Русские мыслители и Европа

Судьбы истории (…) вели Россию на Запад, и Петр Великий, как это уже стало совершенно бесспорно для историков, лишь завершил и утвердил тот процесс приближения к Западу и общения с ним, который начался еще до него. Как ни суровы и ни грубы были приемы, с помощью которых Петр вводил русских людей в мир западной культуры, но дальнейший исторический процесс показал, что Петр взял верный путь, что развитие России неизбежно ставило на очередь вопрос о взаимоотношении с Западом, с его культурой, с его жизнью. (…)

ХVIII век дает нам картину такого увлечения Западом, что с полным правом можно говорить, что русская душа попала в «плен» Западу. (…) Этот факт, в свое время обобщенный (не без преувеличения) Достоевским в известной его формуле «у нас, русских, две родины: Россия и Западная Европа», – имеет чрезвычайное зна­чение для понимания нашей культурной психологии (…)

Однако в том же XVIII веке заметны начатки и иного отношения к Западу. Уже са­мое знакомство с Западом расслаивало изначальное отношение к нему (…) сама западная культура была так многообразна, что, увлекаясь одними ее сторонами, русские люди неизбежно становились в критическое отношение к другим. (…) для одних Запад оказался близок и дорог своим «просвещением», своей внешней культурой, своим движением к свободе. То, что выступило в истории западноевропейской культуры, как «дух Просвещения» (…) все это слагалось в законченную систему, отмеченную верой в человека, в прогресс, в возможность перестройки жизни на разумных началах (...) Этот «дух Просвещения» нельзя оторвать от всей технической культуры Запада, и русские люди уже в ХVIII веке пленялись именно этой стороной Запада. (…) Но и другое услышала русская душа на Западе – отозвалась на его духовные ис­кания, на его внутреннюю, страстную жажду соединить с земным небесное, на его подлинный моральный пафос, чуждавшийся внешнего успеха и тосковавший о чис­тоте и святости: так родилось русское масонство. (…)

Две формы «западничества» сами уже порождали неизбежно и критику Запада ­ (...)

По существу проблема Европы впервые встала перед русским сознанием благо­даря французской революции (...) Общее критическое отношение к Западу (…) получило для се­бя богатый материал в том широком знакомстве с Западом, которое приняло особен­но крупные размеры в войне с Наполеоном, перенесенной на поля Запада. Правда, это же знакомство дало и другие результаты – оно сказалось в росте интереса к запад­ной жизни; в усилившемся влиянии литературных, социальных, политических идей (…) Но надо иметь в виду, что ближайшее знакомство широких масс русского общества с западной жизнью освобождало от обаяния, которое исхо­дило из этой неведомой Западной Европы (…) Все больше находится людей, объехавших всю Европу и вернувшихся домой – не только физически, но и духовно: создается воз­можность критики европейской культуры как таковой (…)

Русское самосознание неизбежно связано с проблемой Запада и его взаимоотно­шений с Россией – и это означает и историческую и духовную неотрываемость нашу от Запада. (...)

Дис­сонансы и прямые противоречия, давно раздиравшие русскую душу, достигли своего высшего выражения в катастрофе 1917 года, и если по Божьей воле дано будет России восстать в своей мощи и крепости, то не смеем мы ничего воображать о себе. Наш путь, наше призвание – послужить Православию перенесением его начал, его духа в нашу жизнь; это и есть построение православной культуры, раскрытие в частной и истори­ческой жизни заветов христианства. (…) Душа России не вся в Православии, и это нужно сознать трезво и мужественно (…) Европа уже не вне нас, а внутри нас, – и это относится не только к стихии культуры, но и к религиозной стихии. Вот отчего неверно и опасно всякое антизападничество во всех его формах, – оно не­избежно направляется на русскую же душу. Критика европейской культуры была нужна, чтобы сознать путь России, чтобы до конца понять, что такое За­пад. Но теперь уже смешно и несвоевременно заниматься критикой Европы, когда ее движения так глубоко вошли в русскую душу. И светская культура Запада во всей пол­ноте ее движения, ее благих и ядовитых сил, и религиозные стихии Запада – стали или становятся уже извнутри русскими, – происходит и все еще длится глубочайшее расщепление русской души. И если даже катастрофа 1917 года имеет свои корни в идео­логии, выработанной на Западе, то ныне невозможно отрицать связь этой анархо-ком­мунистической идеологии с буйствующими началами самой России.

Так снято историей противоположение России и Запада – оно ныне выступает, как глубокое расщепление внутри русского духа. Безбожие и религиозный дух, нигилизм и положительное строительство, революционизм и традиционализм, – все это уже внутри самой России (…) Задача внутреннего синтеза делает уже невозможным, фальшивым какое-то отгораживание себя от Запада или Востока. Все Яды отравили нас, все добрые течения вошли в нас, – пришла пора дей­ственной сосредоточенности на себе без горделивого мессианского сознания, без утешения себя критикой других. Нам нужно обрести един­ство для самих себя – и построение православной культуры, воссоздание це­лостной жизни нужно нам не для того, чтобы решать мировую задачу, а для того, что­бы не расколоться духовно, чтобы обрести утерянное историческое здоровье. Но тем самым служение Православию, как вселенской истине, освобождается от навязчивой мессианской идеи (…) освобождается от почвенничества (…) освобождается от антизападничества, ибо нам должно многому учиться в религиозной истории Запада, нам нужно не Запад обличать, а религиозный разброд внутри самой России привести к свободе и любви – к церковному единству.

Зеньковски, В. Русские мыслители и Европа // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: хрестоматия. – М., 1997. – С. 618-624.

ИГОРЬ ШАФАРЕВИЧ