРУГОЕ БЫЛО НУЖНО!

Джордж. Я думал, ты хоть о себе знаешь... правду. Я не догадывался. Я... не подозревал... [стр. 155—6|

Это необычно ясное обвинение в патологии упо­рядочивания последовательности событий, в которой Джордж считает, что ему позволительно отвечать на нападки Марты, а Марта считает себя проституткой, нанятой для того, чтобы «хлестать» его; каждый счи­тает, что он лишь отвечает на поступки другого, но не является стимулом для поступков другою. Они не ви­дят всю природу их игры, она действительно кругооб­разна. Эти противоречивые взгляды становятся мате­риалом для дальнейшей симметричной эскалации. Про­должим вышеприведенный эпизод:

Джордж. Я думал, ты хоть о себе знаешь... правду. Я не догадывался. Я... не подозревал...

Марта (вне себя от злобы). О себе я вес знаю.

Джордж (глядя на нее, точно на какое-то мерзкое насе­комое). Нет... нет... ты... больна.

Марта (снова кричит). Я ПОКАЖУ ТЕБЕ, КТО ИЗ НАС БОЛЕН! Я ТЕБЕ ПОКАЖУ! [стр. 156|

Перебранка о том, кто болен, кто ошибается или не понимает, продолжается до привычного конца, где они демонстрируют свою неспособность «идти вмес­те» по пути, па котором они могли бы объединиться:

Джордж. Раз в месяц, Марта! Я к этому привык... раз в месяц пред нами предстает непонятная Мар­та, под наносным песком существо добрей-

 

 

-184-

ГЛАВА 5. ПЬЕСА «КТО БОИТСЯ ВИРДЖИНИЮ ВУЛЬШ?.

шее, та самая девушка, которой только скажи ласковое слово, и она расцветает добротой и лаской. И я сколько раз в это верил, что вспо­минать тошно, ведь не хочется считать себя таким уж простофилей. Теперь я тебе не верю... не верю и все. Теперь не бывает та­кой минуты... и никогда не будет, когда мы могли бы... стать близкими друг другу.

Марта (снова во всеоружии). Может ты и права, дет­ка. С пустотой не сблизишься. А ты вот пус­тое место. ФУК! И погасло. И случилось это сегодня вечером у папы. (Всем существом сво­им источает презрение, но под ним прячется ярость и горькое чувство утраты.) Я сидела у папы и наблюдала за тобой... Наблюдала, как ты восседаешь там, наблюдала за теми около тебя, кто помоложе, за теми, кто чего-то до­бьется в жизни. Сидела и наблюдала за то­бой, а тебя ТАМ ПРОСТО НЕ БЫЛО! И вот сразу — фук! Погасло, наконец-то погасло! Я не стану молчать, я взвою не своим голосом, Я на все пойду... И такой будет взрыв, какого ты в жизни не слышал!