--------------------------------
<1> Подробнее см.: Гутников О.В. Недействительные сделки в гражданском праве. 3-е изд. М., 2007. С. 48 и сл. О.В. Гутников настаивает на ошибочности мнений, отождествляющих недействительные сделки с правонарушениями, и приводит соответствующую литературу.
Больше оснований говорить о вине (в частном праве) появляется при нарушении императивных норм гражданского закона, т.е. запретов (в уголовном праве вина возможна только как нарушение запрета, установленного уголовным законом, - об этом уже говорилось <1>), хотя и в этом случае должно выявляться отношение нарушителя к причиненному им вреду.
--------------------------------
<1> Позитивные правила для совершения сделок вообще не могут устанавливаться уголовным законом - ему недоступны регулятивные возможности. Но это отнюдь не означает, что уголовное преследование должно распространять свою опеку на сферу позитивного гражданского законодательства.
Но как раз нарушение запретов и не вызывает практических трудностей (а это лишний раз говорит в пользу того, чтобы регулировать заключение сделок посредством запретов, а не позитивных предписаний и описаний, как это пока делается в ГК РФ). Действительные затруднения связаны с обвинениями в нарушении общих положений ГК, нисколько не имеющих формы запрета и даже какого-либо позитивного правила.
Иногда приходится сталкиваться с аргументом, что сделка является незаконной в силу нарушения общих положений, например ст. 1 ГК.
В ст. 1 ГК описываются основные черты метода гражданского права, который, как известно, производен от предмета. Предмет же, в свою очередь, состоит из отношений собственности, имущественных отношений, выражающихся, как писал О.А. Красавчиков, в "экономических актах участников" <1>. Эти акты, т.е. главным образом сделки, и формируют предмет гражданского права <2>. Связь собственности с личностью собственника и предопределяет то, что только по воле собственника может происходить движение имущества. Этот волевой акт собственника ("экономический акт"), стало быть, предопределен, выражает суть отношений участников экономики и вызывает к жизни само гражданское право. Такие черты сделки, как равенство, неприкосновенность собственности, свобода договора и др., даны самой сделкой, перенесены ею на закон, но являются все же не привнесенными экономической политикой свойствами гражданского законодательства, а даны ему предметом.
--------------------------------
<1> Цит. по: Яковлев В.Ф. Гражданско-правовой метод регулирования общественных отношений. 2-е изд. М., 2006. С. 37.
<2> Подробнее этот процесс описан в указанной работе В.Ф. Яковлева.
Иными словами, в описании предмета и метода гражданского права содержатся уже и описание сделки в целом (как "экономического акта"), а также по отдельности ее свойства - автономия, свобода, равенство сторон и пр.
Отсюда ясно, что сделка не может не соответствовать ст. ст. 1 или 2 ГК. Другое дело, что вмешательство государства в частные отношения приводит к сужению возможности заключения сделок. Установленные законодателем для конкретных целей в конкретных нормах правила заключения сделок выступают их ограничителем, что и порождает возможность недействительности сделки в силу несоответствия ее закону (ст. 168 ГК). В этом случае тот экономический акт, который совершен собственником, являясь сделкой <1>, не порождает юридического эффекта в силу нарушения закона.
--------------------------------
<1> Преувеличение роли закона в частном праве приводит к возникновению теории, отрицающей за ничтожной сделкой качества юридического факта. Я здесь не буду заниматься разбором этой позиции, имеющей и мало практической ценности и вовсе не относящейся к обсуждаемым вопросам. Подробнее см.: Гутников О.В. Недействительные сделки в гражданском праве. С. 27 и сл.
Эту связь можно выразить так: любой частный экономический акт, коль скоро он совершен свободно, по своему усмотрению и т.д. участником оборота, является сделкой, но некоторые сделки, оставаясь сделками, не порождают юридического эффекта в силу указания определенного закона, описывающего те или иные правила совершения сделок. Такие сделки признаются недействительными, причем в зависимости от избранной модели могут быть либо ничтожными, либо оспоримыми. Норма ст. 168 ГК вводит общее правило ничтожности с предусмотренными законом изъятиями, хотя многие цивилисты достаточно убедительно высказываются за то, чтобы общим следствием несоответствия сделки закону была бы, напротив, оспоримость, а ничтожность - только в случаях, прямо в законе указанных.
Вторжение государства в эту сферу возможно, следовательно, путем установления дополнительных условий заключения сделок, данных самой жизнью, но не законом.
Пороки воли, которые могут повлечь утрату сделкой своих юридических качеств, - не продукт законодательной политики, а отражение самой сути волеизъявления, которое закон может лишь описать, но не может никак изменить. Понятно, что закон может так или иначе относиться к форме сделок, то сужая, то расширяя формальные требования, закон может ограничивать сделки, выводя те или иные вещи за пределы объектов права и т.д. Но закон не в состоянии придать, скажем, дорожно-транспортному происшествию качеств сделки, хотя оно и порождает обязательство.
Я здесь не буду касаться достаточно хорошо известных исторических, социальных и экономических обстоятельств возникновения конструкции оспоримых сделок, пороки которых могут быть задним числом исправлены волей участников оборота. Достаточно сказать, что и здесь не закон, а именно участники оборота решают, придать ли акту качества сделки или отбросить этот акт, а закон лишь признает такое положение вещей.
Итак, любая сделка, пока она сделка и потому что она сделка, имеет те качества, которые описаны в ст. 1 ГК. Не может быть, повторюсь, сделки, противоречащей ст. ст. 1, 2 ГК.
Отсылка к ст. ст. 1, 2 ГК возможна только путем выявления того факта, что соответствующие имущественные акты лишены тех свойств, которые присущи сделке. В этом случае речь идет о том, что по своей сути, независимо от того или иного определенного <1> закона, акт по передаче имущества сделкой не является. Так, не является сделкой кража или самоуправное отобрание вещи - именно потому, что они не являются актами свободного волеизъявления собственника. Однако ввиду очевидности этих ситуаций и здесь прибегать к их квалификации посредством отсылки к самым общим нормам ГК не приходится.
--------------------------------
<1> Закон вообще всегда определен, иначе он не закон. Однако некоторые факты текущей судебной практики заставляют, увы, прибегать и к таким уточнениям.
Возвращаясь к вопросу о продаже товара ниже стоимости, мы должны повторить, что сама по себе такая продажа отвечает гражданскому закону и не может преследоваться в рамках гражданского права. Как уже говорилось, только в случае порока воли мы вообще можем различить цену и стоимость. Иначе они совпадают, т.е. в действительной сделке цена равна стоимости.
Поэтому правильнее говорить о выгодной или невыгодной сделке.
Но невыгодность договора, конечно, не свидетельствует о том, что он совершен не по воле собственника и что другая сторона тем самым совершает преступление или правонарушение. Выгода или невыгода вовсе не являются предметом правового регулирования. Нормы ГК направлены исключительно на то, чтобы участники оборота совершали договоры своей волей на любых условиях, которые они свободно принимают. Между свободным решением и решением, принятым своей волей, нет и не может быть различия. Несвободное решение принимается под внешним влиянием, которое имеет своей целью именно волю стороны.
Это означает, что если цена договора ниже рыночной, то порок договора тем не менее должен отыскиваться в сфере нарушения свободы воли лица.
С точки зрения гражданского оборота была бы полной катастрофой возможность аннулирования договоров по причине их невыгодности для одной из сторон. Очевидно, что это означало бы немедленный крах всей экономической жизни, а значит, и существования общества.
По буквальному смыслу ст. 451 ГК расторжение договора возможно в связи с существенным изменением обстоятельств, если они изменились настолько, что если бы стороны могли это разумно предвидеть, то договор вообще не был бы заключен или был бы заключен на значительно отличающихся условиях.
Из этой известной нормы вытекает, что если стороны предвидят последствия договора, то они не вправе ставить вопрос о его расторжении, а тем более о недействительности.
Тем самым можно уверенно сказать, что не только субъективная ошибка стороны в части определения цены не может влечь недействительности сделки <1>, но и вполне сознательное допущение невыгодности, более того, обоюдное понимание сторонами, что договором установлена цена ниже той, которую они бы считали рыночной для другого случая, не порочит сделку.
--------------------------------
<1> Еще раз обращаю внимание на то, что закон дает возможность лишь для расторжения договора в силу его скрытой невыгодности. Но во всех случаях - и при скрытой, и при явной невыгодности - договор действителен.
Критикуя суждение суда, что продажа имущества по заниженной цене позволяет квалифицировать сделку в части неоплаченного имущества как дарение, Л.А. Новоселова резонно отмечает, что с этим подходом нельзя согласиться, поскольку стороны действуют своей волей и в своем интересе <1>.
--------------------------------
<1> Новоселова Л.А. Комментарий к Обзору практики рассмотрения споров, связанных с уступкой права требования // Вестник ВАС РФ. 2008. N 1. С. 11.
Причины, по которым стороны заключают невыгодный договор, являются мотивами сделки и лежат за ее пределами по общему правилу: мотив не влияет на действительность сделки.
Известные оговорки должны быть сделаны лишь относительно оспаривания сделок несостоятельного должника - сам факт этих исключений показывает, что за их рамками сделки действительны.
И только в том случае, когда стороны заключают сделку мнимую или притворную, она оказывается недействительной, но именно потому, что воля сторон не была направлена на ее заключение.
Попутный вопрос: насколько допустимы сделки, совершенные лицами, находящимися в юридической или иной зависимости от другой стороны сделки, допускающей определять решения этой стороны? В частности, в ст. 105 ГК говорится о такого рода связи между дочерним и зависимым обществом.
Этот пункт является достаточно важным для понимания связи свободы воли и зависимости при совершении сделки.
Вообще говоря, свобода при принятии решения о сделке никак не означает полной фактической независимости лица. Понятно, что оно испытывает множество материальных и психических влияний и воздействий, которые так или иначе влияют на формирование решения.
Но только некоторые воздействия признаются законом достаточными для того, чтобы лишить сделку силы. Они указаны главным образом в ст. ст. 178, 179 ГК (и еще меньшее их число, как уже говорилось, имеет значение для уголовного закона). Мы можем, стало быть, сказать, что если нет фактов, которые законом прямо указаны как влекущие недействительность (оспоримость) сделки по мотивам пороков воли, то сделка совершается свободно (в том числе и в смысле ст. 1 ГК).
Заметим, что закон не указывает юридической зависимости среди тех факторов, которые влияют на действительность сделки.
Поскольку материнское общество вправе давать указания дочернему, наступает не оспоримость (недействительность) сделки, но солидарная ответственность. Можно было бы порассуждать на тему о том, что солидарная ответственность указывает на возможность понимания этой сделки как фактически принятого совместного (общего) волеизъявления, подобно тому как это происходит в простом товариществе или сделке совладельцев, но важнее другое: сделка, совершенная в рамках ст. 105 ГК, всегда действительна. Это, конечно, препятствует возможности квалификации сделок, совершенных по указанию материнского общества, как способов хищения имущества дочернего общества.
Квалификация передачи имущества как хищения здесь будет зависеть, как и в случае с самостоятельным обществом, от поведения похитителя - есть ли в его действиях обман и/или злоупотребление доверием. Если имущество передается самому материнскому обществу, то ни обмана, ни злоупотребления доверием не нужно - достаточно прямого указания. Соответственно, нет и оснований для квалификации передачи как мошенничества. (О присвоении вверенного говорить еще меньше оснований - имущество дочернего общества вовсе не вверено материнскому.)
Если между потерпевшим и получившим его имущество нет отношений зависимости, то отпадают всякие основания ставить под сомнение действительность и законность передачи имущества, кроме тех, которые указаны в ст. ст. 159, 160 УК.
Такая передача будет действительной сделкой, несмотря на доказанность уговоров, давления, умелого (или не очень) использования неопытности собственника, извлечения выгод из сложившейся ситуации (скажем, аварий или отсутствия транспорта) и т.п.
Мы можем видеть, что, пока собственник своей волей распоряжается своим имуществом, невозможно говорить о хищении.
Для обоснования хищения необходимо доказать то, что имущество получено от собственника не просто с теми или иными несоответствиями закону, но именно против его воли и при этом таким образом, чтобы подавление воли собственника имело только те формы, которые указаны в УК.
Итак, действительность договора об отчуждении вещи сама по себе на самом деле является фактором, препятствующим квалификации передачи вещи как хищения именно потому, что приобретатель становится собственником вещи, она для него - не чужая; тогда как уголовный закон преследует хищение чужого имущества. Если действительность сделки не может быть поколеблена законными способами, если сделка не имеет пороков, то хищение, стало быть, исключается. Но и в том случае, когда недействительность сделки следует из оснований, не предусмотренных УК, она не означает ни хищения, ни преступления; даже противоправность, а тем более вина, в гражданском праве отнюдь не предполагается.
В том случае, когда уголовным процессом (не)действительность сделки не затрагивается - а она и не может затрагиваться, - состоявшееся в уголовном деле доказывание, как уже говорилось, предрешает судьбу гражданского спора в части установления соответствующих фактов постольку, поскольку такой спор будет возбужден.
Впрочем, нужно сделать и некоторые частные оговорки.
Речь идет об истребовании виндикационным иском вещей, переданных собственником мошеннику, от третьих лиц - добросовестных приобретателей. В силу известной оговорки ст. 302 ГК добросовестные приобретатели не имеют защиты против истца, если вещь была утеряна, похищена либо выбыла из владения иным путем помимо воли собственника (законного владельца). Возникает вопрос: всегда ли при наличии хищения имущество следует считать утраченным против воли собственника? Думаю, что это безусловно верно только для кражи, грабежа, разбоя.
Напротив, в случае мошенничества утрата владения против воли собственника налицо лишь в том случае, когда обман был направлен именно на получение владения, например, мошенник выдавал себя за профессионального хранителя, выманивая багаж у пассажира. Но если потерпевший по своей воле передал вещь, а обман затрагивал иные обстоятельства - скажем, преступник имел умысел не исполнять взятого на себя обязательства либо, получив вещь на время (в аренду, для ремонта, оценки и т.д.), затем ее продавал, то, как представляется, владение утрачено все же по воле собственника и он лишен защиты против добросовестного приобретателя.
Думаю, что эти же суждения применимы и к хищению путем присвоения вверенного. Здесь следует отличать, являлось ли вверение вещи одновременно актом передачи владения, или владение оставалось у того же лица (и только тогда хищение будет совпадать с утратой владения). Так, передача вещи поверенному - это утрата владения и вверение имущества в смысле ст. 160 УК. В то же время передача имущества кладовщику организацией, хотя и рассматривается как вверение по ст. 160 УК, в смысле гражданского права не является утратой владения: юридическое лицо владеет через любого из своих работников, действующего в рамках должностных обязанностей. Поэтому, пока имущество у кладовщика, владение организация не утратила.
Мы видим, что действительная и лишенная пороков сделка об отчуждении имущества не может быть квалифицирована как хищение этого имущества. Но это не означает, что такая сделка не может влечь иные обвинения.
В частности, возможно обвинение в причинении вреда вследствие злоупотребления полномочиями (ст. 201 УК) и т.п.
Отдельный интерес представляет сопоставление невыгодной сделки с нормой ст. 40 Налогового кодекса РФ. Эта норма, как известно, позволяет поставить под сомнение цену сделки для целей налогообложения. (При этом сделка имеет свою цену, которая остается ценой сделки.) Не углубляясь в детали самой ст. 40 НК, отмечу, что НК, бесспорно, исходит при этом из действительности сделки, т.е. не ставит под сомнение ее юридический эффект, возникшие из этой сделки права и обязанности. Соответственно, с позиций ст. 40 НК продажа товара по цене ниже рыночной не может считаться хищением. Вытекающее из такой сделки налоговое правонарушение состоит не в отчуждении товара, а в неуплате (несвоевременной уплате) налога. Других нарушений законодатель в этой сделке не усматривает.
Впрочем, судебная практика дает пример, когда в продаже акций ниже рыночной цены с целью уклонения от уплаты налогов были обнаружены признаки сделки, противной основам правопорядка и нравственности (ст. 169 ГК). Этот подход не может не вызвать сомнений. При наличии специальной нормы ст. 40 НК РФ применение общей нормы ст. 169 ГК для того же юридического состава само по себе становится невозможным. Мотив уклонения от уплаты налогов вполне охватывается составом ст. 40 НК РФ. Более того, он всегда предполагается. Поэтому выявление этого мотива не требует переквалификации действий налогоплательщика по ст. 169 ГК. Я не говорю уж о том, что мотив вообще не имеет значения для применения ст. 169 ГК, которая указывает не на мотив, а на цель, т.е. на создаваемые сделкой права и обязанности.
Антисоциальная сделка, предусмотренная ст. 169 ГК, может оказаться в связи с уголовным преследованием лишь в том случае, когда преступниками совершена сделка, которая сама по себе, по своему содержанию, т.е. создаваемыми ею правами и обязанностями, противна основам правопорядка и нравственности. Скажем, наемный убийца договорился с заказчиком о совершении убийства или в суде доказано обвинение в продаже ребенка.
И договор о совершении убийства, и договор о продаже ребенка - это сделки. Сделки, противные основам правопорядка и нравственности. Но сам по себе приговор не влечет признание этих сделок антисоциальными, даже при всей очевидности этого. Только в одном случае - когда необходимо конфисковать полученное по такой сделке, приходится прибегать к иску по ст. 169 ГК. Никакие другие причины не являются законными для предъявления подобного иска. Весьма важно, что во многих случаях само по себе совершение антисоциальной сделки влечет и уголовное наказание. В этом случае ст. 49 Конституции РФ предопределяет субординацию средств преследования: сначала должна быть доказана вина в совершении преступления в судебном процессе, дающем обвиняемому все предусмотренные гарантии защиты начиная с презумпции невиновности и соответствующего распределения бремени доказывания. В противном случае мы оказываемся в недопустимой ситуации, когда гражданский суд обязан устанавливать факты, влекущие признание лица виновным в совершении преступления, без соответствующих гарантий.
Необходимо отметить и другое. Факт совершения преступления не означает, что сделка тем самым нарушает основы правопорядка и нравственности только потому, что преступление - нарушение основ правопорядка. Необходимо дополнительное условие: содержание сделки само по себе является недопустимым с точки зрения основ правопорядка и нравственности. В этом смысле продажа акций или нефти не может квалифицироваться по ст. 169 ГК, так как по своему содержанию эти действия не нарушают основ ни правопорядка, ни нравственности, хотя бы при известном сочетании обстоятельств такие действия и представляли собой преступления (например, продаются чужие акции по поддельным документам).
Мошенник, прибегая к обману, стремится не привлекать к себе внимания, поэтому содержание заключаемых им сделок довольно редко будет нарушать основы правопорядка. Примером мошенничества, одновременно охватываемого ст. 169 ГК, может быть такой договор, когда мошенник обещает продать поддельный паспорт или за плату склонить чиновника к незаконным действиям, но заведомо не собирается этого делать. Такое, конечно, бывает, но в практике редко влечет квалификацию договора о подделке документов или подкупе должностного лица по ст. 169 ГК, и не потому, что содержание этих сделок терпимо с позиций основ правопорядка и нравственности, а потому, что не возникает практической надобности в конфискации исполненного по этим сделкам. А другого основания для спора по основаниям ст. 169 ГК, как известно, быть не может.
Для понимания соотношения мошенничества и нормы ст. 169 ГК может использоваться правило: когда совершена сделка, предметом которой является совершение преступления за деньги (или иное вознаграждение), которое на самом деле мошенник совершать не собирается, скорее всего, имеются основания для применения ст. 169 ГК, поскольку эта сделка исполнена одной стороной. Обеими сторонами она, понятное дело, исполняться не будет - иначе нет мошенничества, а есть другое преступление, за совершение которого получены деньги.
Итак, мы приходим к следующим основным выводам.
Хищением является получение имущества против воли собственника.
Получение имущества по воле собственника является сделкой и не может квалифицироваться как хищение, если сделка лишена пороков воли. Именно подавление воли и позволяет считать, что имущество получено не по воле собственника.
Воля на совершение сделки считается свободной, как о том говорится в ст. 1 ГК, поскольку не установлены факты, указанные законом как основание недействительности сделки (ст. ст. 178 - 179 ГК).
Продажа имущества ниже стоимости, равно как иная продажа, невыгодная одной из сторон по иным основаниям, сама по себе является действительной сделкой и не может квалифицироваться как хищение, поскольку отсутствуют факты, указанные в уголовном законе в качестве признаков хищения.
Недействительность сделки, в том числе в силу несоответствия определенному гражданскому закону (ст. 168 ГК), не является основанием для уголовного обвинения в хищении и не влечет соответствующих уголовно-правовых последствий, а также не означает наличия вины в действиях сторон сделки.
Вынесение обвинительного приговора за совершенное преступление не является актом признания сделки преступника недействительной, хотя во многих случаях создает предпосылки для признания сделки недействительной и применения последствий недействительности сделки по иску лица, имеющего имущественный интерес в оспаривании такой сделки.
Глава 20. РЕСТИТУЦИЯ, ВИНДИКАЦИЯ И КОНДИКЦИЯ
За десятилетие, прошедшее с первого издания книги, тема соотношения виндикации с реституцией приобрела большую популярность и стала едва ли не самым распространенным предметом научных исследований начинающих цивилистов. Появилось много работ, посвященных этим темам. Прояснились и практические аспекты применения норм о реституции. Это уже не дает оснований расценивать проблематику реституции как остро актуальную. После утверждения Президиумом ВАС РФ Обзора судебной практики по некоторым вопросам, связанным с истребованием имущества из чужого незаконного владения, от 13 ноября 2008 г., в котором разрешены наиболее дискуссионные вопросы соотношения реституции и виндикации, в научном плане дискуссия по этой теме, видимо, может считаться в основном завершенной. Ведь прикладной характер юриспруденции прежде всего требует, чтобы были найдены решения возникших в жизни вопросов. После того как эти решения найдены, бесконечное повторение ранее сказанного и опровергнутого, возвращение к многолетней дискуссии не представляют большого интереса, учитывая, что имеется множество иных, еще не решенных вопросов, требующих исследования.
В этом отношении сказанное ниже я бы просил рассматривать прежде всего как подтверждение тех позиций, которые уже изложены в упомянутом Обзоре. Сохраненная в этом издании критика имеет ту же цель толкования и обоснования принятых подходов, поскольку жанр Обзора не предполагает сколько-нибудь обширного истолкования предлагаемых решений.
Нужно, по-видимому, ввести реституцию в число известных праву явлений, квалифицировать обязанность участников недействительной сделки по возврату имущества.
Здесь мы должны снова обратиться к делению прав на вещные и обязательственные. Поскольку вопрос является дискуссионным, есть смысл показать механизмы, используемые для его решения, прежде всего идентификацию посредством классификации.
Мы уже затрагивали эту проблему в главе о дуализме гражданских прав, когда до определения собственности пытались найти ее место в системе прав. Хотя внешним образом определение предшествует освоению материала, давая инструменты для его расчленения, а классификация, как верно заметил К. Леви-Строс, появляется лишь post factum, вслед за явлениями, на самом деле и определение также находится под давлением эмпирии и интуиции, а не выступает чисто логической операцией.
В то же время понятия первичны по отношению к классификациям и служат последним теми опорами, на которых все классификации и основаны. Это соотношение обостряется, когда мы обнаруживаем явление, не включенное в классификацию. Это означает, что оно не может быть отнесено к тому или иному классу и занимает позицию феномена уникального и своеобразного, который не может быть исчерпывающе определен.
Каждая подобная ситуация ставит под вопрос состоятельность правоведения как науки. Но дело не ограничивается ударом по авторитету юридического знания. Возникают и практические осложнения. Невозможность отождествить явление с другими не позволяет применить к нему известные юридические правила и грозит ему выпадением из механизма гражданского права. Фактически объявление института своеобразным означает вывод о его нетождественности со всем уже известным, отрицательный ответ на вопрос о его тождестве с каким-либо имеющимся явлением.
Поскольку отрицательный ответ дается легче, чем положительный, остается еще находящаяся в резерве возможность за счет более фундаментального анализа все же положительно решить вопрос о родовой принадлежности явления. Если и этот анализ также приводит к отрицательному выводу, то ситуация квалифицируется как кризисная: необходимо либо изменять своеобычную конструкцию, либо согласиться с чуждостью и начать возведение вокруг нее предохранительных механизмов с тем, чтобы она не разрушила, подобно вирусу, всю систему права.
Эти общие соображения имеют значение для реституции, которая чаще всего объявляется своеобразным явлением, не имеющим никаких уподоблений, все существование которого ограничено и исчерпано нормой ст. 167 ГК РФ. Реституция выводится тем самым за рамки системы гражданского права, хотя этот вывод, как и любой вывод, имеющий ограничительный, запретительный характер <1>, должен быть обоснован юридическими ценностями, имеющими высший приоритет перед нуждами оборота и сферой частной свободы.
--------------------------------
<1> Например, когда в апреле 2005 г. на заседании Президиума ВАС РФ обсуждался вопрос о допустимости прекращения обязанности по реституции отступным, именно запрет рассматривался многими участниками дискуссии как основное содержание реституции, предопределяющее ее толкование. Мотивировалось это, конечно, своеобразным характером реституции и ее "задачами". В конечном счете вопрос, впрочем, был решен в пользу допустимости прекращения обязанности по реституции отступным, т.е. признано ее сходство с обязательствами.
С технической точки зрения вопрос предстает как проблема классификации.
Исходя из основного деления всех прав на вещные и личные (относительные, обязательственные) эта связь может быть либо вещной, либо личной <1>. Основываясь на содержании ст. ст. 167, 171 ГК РФ, прямо указывающих на "каждую из сторон" как на обязанных лиц по реституции, следует прийти к выводу, что, хотя сделка и падает, ее стороны все же остаются не в вещной, а в относительной связи, по своей природе принципиально не отличающейся от связи по поводу расторжения договора. Например, если одной из наиболее существенных черт реституции является возврат вещи без обсуждения права на нее, то и при возврате исполненного по расторгнутому договору, когда такое условие, конечно, имеется в договоре, вещь также возвращается независимо от права на нее. Иначе обстоит дело и при виндикации, и при кондикции.
--------------------------------
<1> Существуют, конечно, исключительные имущественные права, которые не являются вещными. Но в этом случае, как и вообще при использовании классификации для целей идентификации, по умолчанию опускаются группы, которые заведомо не относятся к решаемой задаче. Реституция, как это следует из нормы ст. ст. 167, 171 ГК, увязывается с движением либо вещей, либо денег. Значит, только правами на получение денег или вещей и ограничиваются те классификации, которые подлежат привлечению. Очень важно здесь отличать право на получение денег или вещей от прав на деньги или вещи.
