Какой психологический тип сдавался первым?

Кем был глава государства – сверхвождем или субвождем?

А кто не сдавался? Ведь немцы, в конце концов, в 41‑м убитыми, ранеными и пропавшими без вести потеряли около миллиона человек – кем они были уничтожены?

Каков смысл Великой Отечественной?

Кто против кого сражался?

Почему в первый день войны, о времени начала которой было известно Сталину и армейскому руководству вплоть до командиров корпусов более чем за полгода, безоружные красноармейцы разбегались с криками: «Измена»?

Какой смысл вкладывали они в это слово?

Почему запрещалось выносить на публику истину о том, что сталинские политруки вели себя в точности так же, как и православные священники эпохи Наполеона – то есть сдавались первыми? И это несмотря на то, что они знали, что их‑то немцы уж точно расстреляют еще в полосе фронта! Кстати, вопрос о том, кто должен расстреливать политруков, был предметом напряженного препирательства между вермахтом и малочисленным по сравнению с армией гестапо. И те и другие считали для себя это бремя непосильным. Сам факт напряженности этого препирательства косвенно указывает на обилие сдавшихся политруков‑сталинцев – хотя в тылу перед рядовыми они выпендривались и насчет защиты до последней капли крови, и насчет последнего патрона, который надо оставлять себе. Прямые доказательства инициативности комиссаров при малейшей возможности сдаться тоже сохранились – это и засекреченные сводки политуправлений фронтов, и следственные дела НКВД (см. главу «„Странное" поведение политруков – источники к истории Великой Отечественной»), это и послевоенные воспоминания участников, пусть и цензурированные (см., напр., в кн.: Вершигоpa П. Люди с чистой совестью. М.: Современник, 1985). Надо, однако, учитывать, что память о самых сочных случаях предательской деятельности «совести эпохи» не сохранилась – в «котлах» 41‑го исчезали почти без сопротивления дивизии и целые армии вместе с политотдельскими донесениями.

Итак, что же было во Вторую мировую на самом деле?

Как ни странно – а может, напротив, закономерно, – но все три концепции Второй мировой:

– гитлеровско‑геббельсовская,

– англо‑американская,

– советская – в основе своей идентичны. Победил, якобы, сильнейший.

Сила же, согласно этим концепциям, есть объединение усилий суверенных личностей, все действия и поступки которых осознаны и есть плод напряженных мыслительных процессов и духовных исканий. В общем, носители одной философии сражаются с философами другой школы.

Стало быть, будь Гитлер поумнее – не следуй он дискриминационным расовым теориям, оттолкнувшим от него часть его потенциальных союзников, – и. победа могла быть за ним.

 

* * *

 

Некоторые мыслители, хотя и ограничены прокрустовым ложем суверенитизма, относятся к тотальному извращению Великой Отечественной – и прокоммунистическому, и антирусскому – спокойно: дескать, слишком мало прошло времени, чтобы успели стихнуть эмоции, чтобы умерли те, кто лично несет ответственность за позорные поражения и реки напрасно пролитой крови и кто в оправдание себе, пользуясь доступом к власти, извращает и перевирает все – делая из себя героев, а не мерзавцев. Дескать, в конце концов, когда Толстой в конце 1864 года сел писать «Войну и мир», прошло 52 года со времени окончания Отечественной войны 1812 года – нужно‑де время, чтобы появилась возможность…

Если быть более точным, то спустя 52 года (без месяца) после окончания той Отечественной.

Для тех, кто не равнодушен к «случайным» совпадениям: эта книга тоже была начата – ненамеренно! – спустя ровно 52 года (без месяца) после окончания Великой Отечественной!..

 

* * *

 

Согласно теории стаи, русские Отечественные войны нового времени не могут друг от друга отличаться – по сути. Ведь участвующие стороны все те же самые:

– нападающий сверхвождь‑невротик, рассуждающий о своей цивилизаторской миссии в мире вообще, но особенно – в России;

– исполнители сверхвождя – по составу все те же объединенные (за исключением сербов) народы Европы;

– все те же немцы, отличающиеся от своих союзников особой жестокостью и солдафонством (даже Геббельс отзывался о немцах с презрением как о холуйских душах);

– все те же маячащие за спинами сражающихся «демократы» – очень богатые и умеющие стравливать «внешников» между собой;

– и все те же, почти не изменившиеся, русские…

 

Кое‑что, правда, изменилось.

Появились самодвижущиеся повозки. Те из них, которые были покрыты листами вязкой броневой стали от 15 до 300 миллиметров толщиной, стали называть танками. Орудия резко увеличили свою скорострельность, потому что заряжали их не с дула, как в 1812 году, а, наоборот, с казенника. Появились снаряды, начиненные напалмом (нефтью, способной с помощью добавок самовозгораться); такие снаряды использовали для залпового огня – в местах их падения сгорало подчистую все. У немцев такие системы назывались шестиствольными минометами. Немцы очень радовались эффективности этого нового оружия. У русских, которым в отличие от немцев экономить нефть нужды не было, чуть позже тоже появилось нечто похожее, только одновременно выпускалось 32 таких снаряда – знаменитые «катюши». Первый залп «катюши» произвели в 41‑м по железнодорожной станции, забитой гитлеровскими эшелонами с боеприпасами и техникой. Вот как это было: стояла станция – потом вдруг после странного надрывного стона в воздухе разом загорелась – вся! – и разом взорвалась. И все видевшие и слышавшие побежали. Немцы со своей линии обороны – в свой тыл. А советские – в свой.

Были еще сконструированы самолеты, огнемет и телефоны с рациями…

Гитлеровцев численно вторглось только в семь раз больше, чем наполеоновцев, но одних только орудийных систем (без минометов) было больше не в семь раз и не в пятьдесят, а в тысячи!

И все это разом 22 июня в 4 часа утра обрушилось на советских пограничников и на армейские казармы, в которых у самой границы почему‑то оказались безоружными так называемые «неблагонадежные»…

Но потом все развивалось во многом идентично тому, что происходило в 1812 году: молниеносный захват больших пространств России; разъединение российских армий подвижными соединениями сверхвождя, ополчение в обороне, подобно дивизии Неверовского дравшееся эффективнее регулярных войск (примеры и обсуждение – ниже), цивилизаторская вакханалия грабежей и убийств, большие потери русских регулярных войск; партизаны и странные относительно них распоряжения (вплоть до приказов об уничтожении) правящей советской верхушки, заболевший на нервной почве спустя несколько месяцев после начала кампании фюрер‑сверхвождь, схожие обстоятельства бегства из России очередной стаи цивилизаторов…

Задача этой части книги – вовсе не «событийная» история Великой Отечественной, но историко‑психологическая – при этом подтверждается духовно‑психологическая идентичность войн 1941 и 1812 годов.

Для выявления сокровенного смысла произошедшего в 41‑м необходимо установить:

– истинного сверхвождя,

– его тип («внутренник» или «внешник»),

– его местонахождение. Соответственно, также необходимо:

– доказать, что противостоящие сверхвождю начальники одного с ним психологического типа были не более чем субвождями, то есть каждый из них поступал определенным образом, поскольку у сверхвождя были какие‑то на его счет желания;

– выявить аналогов Чичагова, Ростопчина, крестьян‑общинников («простых» исполнителей). Поискать аналога кунктатора Кутузова и, если таковой в руководстве вооруженных сил не оказался, выявить закономерность, по причине которой он отсутствовал, и эту закономерность сформулировать;

– еще раз удивиться, что Сталин поступал в точности так же, как и немец Александр I, который вопреки интересам обороны России приказывал убивать партизан первого этапа войны.

Национальный характер не меняется столетиями и тысячелетиями – если не происходит генетической подмены или целенаправленного психологически селективного уничтожения части стаи, – и население Европы, и собственно русские – как целое! – были во многом те же, что и в 1812 году.

Естественно, и концепция войны 1941 года та же, что и Отечественной войны 1812 года: по воле сверхвождя происходит гораздо больше, чем идеологи позволяют массе осмысливать; именно самоуверенной или паранойяльной фазой его невротического подсознания и определяются события на фронтах; противостоят сверхвождю единственно те, кто может мыслить независимо от желаний вождя стаи, – неугодники; сверхвождь боится только их, именно они и есть желанная жертва главного дегенерата планеты.

Иными словами, если освободиться от внушенного заблуждения, что трагические события 1941 года есть нагромождение ошибок (почему‑то однонаправленных) множества людей, если признать, что истинным руководителем «внешнической» иерархии в СССР никак не мог быть субвождь, но только управляющий его волей сверхвождь, родным языком которого был немецкий, – то становится очевидной новая концепция Второй мировой войны: все события в России в 1941 году вовсе не хаос случайностей и противоестественных ошибок, но строго детерминированное развитие событий противостояния стаи «внешнического» сверхвождя и неугодников.

 

Итак, кто и против кого на самом деле воевал во время Великой Отечественной?

И почему победа в Великой Отечественной – неугодников! – намного более прекрасна, чем то позволялось считать доныне?!

 

Глава пятьдесят четвертая из второго тома «Катарсиса» – «Теория стаи» (в первом издании «Россия:подноготная любви»)