Машина времени Уинстона Черчилля

 

Влияние Черчилля – единственный, главный организующий принцип его душевного и интеллектуального мира – заключено в сильном и всеобъемлющем историческом воображении, способном охватить все настоящие и будущие события в рамках богатого и разнообразного опыта прошлого.

Исайя Берлин, «Мистер Черчилль в 1940 году»

 

Недостаточно сделать все от нас зависящее. Мы должны сделать все, что необходимо.

Уинстон Черчилль

 

Уэллс – ясновидец. Его «Машина времени» является удивительным произведением… Это одна из тех книг, которые я бы взял с собой в чистилище.

Уинстон Черчилль, 7 декабря 1947 года, согласно записи из дневника его личного врача лорда Морана

 

За окном промозглый ноябрь, и грязный серый туман повисает над садами, как холодное белье на веревке. Художник работает за своим мольбертом под лампой дневного освещения, которая отбрасывает свет на предмет его стараний, поврежденный портрет его отца, изначально заказанный одним клубом политиков в Ирландии. Оригинальное изображение было разорвано или разрезано.

Художник делает копию портрета.

Он не слишком опытен в искусстве создания портретов, поэтому, пытаясь ничего не упустить, даже забыл о том, что у него в зубах находится большая, уже давно потухшая сигара. В сделанной им копии все же чего‑то не достает. В любом портрете должен быть какой‑то нюанс. Что же это? Яркий блеск, граничащий с безумием, в глазах его отца? Нет, только не безумие. Художник гонит от себя прочь эту недобрую мысль. Он хочет помнить удачные дни в жизни отца, когда тот искрился остроумием и любовью к жизни. Особенно в тот день, много лет назад, когда его отец уселся рядом с ним на пол и помог ему развернуть линии фронта игрушечных армий на поле боя во Фландрии.

Взгляд художника перемещается с копии на оригинал портрета. Затем он поворачивается с палитрой в руке, чтобы хорошенько рассмотреть двойника. Он появляется в высоком зеркале, которое находится прямо позади него. В этом положении он видит неясные фрагменты изображения своего отца, проступающие сквозь непросохшую краску. А если немного подвинуться в сторону, можно увидеть перевернутое отображение рубцеватого оригинала.

Однако художник не двигается, потому что его отец смотрит на него и готовится закурить. Медленными и умелыми движениями лорд Рэндольф наполняет свой янтарный мундштук небольшими кусочками ваты. В эту минуту художник вспоминает: его отец верил в то, что подобный фильтр может исключить пагубное действие никотина.

Лорд Рэндольф выглядит молодым и энергичным.

Художник понимает, что на портрете неверно изображены его усы. Нанятый живописец упустил изящные завитки на кончиках усов. Художник поворачивается обратно к своему полотну и подрисовывает завитки.

Только теперь он начинает чувствовать запах виргинского табака – который так сильно отличается от аромата его гаванской сигары – понимая, что этот новый образ отца отнюдь не является результатом его творческого воображения.

Он снова поворачивается. Лорд Рэндольф перестает быть всего лишь зеркальным отражением. Если бы это было только его зеркальное отражение, оно бы исчезло во время движения. Он сидит на обитом красной материей кресле рядом с зеркалом.

«Это ты, Уинстон? Господи, мальчик мой, как же случилось, что ты стал таким старым и полным?»

«Это время, отец».

«Какой сейчас год?»

«1947 год».

«От рождества Христова, я полагаю».

«Да, папа. От рождества Христова. Люди по‑прежнему ведут отсчет от этой даты».

«Я ничего не помню с – дай подумать – девяносто четвертого года. Я совершенно запутался. Теперь я понимаю, что пропустил более пятидесяти лет. Ты должен немедленно ввести меня в курс дела. Я уверен, что здесь есть, чем заняться. Но подожди – чем ты занимаешься здесь, на земле, Уинстон?» Лорд Рэндольф заметил палитру и мольберт.

«Я делаю копию твоего портрета, папа, того самого, который ты сделал, когда переехал в Ольстер».

«Ты художник? Никогда бы не поверил в это».

«Я занимаюсь этим только в свободное время».

«Тогда как же ты зарабатываешь себе на жизнь?»

«О, я пишу статьи для газет – они хорошо оплачиваются, а кроме того, сочинил одну‑две собственных книги».

«В этом нет ничего постыдного, Уинстон».

По словам самого Уинстона Черчилля (которые полностью совпадают с приведенными здесь), покойный отец, лорд Рэндольф Черчилль, навестил его в 1947 году более чем через полвека после своей кончины. В то время Уинстону было уже более семидесяти лет. Невзирая на его важнейшую руководящую роль во время войны, партия и политическая программа Черчилля потерпели поражение на первых послевоенных всеобщих выборах. В беседе со своим отцом он в довольно сардонической манере рассказал о развитии демократии в условиях великих исторических потрясений, отметив, что «демократия – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных». Когда лорд Рэндольф спросил, была ли война, Черчилль ответил: «С тех пор, как демократы пришли к власти, мы только и делаем, что воюем». В этом диалоге он так и не признался в том, что его собственная роль во многих важных событиях не ограничивалась положением простого наблюдателя.

Черчиллю наверняка был известен старый литературный прием представления назидательного поучения (а в данном случае рассказа о безнравственности) в рамках выдуманного сновидения. Мы могли бы подумать, что сон об отце представляет собой всего лишь уловку автора, если бы не весьма необычная атмосфера, окружающая этот малоизвестный рассказ. Черчилль озаглавил его «Частная жизнь» и дал своему секретарю строгие указания, согласно которым он не мог быть обнародован или опубликован при его жизни. Этот рассказ был впервые издан под другим названием «Сон» через год после смерти Черчилля в «Сандэй Телеграф» [1].

Сын Уинстона Рэндольф сообщил газетчикам, что услышал эту историю за семейным обедом, когда его сестра спросила, кого бы Черчилль больше всего хотел видеть сидящим на стуле на противоположном конце стола. Не раздумывая, Черчилль ответил: «Моего отца, разумеется». Затем он продолжил описывать визит лорда Рэндольфа. «Было непонятно, является ли это воспоминанием об увиденном сне или подробным описанием некой посетившей его ранее фантазии. Но именно данный эпизод лег в основу будущего рассказа» [2].

Здесь сокрыт глубокий личный смысл: лорд Рэндольф, трагически умерший в молодом возрасте, постоянно недооценивал способности своего сына. Это была не единственная беседа Черчилля с человеком из прошлого, хотя именно данный разговор он подробно и обстоятельно описывает в своем рассказе. Он также видел во сне своего предка Джона Черчилля, герцога Мальборо, который одержал известную победу над французами у Бленема в 1704 году. В 1955 году он сообщил своему врачу, что видел «интересный сон», в котором разговаривал с сэром Эдвардом Греем, находившимся на посту министра иностранных дел Англии с 1906 года по 1915 год; «это была долгая беседа» [3].

В художественной студии лорд Рэндольф берет спичечный коробок, прикрепленный к цепочке его часов, чтобы зажечь свою сигарету. Уинстон замечает, что это те же самые часы на цепочке, которые носит он сам. Его охватывает дрожь. Он протирает испачканную в краске кисть, лежащую на палитре, чтобы убедиться в реальности происходящего. «Тем не менее, я продолжал дрожать» [4].

От осознания истины тело покрывается гусиной кожей. В эту минуту полностью исчезает подозрение, что рассказ Уинстона о визите его отца представляет собой причудливую фантазию. Карманные часы на цепочке являются ключом к этой тайне: эластичность и дублирование времени, возможность путешествовать во времени и посещать иные миры в параллельных измерениях, – все, что так привлекало Черчилля. После этой встречи он сказал своему наперснику и личному секретарю сэру Джону (Джоку) Колвиллю, что умрет в день смерти своего отца 24 января, – пророчество, которое сбылось много лет спустя в 1965 году.

Черчилль, нивелирующий свою роль в мировой истории в трогательной беседе со своим покойным отцом, сильно отличается от энергичного и очень амбициозного человека, чьи поступки вызывали трепет у его почитателей и приводили в смятение его критиков на протяжении более полувека. Безусловно, это не тот Черчилль, которого накануне Первой мировой войны либеральный журналист Алан Гардинер описывал как «человека действия, солдата удачи, живущего ради приключений и предпочитающего спокойной жизни постоянное сражение» [5]. Конечно, Черчилль во «Сне» гораздо старше, и ему прекрасно известно о человеческой смертности и своем дряхлеющем теле. Однако он все еще стремится, как и в юные годы, лучше узнать своего отца, который недооценивал сына и из‑за своей преждевременной смерти оставил его до того, как Уинстон приобрел мировую известность. Этот рассказ имеет скрытый подтекст, который прослеживается на протяжении всей жизни Черчилля. Мы видим, что, невзирая на любые перипетии и страдания, он сохранял способность чувствовать себя как дома в мире фантазий и воображения, принося оттуда удивительные дары и опыт.

 

Поворотные точки судьбы

 

По словам Пола Аддисона, карьера Черчилля «представляла собой череду взлетов и падений» [6]. Самый долгий спад в его профессиональной деятельности начался после трагической ошибки в битве при Галлиполи в 1915 году; самый продолжительный взлет состоялся после его назначения премьер‑министром в годы войны, когда ему было шестьдесят пять лет. Многие годы жизни Черчилля были отмечены забвением, его снова и снова списывали со счетов как неудачника и человека, утратившего свои способности, как пережиток ушедшей викторианской эпохи. Но затем он вновь привлекал к себе внимание общественности. Во времена кризиса те черты его характера, которые прежде считались изъянами и анахронизмами, превращались в уникальные и необходимые достоинства. Всякий раз, когда стране предстояло совершить нечто немыслимое, он был единственным человеком, способным «сделать невозможное».

Черчилль писал о «мелочах, неких поворотных точках», от которых зависит исход битвы или удача в жизни [7]. Он отмечал «решающую роль, которая принадлежит игре случая в ежеминутных событиях нашей жизни» в крупных и незначительных делах [8]. Проанализировав поворотные точки в собственной жизни Черчилля, мы видим, что случай – или удача – играл в ней огромную роль. Он полностью осознавал это и, будучи азартным человеком, получал удовольствие, когда при неравных шансах одерживал победу благодаря невероятному совпадению или невольной ошибке, приводившей к счастливому для него исходу. Порой мы чувствуем, что его «поворотные точки» являлись чем‑то вроде ребер игральных костей, брошенных чьей‑то неосторожной рукой на стол жизни.

Примечательно, что Черчилль не был хорошим учеником, и экзамены по военному искусству стоили ему «очень больших усилий». Хотя по меньшей мере однажды ему сильно повезло. Он знал, что его попросят по памяти нарисовать карту какой‑нибудь страны на экзамене по топографии. Без всякой на то причины он решил выучить наизусть карту Новой Зеландии. Когда экзамен начался, Уинстон увидел, что в первом вопросе выбранного им билета значилось: «Нарисуйте карту Новой Зеландии». Впоследствии Черчилль отмечал, что, если бы он был в Монте‑Карло, выигрыш при такой ставке в тридцать пять раз увеличил бы его начальный капитал.

Удача, сопровождавшая Черчилля во время службы корреспондентом в период англо‑бурской войны, обеспечила ему известность, хороший доход и положила начало его политической карьере. В 1899 году в начале военных действий в Южной Африке газета «Морнинг Пост» наняла Черчилля в качестве военного корреспондента. Сев на первый же пароход и сойдя на берег в Кейптауне, Черчилль отправился на север, чтобы рассказать о сражениях в северной провинции Натал, где буры взяли в окружение большую часть английской армии в городе Ледисмит.

Благодаря своему другу он смог подобраться поближе к месту интересовавших его событий на разведывательном бронепоезде. Однако поезд был атакован и потерпел крушение из‑за нападения командиров буров. Не желая оставаться в стороне от битвы, Черчилль вызвался командовать расчисткой пути, бесстрашно действуя под огнем противника. Ему было неудобно работать внутри кабины паровоза с надетой кобурой для маузера – который обычно не входил в снаряжение репортера, но таков уж был Черчилль – поэтому он отстегнул ее и оставил револьвер в кабине.

Внезапно перед ним появился всадник из отряда буров в длинном развевающемся плаще и потрепанной шляпе с широкими опущенными полями, который наставил на него винтовку. «Я подумал, что смогу убить этого человека, – вспоминал Черчилль, – и я действительно хотел это сделать. Я дотронулся рукой до своего пояса, но пистолета там не было». Поэтому Черчилль сдался в плен, следуя совету Наполеона о том, что «если вы одиноки и не вооружены, капитуляция простительна» [9].

В плену с ним обращались хорошо, так как бурские солдаты были под впечатлением от того, что им удалось захватить «сына лорда». Он смог сбежать из лагеря для военнопленных, выбравшись через окно уборной и покинув лагерь через ворота. Уинстон вскочил на товарный поезд и спрятался среди мешков с углем. Вскоре он понял, что едет не в ту сторону – по направлению к Претории, углубляясь в территорию буров. Он спрыгнул с поезда и после недолгих блужданий рискнул постучаться в дверь первого попавшегося дома. Человек, открывший ему дверь, оказался единственным англичанином в этой округе, управляющим угольной шахтой по имени Джон Ховард, который помог ему укрыться от преследователей.

Черчилль считал, что ему очень повезло в плане обстоятельств не только его побега, но и задержания. Он писал, что это «заложило основы его последующей жизни». Известность открыла ему доступ к национальной политике, потому что представители различных партий просили его стать их кандидатом на выборах в целом ряде избирательных округов, а спрос на его книги и статьи гарантировал ему хороший доход [10].

Вскоре стало очевидным еще одно последствие его удачливости в приключении с бурами. Три года спустя за обедом с южноафриканскими генералами в Лондоне Черчилль был представлен генералу Луису Бота. Черчилль не узнал сразу в этом известном человеке того всадника в длинном плаще, который взял его в плен. После того, как Бота напомнил ему об их первой встрече, «это невероятное знакомство переросло в дружбу, которую я высоко ценил». Через несколько лет Бота вернулся в Лондон в качестве первого премьер‑министра Трансвааля и сказал матери Черчилля: «Мы с ним побывали во всяких переделках» [11].

В дальнейшем Черчилль понял, что, оставив свой револьвер в кабине паровоза, избежал того, чтобы стать причиной начала войны, которая бы по своему масштабу могла сравниться с Первой мировой войной. Генерал Бота стал настоящим другом Англии и помог подавить второе восстание буров, спровоцированное Германией. «Случай и странные обстоятельства по‑прежнему руководили нашими судьбами» [12]. Например, Бота, находясь на северных окраинах Трансвааля, совершенно немыслимым образом получил послание от Черчилля, которое помешало ему взойти на немецкий корабль в тот самый день, когда началась Первая мировая война. Если бы Бота не получил этого предупреждения от Черчилля, то оказался бы в Германии в самом начале войны и не смог бы управлять ситуацией в своей стране.

Большую часть своей жизни Черчилль интересовался вопросом, что было бы «если бы». Если бы он застрелил генерала Бота в 1899 году или не смог отправить ему послание в 1914 году, возможно, началась бы новая англо‑бурская война. Это заставило бы Англию отвести свои войска из Австралии и Новой Зеландии в Суэц и Южную Африку. Это было бы плохо для англичан, но хорошо для австралийцев и новозеландцев, которым удалось бы избежать смерти на пляжах Галлиполи [13].

 

* * *

 

Черчилль очень гордился своей ролью в создании военно‑воздушных сил Великобритании. Задолго до других политиков и верховного командования армией страны он понял, что воздушная мощь будет играть решающую роль в будущих военных действиях. В период с 1911 года по 1921 год (за исключением 1916 года, когда он был вынужден оставаться в стороне) Черчилль принимал непосредственное участие в формировании военно‑воздушных сил Великобритании.

В это время удача была на его стороне. Создание военно‑воздушных сил Великобритании началось в Истчерче, графство Кент, на пастбище, которое было взято в аренду для использования в качестве полевого аэродрома. Местные фермеры относились к происходящему весьма скептически. Они смотрели на первых летчиков как на людей, нацепивших на себя крылья и объявивших, что собираются отправиться на Луну. В местных пабах люди заключали пари на пинту пива о том, когда разобьется следующий самолет. Одним из часто бывавших там пилотов был лейтенант Дж. У. Данн, который помог спроектировать и построить первый самолет со «стреловидными крыльями» в 1910 году согласно принципам, до сих пор использующимся в программе «стелс». Еще одним постоянным пилотом в Истчерч был Уинстон Черчилль, который наслаждался пребыванием в воздухе, полагая, что присутствие первого лорда Адмиралтейства на борту экспериментального самолета станет дополнительным «стимулом к прогрессу» в области авиастроения.

Данн был весьма интересным человеком. По своему внешнему виду он был идеалом англо‑ирландского военнослужащего; его первая книга была посвящена ловле рыб на муху. Но кроме того, он был великим сновидцем. Сны вдохновляли его на создание самых успешных авиаконструкций. А большой опыт предвидения событий на основе своих сновидений помог ему написать целую серию провокационных книг об относительности времени, которые, возможно, подстегивали воображение Черчилля.

Во время своих авиаполетов Черчилль не раз оказывался на волосок от гибели, и смерть часто настигала тех, кто летал вместе с ним. Молодой инструктор, который дал ему первый урок в Истчерч, погиб через день после их совместного полета. Несколько недель спустя Черчилль принял участие в пробном полете на экспериментальном гидросамолете. Как только он отплыл на яхте адмиралтейства «Чародейка», передняя часть самолета упала в океан, при этом погибли трое находившихся на борту офицеров. Государственные дела помешали ему подняться в воздух на новом самолете с двойным управлением; во время полета, в котором он должен был быть вторым пилотом, самолет упал, «войдя в необычный штопор». Находившиеся на борту двое пилотов получили тяжелые ранения [14].

Сон жены Черчилля Клементины убедил его отказаться от уроков пилотирования летом перед началом Первой мировой войны [15]. Черчилль и сам чувствовал, когда удача начинала отворачиваться от него. На банкете в 1919 году он посоветовал Джону Алкоку, одному из пилотов, который недавно успешно пересек Атлантику: «Вам нужно ненадолго прекратить ваши полеты и уйти победителем; вероятно, вы израсходовали весь свой запас удачи» [16]. Чутье не подвело Черчилля; несколько месяцев спустя Алкок погиб, управляя новым гидросамолетом производства «Викерс» на авиашоу в Париже.

После того как Черчилль стал премьер‑министром, начальник штаба военно‑воздушных сил жаловался на то, что Черчилль – неудачник. «Он был здесь во время последней войны; объективный факт заключается в том, что это было серьезной и опасной ошибкой» [17]. Безусловно, Черчилль принимал решения, которые приводили к катастрофе, и тогда, и впоследствии. Однако удача не покидала этого человека, когда его собственная жизнь оказывалась в опасности. Он вспоминал один случай на поле битвы во Фландрии: «Если бы я не вернулся за коробком спичек, оставленным мною в блиндаже, то наверняка оказался бы в том месте, куда упал артиллерийский снаряд, в сотне ярдов от землянки» [18].

 

Воображение и история

 

В своей прощальной лекции в Оксфорде британский историк Хью Тревор‑Ропер отметил, что «функция истории состоит в анализе возможных альтернатив событий, равно как и функция воображения». Он добавил: «История – это не только перечень объективных фактов: она должна рассматривать события в контексте того, что могло бы произойти в других условиях. Поэтому она неизбежно должна включать в себя все альтернативы, все упущенные возможности» [19]. Как мы видим из ряда примеров, в которых совпадение и удача играли немаловажную роль в жизни Черчилля, он имел все основания смотреть на историю подобным образом, задумываясь об альтернативных решениях и упущенных им возможностях.

Еще один английский историк Дж. Х. Пламб отмечает, что для Черчилля история была не просто сферой его интересов; она была «частью его характера», которая «пронизывала все, к чему он прикасался, одновременно являясь главной движущей силой его политики и секретом его беспредельного мастерства». Исайя Берлин, изучив «самые крупные успехи» Черчилля, сделал вывод о том, что «влияние Черчилля, единственный, главный организующий принцип его душевного и интеллектуального мира, заключено в сильном и всеобъемлющем историческом воображении, способном охватить все настоящие и будущие события в рамках богатого и разнообразного опыта прошлого» [20].

Черчилль обладал способностью путешествовать во времени, по крайней мере, в своем воображении, а его умение видеть тенденцию развития событий и последствия человеческих поступков на протяжении долгого времени позволило ему понять специфику настоящего – несмотря на военную смуту и быстрое распространение тревожных новостей – и будущего времени.

Путешествия в прошлое помогли Черчиллю научиться проникать – полностью – в сознание и жизненные ситуации его великого предка Джона Черчилля, герцога Мальборо, который привел (не без труда) армии Великого союза к победе над французами в начале XVIII века. Четырехтомная биография Мальборо, написанная Черчиллем в годы своего «уединения», когда он был отстранен от власти в 1930‑х годах, была признана его лучшим литературным трудом. Сам Черчилль заявил, что он пытался обнаружить «удивительные тайны жизни герцога Мальборо» [21].

Он многому научился, узнав о том, как Мальборо поступал в самых трудных ситуациях; еще в самом начале своей военной карьеры герцог сказал: «Решением данного вопроса может быть свобода или смерть». Вместе с Мальборо Черчилль изучал способы управления внутри альянса во время войны, в которой принимало участие большинство стран мира, способствуя множественности выбора и конкуренции приоритетов. Мальборо «всегда думал о войне как о едином процессе»; Черчилль также старался увидеть общую картину событий. Черчилль заметил, что военный успех Мальборо был обусловлен его способностью проникать в мысли противников: «Умственный процесс генерала был сосредоточен на том, чтобы ясно представить себя на месте врага и внушить этому врагу готовность поступать так, как он сам никогда не решился бы… Самым безопасным будет, если враг выберет для себя наихудший способ действия, то есть самый нежелательный» [22].

Из примера герцога Мальборо Черчилль сделал вывод о том, что люди побеждают только тогда, когда следуют своей интуиции. Мальборо принимал множество решений, которые ставили в тупик или пугали генералов с более консервативными взглядами. Накануне решающей битвы у Бленема в августе 1704 года он разделил свои войска, отправив своего союзника маркграфа Бадена с боевым заданием подальше от поля битвы. С уходом войск маркграфа Мальборо получил численное превосходство над французами. Черчилль отметил: «Мы не знаем другого такого случая отказа от намерения собрать все свои силы воедино перед битвой, ни один успешный военачальник в истории мира не поступал так» [23]. Мальборо почувствовал, что его армия лишь окрепнет, если он избавится от ненадежных солдат и сомнительных генералов маркграфа. То, что случилось на поле битвы, подтвердило его точку зрения; он одержал великую победу у Бленема.

В самые сложные периоды Второй мировой войны, когда над Англией постоянно висела угроза немецкого вторжения, Черчилль решил разделить свои войска, отправив большую часть военного состава в Каир для защиты Суэцкого канала от возможного нападения итальянцев.

Черчилль умел совершать путешествия в прошлое, не заблудившись в нем. Знание истории помогало ему увидеть целостную картину ситуации; он мог разобраться в мельчайших деталях, не потерявшись в них.

Он добился двойного успеха в своей карьере в качестве полководца и писателя. Он был главным действующим лицом в тех событиях, которые тут же подробно описывал с точки зрения историка. В одной из своих полемик он сказал: «Я оставлю это на откуп историков, но помните, что я сам буду одним из этих историков». Перед тем как Эйзенхауэр стал президентом США, Черчилль по секрету сообщил ему: «Я думаю, что вы согласитесь со мной в том, что важно не только узнать правду, но и правильным образом сообщить ее остальным людям» [24].

Исторические работы Черчилля имели обобщающий характер. Он писал о событиях, в которых участвовал сам или те его предки, с кем он ощущал тесную взаимосвязь, а также о поддерживаемых им делах и начинаниях. Он не претендует на свою главенствующую роль в рассматриваемых событиях. Черчилль говорил, что его метод был заимствован из «Мемуаров кавалера» Дефо, где автор «нанизывает последовательность» главных событий «на нить личного опыта своего героя» [25].

Создание грандиозного шеститомного исторического произведения «Вторая мировая война» стало прекрасным примером применения принципа, который часто оказывал влияние на жизнь Черчилля и суть которого в том, что в каждой неудаче кроется новая возможность. Он смог найти время для написания этого труда (созданного при помощи «консорциума» помощников) после того, как проиграл на выборах в июле 1945 года. Черчилль опубликовал это сочинение, состоящее из двух миллионов слов (треть которого издавалась сериями в «Нью‑Йорк Таймс»), в период с 1948 по 1954 год; для сравнения, де Голлю потребовалось десять лет, чтобы опубликовать свои мемуары. Этот труд (с учетом производных авторских прав) принес Черчиллю 2,25 миллиона долларов. В то время это был самый большой гонорар за нехудожественное произведение в истории Америки. Сегодня аналогичная сумма составила бы около 50 миллионов долларов [26].

 

Мечты о будущем

 

По‑видимому, Черчилль умел проникать в историю как будущих, так и прошлых событий. В возрасте четырнадцати лет он сообщил своему другу в Харроу, что ему удалось увидеть во сне будущее. «Говорю тебе, что я буду командовать операциями по обороне Лондона… Этот высокий пост позволит мне спасти столицу и империю» [27]. Несколько раз до первой победы на парламентских выборах он предсказывал, что станет премьер‑министром.

Его предвидение касалось не только вопросов, связанных с личным успехом. Во время войны после 1940 года его предвидение будущих событий – например, способность, взглянув на карту военно‑морских действий, предсказать, где немецкие подводные лодки будут находиться через несколько недель – казалось окружающим сверхъестественным. Его считали ясновидящим.

Точно так же, как он смог разглядеть будущее значение воздушной мощи страны, Черчилль предвидел, что «сухопутные броненосцы» – известные как танки – изменят суть военных действий на земле и освободят пехоту от необходимости «преодолевать колючую проволоку». За несколько десятилетий до создания атомной бомбы он предсказал изобретение «бомбы размером не более апельсина», которая будет содержать в себе «силу тысячи тонн кордита и одним ударом разрушать целый город» [28]. В 1920‑х годах он утверждал, что «беспроводные телефоны и телевидение» позволят своему владельцу «устанавливать связь с любым помещением, где будет находиться такое же оборудование, а также принимать участие в беседе, как если бы он просто просунул голову через окно» [29]. Он видел растущую опасность со стороны Германии и зло, исходящее от Гитлера, когда большинство британских и американских политических организаций не уделяли этому пристального внимания.

Видя силу мусульманской веры среди афганского народа в северо‑западных пограничных районах – которая заставляла офицеров военной разведки вспомнить события 1890‑х годов, – Черчилль смог на примере действий ваххабитов в Саудовской Аравии в 1921 году предсказать, что исламский фундаментализм станет главной угрозой для западных демократических держав [30].

Он предсказал холодную войну, а также гибель коммунизма в Восточной Европе.

В начале XX века он предупреждал об угрозе загрязнения окружающей среды на планете. «История человеческого вида представляет собой не что иное, как постоянную Войну» [31]. Однако характер этой войны изменился в худшую сторону, поскольку человечество «впервые получило доступ к инструментам, использование которых может привести к его полному самоуничтожению» [32].

Черчилль говорил о необходимости нравственного и духовного развития, которое позволило бы людям избежать возможных негативных последствий применения новых технологий в целях завоевания власти или претворения в жизнь фанатических взглядов: «Важнее всего, чтобы нравственная философия и духовные убеждения людей и народов оставались прежними, невзирая на самые невероятные научные достижения. Будет гораздо лучше потребовать притормозить материальное развитие и научные исследования человечества, чем в итоге оказаться в зависимости от ими же обусловленных влияний» [33].

Черчиллю случалось совершать серьезные ошибки, однако во многих вопросах его пророчества полностью сбывались. Он отмечал, что «несмотря на то, что каждый пророк является продуктом цивилизации, рано или поздно ему нужно удалиться в пустыню. Он должен получить четкое представление о сложном устройстве общества и его влиянии, а затем на некоторое время покинуть его для уединения и медитации. Именно так развиваются экстрасенсорные способности» [34].

Безусловно, в жизни Черчилля было немало возможностей для развития «экстрасенсорных способностей». В воспитании дара предвидения ему помогали и другие люди. Во время своего ухода от общественной жизни в период между двумя мировыми войнами ему удалось получить немало информации о возможном влиянии новых технологий на ход военных действий. Это стало возможным благодаря общению с выдающимся англо‑немецким физиком и теннисистом Фредериком Линдерманом. Также он узнал о многих достижениях секретной разведывательной службы от своего удивительного соседа, майора Десмонда Мортона [35]. Кроме того, Черчилль подпитывал свое воображение благодаря Г. Дж. Уэллсу и его произведениям в жанре научной фантастики.

В начале 1901 года издатели Уэллса послали Черчиллю копию его последнего произведения «Предчувствие», книги предсказаний о возникновении нового общества, основанного на научных принципах. Черчилль ответил автору лично, написав: «Я читаю все, что выходит из‑под вашего пера». Черчилль и Уэллс впервые встретились в следующем году и поддерживали связь до смерти Уэллса в 1946 году. Текст выступления Черчилля в Глазго в 1906 году, с которым он обратился к «миллионам пострадавших людей», нуждающихся в помощи правительства, был составлен под влиянием книги Уэллса «Современная утопия». Взгляды Черчилля на роль танковых войск во многом возникли под влиянием рассказа Уэллса «Земные броненосцы», хотя Уэллс наделил свои танки колесами вместо гусениц. Возможно, Черчилль даже заимствовал выражение «надвигающаяся буря» (которое он использовал в качестве названия первого тома своей истории Второй мировой войны) из произведения Уэллса «Война миров», где человечество подвергается атаке марсиан [36].

Уэллс вдохновлял физиков и политиков, которые под влиянием его произведений изменяли картину мира. В 1932 году венгерский физик Лео Сцилард прочитал роман Г. Дж. Уэллса «Мир освобожденный» (впервые опубликованный в 1914 году). В этом романе описан процесс ускорения радиоактивного распада, в результате которого появляются «атомные бомбы». Через год после того, как Гитлер пришел к власти, Сцилард переехал в Лондон. Его разозлила статья в «Таймс» о том, что атомную энергию невозможно использовать в мирных целях. Все еще размышляя над этой публикацией в ожидании зеленого сигнала светофора в Блумзбери, Сцилард испытал момент озарения: он увидел, каким образом ядерная цепная реакция, которая была описана в научно‑фантастическом романе Уэллса, способна стать источником энергии для атомного оружия [37].

 

Черный пес Черчилля

 

Черчилль представляет собой прекрасный объект изучения для любителей истории психологии, которые стремятся установить связь между гениальностью и различными отклонениями, в частности маниакально‑депрессивным психозом. Слабость этого подхода состоит в том, что маниакально‑депрессивным психозом страдают очень многие люди, однако лишь небольшое их число добиваются в какой‑либо области столь же значительных успехов, каких Черчиллю удалось достичь сразу в нескольких сферах деятельности. Вероятно, термин циклотимия – обозначающий постоянные резкие колебания настроения – больше подходит для обозначения этого состояния, чем термин маниакально‑депрессивный психоз. Однако очевидно, что Черчилль был сильно подвержен депрессии. Он называл ее своим «черным псом». Во время подъемов настроения, которые, скорее, можно охарактеризовать как «эйфорию», а не «манию», он был способен справиться с огромным количеством дел.

Со своим черным псом он боролся с помощью работы, работы и еще раз работы. Депрессия овладевала им, когда его отстраняли от дел и политической деятельности, которая была центром его жизни. Ему помогало искусство. Кроме того, он занимался исследованиями и сбором информации, необходимой для написания своих многотомных исторических трудов. Однако самую неоценимую помощь оказывал беспрестанный упорный труд. Черчилль не мог пребывать в праздности; не мог позволить себе остановиться. Когда ему было более восьмидесяти лет, врачи обнаружили у него склероз мозговых артерий, и он был вынужден сначала ограничить, а затем и вовсе прекратить активную деятельность. Тогда черный пес полностью овладел им. Черчилль сидел, уставившись в пространство, во власти чудовищной меланхолии, о которой его врач сэр Чарльз Уилсон, известный более как лорд Моран (упоминавшийся в более ранних дневниках и мемуарах Черчилля), предпочитал не упоминать вовсе. Кроме того, кто бы мог подумать, что человек, прошедший через столько испытаний, доживет до девяноста лет?

Его жизнь является прекрасным примером того, что великие возможности перед человеком открываются в результате серьезных испытаний. Он родился на два месяца раньше положенного срока, и это могло стать причиной изменчивости в настроении, также наблюдавшейся у Марка Твена. У него был слабый и болезненный организм. Когда Черчилль поступил в Сандхерст, объем его груди составлял всего лишь тридцать один дюйм, намного уступая объему его талии. Он писал из Сандхерста в 1893 году: «Немощность моего организма с трудом позволяет мне переносить все тяготы дня» [38]. У него была нежная, мягкая, чувствительная кожа, поэтому он был вынужден носить специальное шелковое нижнее белье (а затем розовую шелковую пижаму, созданную по собственному эскизу). В Харроу Черчилль подвергся нападению хулиганов и впоследствии с горечью вспоминал тот день, когда ему пришлось спрятаться за деревом от забияк, которые забросали его шарами для крикета. Родители уделяли ему мало внимания; общеизвестно, что единственным заботящимся о нем человеком была его няня миссис Эверест, чья фотография висела в комнате Черчилля до конца жизни.

Он должен был многое доказать самому себе и всему миру. Вероятно, его одиночество в годы детства способствовало погружению в свой внутренний мир воображения. Вскоре он научился совершать приключения в этом мире, оказываясь в центре придуманных им сражений вместе с миниатюрной армией игрушечных солдатиков. Он должен был доказать, что, несмотря на физические недостатки, способен достичь любой поставленной цели, поэтому его жизнь стала образцом мужества. Он подвергал себя огромному риску в воздухе и на фронте во время Первой мировой войны. В итоге у него развилось ощущение собственной неуязвимости. Еще в юности он утратил веру в Бога, хотя впоследствии утверждал, что Высшая сила – назовем ее Богом – уберегла его для того, чтобы в возрасте шестидесяти пяти лет он смог стать премьер‑министром и выполнить предназначенные ему задачи. «Это не может быть случайным совпадением, это должно было быть предначертано. Меня сберегли для этой цели», – сказал он своему врачу [39].

В этом заключалась суть его магического мышления. Оно не всегда приносило пользу ему или другим людям; его критики насчитывают как минимум пятнадцать колоссальных ошибок, совершенных им за время своей политической карьеры, начиная со сражения при Галлиполи. Однако во время Второй мировой войны его воображение помогло Великобритании успешно преодолеть тяжелый период опасной изоляции.

Моран писал о «внутреннем воображаемом мире, который Уинстон считал вполне реальным» [40]. По мнению английского психиатра Энтони Сторра, «возможно, Англии удалось спастись в 1940 году благодаря этому внутреннему воображаемому миру. Вдохновение, которое помогало Черчиллю поддерживать и защищать свою страну, было основано не на трезвости ума и рассудительности, а на нелогичном убеждении, не зависящем от объективной реальности… Мы не знаем и никогда не узнаем о деталях воображаемого мира Черчилля. Однако мы не можем отрицать его существование и его роль в его жизни» [41]. «В 1940 году события в его воображаемом мире совпали с фактами объективной реальности так, как это редко бывает в жизни людей. Это совпадение напоминает зарождение страстной любви, когда однажды вы встречаете предмет своих желаний, который полностью соответствует внутреннему образу идеального партнера» [42].

Сторр вносит очень важную поправку в общепринятое представление о взаимосвязи между творческими способностями и психологическими отклонениями: «Творческие способности в какой‑то мере предохраняют человека от психических расстройств… Было доказано, что творческие люди демонстрируют больше невротических реакций, однако в то же время гораздо лучше справляются с нервными заболеваниями, чем большинство обычных людей» [43].

 

Передача образов

 

Уинстон Черчилль начинал свой день с сигары и глотка виски с содовой, лежа в постели и читая газеты. Это отнюдь не соответствует представлению людей об образе ясновидца. Однако Джон Лукач решительно настаивает на том, что нам следует считать Черчилля настоящим провидцем [44]. В данном случае он, безусловно, апеллирует к двум определениям понятия предвидения, которые можно найти в «Оксфордском английском словаре»: Черчилль обладал способностью видеть «то, что невозможно было увидеть с помощью обычного зрения» и создавать «живой и яркий интеллектуальный замысел: абсолютно фантастический план или предчувствие».

Черчилль мог не только сам пользоваться своим даром предвидения, но и передавать полученные им образы другим людям. В Жанне д’Арк его восхищала именно эта способность передавать свои видения, а сам он именно благодаря этому дару смог убедить британский народ противостоять Гитлеру в 1940 году, когда все уже было практически потеряно. Давайте вспомним о том, какой эффект произвело его самое известное и убедительное выступление.

18 июня 1940 года, всего через месяц после избрания на пост премьер‑министра, Черчилль выступил перед британским народом с речью, в которой подчеркнул важность борьбы с Гитлером. Он сказал, что если они отступят, мир погрузится «во тьму нового, гораздо более зловещего и, вероятно, более продолжительного Средневековья, отягощенного последними достижениями современной науки».

Однако в обществе преобладали пораженческие настроения. Они парализовали правящие круги Великобритании и не позволяли им обратиться за поддержкой к Америке. Как же удалось Черчиллю заставить людей поверить в возможность победы над явно превосходящими силами противника? Он обратился к ним со своей знаменитой речью: «Давайте же выполним свои обязательства и будем держаться так, что даже если Британская империя и Содружество просуществуют еще тысячу лет, люди не перестанут говорить: „Это был их лучший час“» [45].

Эти слова завладели воображением людей. Они внушали мужество и доверие. Мы хотели бы подчеркнуть две характерные черты, свойственные образной речи Черчилля, которые помогали ей надолго укорениться в сердцах его слушателей.

Во‑первых, это колоссальный сдвиг во времени. Он приглашал своих слушателей за собой в далекое будущее, где все текущие проблемы и угрозы были уже давно благополучно устранены. Он настолько блестяще убеждал свою аудиторию в том, что победа над Гитлером не только неизбежна, но и давно уже предрешена, что его слова всегда вызывали спад общественного напряжения.

Во‑вторых, Черчилль умел сделать так, чтобы люди увидели происходящее с позиции стороннего наблюдателя. Он призывал народ к немедленному выполнению своих обязательств («давайте же выполним свои обязательства»). Но в то же время он с помощью своих слов позволяет слушателям возвыситься над происходящим, взглянуть на текущие события со стороны. Мы видим свои сегодняшние трудности с совершенно иной точки зрения. Высшее начало человека смотрит на его эго и с восхищением произносит: «Это был их лучший час».

Черчилль смог позволить своей аудитории проникнуть внутрь своего воображаемого мира, где война уже давно была выиграна.

 

Полнолуние Рудольфа Гесса

 

В первую годовщину премьерства Черчилля 10 мая 1941 года было полнолуние. В эту ночь произошло одно из самых разрушительных нападений фашистской авиации на Лондон. Под градом бомб погибли полторы тысячи гражданских лиц и были разрушены многие здания, включая Палату общин. В ту же ночь на ферму возле Глазго приземлился с парашютом странный человек.

Джок Колвилль впервые узнал о существовании этого человека благодаря случайно возникшей в его бодрствующем сознании мысли. Возможно, эта мысль появилась вследствие увиденного им сна, однако воспоминание об этом сне полностью стерлось из его памяти. Личный секретарь Черчилля записал в воскресенье, 11 мая в своем дневнике: «Я проснулся с мыслью о книге Питера Флеминга „Воздушный визит“, а также о том, как стали бы развиваться события, если бы нам удалось взять в плен Геринга во время одного из его полетов над Лондоном» [46].

Книга «Воздушный визит» представляет собой юмористическое повествование с иллюстрациями Дэвида Лоу, она была издана за год до описываемых событий. Сюжет этого рассказа сосредоточен на внезапном и невероятном приземлении Гитлера в Лондоне с парашютом. Его автор, Питер Флеминг, был широко известным писателем и искателем приключений, который в то время работал на военную разведку (научно‑исследовательский отдел), создавая цепочки сопротивления в Великобритании для оказания борьбы с нацистскими оккупантами. Его младший брат, Ян Флеминг, служивший в военно‑морской разведке, вскоре стал знаменит в качестве создателя Джеймса Бонда.

Колвилль шел пешком по Даунинг‑стрит на утреннюю службу в Вестминстерское аббатство. Черчилль отсутствовал в Лондоне, он находился в Дитчли Парк, куда обычно отправлялся в полнолуние. Небо над Лондоном было голубым, однако дым от тлеющих пожарищ затмевал солнце, а обуглившиеся клочки бумаги с горящей фабрики летали над городом, как листья в осенний день. Колвилль обнаружил, что служба в аббатстве была отменена, так как на крышу здания упала бомба. Дежуривший полицейский указал на часы на здании английского парламента; их циферблат был покрыт царапинами и выбоинами. «Еще никогда Лондон не выглядел столь пострадавшим после очередного нападения» [47].

Колвилль направился к министерству иностранных дел, чтобы пообщаться с другом, который на этой неделе находился там при исполнении своих служебных обязанностей. Он обнаружил своего друга говорящим по телефону. Увидев Колвилля, его друг сказал звонившему: «Постойте, я думаю, что ко мне пришел как раз тот человек, который вам нужен». Звонил герцог Гамильтон, член консервативной партии парламента, чья семейная усадьба была расположена неподалеку от Глазго. Он хотел переговорить с личным секретарем премьер‑министра. Когда Колвилль взял трубку, герцог рассказал ему «фантастическую» историю, которая напоминала сценарий шпионского романа. Один из ведущих нацистских лидеров приземлился в Шотландии с секретной миссией. «В эту минуту я отчетливо вспомнил свою мысль при пробуждении о книге Питера Флеминга и подумал, что речь шла о Гитлере или Геринге» [48].

На самом деле приземлившимся нацистом был заместитель фюрера Рудольф Гесс. Он самостоятельно долетел до Шотландии на «мессершмитте 110» и покинул самолет, прыгнув с парашютом недалеко от владений герцога Гамильтона, с которым он познакомился на Олимпийских играх 1936 года в Берлине. Он надеялся при содействии герцога получить аудиенцию короля Георга VI.

Когда Колвилль перезвонил Черчиллю, премьер‑министр попросил его послать за герцогом, чтобы тот приехал к нему – он был уверен, что речь идет о герцоге Гамильтоне, «а не о каком‑нибудь лунатике» [49]. Когда герцог прибыл в Дитчли Парк, он обнаружил Черчилля за просмотром фильма с участием братьев Маркс. «Будь то Гесс или кто угодно, – заявил Черчилль, – я собираюсь закончить просмотр этого фильма» [50].

Во время допроса Гесс утверждал, что прибыл с целью инициирования переговоров по созданию британо‑германского альянса против Советского Союза; этот шаг потребовал бы смещения Черчилля.

Британская общественность не знала о прибытии Гесса до того, пока в понедельник, 12 мая, в 23:20 Британская вещательная корпорация не обнародовала заявление, проект которого был составлен самим Черчиллем. Эта новость укрепила боевой дух англичан, сломленный ужасными бомбардировками. Черчилль сказал парламенту, что появление Гесса представляет собой тот самый случай, когда «объективные факты ставят в тупик даже людей с самым смелым воображением». Он приказал поместить Гесса в одиночную камеру. Странные обстоятельства дела Гесса стали причиной появления многих домыслов, подкреплявшихся нежеланием Британского правительства обнародовать важные документы, а также самоубийством Гесса в 1987 году в тюрьме Шпандау в Берлине, где он отбывал пожизненное заключение как военный преступник в результате приговора суда в Нюрнберге. Ввиду присутствия некоторых загадочных моментов во всей этой истории многие из возникших домыслов сосредоточены на создателе Джеймса Бонда.

Ян Флеминг поддерживал контакт с эксцентричным английским оккультистом Алистером Кроули, который стал прототипом для героя ле Шифра в романе Флеминга «Казино „Рояль“». Зная увлеченность Гесса астрологией и другими эзотерическими науками, Флеминг разработал план, согласно которому Кроули должен был обманом заставить Гесса установить контакт с несуществующей группой оккультистов, объединившихся для уничтожения Черчилля. Этот план провалился, когда Гесс решил лично отправиться в Шотландию. Другие источники утверждают, что Ян Флеминг принимал участие в заговоре с целью пленения Гесса, однако доказательств в пользу этого утверждения недостаточно (по крайней мере, в настоящее время) [51]. Черчилль, любивший проводить «забавные операции», одобрил бы организацию подобного заговора, основанного на доверчивости и оккультных верованиях нацистского лидера. Однако дневник Джока Колвилля заставляет нас думать о том, что если даже Гесс и стал жертвой интриги, то Черчилль вряд ли принимал в ней участие.

 

«Могут ли сны причинить вред?»

 

В документах Черчилля можно найти лишь немного информации о его снах. По‑видимому, он не вел дневник сновидений и не любил рассказывать о содержании своих снов близким вплоть до последних лет жизни. Однако он поведал о своем ужасающем видении в 1938 году после того, как Энтони Иден покинул правительство в знак протеста против политики «умиротворения» Чемберлена. Во время беспокойной, бессонной ночи Черчилль увидел смелого молодого человека, в одиночку сражающегося против огромных сил тьмы. Затем над землей наступил пасмурный рассвет, и над призрачным полем битвы возникла фигура Смерти.

С другой стороны, вечером после своего назначения на пост премьер‑министра – 10 мая 1940 года – Черчилль спал спокойно, невзирая на тот груз обязанностей, который теперь лежал на его плечах. Он добродушно отметил, что в ту ночь не испытывал необходимости в «оптимистичных сновидениях»; «факты гораздо лучше любых снов» [52]. На протяжении своего пребывания на этом посту во время Второй мировой войны он притворялся, что с легкостью может засыпать и просыпаться в любую минуту, чтобы заняться решением всех вопросов, касающихся ведения государственных дел. Черчилль говорил о своем «удивительном таланте практически моментально погружаться в состояние глубокого сна» [53]. Мы можем думать, что его знаменитая привычка вздремнуть несколько минут являлась источником его вдохновения; во всяком случае, часто, пробуждаясь после короткого отдыха, он четко представлял себе возможное решение проблемы, а кроме того, чувствовал прилив сил.

Возможно, он настраивался на получение необходимых ответов во сне – а также на очищение своего психического пространства – с помощью ежевечернего упражнения, суть которого описал в своем дневнике в конце лета 1940 года: «Каждый вечер я предстаю перед трибуналом, чтобы понять, смог ли я совершить что‑нибудь полезное в течение прошедшего дня. Я не говорю об элементарных действиях; каждый человек способен решать повседневные задачи; я говорю о действительно эффективных решениях» [54]. Мы можем представить себе Черчилля, слоняющегося по дому в своем халате, расшитом золотыми драконами, и задающего себе эти вопросы перед тем, как лечь спать.

Больше всего информации о снах Черчилля можно найти в послевоенных дневниках его личного врача, лорда Морана. Черчилль сообщал ему об этих снах в то время, когда его здоровье постепенно ухудшалось – возможно, один из этих снов предупреждал его об опасности инсульта – но при этом он был вовлечен в ведение холодной войны против Советского Союза. Например, однажды утром 1952 года Черчилль проснулся в каюте «Королевы Елизаветы» и сказал, что ему приснилось, будто «он не мог самостоятельно ходить или видеть». Он немедленно убедился в том, что это был всего лишь сон, сделав несколько шагов по каюте [55].

В конце этого же года Черчилль сказал врачу: «Мне снится много снов. Почему это происходит? Эти сны всегда очень интересны, поэтому мне жаль просыпаться. Я хочу, чтобы они продолжались. Некоторые из них весьма сложны для понимания. Прошлой ночью я видел во сне десять сигар. Они были огромного размера, и к каждой из них был привязан кусочек бумаги, на котором была написана история этой сигары». Мы не знаем, пытался ли кто‑нибудь из них заняться изучением истории крупных сигар или же они сочли этот сон предупреждением относительно состояния здоровья Черчилля. Моран просто отмечает в своем дневнике, что Черчилль демонстрировал «очевидные признаки старости», хотя и «не собирался сдаваться» [56].

В начале 1953 года Черчилль был полон энергии и работал так, что казалось, он еще до завтрака в состоянии решить половину задач, стоящих перед правительством. Он доверял своим снам и считал, что они способствуют его неиссякаемой жизненной энергии и хорошему настроению. «Я вижу весьма приятные сны – даже мельчайшие детали в них очень красивы. У меня такое чувство, что я принимаю непосредственное участие в этих сценах или событиях» [57].

2 сентября 1953 года Черчилль рассказал своему врачу сон, оказавшийся пророческим: «Прошлой ночью мне приснилась крупная женщина, похожая на Элеонор Рузвельт, и эта женщина была президентом Соединенных Штатов. Этот сон был очень живым и ярким, но мне хотелось бы понять, что он означает» [58]. Моран не говорит нам, обсуждали ли они вероятность того, что однажды Президентом США станет женщина. Он просто записал, что, как и в остальных случаях, Черчилль хотел бы получить толкование увиденных им во сне событий. «Знаете ли вы, Чарльз, что‑нибудь о снах и их значениях? Я вижу любопытные, подробные и замысловатые сны. Я просыпаюсь, однако когда снова ложусь спать, мои сны возвращаются» [59]. Он настаивал на том, что его сны были очень «приятными».

Через девять дней после встречи с женщиной‑президентом Соединенных Штатов Черчилль увидел во сне, что он помог уничтожить большую часть руководящего аппарата Советского Союза: «Мне приснилось, что я нахожусь в поезде со всеми русскими большевиками; там были Молотов, Маленков, Жуков, Ворошилов; между нами установились очень ясные и корректные отношения. Случилась контрреволюция. У нас были специальные бомбы размером со спичечный коробок с ограниченным радиусом поражения. С их помощью мы уничтожили всех русских, абсолютно всех. Контрреволюция имела грандиозный успех. Этот сон продолжался довольно долго». Он спросил своего врача: «Могут ли эти сны причинить какой‑нибудь вред, Чарльз?» [60]. И вновь доктор не оставил нам никакого свидетельства о своем ответе, если он вообще ответил ему что‑либо.

20 июля 1955 года Моран сделал следующую краткую запись со слов Черчилля: «Мне приснился интересный сон. Я разговаривал с Эдвардом Греем сорок лет тому назад. Это была долгая беседа». Во время разговора Черчилля со своим врачом ему на руку сел волнистый попугайчик. Моран с симпатией отмечает, что Черчилль «поднес его к губам». Черчилль не мог ничего вспомнить из своего сна за исключением того, что прошло уже очень много лет с тех пор, как он встречался и разговаривал с покойным государственным деятелем. Он начал жаловаться на огромное количество работы по корректуре своего трехтомника по истории англоязычных народов и упомянул о трудностях, вызванных необходимостью удерживать в памяти различные исторические эпохи. Казалось, что в его мыслях и воображении различные временные периоды слились воедино, умершие оказались в мире живых, а живые смогли проникнуть в мир мертвых. «Мне не следует ничего менять, – вздохнул Черчилль. – Я могу только умереть» [61]. Вернувшись в Чартуэлл несколько дней спустя, Моран нашел Черчилля на берегу озера, где тот любовался черными лебедями [62]. Если Черчилль и рассказывал ему о других своих снах, Моран их больше не записывал. Возможно, способность Черчилля запоминать свои сновидения резко снизилась вследствие приема успокоительных лекарств, прописанных ему врачом.

 

Живопись в ином мире

 

В последние годы жизни Черчилля все достижения часто меркли в его сознании по сравнению с тем, что ему так и не удалось сделать. Сразу после революции большевиков он пообещал себе уничтожить советский коммунизм, однако в 1945 году стал свидетелем возникновения «железного занавеса» (это он является автором данного определения), который опустился над странами Восточной Европы. Именно поэтому он озаглавил последний том своей истории Второй мировой войны « Триумф и трагедия». Тем не менее, 1 января 1953 года он предсказал Джоку Колвиллю, что современная молодежь в случае «нормальной продолжительности жизни несомненно станет свидетельницей краха коммунизма в Восточной Европе» [63]. Так и случилось, и это пророчество Черчилля в очередной раз доказывает его дар ясновидца. Трудно было бы найти другого западного государственного деятеля, который бы так ясно видел события далекого будущего.

Черчилль, которого противники насмешливо называли «американским полукровкой» из‑за того, что его мать, Дженни Джером, была американкой, мечтал об объединении Великобритании и Америки в рамках великого альянса англоязычных народов. К его сожалению, это желание реализовалось только на страницах его альтернативной истории. На одном из торжеств по случаю своего дня рождения в возрасте более семидесяти лет он сказал своей дочери Диане в ответ на ее удивление по поводу его жизненных успехов: «Я достиг слишком многого, но в итоге так ничего и не сделал» [64].

Почти до самого конца Черчилль находил утешение в живописи. Однажды он заметил, что большинство людей разделяет работу и удовольствие. Но для некоторых «работа и удовольствие становятся единым целым… Баловни судьбы принадлежат к этой второй группе людей. Для них рабочий день всегда оказывается слишком короток. Каждый день для них праздник» [65]. Человеку необходим покой, перемены и смена занятия, а живопись масляными красками давала Черчиллю ощущение душевного равновесия и необходимую «смену занятия». Он начал рисовать в сорок лет в момент глубокого отчаяния после трагического поражения в битве при Галлиполи в 1915 году. Оказавшись на задворках общественной и политической жизни в разгаре войны, он был похож на «выброшенную на берег морскую рыбу или внезапно оказавшегося на суше водолаза… казалось, что вены взорвутся от напряжения» [66]. Черчилль нашел облегчение в живописи. Он начал с детской коробки красок. Затем приобрел полный набор инструментов для живописи масляными красками и продолжал писать картины до того момента, когда физические и душевные силы покинули его.

«Когда я попаду на небеса, – заявил он, – большую часть своего первого миллиона лет пребывания в раю буду заниматься рисованием и, в конечном итоге, стану мастером своего дела. Но затем я попрошу еще более яркую палитру красок, чем та, которой художники пользуются на земле. Я думаю, что оранжевый и ярко‑красный станут самыми темными цветами этой палитры, а между ними будет целый ряд чудесных новых красок, который будут услаждать божественный взор» [67].

Хотя с юных лет Черчилль не интересовался религией, встречи с умершими людьми убедили его в существовании загробной жизни. Его личный секретарь замечал, что «в последние годы жизни он, несомненно, развил в себе убеждение, что жизнь продолжается после смерти» [68]. Несмотря на то, что Черчилль воображал себя художником в раю, он сказал своему врачу следующее: если сначала ему придется отправиться в чистилище, он обязательно захватит с собой машину времени – точнее говоря, «Машину времени» Г. Дж. Уэллса [69]. Было бы забавно увидеть, как Уинстон путешествует сквозь время, изучая людей и события с точки зрения человека, способного пренебречь правилами обыденной реальности. Учитывая его интерес к альтернативной истории, он наверняка бы постарался обнаружить разницу, сравнивая последствия всех возможных вариантов развития событий, в отличие от Уэллса, представлявшего себе путешествие во времени в виде движения по одноколейному пути. Поскольку Черчилль любил записывать свои приключения, несложно вообразить себе этого фантазера в роли писателя, создающего удивительные истории, которые показались бы нам (разумеется, если бы мы могли их прочитать) произведениями в жанре научной фантастики. И еще легче представить его в потустороннем мире рисующим картины красками, цветовая гамма которых намного превосходит спектр земной палитры оттенков.

 

Эпилог