Генеральное сражение — не начало движения, и, тем более, не конец, а точка отсчета, с которой восхождение убыстряется до скорости курьерского поезда. 2 страница

***

Те закономерности развития комплекса кастрации, которые мы рассматривали выше, общезначимы. Далее, из нескольких достаточно однотипных разветвлений в преддверии новой части о практике психокатарсиса на примере В., выберем тот, который более других применим и к ней, и, в каком-то смысле, к Льву Николаевичу.

Итак, для Возлюбленной, если толковать ее поведение в рамках неофрейдизма (например, по Карен Хорни), характерно повышенное ощущение тревожности (базальной, первичной, основополагающей). Это ощущение — явление общечеловеческое, но Возлюбленная относится к тому типу женщин, у которых оно повышено. Это чувство можно описать как чувство беспомощности во враждебном и всесильном мире. И хотя такие люди, как правило, эту тревогу не осознают, отмечая лишь некоторые ее аспекты, как то: страх перед грозой, страх перед улицами, боязнь выступлений, путешествий, тем не менее, эта тревога пронизывает все стороны существования, в том числе и любовную. Чаще всего подобная повышенная тревожность присуща людям, которых в детстве запугивали. У таких детей повышенная тревожность сопровождается еще и заниженной самооценкой.

На практике люди в жизни реализуют несколько способов защиты от базальной тревоги. В нашей культуре распространены следующие способы. Первый — невротическая потребность любви, которая, если упростить объяснение, в частности, заключается в том, что при встрече с объектом противоположного пола, который вызывает безотчетный страх, пытаются завоевать его любовь, то есть, действуют на основании постулата (ложного), что если опасный объект любит, то не обидит. (На более грубом диалекте это называется подлизаться.) Расположение достигается любыми методами от подношения подарков до объяснений в любви тем или иным способом. Второй — подчинение. Девиз: “Делай, что просят — никто тебя не обидит”. Третий — сверхкомпенсация, то есть видимая противоположность страха — стремление к власти, успеху, обладанию. Четвертый — уход от мира в себя. Пятый — судорожное накопительство денег, имущества, стремление таким образом обеспечить свою якобы независимость от других. Очень часто выбирают не один путь, а несколько. Хотя у тревожного индивида поведенческая неадекватность проявляется по всем пяти направлениям, очевидно, что не все они равнозначны — один-два преобладают. Можно даже сказать, что комбинация хотя бы двух путей обязательна.

Возлюбленная не пошла по пути судорожного накопительства, и от мира в монашки тоже не постриглась, хотя такие мысли были. В покорности ее заподозрить и вовсе невозможно. Остаются активные формы, вполне подходящие ее сангвиническому темпераменту: сверхкомпенсация и невротическая потребность любви (завоевание расположения источника опасности). То есть, при всей поведенческой женственности (демонстрация слабости) Возлюбленной от тревожности она спасается стремлением к доминированию и своеобразным нападением — нападением “любовью”. В том, что она овладеть этим искусством, используя свои экстрасенсорные способности и подстраиваясь под образы памяти объекта, смогла в совершенстве, П. мог убедиться на занятиях в Центре Хаббарда не только на себе, но и на одном яблочном купчике. По всей видимости, как единственный в той группе бизнесмен и бывший военный, энергетически он был опаснее остальных.

Сверхкомпенсация вообще характерна для Возлюбленной. Наблюдая за ее взаимоотношениями с матерью, П. отметил (во всяком случае, на первом этапе его с В. знакомства), что услужливость В. по отношению к ней чрезмерна для принятых в нашей культуре норм. Подстегивает к этому чувство вины, генетически связанное с тем, что мать запугивала ее в детстве. Иными словами, возникшая в результате комплекса Эдипа ненависть к матери породила чувство вины, которое всю свою жизнь Возлюбленная искупает сверхкомпенсаторным послушанием матери (три ненужных тарелки вместо одной). С точки зрения стороннего наблюдателя, не отягощенного размышлениями о жизни, это, возможно, и смотрится красиво: дочь трогательно помогает матери. На самом же деле нужна только одна тарелка. В конце концов, нам скажут: это ведь лучше, чем прямое хамство. Может быть, чрезмерная услужливость красивей и лучше, чем хамство; но нам кажутся более привлекательными естественные, не напряженные, свободные от сорных предметов в теле мировоззрения взаимоотношения. Расплата за “красивую” сверхкомпенсацию чувства вины заключается в том, что вместо удовольствия от домашней работы вместе с матерью Возлюбленная испытывает усталость большую, чем просто физическая. И это заметно.

Возлюбленная также часто говорит об ощущении вины перед дочерью. Каково бы ни было основание для этого чувства, оно также приводит к сверхкомпенсаторному поведению, то есть к ненужному героическому самопожертвованию ради несуществующих потребностей своей дочери. По антихристианскому закону талиона (“баш на баш”) будущая В. пыталась “откупиться” от чувства вины мученичеством, и тем обрести видимость равновесия.

Сверхкомпенсация проявляется и в речи: Возлюбленная не по-женски правильно говорит на родном языке, и здесь писателю проще всего впасть в соблазн воспринять это как проявление хорошего воспитания.

Но самое интересное — как проявлялись способы защиты от базальной тревоги в двух ее “любовных” эпизодах. Во-первых, что прежде всего обращает на себя внимание в ее рассказах о первом муже и целителе-импотенте, так это интонация ужаса. Вспоминать можно по-разному и с разной эмоциональной окраской: ностальгии, сожаления, нежности, отвращения, интереса, омерзения, тошноты и так далее. Однако вспоминает Возлюбленная с интонацией ужаса. Трудно себе представить, что это чувство у столь чувствительного человека, как наша героиня, появилось как последствие взаимоотношений — оно существовало от начала. Итак, начало отношений в обоих случаях диктовалось невротической потребностью любви опасных людей. А не прерывалось из-за устоявшихся сверхкомпенсаторных реакций.

Рассказывая о своих взаимоотношениях с будущим первым мужем, Возлюбленная вспоминает, что в период ухаживания один из приятелей жениха нравился (какой смысл она вкладывает в это слово?) ей больше, чем сам жених. Но она даже “не могла себе представить, как это можно: от одного отвернуться и… к другому”. Верность такого рода красиво воспели поэты, и это на их совести. На самом же деле подобного рода верность (не тому) порождена чувством вины, которое опять-таки связано с запугиваниями матерью. На рельсах же сверхкомпенсации вместо того, чтобы искать в этой жизни суженого от Бога, будущая Возлюбленная занялась “искуплением” “вины неверности”, а главное — “вины” неудовлетворенности женихом как личностью, что привело к сверхкомпенсаторному имитированию (он некрофил скорее жухлый, чем яркий, словом, на границе) любви вплоть до брака. В результате не она одна, но и жених, то есть двое, оказались повязаны браком с чуждым, по сути, человеком. Первой, очевидно, на опасного человека (а первый муж как алкоголик был все-таки энергетически опасен) нападает любовью сама Возлюбленная, и в результате еще вопрос, кто из них двоих в большей степени жертва. Третья пострадавшая — родившаяся дочь.

Характерная особенность взаимоотношений Возлюбленной и П. заключается в том, что она категорически отказывается объясняться ему в любви. Не надо быть проницательным психологом, чтобы понять, что В. любит своего П. от начала, но ему о ее любви она предлагает (так и говорит, если не требует) догадаться самому. На его вопрос, почему она отказывается сказать, она отвечает, что она слишком много в жизни говорила. Надо понимать: слишком много объяснялась в любви. Что ж, очень может быть. Почему объяснялась — понятно. Но вот почему оценивает как “слишком много”?

Ясно, что Возлюбленная в некоторых ситуациях сама замечала насилующее действие выбранных ею еще в детстве способов избавиться от повышенной тревожности. Говорит — но не понимает, зачем говорит. Говорит приятное, хотя пусть лишь отчасти, но понимает, что говорит неправду, врать не хочет, но говорит. Логика получается следующая. Человек опасен, следовательно, чтобы обезопасить себя, его надо завоевать “любовью”; его внутренний мир не нравится, следовательно, комплекс вины подсказывает, что “не нравится” — против него преступление, которое надо “искупать”, на этот раз уже признанием в любви. Отказаться же от своих слов, как от пустой болтовни, обыкновенной дамской “заморочки”, означает признаться, что ты не мужчина, а всего лишь женщина, что невозможно — это комплекс кастрации. Далее, следуя тому же принципу сверхкомпенсаторной ответственности за слова, за нелюбимого человека необходимо выйти замуж. Естественно, что не умея оборвать цепь этих событий, после двух таких “любовных” историй человек, приобретший уникальную способность к самообучению как единственный способ защититься от третьей подобной истории, вовсе отказывается произнести слово “люблю”!

Можно было бы дать и более простое объяснение, что ее отношение к своему Психотерапевту столь переросло обычно вкладываемый в слово “люблю” смысл, что человек, уважительно относящийся к своему родному языку, произносить это слово отказывается. Конечно, такое объяснение проще, но нам кажется недостаточным.

Теперь в самых общих чертах можно реконструировать историю двух первых “любовей” Возлюбленной. С детства отяготившись от запугиваний матерью (невербальных, и еще от ее “чрева”) повышенной тревожностью, Возлюбленная выучилась, защищаясь, добиваться любви любого (“меня все любили еще с детства”). С годами эффективность приемов достигла совершенства, которое вне Бога, разумеется, превратилось в проклятие — став единственным тщательно вымощенным путем общения. Все остальные были отрезаны от того же запугивания сниженной самооценкой. Конституциональная и душевная предрасположенность к супружеству, вне Бога, тоже привела к полной противоположности, превратилась в проклятие: испытывая особенно большую привязанность к отцу, вынуждена была от него отказаться, что привело к чувственной фиксации на брате (“Он для меня всегда был образцом мужчины”), фригидности и неспособности создать семью. (Помните Таню Берс? Она ведь тоже особо предрасположена к супружеству, к любви, тоже обладала повышенной тревожностью и тоже отличалась тем, что “влет” убивала мужчин /“обаятельна, обворожительна”/, — которые в нее, правда, страстно не влюблялись, — но в силу особенной привязанности к отцу /Льву Николаевичу/ на самостоятельное чувство /отказ от отца/ была неспособна — “чувство” просыпалось лишь тогда, когда боль индуцировалась оказавшимся рядом подавляющим индивидом.) Этой же неспособностью на самостоятельное чувство и объясняется, почему Возлюбленная до 19 лет ни разу не влюблялась (не размечтовыва(вавы?)валась).

Но 19 лет — это тот возраст, когда женщины (ненависть подруг с началом половой жизни уже проснулась) внушают друг другу: “пора”. Да, по их мнению, любить пора, а любовь, как мы знаем от жеманных девиц, — это есть чувство. Остается лишь дождаться чувства и объявить, что это есть любовь. Чувство же боли (наиболее значимое из чувств), как мы теперь знаем, лучше всего может индуцировать некрофил. Некрофил проявляет себя не только в силе некрополя, но и в роде занятий. Отсюда наибольший шанс пробудить в будущей В. “чувство” имели: императоры, чемпионы единоборств, трупорезчики, бродяги, алкоголики, священники и т. п. В. — чрезвычайно домашняя, круг мужского общения ограничен, поэтому для первой любви (брака) обошлось без императора или трупорезчика, все кончилось тривиальным алкоголиком. Но и он в смысле жестокости был не совсем банален. Уровня некрополя, необходимого для нанесения психоэнергетических травм, он достиг только лет через десять после развода (судя по появлению психоэнергетических травм от него у его дочери), а за период жениховства и брака единственную по-настоящему серьезную травму будущей Возлюбленной ему удалось нанести лишь в ситуации особой, когда он, взрослый крупный мужчина, прежде уже раз в браке побывавший, ногами избивал лежащего на земле паренька. Избивал в кровь. (Травма с В. снята.)

Страх, вызываемый присутствием опасного человека (опасного даже при внешне добропорядочном поведении: Возлюбленная в силу своей энергетической чувствительности не ошибалась) вынуждал для обеспечения безопасности завоевать его “любовь”, а особенная его жестокость — даже к объяснениям в любви.

По мере нарастания разочарования в человеке как в личности, потребность объясняться в любви усиливалась. Отработка способов защиты от подавления и, как следствие, разочарование — трагично, потому что на уровне подсознания это единственное основание для взаимоотношений и “любви”. Распад такой комбинации неизбежен и закономерен.

Вообще же этот первый эпизод в жизни будущей Возлюбленной очень уж напоминает комбинацию “игра”. И не только из-за отсутствия мощных кодировок, но и из-за некой сверхтипичности деталей отношений: начиная с того, что партнер из соседнего дома, и кончая сроком распада семьи (по статистике, именно в течение первого года после рождения ребенка распадается наибольшее число браков). Да и все остальные параметры ее брака удивительным образом попадают в графы наибольших цифровых значений статистических отчетов. Эта ее любовная история — скорее расплата за посвящение себя принципу “быть как все”. За энергетическую зависимость от так называемого “духа времени”.

После развода в жизни будущей Возлюбленной следует 11-летний перерыв, который заполнен существованием дочери. Однако идиллические взаимоотношения с дочерью существуют разве что только на уровне фантазий будущей В. На самом же деле, горечь вполне естественна: дочь “не от того”. Конечно, горечь эта вытесняется и проявляется только в виде чувства вины перед ней, о чем В., будучи не в силах объяснить происхождение этого чувства, часто говорит Психотерапевту. Вряд ли стоит полагать, что женщина может быть столь наивна и не замечать проявления генетической наследственности, да и психической тоже. Она будет замечать проявление в дочери знакомых до омерзения черт, в частности женской формы наркомании — всепобеждающего стремления “отключиться” под некрополем. Выражаясь более простым языком, дочь будет попадать под влияния, но прежде всего людей дурных. Наивно было бы надеяться, что удастся избежать множества конфликтов, которых не было бы, будь дочка “от того”. Кроме того, некоторые антагонизмы неразрешимы: что бы ни сделала половинка Возлюбленной, тех отношений, будь дочь рождена “от того”, достичь не удастся.

В. способна к обучению, поэтому повторение пройденного возможно только, как и в жизни Тани Берс, на более высоком уровне, то есть если некрополе нового объекта будет многократно более сильным. Что и произошло. Подготовленная сотрудницей с работы (а женщина женщину всегда подтолкнет), что в целительском Центре работают святые люди, о чем, по ее мнению, неоспоримо свидетельствует то, что подвергшиеся там воздействию заявляют, что исцелены, Возлюбленная отправляется в Центр и, как только открывает дверь, получает психоэнергетический удар. То же ощущение боли, как и в первом “любовном” эпизоде, только сильнее, которое воспринимается как долгожданное чувство, то же бывшее ранее чувство ужаса, которое рефлекторно преобразуется в стремление добиться любви. Отличие от взаимоотношений с мужем заключается в том, что на этот раз слова о любви (и даже мысль) не просто остаются мусором в теле мировоззрения, но, ввиду травм от сильного некрополя целого сообщества целителей, провоцируются болью от каленого железа, засевшего в теле памяти. А такие приказы, с убедительностью ржавого гвоздя вколоченные в основание черепа тела памяти, для исполнения обязательны. Что и говорить, в сообществе некрофилов опасно даже думать — собственная случайная мысль может превратиться в кодировку. Нарастающее по мере знакомства с истинными делами Центра чувство неприязни, как и в первой истории, порождало чувство вины, которое так же следовало “искупать” признанием богоизбранности сотрудников Центра вообще и “властителя гарема”, в частности. Последнее чувство необходимо должно было продержаться дольше.

Итак, история с целителем — в каком-то смысле воспроизведение истории с алкоголиком, что закономерно. Помните ли вы совет психологической науки, что нет смысла разводиться, потому что следующий брак есть обычно повторение предыдущего? Да, это результат, полученный в ходе обширных исследований в такой декларирующей себя богобоязненной стране, как некогда протестантские Соединенные Штаты. Уже из практики многочисленных браков видно, что богобоязненность, как и во всех прочих государствах, липовая, изменение к лучшему, как следствие покаяния, настолько исчезающе редко, что меняются только имена и профессии партнеров, а больше ничего.

Дополнительное подкрепление в освящении и воспевании своей деградации до уровня транса Возлюбленная черпала в искусственно созданном культе своего брата как образца мужчины. (Это, как вы помните, распространенный прием создания ширмы, за которой прячется подавляемое чувство влечения к отцу. То, что в действительности брат не мог быть глубинным центром притяжения Возлюбленной, видно, хотя бы, уже из того, что когда он родился, ей было уже 6 лет, то есть она преодолела тот возраст, когда формирование схем комплекса Эдипа завершено.) Оказалось, что зодиакальный знак брата и второго объекта “любви” совпадает (следовательно, совпадают и многие черты характера), что, в силу женского комплекса кастрации для подтверждения состояния “не женщина” (отказ от отца), давало будущей Возлюбленной повод для достижения состояния “страстная любовь” окончательно лишиться критического мышления. Манипулирование с зодиакальным знаком могло также нести нагрузку рационализирования исходящего из подсознания приказа терпеть боль и не сопротивляться.

Но впадать в искушение считать эту цепь “любовей” будущей В. (удар, завоевание любви, разочарование, комплекс вины, искупление его объяснениями в любви) чем-то экзотическим, здоровой женщине не свойственным, не стоит. Вот как раз-то здоровым женщинам это и свойственно. Так или примерно так попытались бы соединить воедино события жизни В. правоверные сторонники психоанализа.

А что психокатарсис? Что он нам откроет нового?

Глава двадцать восьмая.

СЕМЬЯ

…В: А я тебе и говорю: у меня ближе брата никого нет! Если что — я ни к отцу, ни к матери не иду, а только к нему. И тебя прежде к нему повела — показать, а уж только потом — в дом привела.

П.: Я помню. То чаепитие.

В.: И хорошо, что ты ему понравился. Когда моя мать тебя поносила, он тебя защищал.

П.: Он мог во мне и ошибиться. Я тогда, при первой встрече все время молчал и, естественно, он во мне угадал себя. Вот и говорил матери, что я хороший.

В.: А он, действительно, хороший. Мы с ним неразлучны.

П.: Ты мне уже это говорила. Я тогда еще удивился: какие у вас с ним идеальные взаимоотношения. Прямо-таки сверхчеловеческие.

В.: Еще бы! Он меня всегда выручал. Я ведь так странно устроена, что могу все бросить — и все. Когда мы с дочкой возвращались из пионерского лагеря, лететь-то всего было полтора часа, пока летела — ничего, но когда самолет сел, я чувствую: все. Бросила сумку, пошла, ничего уже не замечая… Если бы брат не приехал встречать в аэропорт, так без сумки бы и осталась. А он сказал, что как чувствовал, что я так поступлю — и приехал встретить. Подхватил меня с дочкой, такси взял и домой отвез.

П.: Интересно. Значит, даже вещи бросила?

В.: Да, со мной такое случается. Я тебе не рассказывала, что я лунатик?

П.: По карнизам, что ли, ходишь?

В.: Нет, до карнизов дело не дошло. А вот ночью могла встать, начать что-нибудь делать — и все с закрытыми глазами. Утром проснусь — ничего не помню. Это уж потом мне кто-нибудь рассказывал.

П.: Да, я знаю, такое случается. Сомнамбулизм.

В.: Но это у меня только в детстве было. Лет в пятнадцать-шестнадцать. Это часто у девушек случается. А потом прошло… И опять — только в Центре. Когда были эти видения.

П.: Да, я помню.

В.: А знаешь, как брат меня ревновал! Это было ужасно. Девятнадцать лет мне тогда было. Я тогда только начала… встречаться. С будущим, я имею в виду, мужем. Так брат меня так ревновал, так ревновал, что даже за нами следил. Скрыться было невозможно! И вообще прохода не давал. Здорово, правда?

П.: Не знаю.

В.: Ты же ведь тоже свою сестру ревновал, когда она замуж выходила?

П.: Нет.

В.: Как нет? Совсем — нет?

П.: Видимо, совсем. Тем более, так, чтобы следить — нет. Равнодушно все это воспринял: ни радовался, ни огорчался. Да у меня с ней взаимоотношения не очень. Ее мать, бывало, била, и за меня тоже, но часто незаслуженно. А я ничего не мог сделать.

В.: Ну вот, я же тебе и говорю, что у меня брат — хороший. И очень меня любит.

П.: А у тебя все хорошие. Вся семья. Все — очень-очень. И всех ты любишь: и брата, и дочку, и маму. И только отца стыдишься.

В.: Ну зачем ты иронизируешь? Есть, конечно, у них всех недостатки. В особенности, у матери.

П.: Неужели? И ты способна их замечать?

В.: Не иронизируй. А как не замечать, когда она начинает истерики закатывать? Вернее, это у нее в лежачей форме происходит.

П.: Это как?

В.: А разозлится неизвестно на что, даже без причины, ляжет, отвернется к стене — и лежит. Всем понятно, что никакого к тому повода не было, а она все равно лежит. Неделями могла так лежать. Мне в такие ее периоды приходилось на всех готовить. И отца кормить.

П.: Ну подумаешь, пару раз суп сварила!..

В.: Не-ет, у меня мама так месяцами лежать может. И ведь противно смотреть — ведь без всякого со стороны отца повода! Ведь она всегда прежде всего на него обижалась.

П.: А на брата?

В.: На брата? Никогда! Ты что? У нас брата в семье все очень любят. Мать советовалась с ним, еще когда он в школе учился. На что-нибудь решиться не может, а он скажет — и она делает.

П.: Удивительно! Взрослая женщина — и у школьника!

В.: Да ничего удивительного. Я же тебе говорю, что у меня брат — хороший. Только с женщинами он сам не может. Не везет. У него первая жена — дрянь такая была! Я не говорю про все остальное, но родила она от его лучшего приятеля. Я и решила помочь, нашла ему девушку. Только ты не подумай, что это случайная какая-то для него женщина. Я знала, что ему нужна такая же, как я, и нашла ему тоже — Весы. Они так влюбились друг в друга!..

П.: Словом, тебе сватовство легко далось?

В.: Еще как трудно было! Они поссорились, а она возьми да тут же влюбись в другого. К нам в Москву из-под Петербурга бригада целителей приехала…

П.: Как это — бригада?

В.: А так. Простые рабочие парни, из какого-то даже не городка, а рабочего поселка. Простые-простые, прямо примитивные. Раньше даже в одной бригаде на каком-то производстве работали — торфоразработки? — а потом Союз распался, безработица. Вот они всей бригадой целителями стали, дар, так сказать, божий у себя обнаружили. Так вот, жена брата, Оля, в одного из них и влюбилась. Причем так сильно! Едем, например, в троллейбусе, нам уже выходить, а этим ребятам дальше надо. Я ей говорю: вставай, нам выходить надо. А она: нет-нет, давай еще посидим. Я ей сколько раз говорила: тоже мне, нашла “добро”, в которое влюбиться! Ну что в нем есть? Ну хоть бы что-нибудь было. Умный там, или красивый. Барахло, словом. Целитель вот только…

П.: Ну а с братом твоим они как помирились?

В.: Да это я им помогла. В общем, она опять в него влюбилась… Вот если ты со мной захочешь расстаться, ты скажи — я тебе тоже хорошую девушку подберу.

П.: Представляю!

В.: Нет, я серьезно! У меня хорошо получается.

П.: Тебе не кажется, что твое предложение несколько странное?

В.: Нет, не кажется. У меня действительно хорошо сватовство получается… Так и с братом. Казалось бы, они поссорились, все кончено, в другого влюбилась… Ан нет. Опять в Сережу влюбилась. Я же говорю: брат у меня хороший.

П.: Но ведь влюбление — это признак того, что…

В.: Значит, есть исключения. У меня, знаешь, дочка как его любит? Он для нее — все! Как и для меня — образец мужчины.

П.: Дочка, у тебя, действительно, особенная.

В.: Да. Знаешь, как я ее люблю? Мы всегда вместе: куда я — туда и она. И знаешь, насколько с ней проще? Я была намного более сложным ребенком — какой угодно фортель могла выкинуть. А она нет — другая. Она — хорошая, послушная. Только вот есть, конечно, некоторые вещи, которые меня беспокоят…

П.: Какие?

В.: Ну, например, когда она приходит с улицы, я всегда могу точно сказать, с кем она гуляла. По имени назвать. Она же всякий раз другая! Все меняется: и интонации, и слова, и даже мысли! Минуту послушаю, что она говорит — и уже знаю, с кем гуляла. И так сразу ее из этого состояния не вывести. Или отшлепать надо, или накричать. И опять становится хороший ребенок. Послушный.

П.: А один раз ее так кто-нибудь другой возьмет под контроль — и не выйдет. Или домой не придет…

В.: Вот я и боюсь. А ведь так, в основном, такой хороший ребенок…

П.: Учится не очень хорошо.

В.: Нормально.

П.: Как нормально? Я же в дневник смотрел: больше половины оценок за четверть — тройки.

В.: А я говорю: нормально.

П.: Ничего нормального не вижу.

В.: Все, оставим это!! Не хуже других. Я в школе так же училась. А в техникуме были одни пятерки. Красный диплом.

П.: И все равно странно. То, что ты при такой матери училась плохо — это не удивительно. Но ведь ты же — биофилка, следовательно, у тебя ребенок должен учиться хорошо. А она даже книжки не читает.

В.: А вот это удивительно. Я читала много. Ерунду, конечно, разную, но читала. Да и дочка у меня читала. Вместе читали. А потом вдруг — не стала. Я до сих пор не понимаю причины.

П.: Вдруг ничего не случается. Была какая-то причина. Скорее всего, ты изменилась. Впрочем, я не знаю.

В.: Я не менялась.

П.: Человек редко сам себя в состоянии оценить. Ему всегда кажется, что он один и тот же. А это не всегда так.

В.: Что ты имеешь в виду?

П.: Меня в свое время поразило, когда ты сказала во время психокатарсиса, что того, что у нас с тобой было, как будто не было. Как будто это была не ты.

В.: Я такое разве говорила?

П.: Да. Дважды. В зеркальном варианте. Один раз ты сказала про Центр: что у тебя такое ощущение, что это все происходило не с тобой. А другой раз — во время ссоры, что всего того, что у нас с тобой было, как будто не было … А теперь говоришь, что в детстве проявления сомнамбулизма были.

В.: Прошли.

П.: Да. Но оставим. Я этого еще не понял. Слова человека никак не характеризуют, поступки тоже, остается осмысливать, как в его присутствии меняются люди. В какую сторону. Поэтому я, наверное, только тогда тебя полностью пойму, когда смогу объяснить особенности поведения твоей дочки. Ребенок — визитная карточка матери. Ее души.

В.: А ты знаешь, о чем я для нее мечтаю?

П.: О чем?

В.: Чтобы она, когда рожать будет, ребенка так завела, без мужа.

П.: Как это?

В.: А что? Брак нужен только мужчинам, чтобы власть над женщиной получить. А потом развод, хлопоты. Так пусть она обзаведется ребенком без всего этого. Зачем муж?

П.: Ну, знаешь ли!..

В.: Главное: отношения матери и ребенка. А с мужчиной… Меня на работе одна женщина пыталась переспорить. Все говорила, что важнее сначала с мужем наладить взаимоотношения, а с детьми — уже второе дело. Так я с ней столько спорила! Говорила, что главное — ребенок!

П.: И переспорила?

В.: Нет. Она ничего не поняла.

П.: А между тем, согласно социологическим исследованиям, ребенок, выросший в неполной семье, без отца, обречен на психические отклонения. Ему труднее потом не только с семьей, но и вообще в жизни… Поэтому, если уж заботиться о ребенке, если рожать не себе в порочную утеху, а чтобы заботиться о ребенке, то надо сначала позаботиться о том окружении, в котором ему предстоит расти. Окружение — это фундамент первых самостоятельных шагов. А это значит, что женщина должна начинать с создания дома здорового климата, или, что то же самое, с налаживания взаимоотношений с мужчиной.

В.: Получается, я испортила своего ребенка…

П.: Так ты что, согласна, что надо начинать с отношений с мужчиной?

В.: Согласна.

П.: Но ведь ты же так много спорила с той женщиной?!

В.: Спорила.

П.: А теперь согласна?

В.: А теперь согласна.

П.: Я ведь еще не успел толком ни одного аргумента привести.

В.: А не надо. Все понятно. Да и достаточно сказал. Я согласна.

П.: Почему?

В.: Не знаю. Вот такая я. Замысловатая. Даже могу иногда согласиться сразу. Да ты вообще обычно всегда бываешь прав. Я начинаю размышлять — и все так и есть. А если я сразу не соглашаюсь, то только потому, что ты неправильно все преподносишь… Я чувствую, что ты прав, но что-то — не знаю что — мешает сразу согласиться.

П.: А как надо правильно?

В.: Не знаю. Но чего-то не хватает…

П.: Ну, хорошо. Я все-таки закончу мысль. Я только тогда смогу считать, что тебя понял, когда смогу объяснить особенности характера твоей дочки. Во-первых, почему она так легко отказывается от себя и принимает облик другого человека…

В.: И почему ее так трудно привести обратно в чувство. В особенности в последнее время так стало.