Последнее слово террористки

Вера Фигнер – один из вожаков «Народной воли». Эта партия взяла на себя ответственность за убийство царя – тягчайшее преступление в условиях самодержавия. Выступая на суде, Фигнер была готова к смертной казни, уже постигшей многих её товарищей. Но она выжила. Проведя четверть века в

Шлиссельбурге, получила свободу. Уже в советское время издала воспоминания.

Из воспоминаний Фигнер и взят приводимый текст её выступления на суде. Эти восемь страниц существенно отличаются от остальных двухсот. Воспоминания в целом проникнуты уверенностью в правоте своего дела. А в речи неожиданно появляются ноты то ли сомнения, то ли самокритики. Каков мотив автора, зачем эти ноты добавлены в тщательно продуманное выступление? Как соотносятся с общей направленностью, общим замыслом речи? Что существенного вносят в образ Веры Фигнер лично и народнического движения в целом?

 

Задача

Дано: запись последнего слова Веры Николаевны Фигнер на «Процессе 14-ти» – последнем крупном процессе над членами «Народной воли» (1884 г.).

 

Допущения: запись без существенных искажений воспроизводит то,

что В.Н. Фигнер сказала в действительности; сокращения (<...>) не

вносят существенных искажений в смысл текста и стиль изложения.

 

Вопрос: какие из следующих утверждений доказываются

предложенным текстом?

1) Изначальные планы народников не допускали насилия в

общественном переустройстве.

2) Участники «хождения в народ» занимались исключительно

законной деятельностью.

3) «Народная воля» готова была удовлетвориться конституционной

монархией.

4) В.Н. Фигнер пыталась показать суду, что террор «Народной воли»

имеет благородное обоснование.

5) Речь В.Н. Фигнер имела задачей избавить её от ответственности за

противозаконную деятельность.

 

Выступление В.Н. Фигнер в судебном заседании

<...> Когда я вышла 17 лет из института, во мне в первый раз

зародилась мысль о том, что не все находятся в таких благоприятных

условиях, как я. Смутная идея о том, что я принадлежу к культурному

меньшинству, возбуждала во мне мысль об обязанностях, которые

налагает на меня мое положение по отношению к остальной, некультурной

массе, которая живет изо дня в день, погруженная в физический труд и

лишенная того, что обыкновенно называется благами цивилизации. <...>

Русская журналистика того времени и то женское движение, которое было в

полном разгаре в начале 70-х годов, дали готовый ответ на запросы,

которые у меня возникали, они указали на деятельность врача как на такую,

которая может удовлетворить моим филантропическим стремлениям. <...>

И вот, значительно перекроив свою жизнь, я поехала в Цюрих и

поступила в университет. Заграничная жизнь представляет большое

различие с русской. Явления, которые я там встретила, были для меня

вполне новы. Я не была подготовлена к ним тем, что раньше видела и

раньше знала; не была подготовлена к правильной оценке всего того,

что встретила. Идея социализма была воспринята мной первоначально

почти инстинктивно. Мне казалось, что она есть не что иное, как

Документальные задачи по 104 российской истории

расширение той филантропической идеи, которая у меня возникла

раньше. Учение, которое обещает равенство, братство и

общечеловеческое счастье, должно было подействовать на меня

ослепляющим образом. Мой горизонт расширился: вместо каких-

нибудь тетюшан у меня явилось представление о народе, о

человечестве. Кроме того, я приехала за границу в такой период, когда

только что совершившиеся события в Париже и происходившая тогда

революция в Испании вызвали сильный отклик во всем рабочем мире

Запада. Между прочим, я познакомилась с учением и организацией

Интернационала. Я могла только впоследствии оценить, что многое из

того, что я видела тогда, было лишь казовым концом 1. Кроме того, я не

смотрела на рабочее движение, с которым познакомилась, как на

продукт западноевропейской жизни и считала, что то же учение

пригодно для всякого времени и для всякого места.

За границей, увлекшись социалистическими идеями, я вступила в

первый революционный кружок, в котором участвовала моя сестра

Лидия. Его организация была весьма слабая: каждый член мог

приступить к деятельности когда угодно и в какой угодно форме.

Деятельность же состояла в пропаганде идей социализма, в радужной

надежде, что народ в силу бедности и своего социального положения

уже социалист, что достаточно одного слова, чтоб он воспринял

социалистические идеи.

То, что мы называли тогда социальной революцией, имело скорее

характер мирного переворота, т. е. мы думали, что меньшинство,

враждебное социализму, видя невозможность борьбы, принуждено

будет уступить большинству, сознавшему свои интересы, так что о

пролитии крови не было и речи.

<...> Так как я получила уже достаточно медицинских знаний и

думала, что получение звания доктора медицины и хирургии будет

удовлетворять только тщеславию, то и отправилась в Россию.

<...> Программа народников, как суду известно, имела цели,

конечно, не разрешенные законом, потому что выставляла своей

задачей передачу всей земли в руки крестьянской общины. Но прежде

чем это совершится, та роль, которую должны были играть

революционеры, живя в народе, должна была заключаться в том, что во

всех государствах называется не иначе как культурной деятельностью.

Таким образом, и я явилась в деревню с вполне революционными

1 Казовый конец – от глагола казать, показывать. То, что показывают,

выставляют на вид; «лицевая сторона медали».

Л.Д. Демидова, А.К. Кириллов 105

задачами, но по тому, как я вела себя по отношению к крестьянам, как я

действовала, я думаю, я не подверглась бы никакому преследованию

нигде, кроме России, и даже считалась бы небесполезным членом

общества.

Я поступила в земство как фельдшерица.

В очень скором времени против меня составилась целая лига, во

главе которой стояли предводитель дворянства и исправник, а в хвосте –

урядник, волостной писарь и т. п. Про меня распространяли

всевозможные слухи: и то, что я беспаспортная, тогда как я жила по

собственному виду, и то, что диплом у меня фальшивый, и пр. Когда

крестьяне не хотели идти на невыгодную сделку с помещиком,

говорили, что виновата я; когда волостной сход уменьшал жалованье

писарю, утверждали, что виновата в этом опять-таки я. <...> Вокруг

меня образовалась полицейско-шпионская атмосфера: меня стали

бояться. Крестьяне обходили задворками, чтоб прийти ко мне в дом <...>

Тогда я задумалась: не делала ли я каких-нибудь ошибок, которых

могла бы избежать, переехав в другую местность и повторив опыт?

<...> Размышляя на эту тему и собирая сведения о других лицах, я

убедилась, что дело не в моей личности и не в условиях данной

местности, а в общих условиях, точнее, в том, что в России нет

политической свободы.

<...> В то время мне предстояло одно из двух: или сделать шаг назад,

ехать за границу и сделаться доктором, но уже не для крестьян, а для

лиц богатых, чего я не хотела, или – что я и предпочла – употребить

энергию и силы на то, чтобы сломить то препятствие, о которое

разбились мои желания. <...> Мне было предложено сделаться членом

Исполнительного комитета партии «Народная воля», на что я и

изъявила свое согласие. <...> Я не видела протеста ни в земстве, ни в

суде, ни в каких-либо корпорациях; не было воздействия и литературы

в смысле изменения той жизни, которою мы живем, – так что я считала,

что единственный выход из того положения, в котором мы находимся,

заключается в насильственной деятельности. Раз приняв это

положение, я пошла этим путем до конца. <...>

Вот объяснение той «кровожадности», которая должна казаться

такой страшной и непонятной и которая выразилась в тех действиях,

одно перечисление которых показалось бы суду циничным, если бы

оно не вытекало из таких мотивов, которые во всяком случае, мне

кажется, не бесчестны.

В программе, по которой я действовала, самой существенной

стороной, имевшей для меня наибольшее значение, было уничтожение

Документальные задачи по 106 российской истории

абсолютистского образа правления. Собственно, я не придаю

практического значения тому, стоит ли у нас в программе республика

или конституционная монархия. Я думаю, можно мечтать и о

республике, но что воплотится в жизнь лишь та форма

государственного устройства, к которой общество окажется

подготовленным, так что вопрос этот не имеет для меня особенного

значения. Я считаю самым главным, самым существенным, чтоб

явились такие условия, при которых личность имела бы возможность

всесторонне развивать свои силы и всецело отдавать их на пользу

общества. И мне кажется, что при наших порядках таких условий не

существует.

 

Фигнер В.Н. Запечатленный труд.

Воспоминания в двух томах. Т. 1. М., 1964. с. 381–388.

http://narodnaya-volya.ru/document/process14figner.php

(Интернет-проект: «Народная воля»)