Поле безопасности и его трансформации

1.1. Биполярность и устрашение: эпистема поля безопасности

В научной литературе слабо развит анализ как проблемы безопасности с позиций ее институционального контекста, в терминах ее «поля», так и процессов «достижения безопасности».

Военный статус изменился к использованию силы изменился с появлением ядерного устрашения и биполярности в 1960-е гг. Сила трансформировалась из выраженного репрессивного насилия в более структурное и символическое насилие. Шеллинг – «стратегия не сводится к науке о военной победе, она становится искусством принуждения, угрозы или устрашения». Стратегия удаляется от солдата и переходит к дипломату. Дискурс, символика, накопление получает перевес над маневром (холодная война без вооруженного столкновения). По мнению Арона: «На место действия приходит угроза, на место решения – устрашение».

Поле безопасности заменяет войну и изменяет механизм власти:

1) использование дискурса уже является оружием. А политический руководитель, стратег и университетский ученый, специализирующийся на вопросах обороны, продуцируют дискурсы, которые совсем не отличаются друг от друга по своему содержанию (аллодокс). Однако, только политический деятель или генерал-стратег обладают авторитетом, чтобы трансформировать ординарный дискурс в «серьезный»;

2) возникает дихотомия среди военных (на уровне руководства) – кто-то размышляет над условиями «отсутствии войны», а кто-то ведет «опосредствованные войны». В течение многих лет генеральские погоны завоевываются не в экзотических войнах за границей, а в дискуссиях об устрашении.

Основная стратегическая мысль направляется на изучение конфликтности, чтобы распространить ее на новые области, связанные с технологией, экономикой, психологией, принятием решений и т.д.

Биполярность позволил внушить, что дискурс об угрозе – это новый капитал (содержанием которого является спонтанное знание), который заменяет применение грубой силы, и что профессионалы управления угрозой должны сохранять в своем арсенале принудительную дипломатию «отсутствия войны».

1.2. Реконверсия знаний и повествовательность

Стратегический миф в измерениях устрашения и безопасности растворился с исчезновением ее основы – советского врага. Неожиданность событий 1989-90-х гг. показала, что идея безопасности определяется только своей противоположностью – идеей угрозы. Исчезновение угрозы пугает профессионалов безопасности, т.к. они начинают рассматривать любое событие как потенциальную угрозу. Многочисленные дискурсы являются частью усилия, с целью политизации сферы безопасности, чтобы вернуть миру «определенный» глобальный смысл с целью воссоздания нового глобального мифа. Миф – это «не то, что является нереальным, а то, что делает невозможным отличить реальное от нереального». Для манипулирования этой воображаемой действительностью следует обращаться к помощи локальных знаний, чтобы придать ей правдоподобие. Эти дискурсы распространяются либо за линией «обеспечения безопасности», чтобы успокоить население, либо за линией «небезопасности», чтобы встревожить цель и оправдать патернализм.

 

2. Лики безопасности: окончание конфликтов и однополярность

2.1. Конец Истории?

В первое время события 1989-1990 гг. рассматривались как победа Запада над Востоком (победа «мира» над «войной»). Кто-то уже видел проблески зарождения мирового правительства. ООН, без блокирования СССР, сможет действовать при поддержке США, чтобы положить конец региональным конфликтам и продвинуть мир и свободу во всем мире.

Всем казалось, что демократическая идея, рынок и массовые коммуникации (три опоры либерализма) победили коммунистические режимы на Востоке, а потом на Юге. Френсис Фукуяма своей работой «Конец Истории» смог уловить и отразить настроение людей того времени.

После многих застойных лет, из-за марксизма, происходит актуализация западного универсализма. Неожиданное поражение Советского Союза трансформируется в окончательную победу либеральной демократии. Тезисы американских исследователей мира, клерикалов, сторонников разоружения, глобалистов звучат в сторону поддержки, что сила имеет не столько военную, сколько экономическую природу (маргинальный тезис в поле акторов безопасности).

Возникновение альтернативной стратегии, призванную преобразовать военное знание о безопасности в знание, обращенное к экономике отражает лишь ментальность маргинальных акторов поля безопасности в период его кризиса.

2.2. Формирующаяся однополярность

Неореалисты разделяют тезисы Фукуямы относительно: триумф Запада и гомогенизация мира.

В отличие от биполярной стабильности, однополярная стабильность в гораздо большей степени зависит от ответственности поведения акторов, чем от самой структуры, но в то же время и является результатом «сдвига», который кладет конец массовому угнетению народов Востока. Шарль-Филипп Давид: европейские державы нуждаются в Pax Americana.

Подход о переходе к однополюсному миру и ооновскому институционализму объединил многих работников Пентагона, членов администрации Буша “think tanks”, финансируемых исследовательскими и университетскими фондами и принадлежащих к господствующему течению неореализма.

Возврат к значению военной силы явился не просто инструментом познания, но инструментом господства для акторов, выдающих этот тезис за истину.

Однополярность не как благо, а как зло. Имперская Америка как хищная Америка, безопасность для одних – как небезопасность для других.

Тьер-мондистские и депендантистские дискурсы (теория третьего мира и зависимости) (Иммнауил Валлерстай, Самир Амин и др.). По их мнению термин «рыночная экономика» используется западным державами как стратегема с целью навязать свои ценности и свои экономические системы, полностью игнорируя чувства населения (Ближний Восток, Россия).

Француские социалисты, Ален Жокс выдвигает идею «империи беспорядка» - это рациональная форма, которую должна принять организация мирового общества.

По мнению авторов вышеуказанных дискурсов, мир может стать однородным в результате стратегической воли господствующего актора, которой можно противостоять.

Девелопменталистские и депендантистсткие, «холодновоенные» и новые стратегии фактически соединяются друг с другом в новом распределении позиций. Все подходы, кроме неореалистов являются акторами с периферии поля безопасности, плохо интегрированными, представляющими группы давления, враждебные профессионалам «управления угрозой».

 

3. Лики угроз безопасности: мировой беспорядок и цивилизационный CLASH (столкновение)

3.1. Дезинтеграция на Востоке и фрагментация Юга: триумф международного беспорядка

Конец биполярной стабильности может породить гонку за силой. Национальный интерес без тормозов превращается в глобальную иррациональность, порядок – в беспорядок, изменение – в угрозу.

Джон Миршаймер (американский неореалист) утверждает, что постбиполярный мир нуждается в «экспертах безопасности», поскольку будущее является более нестабильным и более опасным, чем любой предшествующий период. Причина: ядерный фактор и возрождающиеся национальные интересы.

Холодная война рассматривается как счастливый или упорядоченный период, который был понятен.

Потрясающий откат американо-советского противостояния оставляет огромные регионы в трясине их собственных трудностей и конфликтов. Огромные пространства планеты уже не контролируются Вашингтоном и Москвой, и привлекают к себе торговцев оружием, наркотиками, отходами производства и т.д. – мафиозный спрут, глобальная мафия, «серая масса». Голова спрута находится на Юге, а его щупальца раскинуты по всему миру. Преступность стала «мутантной», состоящей из иммигрантов, диаспор, «нелегалов», проникающих в поры демократии. Внешняя безопасность поэтому должна быть обращена вовнутрь и на контроль границ.

Классическая политология, основанная на общественном договоре недооценивала способность господствующих сил использовать в целях сохранения своей власти самый разнообразный набор средств, в том числе и запрещенные (антидипломатия). Беспорядок рассматривается с 2-х позиций:

1) Межгрупповая борьба не дает оснований для выводов о всемирном заговоре;

2) Беспорядок как логика действий, сочетающих в себе чисто локальное и транснациональное.

Отказываясь от многообразия, эти эксперты хотят вновь найти единую объяснительную модель.

Противостояние Севера и Юга. Север – это Запад (США, Европа, отчасти Япония), Юг – периферия современного мира. Граница между ними находится на границе стран: Чехия, Польша, отчасти Венгрия, румыния, Словения).

Жан Кристоф Руфин сравнивает США и остальной мир с Римом и Карфагеном. Элементы новой стратегии государств по Руфину: 1) создание буферных государств м/у С и Ю, они ка фильтры для иммигрантов; 2) создание «витрины рыночного общества», как первые этапы колониальных времен; 3) отказ от поддержки «глубокого Юга» (Либерия).

Т. о. экспорт государственной модели общественной организации, как и экспорт демократии, оказался не успешным. Различия в понимании рациональности отличаются этническими причинами. Некоторые культуры не способны понять, предлагаемые им ценности, они слишком националистичны. Готовится новая конфронтация м/у Западом и Востоком (Севером и Югом). Дискурс о международном беспорядке превращается в дискурс о культурном столкновении, конфликт цивилизаций, угроза с Юга.

 

3.2. Создание образа нового врага: угроза с Юга и цивилизационный clash

Истоки терминов цивилизационного столкновения следует искать в Европе и даже во Франции (югославский кризис, проблемы в странах Алжир, Марокко, Тунис, Судан).

Режи Дебре одним из первыхпереформулировал геополитический взгляд на мир, акцентируя культуралистские и цивилиационистские подходы, выливающиеся в идею «по всем азимутам». Он описал две главные опасности: 1) конъюктурная (угроза дезорганизации Европы, идет с Востока из-за распада СССР); 2) вторая угроза идет с Юга (из-за замены оси Восток-Запад на ось Север-Юг). Есть еще и 3-я угроза – угроза однополярной американской гегемонии.

Андре Боссар: ставки безопасности являются теперь многомерными, а не просто военными. Он также пишет, что новая угроза находится на юге – это противоположный берег Средиземного моря, Магриб, арабский мир, который сочетает религиозную архаику с ультрасовременной технологией.

Сэмюэль Хантингтон в статье «столкновение цивилизаций», пишет, что матрица реализма применена к новым, более «глобальным» акторам – цивилизациям. Он говорит о конфуцианско-исламском сговоре против Запада (Доказательство: трансферты вооружений – Китай продает оружие Ирану, Пакистану, Алжиру). Работа Хантингтона как деформированное отражение тревог профессиональных политиков стран Запада.

Вонг Джизи без снисхождения анализирует этот геокультурализм (Хантингтона), источником которого является не цивилизационная теория, а именно новая биполярность, вновь делающая из Запада добро, а из других – зло.

С 1991 г. человек переоткрывает свою природу, свои перманентности; с одной стороны, стремление к силе, с другой – потребность в идентичности, т.е. в отличении себя от другого, соотнесение себя с определенной группой, с определенной транстенденцией.

Видение мира в терминах цивилизационного столкновения определяет культуру через географию, проводя границы, чтобы исключить и насильно объединить вокруг смысла, вместо того чтобы анализировать культуру как знаковый код, в котором каждый индивид представляет многие культуры (национальные, региональные, профессиональные, социально-классовые и т.п.) и никогда не может быть сведен только к одной культурной идентичности.