<1> Ibid. P. 96 - 103.
<2> Diosdi G. Op. cit. P. 105.
Следующим и наиболее известным средством защиты стал rei vindicatio, от которого произошел и наш виндикационный иск. Это - иск невладеющего собственника к владельцу вещи, если последний не выдает ее. Главный вопрос, подлежащий выяснению, состоит в проверке права собственности истца. Таким образом, налицо два важнейших качества иска: его вещный характер, т.е. он предъявляется вслед за вещью, а не в силу личной юридической связанности истца и владельца, и петиторный характер, т.е. обсуждаются не обстоятельства нарушения владения, а право на вещь, как основание защиты.
Если собственник не утратил вещь, то он не имеет данного средства: спор о титуле сам по себе не мог привести к иску. Ответчиком является любой владелец вещи, а также невладелец <1>, если он умышленно избавился от владения до начала процесса либо ложно выдавал себя за владельца и спровоцировал иск.
--------------------------------
<1> Это возможно, потому что присуждение могло состоять в денежной сумме.
Бремя доказывания лежит на истце, который должен доказать право собственности путем обоснования способа его приобретения. Если само приобретение было производным, приходилось доказывать право предшественников. Доказательство считалось выполненным, если доходило до первоначального приобретателя или охватывало переходы вещи за срок приобретательной давности.
Ответчик имел право продолжать удерживать вещь, если имел более сильное право на владение или держание (залог, узуфрукт), а также если имел право на возмещение издержек (отдельного иска по компенсации издержек у ответчика не было, поскольку в момент их совершения у него не было намерения обязать истца).
Присуждение по иску состояло в выдаче вещи истцу. В зависимости от добросовестности ответчика решался вопрос о последствиях случайной гибели вещи и о выдаче плодов.
Отказ в выдаче вещи (в классическую эпоху принудительно вещь не могла быть исторгнута) приводит к присуждению интереса, размер которого истец заявляет под присягой (выплата этой суммы с точки зрения правопорядка расценивалась как выплата покупной цены и порождала тем самым право на вещь ответчика) <1>.
--------------------------------
<1> Хвостов В.М. Указ. соч. С. 259 - 262; Дернбург Г. Указ. соч. С. 144 - 158.
Традиционно этот иск считался сложным средством защиты из-за трудностей в доказывании (в Средние века доказывание титула собственности по виндикации получило наименование "дьявольского", хотя, как считает Диошди, нет достаточных оснований утверждать, что в римском праве были столь же сложные и жесткие правила доказывания) <1>.
--------------------------------
<1> Diosdi G. Op. cit. P. 160 - 163.
Виндикация продолжает защиту средствами ius civile и потому должна считаться следующей формой за legis actio sacramento in rem, однако между ними трудно заметить преемственность, что вообще нехарактерно для консервативного римского права. Диошди объясняет это обстоятельство тем, что существовало промежуточное средство защиты - agere in rem per sponsionem, так же как и legis actio sacramento in rem, имеющее форму пари, однако уже переносящее бремя доказывания права на истца. Этот переворот автор объясняет тем, что с возникновением посессорной преторской защиты владелец уже определенным образом обосновал свое владение, по крайней мере снял обвинение в краже. Теперь при повторном рассмотрении спора исковыми (а не интердиктными) средствами вновь возлагать бремя доказывания на ответчика было бы уже неуместно. Поэтому именно истец должен был обосновать свое притязание доказательствами своего права на вещь. Так, "процесс per sponsionem совместно с владельческими интердиктами вымостил путь" для виндикации <1>.
--------------------------------
<1> Diosdi G. Op. cit. P. 150 - 153.
Важнейшим (и весьма усложняющим картину) обстоятельством было то, что "развитие юридических средств защиты собственности следовало двумя параллельными путями" <1>. На этом втором пути важнейшей вехой стало появление actio Publiciana. Ее параллельность можно понимать почти буквально, если согласиться с мнением М. Казера, считавшего, что это преторское средство было "смоделировано в соответствии с петиторным иском собственника" <2>.
--------------------------------
<1> Ibid. P. 149. Непосредственной причиной этого было, конечно, известное несовпадение ius civile и ius honorarium, но нельзя игнорировать и выражение тем самым некоторого параллелизма, или, точнее, несовпадения владения и собственности.
<2> Ibid. P. 156.
Основой и причиной этого иска была неформальная передача вещи (традиция), а фикция usucapio одновременно отражала и первоначальное применение средства именно для владения до истечения срока приобретательной давности <1>.
--------------------------------
<1> Ibid. P. 158 - 160.
Публицианов иск возвращает потерянное владение добросовестному титулованному приобретателю. По этому иску истец должен иметь добросовестное владение, которое отвечает всем требованиям, необходимым для приобретения по давности (usucapio). В саму формулу иска претор ввел фикцию, что давностный срок уже истек, и предписал оказать такую защиту, какую получил бы в данном случае собственник.
По условиям иска истец должен был владеть вещью и затем утратить ее. В отличие от виндикации вещь возвращается не от каждого иного лица, а только от менее управомоченного владельца. Например, actio Publiciana не дается против собственника, кроме случая, когда последний продал вещь и передал по неформальной traditio. Право публициановского владельца может быть названо "относительным вещным правом". Ответчик присуждается так же, как по иску о праве собственности, но также вправе выдвинуть те же встречные притязания.
Этим иском может воспользоваться и собственник, учитывая, что доказывание по такому иску гораздо проще, чем по виндикационному <1> (в связи с чем существует теория, объясняющая происхождение самой этой формы необходимостью преодолеть сложности доказывания).
--------------------------------
<1> Хвостов В.М. Указ. соч. С. 296 - 298; Дернбург Г. Указ. соч. С. 158 - 162.
Существующий в российском праве виндикационный иск, имея черты как rei vindicatio, так и actio Publiciana, правда, без присущей классическому праву формальной строгости, обычно трактуется как способ защиты владения, хотя, как мы видим, речь идет не о владельческой, а о петиторной защите, основанной не на факте владения, а на определенном праве, предусматривающем владение вещью.
Нужно заметить, что присуждение по виндикационному иску не является само по себе мерой ответственности. Ответчик - незаконный владелец не рассматривается законом как правонарушитель и имеет защиту от третьих лиц (ст. 234 ГК) и от самого собственника при определенных условиях. Основанием для этого вывода является то, что незаконный владелец, в отличие от законного, не имеет никаких обязанностей перед собственником.
Частными следствиями из того, что виндикационный иск не служит средством привлечения владельца к ответственности, является отсутствие вины ответчика как условие присуждения по виндикации, невозможность взыскать убытки посредством виндикации.
Распространение виндикационной защиты на сферу законного владения в силу ст. 305 ГК порождает проблему соотношения двух способов защиты - вещного и обязательственного - у владельца в зависимости от вида связи с ответчиком. Время от времени возникает и вопрос о чертах владельческой защиты у иска, заявленного по ст. 305 ГК.
Действительно, можно ли считать владельческой (посессорной) защиту на основании ст. 305 ГК? Очевидно, что здесь речь идет о законных владельцах - тех, кто имеет право на вещь, основанное на договоре с собственником или на законе (вещное право). Соответственно, если нарушено такое владение, то истец защищает свое право. Не доказав наличия у него права, он лишается и исковой защиты. Это, конечно, - петиторная защита, защита по титулу. Впрочем, в ст. 305 ГК имеется существенная оговорка: законное владение защищается и против собственника. Вспомним, что главная черта владельческой защиты - независимость ее от титула, права. Как следствие, владелец может вернуть вещь и от собственника (что не исключает последующего титульного иска со стороны собственника). Может показаться, что ст. 305 ГК вводит хотя бы частично элементы такой владельческой защиты.
Но попробуем разобраться. Статья 305 ГК отсылает к нормам ст. ст. 301 - 304 Кодекса. Главный вещный иск - виндикационный сформулирован в ст. 301 ГК так: "Собственник вправе истребовать свое имущество из чужого незаконного владения". Легко поставив здесь на место истца законного владельца, что и вытекает из ст. 305 ГК, мы, однако, обнаруживаем, что собственнику роль ответчика подходит гораздо меньше: ведь собственник не может оказаться незаконным владельцем.
На самом деле если возникает спор о владении вещью между законным владельцем и собственником, то этот спор не может быть не чем иным, как обсуждением взаимных, относительных прав на вещь <1>. Но если спор имеет относительный, личный характер, то иск утрачивает черты вещного иска, а защита по ст. 305 ГК против собственника никак не может считаться владельческой защитой <2>.
--------------------------------
<1> Например, если арендодатель забрал имущество у арендатора, ссылаясь на свое право собственности, а арендатор потребовал имущество вернуть по ст. 301 ГК, то суд тем не менее будет обсуждать наличие арендных отношений, действительность аренды и тому подобные обстоятельства, характеризующие личные отношения сторон. Этот вопрос уже обсуждался в главе о владении.
<2> Не будем здесь касаться защиты ограниченного вещного права против собственности: даже когда не обсуждается договор с собственником как основание такого права, защита всегда имеет петиторный характер, защищается именно право, а не фактическая позиция.
Этого, кажется, не учитывает В.К. Андреев, когда говорит, что норма ст. 305 ГК, давая защиту законному владельцу против собственника, приводит к тому, что "требования, основанные на праве собственности (виндикационные и негаторные иски), распространяются и на обязательственные отношения, что окончательно нивелирует содержание вещных и обязательственных прав" <1>.
--------------------------------
<1> Андреев В.К. Правовые проблемы распоряжения и управления федеральной собственностью // Государство и право. 1999. N 4. С. 45.
Введенная ГК РСФСР 1922 г. виндикационная защита права собственности имела, впрочем, заметные отклонения от известной модели. Особое внимание привлекает не привилегированная защита государственной собственности, уже получившая всестороннюю оценку в процессе реформирования гражданского законодательства, а отсутствие в ГК РСФСР 1922 г. (как и в сменившем его гражданском законодательстве 60-х гг.) приобретательной давности. Возникшая брешь не могла не сказаться на всей системе вещных прав. Главным следствием стала ситуация, когда вещь, своевременно не истребованная от незаконного владельца, оставалась в его владении без определенного основания.
Д.М. Генкин полагал, что в случае пропуска срока исковой давности для виндикации имущество следует считать бесхозяйным по основаниям ст. 68 ГК 1922 г. <1>. Едва ли, однако, такое решение можно считать корректным, поскольку в силу этой нормы бесхозяйным считалось имущество, собственник которого неизвестен или которое не имеет собственника. Ближе к смыслу закона была позиция Б.Б. Черепахина, считавшего, что пропуск давности не лишает собственника права собственности, а лишает только исковой защиты (практически это означало, что добровольное возвращение вещи собственнику являлось правомерным).
--------------------------------
<1> Генкин Д.М. Право собственности в СССР. М., 1961. С. 210 - 211.
Не случайно поэтому судебная практика искала выход на пути продления срока исковой давности <1>.
--------------------------------
<1> Там же.
Выводом из этой ситуации стало предложение об установлении приобретательной давности <1>, которое было реализовано лишь в новейшем законодательстве.
--------------------------------
<1> Там же. С. 215.
Впрочем, и в этом случае проблема полностью не разрешилась. Во-первых, поскольку срок приобретательной давности превышает срок давности исковой, то возникает разрыв во времени, когда собственником считается одно лицо, а владение и некоторую защиту этого владения имеет другое. При этом ни массовое правосознание, ни публичное право не оказались готовы к освоению этой ситуации разделения владения и собственности.
Во-вторых, ограничение узукапии только добросовестным владением, которое само подлежит еще доказыванию, оставляет без какого-либо регулирования всякое прочее владение, которое могло за пределами виндикации получить хотя бы предварительную защиту посессорными средствами, если бы они допускались нашим законодательством.
Можно предположить, что в результате такой частичной урегулированности трудности будут нарастать по мере вовлечения пока еще в основном косного имущества в гражданский оборот, когда кроме пассивной защиты наличного владения станет ощущаться потребность и в активной защите, т.е. в отсуждении вещей от иных незаконных владельцев, а также возникнет необходимость отчуждения этих вещей.
Здесь в первую очередь обнаруживается проблема идеологии защиты владения в российском праве.
М.Г. Масевич рассказывала, как в ответ на возбужденную, даже с некоторой экзальтацией, критику одним из юристов принятого закона другой заметил: "Не расстраивайтесь, неужели вы сомневаетесь, что если один <1> что-то придумал, то мы все вместе с этим не справимся?" Такие массовые состояния - факт хорошо известный; позитивное право не может разом преобразовать сознание юристов. Напротив, каждый новый масштабный закон (и ГК РФ, к сожалению, не исключение) подвергается таким толкованиям и практическим интерпретациям, что смысл многих юридических конструкций размывается, если не утрачивается.
--------------------------------
<1> Сейчас бы сказали: депутат, но дело было несколько десятилетий назад.
Представления о защите только права, но не фактической позиции ("незаконного владения"), как нетрудно заметить, преобладают среди нынешних юристов.
Ситуация сейчас такова, что невозможно двинуться дальше, пока хотя бы наиболее активная и культурная часть юридического корпуса не освоит тех бывших когда-то общеизвестными истин, что защита владения имелась всегда, что от нее невозможно отмахнуться, потому что она коренится в самых недрах оборота, что существуют разные подходы к защите владения, но какой-то из них должен быть обязательно (и желательно сознательно) избран, чтобы избежать хаоса в этой сфере имущественных отношений, существующей независимо от того, готовы ли юристы к ее освоению.
Проблема владения отнюдь не сводится к пустым рассуждениям о владении как о "правомочии" собственника, входящем в триаду. Дело не только в том, что триадой не исчерпывается и никак не схватывается сущность собственности. Проблема владения, как уже говорилось, возникает постольку, поскольку владение оказывается противопоставленным собственности. Рожденная системой традиции всегда возможная и часто возникающая в действительности коллизия собственности и владения и составляет суть проблемы владения.
Ригоризм римского права с его неограниченной виндикацией вещи от любого владельца обнаруживает, как известно, логику натурального (аграрного) хозяйства. А возникшее в средневековом праве правило "Hand muss Hand wahren", в силу которого добросовестный покупатель становился собственником (§ 932 ГГУ), полярно изменило ситуацию. Весьма жесткий по отношению к владельцу подход римского права был заменен на противоположный: здесь логика оборота одержала верх над аграрной юридической идеологией.
Конечно, нужды оборота сами по себе не являются юридическим феноменом и могут лишь так или иначе отзываться в собственно юридических формах. Главным юридическим фактором, противостоящим приоритету собственности, является, как известно, добрая совесть владельца.
В формальном смысле добрая совесть, как известно, появляется как рефлексия здравого смысла на архаичный ритуал сделки. С содержательной точки зрения добрая совесть приобретателя имеет тенденцию замещения им собственника. Это хорошо заметно, когда речь идет о возмездных сделках: здесь добросовестный приобретатель, отдавший цену за вещь, выступает как собственник (отданных денег), что заставляет считаться с ним так же, как с собственником спорной вещи. Стало быть, идеологическая борьба с добросовестным приобретателем за чистоту титула собственности - это не только борьба с торговым духом, с властью оборота, но и борьба с собственником денег. Именно этот факт, видимо, делает заведомо бесплодными попытки избежать ограничений собственности в обороте, превращая ситуацию, по замечательному выражению Демога, в "безысходную".
В ГК РСФСР не было норм о защите только владения, незаконного владения. Впрочем, нужно заметить, что при прежнем укладе нужда в них была невелика: защита владения независимо от титула, производимая административными средствами и направленная, следовательно, против насильственного посягательства, желательна при высокой степени хозяйственной самостоятельности владельцев и сравнительно невысокой активности публичной власти в хозяйственной жизни, вследствие чего административное вмешательство власти производится не иначе как по запросу частного лица. Конечно, в момент принятия ГК 1922 г. и тем более в последовавший период ничего подобного в нашей экономике не было; не случайно А. Венедиктов был всегда противником владельческой защиты в социалистическом праве.
Однако само по себе отсутствие владельческой (посессорной) защиты не может не повлечь крайнего упрощения всей системы права и вытекающей из этого редукции проприетарной идеологии до элементарного и бедного почти до утраты содержания тезиса о защите права собственности от нарушений со стороны третьих лиц.
Кажется, именно по этой причине с самого начала коллизия собственности и владения в обороте, как и средства ее выражения в ГК РФ, потеряла адекватные очертания и стала восприниматься как малопонятное ограничение собственности, а сегодня, когда теоретический базис начала прошлого века почти полностью утрачен, уже без обиняков характеризуется как "изъян в цивилистической модели", влекущий "безосновательное приобретение права собственности" <1>.
--------------------------------
<1> Скворцов О.Ю. Вещные иски в судебно-арбитражной практике. М., 1998. С. 57 - 59. Такие взгляды отнюдь не единичны. Имеется критика этой позиции. См.: Гражданское право: Учебник / Под ред. А.П. Сергеева и Ю.К. Толстого. 2-е изд. М., 1997. Ч. 1. С. 445.
Не проясняют проблемы и попытки трактовать ограничение виндикации с позиций ст. 1 ГК. Например, В. Сенчищев пишет об "институте запрета в определенных случаях виндикации вещи у добросовестного приобретателя (см. статью 302 ГК РФ), что вытекает из принципов "необходимости беспрепятственного осуществления гражданских прав, обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты", закрепленных в ст. 1 ГК РФ" <1>. Очевидно, что В. Сенчищев рассматривает ограничение виндикации по ст. 302 ГК как форму защиты права. А ведь в ст. ст. 301 - 302 ГК в качестве ответчика выступает незаконный владелец, т.е. лицо, заведомо не имеющее права на вещь. Следовательно, здесь защищается не право, а другие ценности, причем на норму ст. 1 ГК о неприкосновенности собственности и восстановлении нарушенных прав скорее следовало бы ссылаться истцу - собственнику вещи, а не ответчику. Похоже, что В. Сенчищев, как и О. Скворцов, не допускает возможности защиты не права, а фактического состояния. Понятно, что такой подход, весьма распространенный <2> и, пожалуй, преобладающий сегодня, в принципе исключает признание за посессорной защитой сколько-нибудь существенного места в системе права.
--------------------------------
<1> См.: Сенчищев В.И. Объект гражданского правоотношения // Актуальные проблемы гражданского права / Под ред. М.И. Брагинского. М., 1998. С. 131 - 132.
<2> Например, Г. Свердлык и Э. Страунинг, обсуждая пределы защиты от посягательств на имущество, говорят только о защите права собственности (см.: Свердлык Г., Страунинг Э. Способы самозащиты гражданских прав и их классификация // Хозяйство и право. 1999. N 1. С. 39 - 40). Между тем из приведенных авторами примеров и из смысла самозащиты вытекает, что она охватывает также и фактическое владение, ведь иначе придется допустить, что посягательство на незаконное владение не может отражаться. Это само по себе приведет к полному крушению правопорядка (необходимо иметь в виду, что защита владения в принципе неотделима от защиты личности, т.е. самообороны; вопрос владения - это всегда вопрос насилия), а в ситуации добросовестного незаконного владения это и невозможно, так как владелец считает себя собственником, имеющим все права, в том числе и право на защиту.
В том же смысле высказывается и А. Труба. Присоединяясь к оценке владения в порядке удержания как незаконного, он, однако, считает, что самозащита, применяемая ретентором, "есть следствие применения юридической фикции законности владения ретентора" (Труба А.Н. Субъективное право удержания и пределы его осуществления: Автореф. дис.... канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2006. С. 13). Таким образом, автор не видит оснований защиты незаконного владения именно как фактического владения, владения без основания. Нужна, как ему кажется, хотя бы фикция (на самом деле фикция вводится только законом, а закон такое предположение о фикции не поддерживает) наличия права, иначе самоуправство оправданно.
Впрочем, еще в 1926 г. Гражданская коллегия Верховного Суда отмечала "ничем не оправдываемое стремление судов к наиболее полной защите интересов частного собственника в ущерб интересам добросовестного приобретателя" <1>. Хотя, надо полагать, судьи того времени, а тем более автор комментария, не считали ограничения виндикации "изъянами" в законах о собственности, влияние утраты идеологии защиты владения в обоих случаях трудно не заметить.
--------------------------------
<1> Гражданский кодекс РСФСР с постатейно-систематизированными материалами / Под ред. С. Александровского. 3-е изд. М., 1928. С. 323.
Даже общеизвестная идея Иеринга о том, что в случае коллизии собственности и владения приходится выбирать "меньшее зло", против которой и направлен пафос И. Покровского <1>, редко находит поддержку в современной аудитории. Приходится слышать, что идеальное решение, позволяющее защитить собственника без всякого ущерба иным лицам, может быть найдено (несмотря на тысячелетнюю историю его безуспешного поиска), нужно лишь умело применять нормы ГК РФ.
--------------------------------
<1> Имеются в виду неоднократно уже упоминавшиеся слова И. Покровского, написанные им в 1916 г. ввиду надвигающегося насилия и бесправия: защита владения - это "кульминационный пункт", "наивысшее торжество" идеи уважения к человеческой личности.
Если попытаться сформулировать выводы из таких взглядов и настроений, то можем получить, что защита собственности должна получать приоритет перед защитой владения. Владение оказывается тогда большим злом, вопреки истории европейского права, в том числе российского дореволюционного.
Отсутствие классической владельческой защиты (кроме усеченных средств, предусмотренных п. 2 ст. 234 ГК) говорит в пользу того предположения, что в российском ГК создана система неполной защиты владения, во многих случаях дающая приоритет собственнику, либо, что еще хуже, не дающая нужных юридических средств ни владельцу, ни собственнику (например, когда речь идет о задавненном имуществе, которое не может быть ни виндицировано, ни приобретено по давности, либо когда имущество может быть отобрано у собственника против его воли без всякого права на защиту).
Причем, и здесь сосредоточены главные трудности, большинство специалистов не становятся твердо на какую-либо позицию с тем, чтобы устранить пороки, которые несет в себе любая незавершенная законодательная конструкция, а, напротив, предлагают новые решения, которые лишь усложняют положение.
Например, в п. 25 Постановления Пленума ВАС РФ от 25 февраля 1998 г. N 8 "О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав" говорится, что, если собственником заявлен иск о признании недействительной сделки купли-продажи его имущества, совершенной неуправомоченным на отчуждение лицом, и о возврате имущества, переданного покупателю, и при разрешении данного спора будет установлено, что покупатель отвечает требованиям, предъявляемым к добросовестному приобретателю (ст. 302 ГК), в удовлетворении исковых требований о возврате имущества должно быть отказано. Причем, "если право собственности подлежит государственной регистрации, решение суда является основанием для регистрации перехода права собственности к покупателю" <1>. Эта идея воспринята в 2004 г. и путем поправки к ст. 223 ГК.
--------------------------------
<1> Вестник ВАС РФ. 1998. N 10.
Нетрудно заметить, что здесь налицо стремление избежать усложняющей ситуации разделения владения и собственности. Логика очевидна: если уж истец, несмотря на обязанность ответчика "представить суду неопровержимые доказательства своего неведения" относительно отсутствия у продавца права отчуждать имущество <1>, все же не смог виндицировать имущество, то лучше сразу отдать собственность на спорную вещь ответчику, нежели создавать ситуацию разделенной собственности и владения в течение всего срока приобретательной давности.
--------------------------------
<1> Иванова Н.Р. Защита права собственности в арбитражном суде: Комментарий арбитражной практики. М., 1999. С. 116. Автор следует ясно выраженной позиции ВАС РФ о презумпции недобросовестности (см., в частности, п. 24 вышеупомянутого Постановления Пленума ВАС РФ от 25 февраля 1998 г. N 8).
Стало быть, здесь не столько защищается собственность против владения, сколько устраняется возможность их разделения, когда право собственности принадлежит одному лицу, а владение без титула - другому.
Вообще говоря, норма ст. 183 ГК 1922 г., сейчас повторенная (хочется сказать - в виде фарса) в ст. 223 ГК РФ, никогда не умирала в теории; для того чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть учебники гражданского права, изданные после 1964 г. Почти везде указывалось, что отказ в виндикации, по существу, означает возникновение собственности на спорную вещь у ответчика. Понятно, что в этих взглядах выражены не "торговый дух", не нужды оборота, который был практически свернут в то время, а необходимость логически завершить систему норм о собственности при очевидном "разрыве", допущенном ГК в части соотношения собственности и владения. Здесь выражалась не столько экономическая необходимость, сколько доктринальная. Даже с появлением приобретательной давности, когда стало ясно, что незаконный владелец не может стать сразу собственником независимо от того, предъявлялся ли к нему виндикационный иск, инерция доктринального латания системы права сохранялась.
Ясна и направленность этой инерции - избежать таких ситуаций, когда владение и собственность разъединяются, упростить юридическую картину мира. Между тем развитый оборот приводит к пестроте, множественным переходным ситуациям, фиксирующим частный баланс интересов субъектов оборота. Чем сложнее устроено право, тем легче интерес каждого находит свое воплощение. Примитивизация, упрощение вносят "ясность", но разрушают и право, и экономику. В противном случае идеальным регулятором был бы устав внутренней службы.
Возможно, в этой тенденции корректировки не столь уж сложного российского ГК с позиций дальнейшего его упрощения выражено сознание несовершенства наших юридических кадров, равно как и состояния юридической практики. Но трудно понять, как можно улучшать и кадры, и практику, если не ставить перед теми и другой задачи на уровне современного гражданского права.
Пока же можно заметить, что и в теории, и в практике владение оказывается на обочине или даже за пределами права.
Во-первых, отсутствует система владельческой защиты. Это означает возможность несанкционированного насильственного отобрания имущества у незаконного владельца без всяких частноправовых последствий для нарушителя.
Во-вторых, в ряде случаев имущество навсегда выбывает из оборота (например, когда владелец не располагает доказательствами добросовестного приобретения).
В-третьих, никак не разработана публично-правовая сторона владения. В результате этого публичное право (налоговое и др.) знает только собственника, но не владельца.
