Василий Афанасьевич Цветков

Мы встретились через четыре года после дня победы.

Мой бывший помощник, как и прежде, немногосло­вен. Особенно затрудняется он рассказывать о себе.

— Да что же, Григорий Матвеевич, вы, вероятно, помните, как говорили мне однажды, что не тот друг, кто по поводу и без повода льстит и хвалит, а тот, кто критически подмечает твои ошибки и говорит тебе в глаза хотя бы горькую, но правду...

Так вот, разрешите вам сказать правду в глаза. Суровый был «климат» в нашем соединении, и иногда нелегко было выполнять ваши приказы... Вы помните задание по захвату военнопленных. За это задание непосредственно отвечали другие, и я мог в драку не лезть, но у ребят не получалось, и мне пришлось взяться самому. Тогда убило подо мной коня, в двух местах была прострелена моя куртка, но боевой при­каз был выполнен. Вы помните, какие ценные опера­тивные данные были получены от доставленных тогда к вам «языков», в частности от того фашиста-лейтенанта, которого мы выволокли из хаты в ночной ру­башке... Вы, наверное, все это хорошо помните. На та­кие вещи у вас всегда хорошая память. Но зато вы тогда мне объявили перед строем благодарность, а это в нашем соединении было большой наградой.

Вы спрашиваете, что я делаю сейчас. После воз­вращения с фронта я с головой ушел в учебу. В ты­сяча девятьсот сорок шестом году окончил вечерний университет марксизма-ленинизма и в том же году по­ступил в Одесский государственный университет име­ни Мечникова на исторический факультет. Это боль­шая нагрузка к моей основной работе. А я, помимо работы по кадрам, с октября тысяча девятьсот сорок четвертого года по настоящее время бессменно рабо­таю секретарем в своей партийной организации... У меня уже установился свой специфический режим в работе с часу ночи до пяти утра.

Вот он, секретарь низовой партийной организации. Пять орденов на груди, заканчивает третье по счету высшее учебное заведение, имея семью и совмещая партийную работу с основной должностью заведующе­го кадрами, Такие люди не останавливаются на до­стигнутом, их девиз — непрерывно движется впередитолько вперед, предъявляя к самому себе все новые и новые требования.

 

* * *

Я в Минске у Анатолия Андреева. Бывший комис­сар партизанского отряда Константина Сергеевича Заслонова учится в Высшей партийной школе. У Анато­лия семья; жена, в прошлом парашютистка, работала радисткой в партизанском отряде, и они были знакомы по совместной работе в тылу фашистских захватчиков. У них двое малышей,

Андреев — культурный и растущий коммунист.

По профессии машинист, он был правой рукой Заслонова в Оршанском подполье. Один из организато­ров взрывов в топках фашистских паровозов.

— Помните, как мы у вас встречали Первое мая на острове Зеленом?, Вы тогда после обеда препод­несли нам с Заслоновым свежий, предмайский номер газеты «Правда», — говорит за столом Анатолий.

Этот товариш не кичится ни своими заслугами, ни знаниями. Он понимает, что наши люди не только трудятся не покладая рук на благо своей родины, но и неустанно учатся, И Андреев прекрасно пони­мает: чтобы руководить, надо и самому учиться.

В той же Высшей партийной школе учится и быв­ший начальник политотдела Оршанского железнодо­рожного узла Федор Никитич Якушев, Он с мая сорок второго года до июля сорок четвертого действовал в нашем соединении и показывал своим примером, как надо громить коммуникации фашистских оккупантов.

На предоставленной мне дежурной машине из ЦК КП(б) Белоруссии я выехал в Лепель.

Лагойск, Бегомль, река Березина. Около этого шоссе мы провели первую военную зиму, отсюда мы направили первые партии подрывников громить фа­шистские эшелоны и начали свой шестисоткилометро­вый переход в Пинскую область.

Километров за десять к югу мы тогда брели водой до русла, переправлялись через реку на водных лы­жах. А вот отсюда, от шоссе, доносились звуки враже­ских выстрелов... Как неуютно, сумрачно, тоскливо было тогда в этих многокилометровых разливах и ка­ким красивым все казалось мне теперь!

А вот и мост через реку Бузянку, под которым на- шн хлопцы за отсутствием тола подпиливали столбы, чтобы приостановить на несколько дней движение гит­леровцев по этому шоссе. А еще за три километра ба­рак, в котором тогда размещались гитлеровцы, за ним поворот к деревне Стайск. Туда машиной не про­ехать, и я направился пешком.

Солнце уже скрылось за горизонтом, и сумерки спустились над болотом березинской поймы, а я не торопясь разгуливал по шоссе против пустого барака. Мне казалось, совсем недавно здесь был противник, тогда можно было ходить здесь только ночью. Да, днем я мог и не найти на Стайск дороги, по которой когда-то ходил только в темноте.

В деревню я вошел по-партизански, когда хатенки утонули в ночной тьме. Так сильнее напоминало о про­шлом. Но тщетно я пытался найти хату Жерносеков, чтобы постучать в окно, как девять лет назад, при немцах. Я этой хаты не нашел, больше того — я не узнал и самой деревни. Не спрашивал, пошел к мости­ку через ручей, чтобы окончательно убедиться, не ошибся ли я. Мостик нашел, он оказался тем самым.

Я попросился, и меня пустила ночевать одна из уцелевших невесток Жерносека. Тесная хата четырех - стенка, трое ребят, спать было негде, да и не хотелось. Обрадовавшись нежданному гостю, хозяйка рассказа­ла мне, что гитлеровцы до основания сожгли деревню. Многие активисты расстреляны оккупантами, Жерносек умер, а Жерносечиха со своей дочкой уехала в за­падные области Белоруссии, там осталась на житель­ство. Постановлением Витебского облисполкома де­ревне предоставлен долгосрочный кредит и выдано бесплатно несколько лошадей, но полностью кол­хоз еще не залечил нанесенные ему оккупантами раны.

Я побывал в Терешках, в Веленщине, в Островах. В этих колхозах дело обстояло лучше. Хотя следы войны еще остались, но у колхозников уже имелось достаточно хлеба, овощей и других продуктов.

По вечерам здесь раздавался звонкий смех и пес­ни подрастающей молодежи.

Побывал на Ольховом. Здесь мы прожили много дней в тяжелую первую военную зиму, потеряли незабвенного Сашу Волкова и отомстили за него сво­им врагам. Следы и тропки поросли травой и моло­дым березняком, но мне казалось, что в молодом ку­старнике нежно звучат и теперь струны гитары Саши Волкова.

На Красной Луке вновь построены две хаты лес­никам. Но в них живут теперь другие семьи. Мой славный дорогой товарищ по борьбе Кулундук Анд­рей погиб на фронте, его семья переселилась в Рудню.

По старым партизанским тропам побывал в Вологовке. Мне показали могилу Коли Захарова, она бы­ла украшена венком из еловых веток. Сюда приходят иногда молодежь и пожилые граждане деревни отдать свой долг москвичу, павшему за счастье белорусского народа.

Вечная память тебе, героический сын великого русского народа, воспитанник Ленинского комсомо­ла... Я, твой старый соратник, боевой командир и това­рищ, пришел... «пролить слезу над ранней урной..»

Мне вспомнились его слова: «Все равно мы разо­бьем вас, фашистские гады...» Захаров, умирая, верил в победу русского народа, в партию большевиков, в полководческий гений Сталина, и он в этом не ошибся.

В Замощье я узнал, что несколько дней назад здесь провезли арестованного Булая. Этот мерзавец уцелел до конца войны. С чужим паспортом он пробрался в Борисовский район и больше года инкогнито прожи­вал неподалеку от своей деревни. Презренный пес, трус и предатель своего народа не ушел от народного суда.

 

* * *

Передо мной письмо бывших народных ополченцев деревни Московская Гора, Чашниковского района. Ви­тебской области.

«Когда мы получили ваше письмо,— пишут они,— мы вспомнили о прошлых днях борьбы против фашистских извергов. Ваше письмо мы читали на общем собрании колхоза и все вспоминали, как вы зачитыва­ли тогда у нас приказ о том, чтобы все мужчины, при­зывного возраста записывались в группу народного ополчения и выступили на подрыв фашистской комму­никации — шоссейки между деревней Добромысль и местечком Краснолуки. Может быть, это и не был нд первый раз настоящий с нашей стороны боевой подвиг, но для нас тогда это было так же важно, как итти в атаку на захват пулеметного гнезда про­тивника.

Мы выражаем большую благодарность товарищу Сталину и коммунистической партии за то, что они прислали к нам тогда таких людей, из-за которых мы не стали фашистскими пленниками.

Вы спрашиваете о наших народных ополченцах. Сообщаем, что четыре человека погибли на фронте, когда ушли вместе с Советской Армией. Остальные восемь остались в живых и благополучно вернулись в свою деревню. Весной сорок третьего года наша де­ревня Московская Гора стала известна как «столица» партизанского движения,

Коварный враг с воздуха сбросил на нее более тридцати бомб Сгорело семь жилых домов и убито три человека — две женщины и один мальчик,

Сорок четвертый год для нас был годом неописуе­мой радости по случаю освобождения нашей земли от немецких захватчиков.

Осенью сорок четвертого года озимую рожь мы за­севали на почве, обработанной вручную: копали лопа­тами, плуг и борону таскали на себе. Тогда в нашем колхозе не осталось ни одной лошади. Сейчас наши дела поправились. Мы в этом году вывезли на поля триста пятьдесят возов навоза, триста двадцать возов торфа и много других органических и минеральных удобрений. Организовали в своем колхозе два звена высоких урожаев: по зерновым, льну и картофелю. Первым из них руководит Астапчик Марфа, вторым— Ясная Матрена. Звеньевые и их личный состав про­сили написать вам, что к тридцатой годовщине обра­зования БССР они придут с победой.

Письмо одобрено собранием.

По поручению колхозников подписали: Сушков Федор Иванович, Ясный Василий Иосифович, Астап­чик Марфа, Ясная Матрена. 10 апреля 1948 года».

Эти люди, которых Советская Армия спасла от страшной неволи, может быть от гибели, рабо­тают теперь так жадно, как никогда раньше не работали. Еще дороже им стала своя земля, своя отчизна.

Так работает весь народ, народ-победитель, народ- герой.

На одной из творческих встреч с читателями моей книги, командирами и бойцами Н-ской части, мне передали, что в зале присутствует Иван Георгиевич Старчак. И вот я встретился с полковником в отстав­ке, который провожал меня за фронт в сентябре со­рок первого.

При обороне Юхновского аэродрома Иван Георгие­вич проявил героизм и умение бить фашистских окку­пантов. Только теперь я от него узнал, что две маши­ны из семи, на которых нас везли за линию фронта, не вернулись на Юхновский аэродром. Но старый мой однополчанин больших подробностей не знает и теперь.

Мы оба с ним ушли в отставку по инвалидности. Но оба в случае опасности для родины возьмемся за оружие и не уступим молодым.