Лекции.Орг


Поиск:




Откуда взялась пирожковая каша.




 

Солнце играло на мокрых еловых иглах, алмазики горели на каждой тонкой былинке. Но грязь на дороге почти не сохла. Идти по густому лесу было трудно. Мы двигались медленно, опираясь на палки, но все равно наши ноги скользили, кеды намокли, отяжелели, на них налипла глина. Три дырочки сбоку подошв на сухой дороге создавали вентиляцию, а сейчас через них свободно проникала вода. Двое или трое успели упасть.

Наконец елки поредели, и вскоре мы вышли на поле. Впереди, километра за три, показалось большое село.

В поле дорога успела мало-мальски просохнуть. Решили этот трудный перегон взять без привала. Ведь он же последний.

Вперед, вперед! Мы зашагали веселее. Настроение сразу поднялось. Время от времени по цепочке пробегал смешок. Дорога стала спускаться под гору, идти было все легче.

Задерживала движение тяжелая большая кастрюля, наполненная пирожками из пионерлагеря. Ее поочередно несли вдвоем на палке. И пирожки в кастрюле мерно подпрыгивали – трух-трух.

Вдруг вдали что-то глухо заворчало. Я оглянулся и вздрогнул – серая лохматая туча медленно выплывала из-за леса.

– Ребята, скорее ходу! – крикнул Николай Викторович. Настала минута, когда ему надо забыть об отпуске и взять всю власть в свои могучие руки. – Скорее ходу!

Гром ударил вторично; туча темнела, надвигалась…

Мы бежали беспорядочной толпой; прыгали за нашими спинами рюкзаки, звенели ведра… Это была бешеная скачка.

Скорее, скорее!

Николай Викторович пропустил мимо себя всех. Он кричал, подгоняя задних:

– Палкой буду бить по пяткам!

А туча все надвигалась. Клочья свинцовых облаков низко нависли над лесом, молния тонкой трещинкой проскочила между облаками, ударил оглушительный гром, светло-серая пелена дождя закрыла елки позади нас.

Скорее, скорее!

До села было еще так далеко! Налетел вихрь, холодный, резкий, сшибающий с ног. Было страшно глядеть на небо. Черная низкая туча охватывала небосклон справа и слева, неслась со стремительной быстротой. Скрылся из виду лес. Нас догоняла сплошная серая завеса дождя.

Снова сверкнула молния, тут же ударил гром, послышался глухой шум. Я оглянулся – дождь настигал. Под ударами капель шумели и пригибались кукурузные стебли.

 

Скорее, скорее!

Вася и Вова на палке несли кастрюлю с пирожками. От их быстрого бега пирожки подпрыгивали – трух-трух.

Первые крупные капли дождя застучали по моей спине. И через пять секунд ударил ливень, – страшный, всесокрушающий.

– Го-го-го! – загремел Миша.

Девочки взвизгнули, захохотали. Лариса Примерная на ходу бросила свою розовую прозрачную накидку Гале.

Галя бежала вприпрыжку, нарочно разбрызгивая лужи, хохотала громче всех.

Сумасшедшая! Что тут смешного!

Я торопился, спотыкаясь на каждом шагу, ноги мои разъезжались в разные стороны. Дождь больно хлестал по лицу, слепил глаза. С Таниной широкополой шляпы, с моей соломенной стекали потоки. Ленечкину панамку сорвало ветром и понесло по полю: он не стал ее догонять.

Скорее, скорее!

«Аи, аи, аи! – Струйка ледяной воды потекла вдоль моего позвоночника. – Бр-р! Как холодно! Чему эти дураки смеются!»

– Николай Викторович! Николай Викторович! – вопил Ленечка. – Вода с головы течет на глаза. Я ничего не вижу, я до нитки промок!

Кастрюлю с пирожками теперь несли Николай Викторович и Вася, но пирожки больше не подпрыгивали – трух-трух.

Ливень не затихал. Вихрь заставлял нас нагибаться, леденил кровь.

Мы бежали, бежали… Давно уже никто не смеялся.

Сквозь полосы дождя проступили очертания деревни. В стороне от дороги в палисаднике показался первый дом, обширный, не похожий на жилой. Над крыльцом мы увидели зеленую вывеску. «Начальная школа».

– Сюда, сюда! – задыхающимся голосом закричал Николай Викторович. Даже его измотала эта сумасшедшая скачка.

Мы вбежали на маленькое крыльцо.

– Теснее, теснее! Раз теснее, значит, теплее! – торопил он.

– Давайте замок ломать, – прохрипел Гриша.

Да, при таких более чем сверхисключительных обстоятельствах, кажется, мы имели право это сделать.

Уже Миша отстегнул от рюкзака топорик, уже Вова зацепил ручкой лопатки за пробой. Ребят не смутило, что замок был побольше кулачища Николая Викторовича.

– Сейчас, сейчас! – шлепая по лужам лодками-галошами, бежала к нам закутанная в платок седая женщина. – Я из окошка вижу: по дождю целый полк скачет. – Теряя галоши и задыхаясь, женщина засеменила по ступенькам на крыльцо, протиснулась между нами, всунула ключ в замок.

Всей толпой, толкая друг друга, мы ввалились в просторные сени школы.

К нашему удивлению, в школе было только два маленьких класса и совсем крохотная учительская.

– Учителка наша в отпуску. Ну да как вам не отворить! Матушки мои, да где же вы так загваздались? Голубчики, да куда же это вас гонят? Да как же это вас родители пустили? – причитала старушка сторожиха.

Надо было немедленно переодеться, немедленно затопить печку, немедленно достать откуда-то живительное тепло, чтобы согреться, высушить одежду. Вдобавок мы были голодны, как самые голодные волки. (Ну, это уже во вторую очередь.)

– Мальчики, сюда! – показал Николай Викторович на тот класс, где была печка. – Девочки, сюда! – Он показал на другой класс, где была плита.

На наше счастье, в сарае оказалось полно сена, полно дров, правда неколотых. Миша с Васей в одних трусах побежали их колоть.

Но хорошо, сказать – «переодеться»! А во что?

У большинства все вещи и даже сами непромокаемые рюкзаки промокли насквозь.

– Бр-р-р! – В одних трусах пробирала дрожь. В два счета поставили мы парты друг на друга.

Николай Викторович сухой берестой разжег и печку и плиту. С чудесным треском вдоль поленьев побежало пламя.

Уходившая было нянечка вернулась обратно, принесла два одеяла, тулуп, валенки и снова исчезла.

В одеяла закутались я и Николай Викторович. Валенки и тулуп отдали Гале. Старый желтый тулуп был ей непомерно велик и волочился по полу. От него вкусно пахло овчиной. Галины мокрые волосы завились золотыми мелкими кудряшками. Она напомнила мне крестьянскую девушку с картины Сурикова.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я ее.

– Лучше всех! – звонко засмеялась она, приплясывая огромными подшитыми валенками.

Вова, Вася и Миша отправились за водой. Это был настоящий подвиг – идти к колодцу в дождь, в одних трусах.

Наши скатанные палатки почти не промокли. Расстелили по полу сено, поверх сена – палатки. Все ребята залезли под брезент и тесно прижались друг к другу.

По мнению штаба турпохода, нормально одеты были только я и Николай Викторович – это в одеяла! – поэтому дежурство на сегодня приняли мы. Он будет за старшего, я – за помощника. А ребята пусть лежат под брезентом и согреваются.

О, мы покажем, как выразился Николай Викторович, класс дежурства!

Раньше, когда дежурили ребята – каждый день по два мальчика и по две девочки, – обед частенько бывал не совсем того… То каша подгорала, то макароны слипались в комок или суп пересаливался, а картошка хрустела на зубах. Однажды Ленечка даже бухнул мясные консервы в компот.

– Да, теперь мы покажем класс дежурства! – бодро ответил я.

Прежде всего мы поставили ведра с водой на плиту. За луком, за картошкой не пойдем – увольте, пожалуйста; сварим суп вермишелевый с мясными консервами, на второе – манную кашу, на третье – чай.

А где кастрюля с пирожками? Николай Викторович оставил ее в сенях. Пирожков было четыре сорта: с мясом, луком, рисом и с повидлом. Я выскочил в сени, открыл крышку. Какой ужас! Пирожки, политые дождевой водой, превратились в одно сплошное липкое тесто…

– Что же с ними делать? – спросил я Николая Викторовича.

В этот момент вновь явилась сторожиха тетя Настя.

– Вот вам от колхоза гостинец, – сказала она и поставила на пол целое ведро молока. – А это от меня – одежду сушить. – Она положила рядом большую связку веревок.

– Что делать с пирожками? – переспросил меня Николай Викторович. – Ручаюсь, получится великолепная каша! – немного поразмыслив, воскликнул он.

 

Не успел я возразить, как он вылил все молоко в кастрюлю с пирожками.

– Доктор, отыщите в сарае подходящую палку и не переставая помешивайте и следите, чтобы не подгорело, – сказал он и поставил кастрюлю на плиту.

Тем временем дождь перестал. Миша, Вова и Вася совершили второй героический подвиг: они отправились на пруд полоскать все шаровары.

Лариса Примерная и Танечка решились выползти из-под брезента в одних купальниках. Под руководством тети Насти они протянули веревки с одной стены на другую и начали вешать все подряд – шаровары, куртки, майки, трусы, одеяла, даже сами рюкзаки. Над плитой повесили, как флажки на новогодней елке, гирлянды разноцветных носков, платочков, документы и деньги из Васиной сумки.

Грязные кеды свалили в кучу. Утром разберемся и вымоем их, а на сегодня у каждого есть запасные тапочки.

Я все стоял у плиты и мешал палкой пирожковую кашу. Девочки высунули носы из-под брезента и – такие негодницы! – потешались надо мной, сравнивали меня, закутанного в тогу, с древним римлянином.

Мне досталась хлопотливая работа – мешать кушанья по очереди во всех трех посудинах. Честное слово, я не виноват, что прозевал: убежало молоко из пирожковой каши, и то самая капелька – не больше двух стаканов. А девчонки подняли отчаянный крик. Ну что ж тут такого – не очень густые клубы не очень удушливого чада заволокли весь класс.

Я попробовал пирожковую кашу. Вкус был какой-то необычный, возможно лук и мясо плохо уживались с повидлом.

– Попробуйте вы, – попросил я Николая Викторовича. Он тут же зачерпнул ложкой и таинственно мне шепнул:

– Прибавьте два стакана сахарного песку.

Наконец все поспело. Кто мог встать, ел, сидя за партами. Кто не мог, тому миску подали прямо в постель.

Вермишелевый суп и манную кашу все проглотили молча, зато каша пирожковая имела заслуженный успех. Все восторгались, просили по добавке, еще раз по добавке, – хвалили толстого повара из пионерлагеря. Ну и меня тоже немножко хвалили.

Улеглись мы очень рано, еще до захода солнца, и спали не просто крепко, а крепчайшим сном, как обитатели королевского дворца из сказки «Спящая красавица».

 

Глава пятнадцатая

КАК МЫ РАБОТАЛИ В КОЛХОЗЕ

 

Еще вчера я заметил, что у многих ребят и на подошвах, и на пальцах, и на пятках за два дня похода вскочили большущие пузыри, у иных сильно распухли ноги.

Но вчера некогда было, а сегодня перед завтраком «под руководством» Танечки я занялся хирургией. Ловкие руки Танечки смазали потертости и забинтовали множество ног.

Десять ребят идти дальше не могли; надо было, по крайней мере, три дня отдыха, чтобы залечить их раны.

Натерли ноги Вася, Лида, Ленечка и другие. Лариса Примерная вспомнила, что именно они раньше пропускали лыжные прогулки и весенние тренировочные походы.

– Вот видите, сколько раз я вас предупреждала, а теперь… – гневно упрекала она.

– Так и будем загорать на солнышке? – сердито спросил Миша.

– Бездельничать никто не собирается, – повысив голос, ответил Николай Викторович, – иду в правление колхоза договариваться: пусть дадут нам какую-нибудь работу.

Он вернулся в крайнем возбуждении, с искрящимися от удовольствия глазами, разрумянившимися щеками… Все собрались и уселись на брезенте вокруг него. Что-то он нам расскажет?

Он оглядел ребят и начал:

– Слушайте меня, вот что я узнал в правлении: рожь в колхозе поспела. Завтра с утра начнется уборочная. Колхоз принимает нас на работу на три дня, поставит на небольших участках, где невыгодно пускать комбайн. Нам специально выделяется трактор с прицепной косилкой. Скошенную косилкой рожь мы будем вязать в снопы, а снопы ставить в копны, чтобы их не мочил дождь. С нами пойдет звеньевая – будет нас учить.

– Снопы вязать? – недоверчиво спросил Гриша.

– Подождите, я не кончил. За нашу работу колхоз утром и вечером все эти дни будет нам давать молоко. А молодую картошку для обеда дежурные должны сами на поле копать. Но слушайте самое интересное: колхоз обещал нас довезти на машине до села Угодичи. Это напротив Ростова, на другой стороне озера Нёро. А озеро мы переплывем на пароходе. Согласны?

Ребята закричали и запрыгали столь неистово, что зашатались поставленные друг на друга парты.

– А если опять будет дождь, машина опять не проедет? – недоверчиво спросила Лида.

– Тогда пойдем пешком, – отрезал Николай Викторович.

Гриша оставил дежурными четырех самых немощных инвалидов и повел отряд в поле.

Вчера в дождь мы и не заметили: село-то, оказывается, стоит на высоком берегу речки. На той стороне до самого горизонта синели сплошные леса.

А над лесами раскинулось голубое небо, переполненное маленькими белыми облачками-барашками, светлыми сверху и темными снизу. Такие облачка предвещали хорошую погоду.

Мы подошли к ржаному полю. Трактор пыхтел, медленно обходя золотую рожь, и вел за собой косилку с четырьмя синими «руками». «Руки» попеременно поднимались, захватывали стоящие колосья и подминали их под невидимый нож.

Тракторист, чумазый и веселый, проезжая мимо нас при очередном круге, неизменно улыбался, показывая ослепительный ряд зубов, и махал нам испачканной автолом рукою.

Степенный дедушка-прицепщик с седой бородой-лопатой, обутый в большущие белые валенки, даже не поворачивал в нашу сторону голову и только время от времени деловито нажимал на рычаг косилки, сбрасывая очередную охапку соломы.

Звеньевая тетя Нюша, крепкая загорелая женщина с жилистыми голыми руками, смущенно хмурила обветренные брови. Возможно, она впервые в жизни занялась преподавательской деятельностью. Собрав всех нас вокруг себя на свежескошенном участке поля, она нагнулась, подняла пучок соломы и скрутила из него жгут-свясло, потом нагнулась вновь, обеими руками сгребла скошенную охапку, подровняла ее колосок к колоску, подсунула под нее свясло, придавила коленкой и окрутила свясло вокруг охапки узлом. Так ее проворные руки связали сноп.

Стали вязать снопы и все наши, правда не столь быстро и не столь умело.

– Вяжи туже! – кричала тетя Нюша. – А этот малыш вряд ли справится.

Ленечка багрово покраснел. Нет ничего обиднее для мальчика, когда преуменьшают его возраст.

Николай Викторович обхватил сразу большую охапку.

– Что у тебя руки такие загребущие, надо вязать тихонечко! – Голос у тети Нюши был сердитый, а глаза веселые-веселые, и улыбалась она заразительно весело.

– А если я не могу тихонечко? – отвечал, нимало не смутившись, Николай Викторович.

Снопы вязали и тугие и совсем растрепанные. Когда их набралось достаточно, тетя Нюша приступила ко второму уроку. Она взяла сноп, поставила его колосьями вверх, к нему прислонила другой. Ребята подтащили еще снопы. Тетя Нюша со всех сторон прислонила их к первым двум. Из девяти снопов получился шалашик. Десятый сноп она надломила пополам, распушила колосья и водрузила сверху в виде крыши колосьями вниз. Так получилась «бабка». Снопы в «бабке» хорошо высохнут, и вода с них во время дождя будет свободно стекать.

Ребята разделились: часть продолжала вязать снопы, иные занялись «бабками».

– Не так, – учила тетя Нюша, – все снопы под одну крышу. Ой, какая «баба» пьяная!

Соломенное сооружение Ленечки рухнуло. Вова воздвиг нечто лохматое и кривобокое.

Но скоро мы все научились вязать тугие снопы, ставить ровные «бабки».

– Ну, дело наладилось, – весело сказала тетя Нюша, – поеду посмотрю, как комбайн работает.

Она уехала на велосипеде. Поле запестрело голубыми и красными майками, золотыми шалашиками «бабок». Мои сооружения мне казались самыми красивыми.

Трактор все тарахтел, объезжая уменьшающийся нескошенный участок, косилка все махала своими «руками».

Мы скоро сделали открытие: тракторист, проезжая мимо нас, оказывается, подмигивает и машет рукой не всем нам, а только одной Гале. Завидев трактор, мы поднимали головы, следили за ним и потихоньку пересмеивались. Галя делала вид, что тракторист нисколько ее не интересует.

Дед-прицепщик наконец заметил проделки своего напарника, затопал белыми валенками и проворчал:

– Давай, давай, кончать надо! Чего на москвичку загляделся?

Тракторист скосил всю рожь и, помахав последний раз своей избраннице, уехал.

– Пока все «бабки» не поставим, не уйдем! – крикнул Николай Викторович.

Никто ему не ответил, все продолжали еще усерднее нагибаться…

Подъехала на велосипеде тетя Нюша.

– Уже кончаете? Ну, молодцы! Завтра на другое поле переходить. – Она улыбнулась и поправила выбившуюся из-под платка прядь волос.

Пришли мы домой усталые, ныла спина, от соломы распухли руки. Но утомление это неизъяснимо приятно растекалось по всем членам.

Уничтожив уйму картошки, мы принялись за лакомое для туриста внеочередное блюдо – яичницу-глазунью. Дежурные сумели раскокать шестьдесят четыре яйца, не разбив ни одного желтка, и поставили прямо на пол колхозную сковородищу размером чуть побольше богатырского щита.

Следующие два дня, несмотря на Жаркую погоду, мы работали с еще большим старанием. На третий день во время обеда подъехал на машине бригадир, грузный мужчина в темной толстовке. Он показался мне очень живым и общительным. Его прищуренные глаза, румяные, круглые щеки, пышные моржовые усы – все посмеивалось, глядя на нас.

– Здравствуйте, приятного аппетита! Так вот вы какие, москвичи!

– Садитесь с нами кушать! – крикнула Танечка.

– Нет, спасибо! – И вдруг лицо бригадира сделалось сразу строгим, озабоченным, и даже усы обвисли. – За ваш труд благодарим, конечно, – торопливо сказал он, – да ведь машина за вами пришла, вы как-нибудь поскорее…

Мы узнали: машина должна успеть сегодня вечером отвезти колхозников в районный центр. Туда впервые за время существования этого центра приехал на гастроли настоящий цирк, с учеными собачками и даже с морским львом.

Всевозможные наши вещи – распотрошенные рюкзаки, куртки, кеды, одеяльные чехлы, несвернутые палатки, посуда и все прочее – в полнейшем хаосе сплошь завалили оба класса школы и сени.

Началась сумасшедшая скоростная погрузка. Иные ребята, хватая подряд что попало, торопились к автомашине, другие стояли в кузове, принимали и пытались хоть кое-как разложить вещи. Грузчики бежали за новыми связками одежды.

– Я говорю, свертывай палатки, – шепотом понукал Николай Викторович. – Вова, чего стоишь?

– Где мой купальник? Кто стащил мой купальник? – басом возмущалась Лида.

– Николай Викторович, Николай Викторович, я сейчас, я быстренько, – прыгал вокруг автомашины Гриша.

Четыре девочки в неистовой спешке мыли в школе полы, четыре мальчика расставляли парты.

Постепенно собралась толпа провожающих. Несметное количество ребятишек всех возрастов окружило нас; приплелся бородатый дед-прицепщик в своих белых валенках; явились звеньевая тетя Нюша и нянечка тетя Настя.

Николай Викторович и я крепко пожали всем взрослым руки.

На машине мы разместились поплотнее и поближе к переду.

Шофер, молодой парень в цветастой тюбетейке, медленно обошел машину, деловито постукал каблуком по скатам, проверил борта.

– Ты смотри там, поскорее! – кричали из толпы девушки. Шофер невозмутимо посмотрел на часы, не торопясь сел в кабину.

– Погостите у нас еще! – махала нам вслед тетя Нюша.

– До свидания, до свидания! – кричали мы.

Мы покатили по сельской улице и у последнего дома свернули налево, вниз к реке. Спуск был крутой, но шофер почти не тормозил. Через реку мы переедем вброд. Шофер с ходу въехал в прозрачную воду.

Стайки рыбок прыснули в стороны, вода забурлила, замутилась…

«Му-у-у-чители! Му-у-у-чители!» – человечьим отчаянным плачем рыдала машина, пересекая реку; добралась до середины русла и вдруг забуксовала.

Мы затихли и, замирая от ужаса, глядели, как машина едва-едва продвигалась вперед и все плакала: «Му-у-у-чители! Му-у-у-чители!»

Все глубже зарывались передние колеса. Вода клокотала, поднимая желтую пену. Машина захлебывалась…

Бац! Точно хлопнул выстрел.

Мотор замолк. В глушитель попала вода. Первые тридцать секунд мы сидели как окаменелые.

Голос Николая Викторовича нарушил молчание:

– Все вылезайте!

Скинув кеды, начальник похода первый спрыгнул в воду. Ребята спешно разулись, поддернули шаровары, один за другим попрыгали в воду и окружили машину.

– Доктор, протяните ноги, – коротко приказал подошедший к борту Николай Викторович. – Я вас перенесу.

– Что вы! Что вы! Мне, право, неудобно!

– Очень удобно! Пока вас не увидели деревенские, – торопил Николай Викторович.

Я осторожно перекинул через борт сперва одну ногу, потом другую, обнял Николая Викторовича и превратился в живой рюкзак на его плечах. Он подхватил меня под коленками и, колыхаясь, понес. За своей спиной я услышал чей-то сдавленный смешок. Наконец Николай Викторович потихоньку спустил меня на зеленый берег. Я уселся на бугорке и стал наблюдать.

Нахмуренный шофер с трудом стянул свои хромовые сапоги и побрел по воде к радиатору. Тюбетейка с его головы слетела, кудлатые черные волосы растрепались.

Все наши окружили машину. Перед залило до самых фар, залило подножки; задние колеса наполовину ушли в воду…

Николай Викторович попробовал было приподнять машину сзади. Рессоры скрипнули, колеса дернулись, но с места не сдвинулись.

А уже сверху, с горы, кубарем летели все провожавшие нас ребятишки. За ними торопились взрослые: бригадир, тетя Нюша, тетя Настя, дед-прицепщик и другие.

– Что же ты, голова садовая! Правее бы надо! Там совсем мелко! – стыдил шофера дед-прицепщик.

И каждый взрослый, когда подходил к берегу, непременно бросал презрительное: «Правее бы надо!»

Шофер, весь потный, растрепанный, позабыл о своей медлительной важности. Ни на кого не глядя, он наклонился над радиатором и стал что-то там протирать тряпкой.

Ленечка, держась за поднятые шаровары, осторожно подошел к нему и деловито спросил:

– Товарищ шофер, мы скоро поедем дальше?

Тот зловеще промолчал.

– Да, пожалуй, не видать колхозникам морского льва, – тяжело вздохнул я.

Ребята – и наши и деревенские – вздумали купаться. С криками они забрызгались и заплясали вокруг машины.

– Где трактор? – спросил бригадир деда-прицепщика.

К счастью, трактор только что приехал в село «обедать». Дед во всю прыть помчался в гору в своих белых валенках, и через пять минут…

О, какая это была чарующая музыка! Мы услышали бодрое тарахтенье трактора. Избавитель показался из-за плетней огородов, повернул и поехал вниз. Лязгали гусеницы, клубами поднималась пыль, шарахались куры…

«Вот-вот-вот вытащу! Вот-вот-вот вытащу!» – хвалился трактор.

Удалой тракторист лихо подъехал к берегу, лихо развернулся и ринулся в воду. Вода под гусеницами замутилась, закипела. Но тракторист смотрел не только вперед, а то и дело вертел головой туда-сюда. Я понял: он искал Галю.

Галя тут же отделилась от толпы девочек и встала в деланно-задумчивой позе посреди реки.

Тракторист ее заметил, сверкнул зубами, белками глаз, помахал своей измазанной рукой… и отвернулся. Нельзя: слишком ответственное дело доверили ему. Он переправил трактор на тот берег, остановился, кинул трос шоферу.

Шофер привязал трос под водой за перед машины и вскочил в кабину.

– Давай! – крикнул он.

 

Трактор затарахтел. Толпа настороженно притихла…

«Вот-вот-вот вытащу!»

Натянутый трос загудел. Гусеницы трактора зарылись в землю, но машина не сдвинулась… Ясно, тянуть в гору он не мог.

Трактор начал отчаянно кидаться то правее, то левее. От него, как от загнанной лошади, пошел пар. Он испахал всю землю…

«Вот-вот-вот вытащу!»

Но грузовик все стоял. Передние колеса глубоко зарылись в песок. Николай Викторович, Вася, Миша с одной штыковой лопатой, с двумя саперными стали неистово разгребать в мутной воде невидимый песок.

Все, кто был в реке, подбежали к машине; кряхтя и пыхтя, принялись нажимать на задний борт.

Но машина даже не шевельнулась.

«Рюкзаки за плечи и айда до Ростова пешком», – подумал я.

Дед-прицепщик не выдержал, скинул свои любимые валенки, засучил штаны и уперся плечом в левый борт.

Сдвинулась машина! Пошла, пошла, пошла…

«Вот-вот-вот вытащу!» – ликовал трактор и вытащил машину прямо на травку.

– Ура-а! – закричали все – и труженики, стоявшие в воде, и наблюдатели с обоих берегов.

Шофер залез под машину, что-то там потрогал, покрутил, вылез, сел в кабину. Мотор заработал.

– Ты смотри там, поскорее! – кричал бригадир.

– Не беспокойтесь, поспею, – самым спокойным голосом отвечал шофер, поправляя расческой волосы.

К нему снова вернулась его невозмутимая деловитость.

Ребята попрыгали через борта в кузов. Все уселись, и мы поехали. Нам помахали вслед. Машина вползла в гору, прибавила ходу и затряслась по лесной дороге. Ветви хлестали по кабине, по бортам, мы едва успевали увертываться.

Наконец машина выскочила из леса на ровную обкатанную дорогу. Шофер еще прибавил ходу.

По обеим сторонам большака на ярко освещенных солнцем ржаных полях шла уборочная. Самоходный комбайн, похожий на сказочный корабль удальца Садко, окутанный золотым облаком пыли, медленно плыл по золотому полю, прокашивая широкую дорогу. Дальше, за лощиной, плыл другой комбайн. А по ту сторону овражка махала синими «руками» косилка.

Я сидел сбоку, у борта машины, придерживая рукой шляпу. Ветер свистел в ушах. А мы всё мчались вперед и вперед, мимо деревень и березовых рощиц, через поля и луга, спускались в долины, поднимались в горы…

 

Глава шестнадцатая

НАКОНЕЦ НАПАЛИ НА СЛЕД

 

Шофер остановил машину. Приехали! Через открытый задний борт мы дружно принялись выкидывать все наше запыленное имущество. Я неловко соскочил на траву, потирая затекшие от бешеной езды поясницу и ноги…

– Смотрите! – звонко закричала Галя.

И уже все забыли о мучительной поездке, забыли крикнуть вслед отъезжавшей машине «спа-си-бо».

Так это было неожиданно! Мы очутились на самом берегу огромного светло-голубого ростовского озера Нёро!

Мелкие барашки облаков плыли по светлой лазури неба. Волны тихо плескались о берег. Мы встали все рядом, полной грудью вдыхали свежий, отдающий рыбой озерный воздух и глядели во все глаза…

Черная лодка с белым парусом плыла с того берега. Белые чайки с криком носились над самой водой. А там вдали, по ту сторону озера, словно повисли в воздухе кружевные, неясные очертания светло-голубого сказочного города.

– Ребята, ребята, пароход идет! – крикнул Гриша.

К деревянным мосткам пристани, тарахтя колесами, подплыл маленький голубой, как озеро Неро, пароходик. Сели мы, село несколько пассажиров, все больше колхозники, которые везли на рынок овощи – морковку, свеклу, зеленый лук.

И мы поплыли прямиком через озеро в Ростов.

Конечно, мы разместились на носу, на палубе, соорудив из рюкзаков настоящий курган. Свежий ветер дул нам в лицо, холодил плечи…

Умели наши предки выбирать места для городов! Во Владимире они не испугались таскать камни на вершину холма, а здесь раскинули город на самом берегу озера.

Кремль и окружающие его дома были белыми, ослепляюще белыми, как парус на лодке. Любоваться Ростовом надо именно отсюда, с озера, как любовались когда-то дружинники Андрея Боголюбского, приплывавшие сюда на ладьях.

Я вспомнил сказку:

Остров на море лежит, Град на острове стоит, С златоглавыми церквами, С теремами да садами.

Казалось, что стоит город на острове посреди беспредельно широкого моря. Не на том ли острове Буяне, где правил князь Гвидон?

 

По обе стороны кремля раскинулись пышные сады; крыши белых зданий выглядывали из-за зелени деревьев. В отличие от пушкинской сказки, главы бесчисленных церквей и башен ростовского кремля были серебряные, и только одна небольшая главка высовывалась из-за стен, сверкая золотом.

Колеса парохода работали ритмично, повторяя одну и ту же музыкальную фразу. Ростов приближался. Из города пушкинских сказок он постепенно превращался в большой промышленный, современный город. Теперь я видел не только белый кремль – показались кирпичные многоэтажные корпуса и тонкие трубы фабрик. А вдали, за городом, на фоне неба обозначилась высочайшая полупрозрачная стрелка – башня трансляции телевизионной передачи.

Мы встали вдоль перил на носу парохода и во все глаза смотрели на город.

Усатый старичок колхозник, силясь свернуть на ветру козью ножку, угощал нас оранжевыми пальчиками моркови и охотно рассказывал. Мы узнали, что ростовский район издавна славится своими овощами и самый лучший на свете лук – ростовский.

– А нам сказали – суздальский, – пискнул Ленечка. Старичок даже чуть не выронил цигарку.

– Чего? – воскликнул он. – Кто тебе сказал?

– Нам в суздальском музее так объяснили, – не унимался Ленечка.

– Выдумают такое! Да от суздальского лука только чихают да кашляют, а от нашего лука даже такой молодец горючими слезами зальется. – Старичок показал на Николая Викторовича, повернулся к нам спиной, достал газету, надел очки и стал читать. Видно, он очень обиделся на Ленечку.

Николай Викторович подошел ко мне и, неожиданно краснея, смущенно шепнул:

– Поиски березовых книг надо начинать с музея, но сейчас уже поздно, музей закрыт. Давайте сперва пойдем на почту разговаривать с Москвой, а потом отправимся хлопотать о ночлеге.

«Вообще-то я недавно говорил с женой, пожалуй, могу и обождать», – подумал я про себя. Но я догадывался о нетерпении молодого супруга и потому сказал, что готов вместе с ним прогуляться по городу.

Пароходик долго целился, наконец причалил, и мы сошли на берег. Ребята остались нас ждать на пристани.

Телефонный разговор Николая Викторовича был удручающе неудачен… Иры он не застал. Соседка по квартире не без злорадства ему объявила, что Ирина Георгиевна уехала куда-то на дачу. На вопросы покинутого супруга, надолго ли уехала и не собирается ли она в дальний туристский поход, соседка насмешливо ответила: «Право, мне не докладывали».

Николай Викторович вышел из кабины весь красный, сел за стол и яростно принялся писать, комкать и швырять голубые телеграфные бланки…

На следующее утро мы пошли в музей. Заведующий историческим отделом музея Александр Александрович Теплов принял нас в своем кабинете. Был он еще молодой, ширококостный и крепкий, с крупным носом, высоким лбом и широким энергичным подбородком.

– А ведь я третий день вас жду, – начал он.

На недоуменный вопрос Николая Викторовича, откуда он знает о нас, Александр Александрович достал из ящика стола письмо и начал читать его вслух. Письмо было от Аркадия Даниловича Курганова. Вот что писал своему ростовскому коллеге суздальский археолог:

 

Дорогой Александр Александрович, спешу поделиться с Вами одним, пока еще трудно объяснимым открытием, которое должно Вас особенно заинтересовать. Сегодня утром к нам в музей явился некий старичок колхозник из нашего района и принес в даркак бы Вы думали что?комплект пушкинского журнала «Современник» за 1836 год, купленный им, по его словам, на базаре в Вашем городе еще до революции.

Это достаточно объемистая книга в кожаном переплете, сильно испорченная, ибо обгорела по всем четырем углам переплета. Но вот что самое любопытное: в правом верхнем углу обложки первого номера журнала стоит треугольный штамп черной краской, доказывающий, что книга эта происходит из собрания Вашего высокоуважаемого скряги Хлебникова.

Я всегда считал, что его собрание безнадежно погибло. Не могли бы Вы объяснить мне загадку происхождения данной книги, притом обгорелой?

Буду очень Вам благодарен, если напишете хоть пару строчек.

Кстати, впервые об этой находке я услышал от юных москвичей-туристов, которые ее видели до меня. Но я не придал значения их словам, точнеепопросту не поверил школьникам.

Между прочим, эти москвичи явятся и к Вам. У них любопытная цель путешествияони разыскивают не более не менее как березовые книги, то есть книги на бересте. А поскольку библиотека Константина находилась в Ростове, не могли бы Вы дать юным историкам какой-нибудь дельный совет? Помнится мне, что в одном из трудов Вашего земляка Артынова есть где-то упоминание о книгах на бересте. Итак, жду Вашего письма…

 

Как только Александр Александрович кончил, мы разом заговорили и, перебивая один другого, рассказали о втором треугольном штампе, который мы видели на рисунке у юрьев-польского художника.

Александр Александрович тут же вызвал междугородную телефонную станцию и заказал Юрьев-Польской, текстильную фабрику. Он говорил спокойным, даже, казалось бы, бесстрастным голосом, но я заметил, как дрожала его рука, державшая телефонную трубку.

В ожидании междугородного разговора Александр Александрович начал нам рассказывать.

Жил в прошлом столетии в Ростове купец Хлебников Петр Васильевич, человек нелюдимый, жадный и злой. Ни с кем он не знался, семьи у него не было, а имел он одну страсть: по старым монастырям, по сундукам разыскивал он древние рукописи и книги, скупал их и прятал в свои хоромы. Известно было, например, что у него хранился единственный список древней Ростовской летописи.

Многие историки горячо убеждали Хлебникова хотя бы показать им свое собрание. Возможно, великие тайны были скрыты в ветхих письменах. Но никого угрюмый старик дальше порога к себе не пускал.

И только перед одним человеком открыл он свои дубовые шкафы. Этот человек был Артынов Александр Яковлевич, в те времена молодой купеческий приказчик. Он живо интересовался историей родного края я все, что видел, слышал и читал, тщательно записывал. В свободные часы приходил Артынов к Хлебникову, доставал с полок запыленные свитки и, дрожа от нетерпения и любознательности, разбирал славянские письмена.

Но Хлебников взял с Артынова слово, что тот будет только читать и ничего не записывать и не списывать.

Страшна была судьба библиотеки.

Вскоре после смерти Хлебникова загорелся его дом.

Александр Александрович расспрашивал свою мать.

Она помнила рассказы своего деда, как ночью во время пожара поднялся страшный вихрь и огненные головешки летали по небу.

Ходили в ту пору слухи: когда развалился горящий дом, неизвестные люди бросились в пламя и, захватив в руки какие-то вещи, исчезли во тьме ночи.

Но историки никогда не придавали значения этим слухам, считая, что бесценное хлебниковское собрание безвозвратно погибло во время пожара.

– Аркадий Данилович вычитал у Артынова о березовых рукописях. И я когда-то на это место наткнулся, но не помню, в каком томе, – пожал плечами Александр Александрович. – Ведь тридцать томов исписал Артынов. Недавно мы их переправили в Ленинград, в библиотеку имени Салтыкова-Щедрина. Только два тома осталось у нас. Кстати, историки ведь не очень верят Артынову. У него легенды и действительность так перемешаны, что трудно разобраться, где вымысел, где истина; – Александр Александрович встал и вытащил из большого старинного резного шкафа два толстенных тома в кожаных темных переплетах. – Вот перелистайте, попытайтесь найти, – сказал он.

Я раскрыл один из них и прочел старательно выведенную поблекшими чернилами надпись большими печатными буквами: «Исторiя Ростова Великаго, о его Князьяхъ и Iерархахъ».[4]

На другой книге, потоньше, было начертано:

«Воспоминашя крестьянина села Угодичъ Ярославской губернш Ростовскаго уъзда Александра Артынова».

Резкий телефонный звонок прервал нашу беседу.

Александр Александрович начал говорить. Мы притихли, ожидая, чем кончится разговор. Я все следил за его рукой, за его крепкими короткими пальцами, сжимавшими трубку. Сперва он долго объяснял художнику, что ему от него нужно, задал несколько наводящих вопросов, потом замолчал, только изредка повторяя: «да», «да», «да». И снова начала дрожать его рука.

Наконец он закончил, оглядел нас и не сразу продолжил разговор.

Мы почти ничего не узнали нового. Художник ехал в поезде из Москвы в Ярославль и разговорился с неизвестным попутчиком. Тот рассказал, что в селе, недалеко от Ростова, рядом с его отцом живет один дед, у которого есть много старинных книг. Художник со своим попутчиком слезли в Ростове, сели в автобус и отправились, по словам художника, «хоть убейте меня, забыл куда». Он помнил только, что, проехав не то час, не то два, они слезли с автобуса и прошли пешком километра два или три не то вправо, не то влево от шоссе. Но оказалось, что тот дед умер, а наследники продали дом и уехали. Куда делись те старинные книги, художник не знал. Однако одна рукописная, сильно обгорелая книга случайно нашлась у соседа – отца его попутчика. Как их обоих фамилии, художник тоже не знал. Хорошо запомнилось ему только оригинальное прозвище отца – «Трубка». С этой книги, принадлежавшей означенному Трубке, и срисовал художник свою виньетку.

Мы горячо заспорили.

Лариса Примерная объявила, что раз березовые книги не находятся, надо начать искать собрание Хлебникова. Две книги уцелели от пожара, значит, могло быть спасено и больше.

Я вознегодовал.

– Как, из-за каких-то рукописей и менять цель нашего похода!

Николай Викторович поддержал меня, но многие заколебались.

Миша захотел искать и то и другое.

Разрешил наши споры Александр Александрович: искать неизвестных наследников, владельцев старинных книг и рукописей, уехавших неизвестно куда, и искать неизвестно где – предприятие чрезвычайно затруднительное даже для советской милиции. От Ростова начинается восемь дальних автобусных линий; которую из них выбрал художник, ведь тоже было неизвестно.

– Я предложу ростовским школьникам включиться в поиски, – сказал Александр Александрович. – Мы обследуем все деревни радиусом тридцать километров. А вы продолжайте искать березовые книги.

Мы согласились на это разделение труда, и Александр Александрович повел нас осматривать музей.

Ростовский музей помещался в кремле. Мы перебирались витыми переходами из одной палаты семнадцатого века в другую, спускались в темные подземелья, лазали по стенам, поднимались на башни. В современном отделе мы увидели макеты золотых луковиц размером с голову ребенка.

– А какой лук, суздальский или ростовский, лучше? – неожиданно спросил Александра Александровича молчаливый Вова.

Он сегодня вел дневник и наконец решился задать свой первый и, вероятно, последний за время похода вопрос.

Александр Александрович прочел нам небольшую лекцию, как издавна, чуть ли не со времен Липецкой битвы, спорили друг с другом Ростов и Суздаль. На разные хитрости пускались купцы обоих городов, чтобы расхвалить свой товар и очернить товар соперника. И ростовцы и суздальцы возили лук в Москву ко двору царя Алексея Михайловича. А теперь колхозники обоих районов каждый год посылают лук в Москву на сельскохозяйственную выставку и ждут с нетерпением решения жюри.

– Я лично считаю, – уверенным голосом добавил Александр Александрович, – ростовский лук обладает более высокими вкусовыми и витаминными качествами.

Он показал нам из окна часть кремлевского двора, заросшую бурьяном, где некогда, в двенадцатом столетии, находился монастырь – Григорьевский затвор с училищем, основанным князем Константином, и с его знаменитой библиотекой.

– Раскопки в Ростове велись неоднократно, – говорил Александр Александрович, – но никогда ни берестяных грамот, ни тем более рукописей на бересте найдено не было; в наших глинистых грунтах дерево не сохраняется.

В одном из залов музея висела большая картина масляными красками – молодой, русобородый богатырь со связанными руками гордо стоит, окруженный стражей. Перед ним расселся на подушках, посреди богато убранного шатра, черноусый узкоглазый татарин.

Этот пленный воин был Василько – сын князя Константина. Ростовские дружины храбро сражались с татарами в битве при Сити. Десятерым врагам отрубил Василько мечом головы, троих пронзил копьем, пятерых потоптал копытами коня.

Но хитрому татарину удалось из-за куста накинуть аркан на шею отважного Василька, стянул он его с седла; враги бросились на поверженного богатыря и связали его. Хан Батый приказал привести Василька в свой шатер. Предложил он пленнику великое княжение Владимирское, только пусть тот поклонится хану и будет служить ему верой и правдой.

Когда перевели толмачи слова Батыя, выпрямился связанный богатырь и плюнул хану в лицо. И тотчас же татары зарубили Василька.

По верху кремлевской стены Александр Александрович провел нас в крайнюю башню. Мы очутились под самой ее крышей.

Видно, нарочно здесь заканчивались экскурсии, чтобы всю жизнь посетители вспоминали Ростов.

Вид с башни открывался на все четыре стороны, и, куда ни посмотришь, везде расстилались перед нами нескончаемые просторы: с одной стороны озеро голубое с голубыми далями, а с другой – весь город виднелся как на ладони. Автомашины грузовые и легковые, автобусы двигались по ростовским улицам; пешеходы торопились по своим делам. Стайка дошколят в белых панамках перебиралась через площадь во главе с воспитательницей.

 

И всюду, как в Суздале и в других городах, по осиновым серебряным лемехам[5], покрывавшим верхи башен, по карнизам и окнам домов и просто по асфальту улиц перепархивали сотни белых и сизых голубей.

Мы расстались с Александром Александровичем, а после обеда Миша, Галя и я вновь пошли в музей – будем читать рукописи Артынова.

Александр Александрович дал нам оба тома Артынова и усадил в кресла. Мы начали читать: Галя с Мишей – одну книгу, я – другую, «о князьях и иерархах».

– А почему эти книги так вкусно пахнут? А почему бумага такая желтая? – допытывалась Галя.

– Нечего любопытничать! – цыкнул на нее Миша. Рабочий день кончился. Александр Александрович ушел, доверив нам ключи и показав, где их надо спрятать.

Я все читал. Миша с Галей тоже все читали. Разбирать рукопись было нетрудно – Артынов писал четко, характерным круглым почерком, только не сразу привыкли глаза к буквам «сё», «ъ» и «Ь».

Николай Викторович, Лариса Примерная и Танечка принесли нам горячий ужин и чай, предложили сменить нас, но мы только отмахнулись.

Старинные бронзовые часы пробили десять. Лампочка была тусклая; сводчатые потолки семнадцатого столетия пропадали во тьме. Тишина царила в мрачных музейных палатах. Где-то зашуршала в углу мышь.

– Не страшно тебе? – спросил я Галю.

– Ни капельки! – Она задорно тряхнула кудрями. – А вам?

– И мне тоже не страшно, – ответил я.

Вся история Ростова прошла перед моими глазами: и легендарный основатель города – Роста, и мудрый князь Константин, и построенные при нем, впоследствии разрушенные татарами храмы и терема. Константин посылал писцов во все концы земли Русской списывать книги. Артынов полагал, не менее тысячи томов хранилось в княжеской библиотеке. Верно, в те годы безвестный странник принес в Ростов в своей котомке с юга – из Киева, Чернигова или Новгород-Северска – список «Слова о полку Игореве». И Константин и его близкие с трепетом душевным читали гениальную поэму.

«Некто Щенников рассказывал мне, что в прошлом столетии (то есть в восемнадцатом) в башнях и переходах кремлевских валялись целые вороха рукописей», – прочел я. Каких рукописей, Артынов не указал.

Нет, не то. Искать, искать! Не поднимая головы, читать пожелтевшие страницы…

Разные истории записал Артынов: как он ездил зимой на санях в город Тихвин продавать монахам рыбу, а по пути чуть не съели его волки; как два ростовских купца подрались в церкви – кому стоять впереди…

Галя крепко спала на плече Миши. Миша не шевелился, боясь ее разбудить, и читал, читал… Углубился в книгу и я. Пробило полночь… Мои глаза начали слипаться… Снова зашуршала мышь, но не хотелось даже головы повернуть. Буквы сливались…

– Нашел! – дико завопил Миша у меня над ухом.

Я проснулся. Галя тоже проснулась и бестолково глядела то на меня, то на Мишу. За окном виднелась розовая, освещенная утренней зарею кремлевская стена.

– Читайте! – ткнул Миша в артыновскую тетрадь.

– «О существовании этого городка, на месте которого стоит ныне село Васильково, сообщил крестьянин села Угодич Александр Борисов Богданов-Жирнов из рукописи, переданной на бересте, принадлежащей деревне Стрелы крестьянкам Дунаевым; в рукописи было около ста листов. Нашествие Батыево стерло с лица земли этот городок».

Возможно, исчезнувший городок, несомненно связанный с именем Василька, в другое время меня бы заинтересовал, но сейчас я видел только незабываемые слова: «…из рукописи, переданной на бересте» и «было около ста листов».

На карте Ростовского района, висевшей на стене, мы без труда нашли к северу от города и от озера кружочек «Стрелы», а чуть восточнее – кружочек «Васильково», смерили по линейке и насчитали от Ростова до этих деревень двенадцать километров.

Пустяки какие! Скорее в Стрелы – искать потомков тех неизвестных крестьянок Дунаевых!

Оставили мы записку Александру Александровичу со словами: «Спасибо, благодарим, простите!» – указали взволновавшую нас страницу из артыновской тетради, заперли дверь на ключ и побежали.

Самым бесцеремонным образом мы принялись будить всех наших подряд, дергали за ноги, за плечи, за косы.

Миша, красный от волнения, сложил руки трубочкой и прокричал:

– Напали на след березовых книг!

Услышав такие слова, все зашевелились, забегали. Но, увы, существовали многие, самые прозаические препятствия: и завтрак оказался не готов, и продукты надо было закупить на дорогу…

Словом, отправились мы в путь только через два часа.

 

Глава семнадцатая





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2017-03-12; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 216 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Ваше время ограничено, не тратьте его, живя чужой жизнью © Стив Джобс
==> читать все изречения...

776 - | 786 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.009 с.