Граф М. В. Толстой Рассказы из истории Русской Церкви 57 страница

Между архипастырями своего времени, воспитанными среди старого, немногосложного быта, где важнейшим церковным вопросом была забота о благолепии обрядов и о строгой дисциплине церковной, Петр нашел слишком мало святителей, подобных Иову и Митрофану, и встретил слишком мало сочувствия и содействия своим предначертаниям, а потому, естественно, должен был обратить взор на духовенство южной России, как на более просвещенное и более способное к тем реформам, которые казались ему необходимыми. Недоверие к Православию киевских ученых, сильно укоренившееся в Москве, и обличения восточных патриархов [28] не могли задержать исполнения твердой воли царя. Еще при жизни Патриарха Адриана Петр положил начало поставлению архиереев из малороссов - воспитанников киевских, и первый выбор пал на того, кому впоследствии вверено было управление всею Русскою Церковью по кончине последнего Патриарха.

Стефан (в миру Симеон) Яворский родился в Волынском местечке Яворове. Родители его, принадлежавшие к дворянскому сословию, как и все дворяне тогдашнего времени, обращали на себя особенное внимание папистов и униатов. От их злобных преследований Яворские принуждены были покинуть родину, удалились в Малороссию и поселились со всем своим семейством в Нежине. Юный Симеон с детских лет показывал необыкновенные способности и склонность к наукам. Но так как в Нежине в то время не было никакого училища, то родители поручили его воспитание Варлааму Ясинскому, бывшему тогда иеромонахом и проповедником в Киево-Печерской Лавре. Когда в звании ректора и восстановителя Киево-Могилянской коллегии Ясинский перешел игуменом в Братский монастырь, то взял с собою Яворского и определил его во вновь открытые школы, имея сам непосредственное над ним наблюдение. Дорожа счастливыми способностями своего воспитанника, Ясинский независимо от школьных уроков сам преподавал ему поэзию и риторику, читал и объяснял ему латинских авторов, искренно радуясь понятливости и успехам своего юного питомца, и, наконец, отправил его в галицкие и польские училища, славившиеся тогда отличными наставниками-иезуитами [29]. Возвратившись оттуда со званием "учителя словесных наук и философии и полного богослова" [30], Яворский посвятил труды свои на служение родному училищу. Постриженный в Киевской Лавре в 1690 году, учитель, проповедник, игумен Киево-Николаевского пустынного монастыря, он был прислан (в начале 1700 года) от благодетеля своего Варлаама Ясинского (тогда уже митрополита Киевского) в Москву, с просьбою к Патриарху Адриану о посвящении его на вновь учрежденную Южно-Переяславскую епархию. Выслушав слово [31], произнесенное Стефаном над гробом боярина Шеина, Петр захотел видеть проповедника на одной из ближайших к Москве епархий. Несмотря на то, что в Москве приняли Стефана неласково, осыпали его бранью и клеветами и даже сам Стефан упорно отказывался от архиерейства [32], царь повелел Патриарху Адриану посвятить Киевского игумена прямо в сан митрополита Рязанского, а по кончине Патриарха назначить его "екзархом святейшего патриаршего престола, блюстителем и администратором".

Одним из главных дел Стефана в новом его звании была борьба с расколом и протестантством. Он застал в Москве рассеваемое раскольниками мнение, будто бы близко пришествие антихриста, что Москва - Вавилон, а жители ее - вавилоняне, слуги антихристовы и сыны погибели. Главнейшим поводом к распространению этих слухов были преобразования Петра, дурно понятые невеждами. Они брались за вычисления, назначали день и час, когда Христос придет на суд, и сообразно с таким вычислением рыли могилы, делали гробы, закутывались в саваны и ложились ожидать Христа. Яворский решился обличить и образумить грубых лжеучителей и для этого написал сочинение, в котором, обличив суеверные мнения раскольников, показал на основании Священного Писания истинные знамения пришествия антихристова.

В то время была открыта в Москве секта самых исступленных кальвинистов. Стрелецкий полковой лекарь Димитрий Евдокимов Тверитинов-Дерюшкин, живя при одном неправославном враче и набравшись от него кальвинских мыслей, начал рассеивать дерзкие хулы на святые иконы, крест, мощи, Евхаристию, призывание святых, поминовение усопших, литургию, посты, значение добрых дел и другие предания Православной Церкви. Эта зараза распространилась между стрельцами и мастеровыми. Цирюльник Фома Иванов дошел до такой дерзости, что публично произносил в Чудове монастыре хулу на святого Алексия-митрополита и разрубил ножом его икону. Стефан немедленно приступил сначала к тайному расследованию относительно этого общества и, нашедши главных виновников, в 1714 году предал нераскаянных анафеме, а Фома Иванов подвергнут был смертной казни по суду гражданскому [33]. Чтобы навсегда предохранить некрепких верою от подобных заблуждений, Яворский написал знаменитое свое сочинение "Камень Веры", которое, впрочем, не было напечатано при жизни автора.

Митрополит Стефан Яворский был одним из знаменитейших ревнителей Православия. Смелый, благородный и откровенный, он говорил правду самому Петру, окруженному протестантами. Это не мешало, однако ж правдолюбивому монарху уважать святителя; за то иностранцы-лютеране смотрели на митрополита, как на непримиримого и опасного своего врага. И не они одни, но и все враги Церкви православной боялись сильных, прямых и непобедимых его обличений. По его внушению царь в 1719 году издал указ не иначе дозволять брак лютеранина с православным лицом, как под условием воспитания детей в Православии.

Другой, современный Стефану, великий святитель и искренний друг последнего от юности, был святитель Димитрий, митрополит Ростовский.

Невдалеке от Киева, в городке Макарове, у малороссийского сотника Саввы Григорьевича Туптало в 1651 году родился сын, нареченный при крещении Даниилом. Воспитанный с младенчества благочестивыми родителями в страхе Божием юный Даниил был отдан в Киево-Могилянскую коллегию и начал проходить по порядку классы, только что открытые Иоанникием Галятовским [34]. Томимый жаждою знаний он быстро окончил учение в начальных школах и в цвете юношеских лет достиг классов поэзии и риторики. Здесь-то раскрылся перед ним тот рудник слова, который потом разработал он сам своим гениальным умом. Под руководством знаменитого полемического богослова Галятовского Туптало изучил те приемы и обороты речи, которые невольно поражают в его поучениях и беседах самого обыкновенного читателя; у него занял он ту энергию и непобедимую силу убеждения, которые проявились впоследствии в борьбе его с раскольниками. И потому благодарить надо Провидение, что оно допустило будущего святителя слушать уроки в киевской коллегии. К сожалению, он не пошел далее риторики, ибо кроме того, что других классов не было тогда в коллегии, даже сама она в то время едва не подверглась полному разрушению.

Окончив учение в коллегии, семнадцатилетний юноша не захотел оставаться в миру и, испросив у своих родителей благословение вступить в монашество, 9 июля 1668 года в Киево-Кирилловском монастыре Даниил принял иноческое пострижение и прославленное им потом имя Димитрия. Следуя таким образом вышнему призванию, юный инок весь погрузился в подвижничество: строгое уединение и богомыслие, отречение от всего, что имеет мир в себе привлекательного, необыкновенная кротость, смирение и послушание, неутомимое усердие к Церкви Божией и непрестанная молитва отличали его даже между старейшими братиями обители. Такой светильник не мог долго оставаться под спудом. Через шесть лет после этого блюститель киевской митрополии архиепископ Лазарь Баранович вызвал его в Чернигов, облек в сан иеромонаха и определил проповедником при соборе. Два года проповеднического служения в Чернигове столь прославили молодого витию, что имя его сделалось известным не только в Малороссии, но и в Польше и Литве. Упрошенный братиею Слуцкого православного монастыря, он целый год проповедовал там слово Божие. Многие обители предлагали святому Димитрию принять начальство над ними, но он уклонялся от этих приглашений и продолжал жить в Слуцке, не имея сил расстаться с любимцем души своей Иоанном Скочкевичем, строителем того монастыря. Лазарь Баранович и гетман Самойлович упрашивали его воротиться в Малороссию, и святой Димитрий, дождавшись кончины своего друга и почтив память его надгробным словом, в 1679 году прибыл на родину. Гетман принял его весьма милостиво и благодетельствовал ему; но добродетельный и смиренный инок не захотел употреблять в свою пользу расположение сильного человека и удалился в Батуринский Николаевский монастырь, где усугубил свое подвижничество, проводя время в посте, молитвах, чтении Священного Писания и проповедании слова Божия. Вскоре братия Киево-Кирилловского монастыря обратилась к святому Димитрию с убедительнейшими просьбами о принятии начальства над ними, извещая, что они единогласно избрали его своим игуменом. Они просили и гетмана ходатайствовать о том же; но святой Димитрий отправил представителя их с благодарственным письмом; убеждения Самойловича также не подействовали. Через год после того явились к нему два старца Максаковской Преображенской обители с предложением игуменства. Долго отговаривался святой Димитрий; наконец, неотступные просьбы преодолели его глубокое смирение потому более, что Максаковский монастырь по своему уединенному местоположению соответствовал строгой отшельнической его жизни. Не долго, однако ж, он управлял этою обителью: 1 марта 1682 года его перевели в том же звании в Батуринский Крупницкий монастырь; но и здесь начальствовал он с небольшим полтора года и потом сам отказался от настоятельства и возобновил строгую келейную жизнь в том же монастыре. Так будущий великий святитель готовился в тиши уединения к будущим великим подвигам!

В 1684 году архимандрит Киево-Печерский Варлаам Ясинский вызвал святого Димитрия в Лавру и предложил ему собрать и исправить "Жития святых". Огромный труд устрашил Димитрия; но убеждения архимандрита и соборных старцев вынудили его согласие, и он приступил к занятиям. Действительно, работы было много; попытки предшественников Димитрия в этом деле были далеко несовершенны, руководствоваться ими и думать было нечего, следовало начинать сначала. Димитрий обложил себя книгами Матафраста, писателями восточной и западной Церкви, греческими историками и жизнеописаниями святых, собранными Макарием, митрополитом Московским, под названием Четьих-Миней. Два года провел святой Димитрий в Киеве-Печерской Лавре, весь преданный своему занятию [35]; а в 1686 году, подвигнутый неотступными убеждениями гетмана Самойловича и батуринского духовенства, снова принял начальство над Крупницким монастырем. Здесь он докончил первую четверть своих Четьи-Миней, содержащую в себе жизнеописания святых, память которых празднует православная Церковь в сентябре, октябре и ноябре месяцах. Труд этот, рассмотренный и одобренный архимандритом Варлаамом Ясинским и всем лаврским собором, немедленно был напечатан в Печерской типографии и в 1689 году представлен царскому двору. Патриарх Иоаким разгневался было, что книга напечатана без его рассмотрения, но, сделав замечание митрополиту Варлааму, одобрил благочестивое усердие сочинителя [36].

В том же году гетман Мазепа, питая уважение к Димитрию и желая представить его ко двору, взял его с собою в Москву, где он и пробыл около двух с половиною месяцев; при чем представился царю Иоанну Алексеевичу и царевне Софии Алексеевне, а также и царю Петру Алексеевичу в Троицком монастыре. В Москве Димитрий часто посещал Патриарха Иоакима, который, продолжая одобрять его занятия, благословил его иконою. Возвратившись из Москвы, святой Димитрий еще с большею ревностью принялся за работу. Чтоб не иметь никакого развлечения, он построил для себя в своем Батуринском монастыре [37] особую келью, которую в записках своих называет "скитом" [38], и, отказавшись от управления вверенною ему обителью, совершенно заключил себя в своем ските и в 1693 году окончил вторую четверть своего творения, в которой поместил жизнеописания святых, празднуемых в декабре, январе и феврале месяцах. В следующем году святой Димитрий был переведен игуменом в Глуховский Петропавловский монастырь, где также продолжал многополезные свои занятия. Через три года потом он был перемещен в звании настоятеля в Киево-Кирилловский монастырь, куда двадцать девять лет перед сим вступил бельцом, а вышел оттуда уже иноком. Здесь, однако ж, святой Димитрий начальствовал недолго, ибо того же года наименован архимандритом Черниговского Успенского Елецкого монастыря, а в 1699 году переведен был в Новгород-Северскую Спасскую обитель. Тут он окончил и третью четверть своих Миней: март, апрель и май месяцы. Последняя четверть была довершена святым Димитрием в 1705 году уже в Ростове. Таким образом, с лишком двадцать лет трудился святитель над этим образцовым сочинением, которое и в свое время имело, и доныне сохранило духовно-воспитательное влияние на православный русский народ. Святой Димитрий желал дать благочестию чтение и приятное, и полезное и предоставить лучшее для всех сословий общества. Красноречие жизнеописателя - живое и увлекательное, язык - образец славянской чистоты и изящества.

В том же 1700 году, когда Стефан Яворский был неволею поставлен в митрополиты Рязанские, Петр поручил Киевскому митрополиту Варлааму Ясинскому "поискать из архимандритов и игуменов или других иноков доброго и ученого и благонепорочного жития, которому бы в Тобольску быть митрополитом и мог бы Божиею милостью исподволь в Китае и в Сибири в слепоте идолослужения и других невежествах закоснелых человек приводить в познание и служение и поклонение истинного живого Бога". По этому требованию был прислан Димитрий и весною 1701 года посвящен в митрополиты Сибирские; но и это назначение было против его воли и Димитрий заболел с горя; он чувствовал, что здоровье его не могло бороться с суровым климатом Сибири, да и труд, на который он положил все свои силы, остался бы неоконченным. Посему царь Петр, посетив его, больного, позволил ему остаться в Москве для проповеди слова Божия, и святитель проповедовал здесь около года. В 1702 году определен он был на кафедру Ростовскую.

Ревностный святитель нашел свою епархию в печальном положении, в каком находились тогда почти все епархии великороссийские и из которого хотел извлечь их Петр посредством образованных архиереев. Духовенство было невежественным, учить своих духовных детей не могло, и духовные дети тем легче увлекались проповедью какого-нибудь раскольничьего старца, который кричал против духовенства, отступившего от правой старой веры [39]. Грустно и больно было образованному и ученому сыну юго-западной Руси встретить такое невежество в новой своей пастве; св. Димитрий решился просветить и исправить для начала церковных учителей и для этого написал и разослал им два окружных наказа с изъяснением их обязанностей, как по отношению к самим себе, так и к вверенной им пастве. А дабы на будущее время приготовить для Церкви способнейших священнослужителей, он основал в Ростове семинарию и, разделив ее на три класса, сам надзирал за ходом учения, а иногда, за неимением учителей, сам обучал детей. Кроме этого способнейшим из воспитанников он толковал в свободное время Священное Писание, желая восполнить этим недостаток богословского класса [40].

Но святому Димитрию предлежал еще другой, важнейший подвиг в Ростовской пастве. Там было в то время множество раскольников, главные учителя которых, укрываясь в брынских лесах, чрез потаенных своих проповедников всюду рассеивали свое зловредное учение. Крайне прискорбно это было просвещенному защитнику веры Христовой. Он решился объезжать по несколько раз свою епархию и проживал в Ярославле немалое время для того, чтобы словом обличать закостенелое невежество отступников Церкви православной. Однажды при выходе из храма нечаянно спросили его незнакомые ему чтители брады: "Нам велят брить бороды, а мы готовы положить и головы свои за бороду. Как повелишь нам, владыко?" Святитель, вовсе не ожидая подобного вопроса, нашелся, однако, дать ответ и верный и остроумный: "Как вы думаете, - сказал святитель, - отрастет ли голова, если у вас снимут ее?" - "Нет", - отвечали те. "А брада?" - "Брада отрастет". - "Пусть же вам отрежут бороду, дождетесь другой". После того святитель узнал, что в пастве его много людей, которые сомневаются в спасении души из-за того, что по указу царя обрили бороду, думая, что вместе с тем лишились образа Божия. Святитель в 1705 году разослал по епархии сочинение "Об образе Божии и подобии в человеце". А царь Петр повелел как можно чаще печатать это сочинение. Между тем святитель готовил обширное сочинение "Розыск о брынской вере", сочинение превосходное в том отношении, что раскрывает самый дух раскола, показывая в нем недостаток евангельского смысла и любви. В первой части он оканчивает исследование тою мыслью, что вера раскольников не права, а во второй - тем, что учение их душевредно; в третьей же - тем, что дела их не богоугодны. Ненависть, возбужденная в раскольниках всех толков этим сочинением к угоднику Божию, лучше всего свидетельствует о том, как сильно и неприязненно им было оружие слова Димитрия. Перед очами всего мира стали они с своей верой неправою, своим вредным учением и с делами, приводящими в ужас и омерзение всякого испытателя судеб человечества [41].

Из ученых сочинений святителя Ростовского особенно замечательна "Летопись", названная самим сочинителем по скромности "келейною", т. е. написанною для домашнего употребления; но из собственного письма святого Димитрия к другу его Стефану Яворскому открывается и другая, важнейшая цель этого сочинения. "В нашей Малороссийской стране трудно найти Библию славянскую..., и редко кто знает порядок историй библейских... И для того хотел вкратце библейскую историю преподать таковым для ведания". Особенно любопытно здесь его исследование "О несогласном летосчислении". Вообще, летопись эта была бы единственною в нашей литературе, если б была окончена; но, к сожалению, святой Димитрий успел довести ее только до 3600 года от сотворения мира.

Такие многочисленные и разнообразные занятия, увеличивавшиеся с году на год, по мере возвышения святого Димитрия по степеням церковной иерархии нимало не погасили в нем проповеднического жара. Будучи уже митрополитом, он все оставался тем же ревностным возвестителем слова Божия, каким был и в ту пору, когда едва лишь переступил границу юношеского возраста, каким являлся и в Киеве, и в Чернигове, и во всех монастырях, куда приводим был ко благу святой Церкви вышним Промыслом. В сане иерарха он редко совершал литургию без слова поучительного. Проповедуемые им истины христианства, так сродные его уму, были жизнью его сердца и от того, изливаясь прямо из души, являлись всегда живыми, действенными; и не в тесных пределах школьной риторики, не в напыщенных формах классического ораторства того времени изрекал он высокие догматы и святые правила жизни христианской, а в простой беседе отца с детьми, учителя с учениками. Искусно пользуясь всем, что имеет в себе наука, святой Димитрий при необыкновенной силе выражений и живости оборотов умел держать в постоянном напряжении внимание слушателя, не позволяя ему ни на одну минуту скучать сухим изложением догматических или нравственных истин. Самый тон обличения у него не грозный и потрясающий, а тихий, отечески-укорительный, выражающийся иногда в повествовании несколько сатирическом. И доселе вся православная Россия питается вдохновенными беседами святителя Ростовского [42].

Но дух бодр, а плоть немощна. Изнемогая в силах, святой Димитрий все еще не прекращал своих занятий и за два дня до своей кончины (26 октября 1709 г.), больной и расслабленный, едва совершил Божественную Литургию. На другой день он позвал к себе певчих и заставил их петь им же самим сочиненные духовные песни. Что происходило тогда в душе праведника, тихо волнуемой воспоминаниями, порождаемыми этой мелодией, которую сложил он в первой поре свежести и крепости сил!.. 28 октября служители, взошедшие в келью митрополита, увидели его стоящим на коленях и уже предавшим дух свой Богу. Так скончался праведник на 59-м году от рождения!

Тело святителя оставалось непогребенным до прибытия друга его Стефана Яворского [43], который вторично отпел его 25 ноября и предал земле в Иаковлевском монастыре, в юго-западном углу Зачатейской церкви, по желанию почившего [44].

Оставшаяся многочисленная библиотека его отослана тогда же в Москву в патриаршую библиотеку, а черновые его рукописи положены, согласно завещанию, в гроб вместо возглавия и подстилки. Кроме библиотеки, не найдено никакого имения, потому что он, кроме книг, ничего не собирал, а все раздавал бедным, нуждающимся, больным и сирым, не оставив себе ничего даже на погребение [45].

Мы видели, что слабость здоровья и труды в составлении Четиих-Миней отвлекли святого Димитрия от апостольского подвига в пустынях Сибири. Промысл Божий предназначил этот подвиг другому неутомимому и ревностному труженику: имя просветителя Сибири принадлежит преимущественно блаженному митрополиту Филофею, в схиме Феодору.

Филофей Лещинский родился в 1650 году и по выходе из киевской коллегии женился и был священником; но лишившись супруги, принял монашество и в скором времени произведен в наместники Братского монастыря. Местоблюститель патриаршего престола Стефан Яворский, соученик Лещинского, имел счастье в непродолжительном времени, согласно державной воле Петра I, рукоположить Филофея в сан митрополита Сибирского и Тобольского, на место святителя Димитрия, перемещенного в Ростов. При самом посвящении он получил послушание трудиться на распространении христианства между разными язычниками Сибири в духе евангельском; личная ревность и внутреннее призвание еще более требовали того же от Филофея. Помощниками святому делу были взятые им из Киева ученые иноки и благочестивые молодые люди. Филофей, как видно, глубоко сожалел о потере восточной Даурии, уступленной Китаю в 1689 году. Он отправил миссионеров к пограничным сибирским монголам и старался обратить к святой вере самого калмыцкого кутухту (первосвященника), который столь уважал его, что не усомнился в грамотах своих называть святителя "Великим ламою" и "над ламами ламою". Святитель Филофей простирал ревность свою и на Пекин [46]; узнав, что некоторые из пекинских поселенцев под тяжестью языческого мрака начинают ослабевать в святой вере, он послал в Пекин (в 1711 г.) обличительную грамоту и успел поддержать слабых в любви ко Христу. Одушевленный наставлениями его купец Осколков в 1713 году просил маньчжурскую Палату внешних сношений о дозволении присылать в Пекин русских священников. Хотя пред тем такая же просьба русского правительства была отвергнута, но Осколкову дело удалось. Император дозволил прибыть русской миссии. И в 1711 году отправлены были из Тобольска архимандрит Иларион Лежайский, иеромонах Лаврентий и иеродиакон Филимон с причетниками. В 1715 году они приняты были в Пекине с большим вниманием; император велел отвесть им квартиры и выдавать содержание; они служили в той же каменной церкви, которая устроена была для русской роты, и их труды не оставались без пользы для русских и для китайцев [47]. Заболев тяжкою болезнью, неутомимый труженик отказался от кафедры и принял схиму в Тюменском монастыре с именем Феодора; ревность его к распространению веры получила тогда еще большую свободу. Сибирский воевода, князь Гагарин, предложил ему внешние пособия для проповеди; Феодор отправился с несколькими священниками вниз по Иртышу к остякам. Первый год службы вере принес немного и видимых плодов: после долгих убеждений Феодор успел склонить в Самаре народ к тому, что они сами сожгли идола своего; то же сделано в шорванских юртах, но тамошнее смятение едва можно было успокоить убеждениями в бессилии не умевшего защитить себя идола. В Конди крещены были некоторые отцы семейств. В 1713 году Феодор во второй раз поплыл по Иртышу. В алтынских юртах слово веры одержало победу над самыми закоренелыми идолослужителями. Феодор крестил 3500 человек, в том числе жен и детей прежде крещенных остяков. В следующем году отправился он из Тюмени в Пелым и крестил 400 вогулов, а миссионер-помощник его еще 300. В Березове, по устроению Промысла Божия, собрались Остяки из дальних кочевьев. Феодор крестил их и оставил им священника. В 1715 году он плавал вниз по Конде и в здешних остяках встретил упорное сопротивление, даже покушение на жизнь его. Но надежда на Господа, искренность убеждения и чистота души, одушевлявшие богоугодного старца, одержали победу над упорным заблуждением. В том же году он снова был вызван в митрополию продолжать заботу о распространении веры. В 1716 году посланные им миссионеры обратили чулымских татар и более половины кистимцев, живших на реке Тома. В 1718 и 1719 годах святитель, несмотря на дряхлость лет, опять сам путешествовал с проповедью святой веры, был в Иркутске и оттуда - дважды за Байкалом, плавал по рекам Ангаре, Тунгуске и Кеши. Феодор был отцом обращенных им, доставлял им пособия жизни, свободу от подушного оклада и рабства.

Апостольскими своими подвигами он успел обрести для Христа до 40000 остяков, вогулов, татар, тунгусов и других инородцев и поставил для них 37 церквей.

Удалясь в Троицкую тюменскую обитель, он провел пять лет в труженичестве и молитвенных подвигах. Добрый пастырь, не щадивший себя для паствы своей, скончался 31 мая 1726 года, завещав похоронить себя у самого входа в храм Троицкий, дабы, по его собственному выражению, "мимоходящие попирали прах его ногами" [48].

В первые годы служения митрополита Филофея открыта была епархия Иркутская, - викарная сибирской митрополии, где прежде того были уже обители иноков - ревнителей веры [49]. Первым епископом Иркутским был Варлаам Косовский, из воспитанников киевских. По перемещении его в Тверь на место его, несколько лет остававшееся праздным, поступил святой Иннокентий, уроженец малороссийский, из древней дворянской фамилии Кульчицких. По окончании полного курса наук в Киевской академии он был пострижен в монашество в Печерской Лавре и отправлен вместе с другими в Москву в должности учителя в тамошнюю Славяно-греко-латинскую Академию. Четыре года нес он училищную службу и, достигнув звания префекта, был переведен в Петербург в Александро-Невскую Лавру, где вскоре занял должность наместника. Когда Петр I вознамерился учредить в Китае епископию наравне с римско-католическою миссией, Иннокентий 5 марта 1721 года хиротонисан был в сан епископа и отправлен к посланнику Измайлову в Пекин на место бывшего там архимандрита. О прибытии его послана была к китайскому правительству предуведомительная грамота. К несчастью, она не застала уже в Пекине Измайлова, пользовавшегося большим уважением Богдыхана, и по интригам миссионеров-иезуитов была возвращена селенгинскому начальнику с таким изъяснением, что "по указу богдыханскому, господина Иннокентия Кульчицкого в Пекин пропускать не велено, от того что от сибирского губернатора никакого об нем письма нет и знаку печати, каковые даны Измайлову, не приложено". Иннокентию повелено было до времени оставаться в Селенгинске, где он и пробыл до 1725 года, а затем, по указу Синода, выехал в Иркутск на житье в тамошнем Вознесенском монастыре; два года спустя он назначен был викарием Тобольского митрополита в Иркутске с подчинением ему Вознесенского монастыря; и таким образом уроженец юга поставлен был Промыслом благовестить Евангелие сынам суровой Сибири. Высшее помазание, щедро излиянное в душу и сердце угодника Божия, не прошло тщетно: полудикие обитатели дальнего севера убеждались вдохновенною его проповедью и толпами стекались к купели крещения. Чтоб упрочить дело обращения идолопоклонников, Иннокентий открыл при Вознесенском монастыре училище для детей всякого звания, где преподавали им русский букварь, чтение и пение, толковали заповеди, учили читать, писать и переводить по-монгольски; но с кончиною святителя эта школа пришла в упадок и совсем уничтожилась. Святой Иннокентий мирно кончил благочестивую жизнь свою 26 ноября 1731 года и в простой монашеской мантии погребен был в склепе под соборною церковью Вознесенского монастыря [50].

Таковы были святители, избранные Великим Петром на служение Церкви Православной в трудную эпоху преобразования России! Нам остается сказать еще несколько слов об одном, в высшей степени даровитом ученом монахе, который сделался ближайшим и усерднейшим сотрудником Царя-преобразователя и по кончине его стал во главе церковного управления.

Феофан Прокопович родился в 1681 году. Он был сыном киевского мещанина и при крещении наречен Елеазаром. В детстве лишившись родителя, он поступил на воспитание к родному своему дяде иеромонаху Феофану Прокоповичу, бывшему тогда ректором коллегии. Елеазару было всего три года; но с каждым месяцем появлялись в нем новые отблески того могучего ума и несокрушимой воли, которыми впоследствии изумлял он всех своих современников. Достигнув отрочества, он поступил в низшие классы училища и еще раз остался сиротой, лишившись на восьмом году своего возраста благодетеля-дяди. Какой-то киевский мещанин, имя которого остается, к сожалению, неизвестным, взял мальчика к себе на воспитание и дал ему возможность продолжать начатое учение. Семнадцати лет от роду Елеазар Прокопович уже окончил полный курс академических наук; но жажда к познаниям только что разгорелась в нем. В 1698 году он поехал в Литву и, встретив препятствие в исповедуемой им православной вере, назвался униатом и даже вступил в братство витебского базилианского монастыря, под именем Елисея - все это для того, чтоб иметь возможность еще раз выслушать курс высших наук. Настоятель отправил его в волынское владимирское училище, находившееся при кафедральном монастыре униатского епископа. Блистательные успехи в науках скоро обратили на него внимание всего училищного начальства, и Елисей скоро из ученика сделался учителем поэзии и риторики. Чрез некоторое время принципал базилианского ордена отправил Прокоповича вместе с другими канониками в римскую академию для изучения философских и богословских наук. Три года пробыл он там, исполняя все обязанности, сопряженные с принятым им званием; но пылкость характера Прокоповича была причиною того, что тайна его обнаружилась и мнимый Елисей должен был бежать через Венецию и Австрию в Польшу. Прибыв в православный Почаевский монастырь, он принял монашество с переименованием в Самуила. Спустя некоторое время Прокопович был приглашен в Киев митрополитом Варлаамом, который лично знал необыкновенные его способности и с 1704 года определил его в академию учителем пиитики. В следующем году Прокопович принял имя Феофана в память своего покойного дяди и с тем уже остался до самой смерти.