Марта: весеннее равноденствие 9 страница

— У этой женщины дар убеждать, — отозвалась Чарли и пошевелила бровями. — Как я понимаю, здесь у вас частенько случаются всякие необыкновенные вещи? А вы не хотите… ну хоть немного рассказать о том, что с вами произошло, когда вы исчезли?

— Послушайте, — уныло сказала Пайпер, — мне совсем не хочется разыгрывать перед вами роль загадочной женщины. Боюсь, не смогу ответить ни на один ваш вопрос. Я сама об этом ничего не знаю и ничего в этом не понимаю. Не знаю, как это получается, не знаю, куда попадаю, когда это происходит.

В собственном голосе она сама подметила умоляющие нотки. Но Чарли, похоже, решила облегчить ей задачу: помолчав немного, она просто сменила тему.

— А вы знаете, кажется, я очень полюбила ваш Авенинг. Мне уже не хочется уезжать отсюда. Такое чувство, что я должна быть здесь. Не дико ли это?

— Вы же сами видели, как я появилась… словно из ниоткуда. Так что вопрос вряд ли уместен в данных обстоятельствах, — слегка усмехнувшись, сказала Пайпер.

— Нет, не согласна. Итак, может, продолжим? Все будет быстро и безболезненно, я обещаю.

— Давайте.

По идее, Пайпер должно было быть крайне неловко оттого, что все это произошло на глазах у Чарли. Но та вела себя естественно, будто они с ней давние подруги, и Пайпер самой так стало казаться. Она скоро поняла, что Чарли права. Вопросы, которые она задавала, были столь точны и корректны, что невозможно было отделаться от ощущения, что они знают друг друга тысячу лет. Она нисколько не сомневалась, что Чарли оградит её от всяких недоразумений, и оказалась права.

 

На следующий день, проспав тринадцать часов подряд, Пайпер встала одновременно с дочками. Сайбан по утрам ходила на бэнд-кэмп, а Сильви три раза в неделю работала в книжном магазине «Тотемз». Пайпер жаль было с ними расставаться, но ведь должно быть у девочек в жизни что-то ещё, кроме болезни матери. Достав свой дневник, который старалась вести каждый день, она отправилась в сад. Прихватила и акварельные краски: захотелось скопировать старую фотографию, на которой девочки сняты на ярмарке в день летнего солнцестояния десять лет назад.

Усевшись на крашеный адирондакский стул, Пайпер открыла дневник на чистой странице, ладонью разгладила белые листы, и корешок скрипнул. Она уже позвонила Отам и пригласила к себе, а чтобы скрасить ожидание, лучшего занятия не придумаешь. Вчерашний день выдался хлопотливым и трудным. Пайпер до сих пор чувствовала себя крайне усталой. Даже тонизирующий эффект после путешествия в таинственный лес уже почти не действовал.

Она писала быстро, стараясь не упустить даже самых мелких подробностей этого события. Это помогало избавиться от ощущения бредовости произошедшего, а кроме того, ей очень хотелось, чтобы когда-нибудь девочки узнали об этом чудесном, захватывающем событии, просто как в сказке. Потом принялась за акварель и рисовала уже не спеша, медленными, ровными мазками. Закончив, смежила веки, оставила тетрадку открытой — высыхать.

Она проснулась, когда на плечо ей легла рука Отам.

— А, Отам, извини, кажется, я задремала. Долго ждала у двери?

Пайпер помотала головой, стараясь стряхнуть сон.

— Нет. Ты не открывала, и я зашла с заднего хода. Как самочувствие?

— Устала. Устала и от болезни, и от постоянной усталости. — Пайпер выпрямилась в кресле, и, увы, ей это далось нелегко. — Ты вчера так неожиданно убежала, что я не успела рассказать. Я сделала все, как ты говорила, и мне удалось там… остаться. Ну, в том месте, куда я попала. Я там встретила твою знакомую. Мэгги, помнишь такую? Очень милая девочка. Мы с ней поговорили, и потом я вернулась. Так что ты оказалась права.

— Мы так и думали.

— «Мы»? — повторила Пайпер. — Ты снова говоришь «мы».

— Да. Поэтому я и пришла.

Отам села в кресло рядом с Пайпер.

— Понимаешь, у меня есть друзья. Больше чем просто друзья, скорее сестры. И некоторые из них способны делать то же, что и ты. Они там бывали, да и в других местах тоже. У тебя открылся необычный, удивительный дар. Я рассказала им, и они провели кое-какое расследование. Порасспросили тех, кто обитает в тех местах. Провели что-то вроде саммита. Надо сказать, что очень немногие, а тем более нетренированные взрослые умеют делать то, что удалось тебе.

Видя, с какой серьезностью Отам отнеслась к её маленькому неудобству, Пайпер была польщена. Странное свойство куда-то исчезать взволновало её старшую подругу так же, как и саму Пайпер, и она подумала было, что Отам видела все.

— Пайпер, понимаешь, я считаю, что способность эта была дана тебе потому… в общем, я считаю, все мы считаем, что тебе надо отправляться туда. То есть остаться жить там. Именно жить, я не оговорилась.

У Пайпер сжалось сердце. Она даже забыла про болезнь, но, в конце концов, речь ведь шла именно о её болезни. Отам ждала, видя, что Пайпер в замешательстве перебирает в голове возможности в связи с услышанным. Значит, вот оно что. Вот он выход. То, что она столь болезненно обсуждала с Уиллом, вовсе не так болезненно, как ей представлялось.

Должно быть, Отам заметила, как в глазах у Пайпер вспыхнул огонек надежды.

— Вряд ли тебя излечат, чтоб ты смогла жить в нашем мире, — предостерегла она её. — Такую, как ты теперь. Но мы считаем, что жить ты там будешь.

Вдруг к горлу Пайпер подступил комок тошноты. От замешательства ли, или от того, что её потрясло неожиданно свалившееся счастье, или просто это был приступ болезни, кто его знает. Она стиснула зубы и сглотнула слюну, пытаясь осмыслить все, что ей сообщила Отам.

— Это не срочно, — быстро сказала та. — Если останешься там навсегда, тебе придегся измениться. Как — я сама пока не знаю. Но не бойся, в дерево не превратишься или в стакан воды… Останешься разумным существом, просто станешь… не вполне человеком.

Она помолчала пару секунд, чтобы Пайпер осмыслила услышанное, а потом продолжила:

— Далее, я должна это сказать: как только ты трансформируешься, не будет гарантии, что сохранишь способность возвращаться сюда. Скорее всего, нет, потеряешь.

Отам закончила и замолчала.

Усилием воли Пайпер справилась с головокружением и сделала глубокий вдох, чтоб усмирить взбунтовавшийся желудок.

— Хорошо. Значит, отправляйся туда, не знаю куда. Уходи от детей, бросай дом, мужа. И кем я там стану? Великаном-людоедом? Феей? Царевной-лягушкой? — отчаянно замахала руками Пайпер. — Да это… ни на что не похоже. Чушь какая-то, полная ерунда.

Отам впилась взглядом во ввалившиеся глаза больной женщины.

— А здесь ты скоро умрешь, Пайпер. Очень скоро, причем мучительной смертью. — Теперь её голос звучал безжизненно, от кротости и нежности в нём не осталось и следа. — Ты меня извини, но это так. В любом случае вам придется расстаться. Я знаю, любая перемена, любой уход — это болезненно, страшно, но ты хоть понимаешь, что этот вариант не столь ужасен, как можно себе представить?

— Пытаюсь, — смиренно отозвалась Пайпер.

Она и вправду пыталась все осмыслить. Но у неё только голова шла кругом.

— Думай, хорошенько думай о том, что тебя ожидает! — Отам говорила решительно, почти требовала — это было на неё не похоже. — И вот что я скажу тебе про твоих девочек. Они, как и ты, тоже отличаются от других. И я уверена, настанет время — и мы найдем способ, чтобы вы иногда виделись.

Вот оно — именно это она и хотела услышать.

Ах, девочки, её девочки. Счастье её. Больше чем счастье.

— А Уилл? Я смогу с ним встречаться?

— Это будет… сложней. Скорей всего, нет.

Глаза Пайпер наполнились слезами. Ещё десять минут назад она примирилась с ужасной мыслью, что покинет всю семью, а теперь, вот ведь какая испорченная, не может представить, что потеряет Уилла, что расстанется с ним навсегда.

— Уилл… — задыхаясь, прошептала она, и ей самой стало стыдно.

— Послушай, — уже почти нетерпеливо сказала Отам, — оставайся здесь и помирай себе… или отправляйся туда и… сама увидишь. Сердцем чую, тебя там ждет много интересного.

Глаза Пайпер все ещё были на мокром месте.

— Но почему это случилось со мной? Не понимаю и не могу понять. Кажется, я скоро свихнусь. Может, это все мне просто привиделось. Такое могло быть? Может, просто почудилось?

— Да ты что, конечно нет! — Отам взяла Пайпер за руку и с силой сжала её. — Не знаю, почему это случилось с тобой. Могу только догадываться, что твоя работа, твои книги, энергия, которая буквально сочится из твоих пальцев, когда ты складываешь буквы в слова, — все это сложилось в некое заклинание, твой последний дар после всех чудес, которые ты уже преподнесла миру.

Отам пожала плечами.

— Про некоторые вещи лучше не думать, — твердо сказала она. — Просто принимать их такими, как есть. Это и называется верой, а тебе нужна именно вера.

Пайпер промолчала — да и что тут скажешь? Где взять столько веры, чтобы сознательно отказаться от этой жизни в Авенинге? Хоть по всей Вселенной ищи, не найдёшь. Но бог с ней, с верой. Даже самая крохотная надежда на то, что с детьми она расстается не навсегда, кружила ей голову больше, чем морфий, который ей прописали врачи. Она облегчала ей боль, что куда страшнее физической.

Раздумьям об этом она посвятила остаток дня и следующий день, и погода в эти последние летние дни словно вторила её отчаянному состоянию. Обычно голубое небо было затянуто тучами, серыми и мрачными, в них что-то ворочалось и ворчало; то одна, то другая вдруг озарялась мгновенной вспышкой, которые следовали почти без перерыва. Пайпер очень хотелось жить.

Она всегда считала, что если тысячи людей каждый год умирают от рака, то она должна быть исключением, тут какая-то ошибка. И теперь чувствовала себя виноватой: ведь у неё появилась возможность перехитрить смерть. Это чувство преследовало её, не давало покоя. Она очень хотела жить — но что, если она никогда больше не увидит своих девочек? Ведь, по словам Отам, встречи с ними лишь возможны — что, если в этом странном месте с перекошенным временем её не ждет ничего, кроме вечной тоски по семье? Пускай она не увидит больше Уилла, с этим она готова смириться. Все супруги и влюбленные задумываются о том, как они станут жить, когда придет день навсегда расстаться с теми, кого они любят. Это мучительно больно, но тут нет ничего неестественного, с этим можно справиться. Без Уилла Пайпер могла бы жить, хотя пришлось бы нелегко. Но без девочек? Ещё надо ой как подумать.

Пайпер успела познать истину о том, что нет в мире выше любви, чем материнская, любовь к мужчине в сравнении с ней бледнеет. Как она сможет жить, если не будет знать, все ли у них в порядке, не угрожает ли что? Разве можно быть счастливой, не зная, счастливы ли они? Если она умрет, они станут для неё недостижимы. В том же мире они будут мучительно близко, но как дотянуться до них? Пайпер не знала, что делать. В общем, решила она, надо поговорить со всеми, раскрыть перед ними свою тайну и попросить совета.

На следующее утро Пайпер настояла, чтобы семья собралась завтракать вместе за старым кухонным столом, который принадлежал ещё её прабабушке. Она сама едва притронулась к еде: проглотила кусочек поджаренного хлебца и выпила полстаканчика разбавленного сока. Когда все позавтракали, Пайпер выпрямилась на стуле и сложила руки на коленях.

— Друзья мои, — начала она, — мне надо с вами кое-что обсудить.

Уилл сразу испугался, зато Сильви оживилась и навострила ушки:

— Что такое, мамочка?

— В общем, мне нужно принять одно важное решение, а поскольку оно касается всех вас, мне кажется, я должна посоветоваться с вами.

Страх в глазах Уилла сменился паникой, ему показалось, он понял, к чему она клонит, и Пайпер, заметив это, быстро продолжила:

— То, что я сейчас вам скажу, может показаться вам совершенным безумием. Но я прошу вас всех постараться сохранить объективность. Уверена, что у вас это получится. — Она обернулась к дочерям. — Сильви, Сайбан, запомните эту минуту. Это очень важно. Сейчас от вас требуется, чтобы вы рассуждали как взрослые женщины, может быть, в первый раз в вашей жизни.

Продолжить она не успела — её нервно перебил Уилл:

— Пайпер, а ты не считаешь, что сначала ты должна обсудить это со мной? А уже потом поговорить с девочками?

Пайпер посмотрела на него так, будто он произнес какую-то чушь, и сказала:

— Повторяю ещё раз, это может показаться вам совершенным безумием, я отдаю себе в этом отчет. Но каждое слово, которое я сейчас произнесу, может подтвердить Отам Авенинг. Сходите поговорите с ней. Думаю, она поможет многое для вас прояснить.

Пайпер набрала полные лёгкие воздуха и с шумом выдохнула:

— Ффу-у. Ну хорошо. Дело в том, что с недавнего времени я стала перемещаться в другой… словом, в одно место. Как бы совершать путешествие, но не на автобусе или ещё на чем. То есть иногда я могу вдруг оказаться… в ином мире, причем физически… Непонятно как, но мне словно удается открыть дверцу в некое пространство… как бы между пространствами. И я попадаю туда, повторяю, телесным образом.

У Пайпер больше не хватило слов. Но лицо её было так серьезно, что девочки поняли: она не лжет. Уилл смотрел на неё так, будто хотел испепелить её взглядом. Это смущало её, и она решила поскорей продолжить:

— И Отам… ну, она рассказала об этом своим друзьям. Таким, как она сама. Ну, вы понимаете.

— То есть таким же колдуньям? — без обиняков спросила Сайбан.

Пайпер бросила на неё взгляд — накануне у них был разговор, в котором она это отрицала, но сейчас было не время. И она не знала, как объяснить Сайбан, что она не совсем права.

— Да какая разница, кто они. Они просто другие… это люди, как и Отам, духовного склада. И вот они решили, что мне не стоит больше оставаться здесь, где я скоро умру, что я должна отправиться туда — навсегда.

Пайпер замолчала. Она не знала, как ей продолжить. «Я покидаю вас, — произнесла она про себя. — Я покидаю вас, покидаю вас…» Да в любом случае ей придется скоро их покинуть. Но как сказать об этом? Произнести это вслух… сердце её разрывалось при мысли об этом. Она взяла себя в руки, собираясь изложить факты и все, что рассказала ей Отам.

Глубоко вздохнув, Пайпер продолжила:

— Дело в том, что… вероятно, пребывание в том месте переменит меня. Не могу сказать, как именно, но я почти уверена, что стану выглядеть иначе. Но честно скажу, я многого тут просто не знаю. Отам говорит, что со временем она найдёт способ и научит вас, девочки, тоже туда перемещаться. На время, разумеется, как бы в гости. Понимаю, все, что я сказала, звучит дико. Но мне нужно знать, что вы думаете об этом, мне нужна ваша помощь, совет, надо решить, что мне делать.

— Как что, мамочка? Конечно, отправиться туда, — немедленно отозвалась Сильви.

Пайпер заглянула в прекрасные зелёные глаза старшей дочери. Интересно, оказывается, Сильви не нужны доказательства, она не собирается бомбардировать Пайпер вопросами, она сразу поверила фантастической истории, которую только что рассказала мать! Сколько же в душе её веры, той самой веры, о которой говорила ей Отам! Вот это подарок! Жест безусловной солидарности с матерью перед лицом отца и сестры. Ей абсолютно наплевать на все эти «как?» да «почему?», и она не собирается скрывать это. Она озабочена лишь судьбой матери, она хочет видеть только то, во что верит мать.

— Да, должна отправиться, — твердо повторила Сильви после минуты неловкого молчания. — Мы так и так теряем тебя. Но я хоть буду знать, что ты где-то там… живая.

— Мама… а я ничего не понимаю, — сказала явно сбитая с толку Сайбан. — Что это за место такое? Почему нельзя отправиться туда всем вместе?

Пайпер закусила губу и подавила слёзы. Ну как объяснить это дочери? Ведь она сама мало что понимает. У Пайпер были одни только эмоции, чувства, но как их выразить, где найти такие слова?

— Сайбан, девочка моя, ты же знаешь, что… я больна. Ты знаешь, что мне недолго осталось. У меня рак, и вы не сможете помочь… и…

Резко отбросив стул назад, Уилл встал из-за стола:

— Ну, хватит! Сильви, Сайбан, ступайте к себе наверх… немедленно!

Испуганные девочки быстро покинули кухню: таким сердитым они отца ещё в жизни не видели.

— Послушай, Пайпер, я не позволю тебе это делать. И мне наплевать, насколько серьезно ты больна. Зачем ты мучаешь девочек ложными надеждами? Это жестоко.

— Что значит «ложными надеждами»? Это все правда, — в отчаянии проговорила Пайпер. — Все так и есть на самом деле. Я уже говорила, что Отам может…

— Твоя Отам — сумасшедшая старая ведьма! — проорал Уилл. — Чокнутая извращенка… на почве мистики у неё съехала крыша, она вбила себе в голову всю эту чушь и поверила в неё, как и ты. Обе ненормальные дуры. Все это галлюцинации и бред собачий, ты ведь прекрасно знаешь, что на определенном этапе болезни у тебя должны быть галлюцинации…

Пайпер закрыла глаза и постаралась успокоиться.

«Можно, конечно, прикрикнуть на него, — раздраженно думала она. — Нет, он просто не в состоянии поверить в это… Но почему он считает меня такой черствой и способной намеренно сделать дочерям больно?»

Она покачала головой и ещё раз попыталась подавить раздражение.

— Уилл, прекрати. Моя болезнь тут ни при чем. Я знаю, что со мной происходит. И другие тоже. Так иногда… бывает… редко, конечно… это случилось даже… помнишь, приходила журналистка? Так она все видела собственными глазами! Она видела, как я исчезла, а потом, через час, снова появилась из ниоткуда!

Она понимала, что, если станет злиться на мужа, будет только хуже, поэтому старалась говорить как можно мягче. Чтобы он услышал её и понял… Но он продолжал смотреть на неё недоверчиво и отчужденно.

— Милый ты мой, я знаю, честное слово, знаю, что тебе нелегко это допустить, но уверяю тебя: ей-богу, дело не в болезни и все, что я говорила, правда.

Уилл сощурил глаза и с видимым отвращением сделал шаг назад.

— Сейчас это не имеет значения, потому что ты уже нанесла им страшный вред. Они теперь никогда не успокоятся. Как они узнают, что ты не умерла, а куда-то там отправилась, неизвестно в какие края? Они же всю жизнь теперь будут надеяться когда-нибудь с тобой снова встретиться! Они же ещё дети, Пайпер, девочки… наши с тобой девочки. Мало им и так страданий?

Вот оно, всплыло наконец открытое обвинение, столько месяцев оно звучало только намеками, экивоками. Он бросил его ей в лицо: своей болезнью она заставляет детей страдать.

«Так вот что, — горестно думала она, — предъявляя это обвинение, он, в сущности, говорит, что ненавидит меня. Но хватит, достаточно. Хватит чувствовать себя вечно виноватой. Я поступлю так, как захочу, черт возьми, у меня давно уже не было возможности делать свой выбор».

И Пайпер выплеснула на мужа всю накопившуюся внутри злость:

— А разве научить их верить в чудо значит сделать им больно? Верить в то, что чудо возможно? Что волшебство реально? Разве от этого бывает больно? Интересно как? В чем тут ты видишь вред, если человек открыт всему мирозданию? Разве, помогая ему раскрыться, можно ему навредить? Разве это плохо — научить его открытым сердцем принимать все, что неподвластно разуму, что можно понять только душой, с помощью одной только веры? Ну расскажи мне, Уилл. Какой человеку от этого вред?

А Уилл все отступал от неё, и с каждым шагом он становился тем, кого она совсем не знает, пока не превратился почти в чужого человека. Он оказался для неё вещью в себе, и она поняла, что, даже будучи отцом её девочек, в этом вопросе он совершенно посторонний, для него здесь не было места.

— Уилл, ты же прожил в Авенинге достаточно долго, ты успел повидать здесь такое, чего нигде в мире не происходит. Почему ты отказываешься поверить в это? — продолжала спрашивать она, хотя ответ ей был уже известен.

Он опустил руки, до этого сложенные на груди, и они безжизненно повисли вдоль тела. Вся его фигура как-то обмякла, сникла — его охватило смешанное чувство печали и смирения.

— Пайпер, я переехал в этот город ради тебя. Я был готов на все, лишь бы ты была счастлива, я был готов даже говорить все, что ты от меня хочешь услышать, и даже пытался поверить в то, что считаю чушью собачьей. Но ты видишь во мне и во всем происходящем в этом городе лишь то, что тебе хочется видеть. — Он вздохнул. — Я думал… уж не знаю… думал, что все эти твои чудеса, увлечение магией как-нибудь испарятся сами собой, но, увы, этого не случилось и, похоже, никогда не случится. Все это фантазии, результат твоего богатого воображения, не более того. Групповое мышление, массовая истерия, самореализующееся пророчество, накликанная беда. Тебе надо к врачу, милая, и он тебе все растолкует подробно.

Пайпер вскочила — она и сама не ожидала такой прыти, давненько так себя не вела, — уж очень она рассердилась и расстроилась.

— Нет, Уилл. Никаких больше врачей. Это моя жизнь, сколько бы её ни осталось. Я все теперь про тебя поняла. И как ни печально, как ни больно мне сознавать, что огромную часть жизни, которую мы прожили вместе, ты просто обманывал меня, ты делал вид, что согласен со мной, а сам просто приспосабливался ко мне… и я рада, что наконец узнала правду, — как ни странно, сказала она совершенно спокойным тоном, будто и не она, а кто-то другой сейчас разговаривал с её мужем. — Но ты должен пообещать мне, Уилл, что не станешь навязывать свои представления девочкам, особенно это касается Сайбан. Пусть сами решают, куда им идти и какой должна быть их духовная жизнь. Прошу тебя, сделай это для меня. Они должны учиться не на твоем, а на собственном опыте.

— Прости меня, Пайпер, — грустно вздохнул Уилл. — Я не хотел… Я люблю тебя. Что бы ни случилось, я все равно люблю тебя.

— Да, — отозвалась Пайпер, не отрывая от него взгляда.

Она вспомнила памятную вечеринку в Йеле (он тогда носил синюю курточку), и их первую маленькую квартирку, и его взгляд, когда он впервые взял в руки крошечную Сильви. Такой уж он уродился, тут ничего не поделаешь, он на все смотрит своими глазами. Но в своем земном странствии она ушла от него далеко вперёд. Возможно, она и вправду совсем переменится там, куда собралась идти, но уже и теперь она чувствует себя другим человеком. Бывает, любовь меняет курс, а порой и совсем улетает прочь, вот и все, значит, это конец. Ей вдруг стало совсем грустно. Она осторожно коснулась ладонью его щеки и вышла.

Итак, в тот вечер Пайпер приняла твердое решение уйти. Уилл погрузился в какой-то неестественно глубокий и крепкий сон, и, когда она включила рядом со своей кроватью лампу, чтобы уложить в рюкзак кое-какие вещи, он не проснулся и даже не пошевелился.

Пайпер собрала любимые фотографии девочек, несколько их писем и рисунков, сделанных ими для неё, пару платьев из легчайшего газа (как ни странно, она подумала и об одежде, ведь как-никак это путешествие), первое издание книги «Сейджбраш готовится к атаке», коробку акварелей, кисточки, карандаши и, наконец, детские пеленки Сильви и Сайбан, которые все ещё, о чудо, сохранили удивительный запах талька и мыла.

Сначала она подошла к двери Сайбан, чуть-чуть приоткрыла её и проскользнула в узкую щелочку. Было полнолуние, свет луны струился через окно и хорошо освещал лицо спящей дочери. Её сразу же охватило чувство глубокой горечи расставания. Господи, как тяжело, подумала она. Ну как с ней прощаться? Все равно что прощаться с собственной ногой или рукой, резать себя по живому. Но нет, она ведь расстается не навсегда. Надо верить, что это не конец и она их ещё увидит. И эта вера поможет ей пережить разлуку.

Она тихо присела на край кровати, нежно погладила детскую щеку, и глаза Сайбан медленно открылись.

— Мама, это ты? — ещё не совсем проснувшись, пробормотала она.

— Да, ангел мой. Спи.

Сайбан смотрела на мать затуманенным взором и говорила словно во сне.

— Мамочка, я тебя очень люблю, — прошептала она и перевернулась на другой бок.

Пайпер сжала пальцы в кулаки так сильно, что ногти глубоко впились в ладонь.

— Я тоже люблю тебя, доченька, — прошептала она в ответ, наклонилась, прижала губы к макушке Сайбан и долго не могла оторваться.

Кое-как она взяла себя в руки, вышла из комнаты и направилась к Сильви.

Тихонько открыв дверь, она увидела, что занавески задернуты, лишь мягкое зеленоватое свечение лампочки стереосистемы освещало лицо раскинувшейся на кровати дочери. Пайпер опустилась рядом с ней на колени, но будить не стала. Хватит уже и слов, и объятий, не дай бог, их будет слишком много и она не выдержит. Сильви уже не ребенок: на кровати лежит вполне сформировавшаяся девушка. Пайпер смотрела на старшую дочь и благодарила Создателя за те годы, когда они были вместе, годы, которых многие матери просто лишены. Она простояла так довольно долго, но наконец встала и направилась к двери.

— Спокойной ночи, мамочка, — прошептала Сильви.

Это было лучше, чем «прощай», больше, чем слова любви. Дочь просто пожелала ей доброй ночи, и ночь действительно добрая: прекрасная летняя ночь, в небе светит полная луна, в теплом воздухе, оставленном городу жарким дневным солнцем, струится её серебристый свет. Лучше ночи, чтоб уйти не прощаясь, не найдёшь, и Сильви, которая все время чувствовала на себе взгляд матери, понимала, что Пайпер — женщина сильная, смелая, таких, как она, больше нет на свете. Но как бы ни было тяжело ей смотреть, как уходит её мать, самой Пайпер было в тысячу раз тяжелее.

— Доброй ночи, любовь моя, — ответила Пайпер твердым голосом и закрыла за собой дверь.

Она спустилась вниз по лестнице и вышла из дома. Она чувствовала прилив энергии — такого не было уже много месяцев. Старая жизнь ускользала прочь. Ускользало прочь и её прежнее «я», слишком хорошо ей известное и изученное. Она прожила хорошую жизнь, принесла людям много добра. Оглядываясь на своё прошлое, Пайпер ощущала ту же гордость, которая охватывала её, когда дети совершали что-нибудь замечательное. Теперь она — собственная мать, она вот-вот должна дать жизнь совсем другому существу — тому, которым она скоро станет.

И для этого совсем не надо ничего делать, слава Богу. Она и так очень устала, готовясь к неведомому будущему. Но прежде это было нечто жуткое, тёмное, зловещее. А теперь на душе её легко, мысль о будущем одухотворялась надеждой. Она ощущала себя этаким Гудини, готовясь свершить своё Великое Освобождение. И сердцем чувствовала, что обязательно ещё встретится со своими девочками. Пайпер закрыла глаза и представила себе лес, его запахи и звуки. Что-то внутри её тихо щелкнуло, словно открылась некая дверца. Прежний мир растаял как дым, и она с улыбкой ступила в густую зелёную чащу.

 

Ровно в четыре тридцать утра — скверный час или, может, самый благой, Отам сама ещё не знала, какой именно, — прозвенел дверной звонок. Она вздохнула, отбросила одеяло и накинула на себя старенький хлопчатобумажный халатик. Вообще-то она не очень любила вскакивать рано, но сейчас поняла, что случилось что-то очень важное. До восхода солнца оставалось меньше часа, скоро опустятся мягкие, безмятежные утренние сумерки. На кухне царила такая тишина, что слышно было, как в дедовских часах вращаются зубчатые колеса.

Мейв Моро, которую Отам сразу пригласила на кухню и усадила за стол, не стала упреждать свой визит предварительным звонком. Но Отам все равно спала чутко и часто просыпалась и теперь решила, что нельзя не откликнуться на просьбу встревоженной матери, даже если она не сможет ответить на все её вопросы. Прежде всего Отам сделала то, что всегда делала в непростых ситуациях: заварила всем — и себе, и Мейв, и её одиннадцатилетней дочери Мэгги — чаю с мятой.

Мейв, бледнокожая блондинка с огромными синими глазищами, по профессии биолог, специалист по морской фауне, работала в учебном аквариуме Авенинга. Теперь на её лице отражались все признаки бессонной ночи. Облик её был безупречен, но неумолим. О её крайнем изнеможении недвусмысленно говорили фиолетовые тени под глазами. Мэгги тоже казалась уставшей, но явно скучала. Ей, похоже, надоели и сами взрослые, и их скучные разговоры.

— Помню, Отам, ты сказала, — начала явно расстроенная Мейв, — что у Мэгги какой-то особый дар и она способна посещать какие-то там иные области, куда не могут попасть другие. Сколько раз я умоляла тебя, черт возьми, объяснить, что все это значит, чтоб ты успокоила мое сердце. Но ты всегда отказывалась. Ты говорила, что не надо волноваться, когда моя дочь посреди ночи вдруг куда-то исчезает — на несколько часов, подумать только!

Мейв схватила свою чашку с чаем.

— Говорила, что надо подождать, — продолжила она, — что скоро все прояснится. И я ждала, потому что уважаю тебя и доверяю Мэгги. Но теперь хватит, я сыта по горло.

Мейв буквально задыхалась от волнения. Она изо всех сил сдерживала слёзы.

— Прошу тебя, успокойся, — сказала Отам, стараясь говорить как можно мягче и надеясь, что её тон не кажется собеседнице высокомерным или покровительственным. — Я знаю, это трудно. Я понимаю твое раздражение и неудовлетворенность. А теперь расскажи подробно, что случилось, и мы вместе подумаем, что делать.

— Прошлой ночью она снова исчезла. — Мейв ткнула в сторону Мэгги большим пальцем. — Я проверяла её постель примерно в полночь, перед тем как самой пойти спать. Пропала! Её не было до четырех утра! Черт побери, это же почти целая ночь!

Мэгги закатила глаза к потолку. Похоже, она тоже была расстроена.

— Что скажешь, Мэгги? — спросила Отам.

— Мне надо было уйти, — выпалила, едва не срываясь на крик, Мэгги. — Надо было встретить одну больную даму и провести её через внутренние врата. Меня попросили об этом. Она была, типа… в общем, чуть ли уже не при смерти!