Конфронтация бессознательного и структур религиозного космоса.

[…] для разъяснения связи между динамикой бессознательного — того, как оно проявляется в сновидениях и воображении — и структурами религиозного космоса. […] Поэтому не существует ни одного мифического мотива или сценария посвящения, которые в той или иной форме не присутствовали бы одновременно в сновидениях и деятельности воображения. В мире сновидений мы снова и снова находим символы, образы, фигуры и события, которые относятся к мифологии. С этим открытием, сделанным благодаря гению Фрейда, психологи-аналитики работали в течение полувека. Величайшим искушением, в которое впали почти все психологи, явилась попытка получения Образов и Событий мифологии из содержимого и деятельности бессознательного. С определенной точки зрения, психологи были правы. Действительно, можно выделить функцию Образов и итоги Событий на параллельных уровнях бессознательной активности и религии с мифологией. Но мы не должны путать выделение с упрощением. Именно когда психолог «объясняет» какой-нибудь мифологический Образ или Событие, сводя его к деятельности бессознательного, историк религии — а, возможно, не только он — не решается следовать за ним. По сути дела, такое объяснение сведением одного к другому может быть аналогично трактовке «мадам Бовари» как всего лишь истории супружеской измены. Но «Мадам Бовари» отличает и уникальная, в своем роде, глобальность поставленной проблемы. «Мадам Бовари» могла быть написана лишь в западном буржуазном обществе девятнадцатого столетия, когда супружеская неверность сама по себе представляла собой совершенно иную проблему, относящуюся к социологии в литературе, а не к эстетике романа.

//пред.к фр.изд. Мифы, сновидения, мистерии.

 

Нынешний кризис является действительно религиозным, так как на архаических уровнях культуры «бытие» всегда неразрывно со «святым». Для всего первобытного человечества именно религия объясняет сотворение мира. Именно ритуальная ориентация на структуры святого пространства, открываемые в нем, трансформирует Хаос в Космос, а значит и делает возможным человеческое бытие — не дает ему опуститься на уровень животного существования. Любая религия, даже самая простая, является онтологией — она раскрывает «наличие» священных вещей и божественных образов, выделяет «то, что воистину есть», и, таким образом, создает мир, который больше не является мимолетным и непостижимым, как в ночных кошмарах, и не таким, как он всегда становится при опасности погружения существования в «хаос» абсолютной относительности, в котором не просматривается никакого «центра», обеспечивающего ориентацию.

// пред.к фр.изд. Мифы, сновидения, мистерии.

 

Миф: понятие.

 

Сущность мифа.

Миф определяет себя своей собственной формой существования. Он может быть воспринят как миф лишь настолько, насколько в нем отражается описание чего-то ясно очерченного, и описание это в одно и то же время «созидательное» и «иллюстративное», так как является основанием структуры реальности, а также формой человеческого поведения. Миф всегда повествует о чем-то как о действительно происходившем, о событии, которое произошло в полном смысле этого слова — независимо оттого, будь то сотворение мира или самого незначительного вида животного, растения или закона. Сам факт сообщения о том, что произошло, открывает и то, как это произошло (и это «как» в равной степени является и «почему»), так как действие осуществления в одно и то же время является и возникновением реальности, и раскрытием ее фундаментальных структур. Когда космогонический миф рассказывает нам о сотворении мира, он раскрывает нам и единство реальности, каковой является космос и его онтологические законы; он показывает нам, в каком значении существует мир. Космогония является также и онтофанией[1]безоговорочным проявлением Бытия. И так как все мифы имеют нечто общее с космогоническим типом мифа — так как любое повествование о том, что произошло в священную эпоху Начала, in illo tempore [2], есть лишь еще один вариант прототипа истории: как появился мир — отсюда вся мифология есть онтофания. Мифы раскрывают структуру реальности и показывают множественные модальности бытия в мире. Вот почему они являются иллюстративными моделями человеческого поведения; они передают «истинные» предания, имеют дело с «реальностью». Но онтофания всегда подразумевает теофанию или иерофанию[3].

[…]С раскрытием происшедшего in illo tempore, в мир в то же самое время врывается и святое. Когда Господь или полубог установил форму поведения — например, конкретный способ принятия пищи — он не только убедил в реальности такого поведения (так как до этих пор этой формы не существовало, она не применялась и поэтому была «нереальной»), но благодаря уже самому факту, что это поведение было его изобретением, оно также есть теофания, божественное проявление. Принимая пищу таким же образом, как Господь или полубог, человек повторяет их действия и, в некотором смысле, разделяет их присутствие.

Сон и миф.

[…] Того, о чем упоминалось выше, достаточно, чтобы увидеть радикальное отличие онтологического значения мифов от сновидений. Не существует мифа, который бы не был раскрытием «таинства», описанием изначального события, которое устанавливает составляющую часть структуры действительности или тип человеческого поведения. Отсюда следует, что, исходя из самой своей формы существования, миф не может быть ни частным, ни личным, ни персональным. Он может упрочить себя как миф лишь до той степени, до какой он раскрывает существование и деятельность сверхчеловеческих существ, поступающих иллюстративным образом; и это — на уровне примитивной духовности — все равно, что сказать: поступающих универсальным образом. Так как миф становится моделью для «всего мира» (именно так каждый думает об обществе, к которому принадлежит) и моделью «навечно» (поскольку существовал in illo tempore, что не имеет ничего общего с темпоральным). И, наконец, имеется одна очень важная особенность: миф воспринимается всем существом человека; он не адресован лишь его интеллекту или воображению. Когда миф больше не воспринимается как откровение «таинства», он становится «декадентским», неясным; он превращается в сказку или легенду.

[…] сновидение не может достичь подобного онтологического статуса. Оно не переживается «всем существом человека» и поэтому не может преуспеть в превращении конкретной ситуации в имеющую универсальную силу ситуацию для подражания. Без сомнения, сновидение может быть расшифровано и интерпретировано, а, значит, может передать свое значение в более ясной форме. Но сновидению самому по себе, рассматриваемому в своем собственном космосе, не хватает конструктивных характеристик мифа — тех, что придают иллюстративность и универсальность. Оно не предполагает раскрытия природы сущного и не является демонстрацией типа поведения, которое, будучи представлено Богами или полубогами, выступает как пример для подражания.

· [существует] неразрывность между мирами сновидений и мифов, также как и соответствие между мифологическими Образами, Событиями, персонажами и происходящим в сновидениях.

· […] категории пространства и времени в сновидениях становятся модифицированными таким образом, который в некоторой степени напоминает отказ от Времени и Пространства в мифах.

· […] сновидения и другая деятельность подсознательного могут представлять, так сказать, «религиозную ауру»; их структуры не только сходны с мифологическими, но и опыт переживания некоторых сущностей бессознательного, как видят это психоаналитики, сходен с опытом встречи со святым.

[…]

«Религиозная аура», окружающая некоторые результаты деятельности бессознательного, историка религии не удивляет – […] что религиозный опыт охватывает всю человеческую сущность и потому волнует глубины человеческого бытия. Это не говорит о том, что религию можно свести к ее иррациональным составляющим, а просто свидетельствует о том, что религиозную сущность нужно принимать за то, чем она на самом деле является — ощущением существования в его целостности, которое открывает человеку его собственную форму бытия в мире. Однако у нас нет расхождений в отношении содержания и структуры бессознательного, возникающих в результате незабываемых переживаний в критических ситуациях. Каждый кризис экзистенциализма вновь поднимает вопрос как реальности мира, так и присутствия человека в этом мире.

[…]

Миф и бессознательное.

Именно в этом смысле мы должны понимать «религиозную ауру» вокруг некоторых результатов работы бессознательного; религиозный опыт является одновременно и абсолютным кризисом существования, и образцовым решением этого кризиса. Решение это образцовое потому, что открывает мир, который уже больше не частный и смутный, а будучи творением богов — безличный, значимый и святой. И именно по этому образцовому характеру решения можно лучше всего судить о расстоянии, разделяющем мир бессознательного и мир религии. Религиозное решение закладывает основу образцового поведения и вследствие этого вынуждает человека проявить себя как в реальном, так и в универсальном. И лишь после того, как человек всем своим существом принял такое откровение, можно говорить о религии. Все религиозные структуры и формы, какими бы элементарными они не были, принимают участие в онтологическом статусе. Если в примитивном обществе какое-либо дерево считается в качестве «древа мироздания» — это означает, что благодаря религиозным убеждениям, которые и породили эту веру, члены этого общества могут добиться метафизического понимания вселенной, так как символизм «Древа мироздания» открыл для них то, что отдельный предмет может означать весь космос. Таким образом, на примитивном уровне «просыпается» индивидуальное сознание и превращается в духовное действие. Благодаря религиозному символизму «Древа Мироздания», человеку удается жить в универсальном. Но это убеждение должно быть абсолютным; именно религиозное видение мира и идеология, происходящая от него, дали возможность человеку полностью реализовать свое собственное «я», «открыть» его для универсального.

[…]образ дерева, - […] какова же его функция в сфере бессознательного. Мы знаем, что такие образы довольно часто встречаются в сновидениях. Это один из образов, время от времени повторяющихся в нашей внутренней жизни, и его появление, по-видимому, указывает, что драма, которая разыгрывается в бессознательном, та, которая касается целостности умственно-психической деятельности, а значит всего существования личности на пути к положительному разрешению. То есть значение, которое становится различимым на уровне сновидений и воображения, интегрируется в шкалу ценностей, которая на уровне религиозного сознания представлена символизмом дерева. Сейчас в мифологиях и религиях значения символа дерева — довольно сложные — переплетены с идеями периодического и бесконечного возрождения, регенерации, «Источника жизни и молодости», бессмертия и безграничной реальности. Однако до тех пор, пока образ дерева не раскрывает себя в своем символическом аспекте — то есть не пробуждает все сознание человека и не «открывает» его для универсального — нельзя сказать, что он полностью выполнил свою функцию. Появившись в сновидениях, образ дерева лишь частично «освободил» человека от его личных затруднений — например, дал ему возможность распознать глубинный кризис и восстановить свое психическое равновесие, которому угрожала более или менее серьезная опасность. Но, не будучи принятым в своем символическом значении, образ Дерева не преуспел в раскрытии универсального и потому не поднял человека на уровень Духовного, как это всегда делает религия, независимо от того, насколько она элементарна.

Это может служить указанием направления, в котором полезно и плодотворно проводить сравнения между двумя мирами — историка религий и психоаналитика. Но не может быть и речи о смешении их точек зрения, шкал ценностей, и прежде всего их методов.

//пред.к фр.изд. Мифы, сновидения, мистерии.