Геном <-> мозг <-> тело <-> культурная среда <-> общество <-> Вселенная. 9 страница

В работах нашей лаборатории теория функциональных систем получила развитие главным образом в исследованиях нейрональных основ поведения и психики. Результаты экспериментальной работы лаборатории отражены во многих публикациях сотрудников [Александров, Максимова 1985, Александров и др. 1986, Безденежных, Пашина 1987, Гаврилов 1987, Горкин 1987, Карпов 1984, Максимова 1979, Максимова и Александров 1987, Шевченко 1982 и др.] и в ряде обобщающих статей [Швырков 1978, 1987 и др.]. В настоящей же работе предпринята попытка представить развитие некоторых основных теоретических положений теории функциональных систем и разрабатываемый на ее основе системно-эволюционный подход к проблеме соотношения мозга, психики и сознания.

В развитие системных идей П.К.Анохина предлагаемый системно-эволюционный подход основывается, во-первых, на том, что единственной и общей для всех наук онтологией в настоящее время является теория эволюции; во-вторых, на том, что Вселенная состоит из систем — устойчивых объединений элементов — различного уровня сложности, и, в-третьих, на том, что соотношение систем со средой осуществляется функциональными системами — избирательными совокупностями элементов, активность которых обеспечивает устойчивость системы в соотношениях с определенной средой.

ЭВОЛЮЦИЯ, МОЗГ И ПСИХИКА

Проблема соотношения мозга и психики обычно представляется как психофизиологическая, причем психика и мозговые процессы рассматриваются как формы движения материи разного уровня. Поскольку уровни движения материи возникают в процессе эволюции Вселенной, рассмотрим возникновение мозга и психики с позиций системно-эволюционного подхода, который требует, чтобы любое явление выделялось для анализа в соответствии не с субъективными критериями, принятыми в той или иной традиционной науке, а с объективными эволюционными критериями — этапами изменения организации материи. Как считает Я.А. Пономарев, использование эволюционных критериев характерно для новой «действительно преобразующей формы познания» [1982].

По современным космологическим представлениям в эволюции Вселенной можно выделить два противоположных направления: с одной стороны Вселенная расширяется и остывает, что в конечном итоге должно привести к ее деградации [Шкловский 1979], с другой — в ней происходит увеличение организации материи, описываемое в общем виде в терминах неравновесной термодинамики [Пригожий 1985]. Организация материи началась сразу после Большого взрыва с объединения кварков в протоны, протонов и электронов в нейтроны и нейтронов и протонов в ядра гелия, дейтерия и лития [Берне 1986]. В дальнейшем образовывались самые разные ядра, но сохранялись только устойчивые [Слыш 1985]. Ядра, обрастая электронами, давали атомы, которые объединялись в молекулы с различным временем жизни, так что для дальнейшей эволюции оставались также только устойчивые объединения атомов.

На Земле объединения (полимеризация) молекул нуклеоти-дов и аминокислот дало полинуклеотиды и белки, причем полинуклеотиды в первичном бульоне оказались способными размножаться путем комплементарного матричного копирования (будущие гены) [Альберте и др. 1986, т.1, с. 21]. Началась биологическая эволюция, основными факторами которой до сих пор остаются случайные изменения полинуклеотидов (мутации) и ес

тественный отбор тех из них, которые наилучшим образом приспособлены к выживанию и размножению в изменяющей среде. На этой стадии соотношения полинуклеотидов со средой могут быть выражены простой формулой: геном <-> среда.

Объединение полинуклеотидов, белков и мембранных фосфолипидов дало прокариотические клетки, которые эволюционировали в сторону накопления числа и разнообразия генов, так как выживание их в изменяющейся среде определялось генетическими программами, аккумулировавшими отобранные в эволюционном процессе адаптивные формы соотношения клеточных процессов со средой как удачные сочетания генов [Медников 1982, Dawkins 1978]. Селективная ценность накопления разнообразных генов ограничивалась, однако, конкурентными отношениями между самими генами внутри клетки за субстраты [Козлов 1983].

Образование эукариотических клеток из объединения прокариотических [Студитский 1981, Шопер 1981] увеличило число экспрессируемых генов в клетке за счет их пространственного разобщения и, следовательно, устранения конкуренции генов в разделенных мембранами различных частях ядра и дифференцированных органеллах клетки. Тем самым значительно повышалась устойчивость организма, так как в разной среде могли использоваться разные гены.

Объединения некоторых эукариотических клеток в многоклеточные организмы позволило еще раз увеличить число экспрессируемых генов за счет их пространственного разобщения в дифференцированных тканях многоклеточного организма, поскольку сама дифференцировка представляет собой «... способ пространственного разобщения продуктов несовместимых генов в многоклеточных организмах» [Козлов 1983, с. 54].Это привело к еще большему возрастанию устойчивости в разнообразной среде таких организмов.

Активные адаптивные соотношения со средой у любого организма являются реализацией генетической программы его жизненных циклов, поэтому, опуская соотношение генов с протоплазматическими и мембранными процессами, на данной стадии эволюции формулу соотношения организма со средой можно представить так: геном <-> тело <-» среда. В этом случае имеют

место только процессы жизнедеятельности — физиологические процессы обмена веществом и энергией между телом и средой. Информационный обмен осуществляется между организмами на уровне геномов.

Следующее увеличение генома было достигнуто за счет устранения конкуренции генов не только в «пространстве» организма, но и во времени. Сначала временная регуляция экспрессии генов в разных тканях осуществлялась с помощью метаболитов, выделяемых во внутреннюю среду организма всеми клетками [Евгеньева 1976, Мертвецов 1986]. Затем у некоторых организмов образовались специализированные нервные клетки, в которых число экспрессируемых генов резко превышало число экспрессируемых генов в клетках других тканей и которые своей активностью осуществляли регуляцию экспрессии генов, т.е. метаболических процессов в разных тканях. С этого времени накопление экспрессируемых генов и, следовательно, возможных адаптивных соотношений организма со средой стало осуществляться главным образом в нервных клетках, что под давлением отбора вело к увеличению числа и разнообразия нейронов, так как число экспрессируемых в одной клетке генов оставалось ограниченным. Считается, что больше половины всех структурных генов, преодолевших барьеры эволюции, — это гены, кодирующие белки мозга млекопитающих [Hahn a. oth. 1982]. В мозгу мыши, например, экспрессируется около 140 тысяч генов, причем более 100 тысяч уникальны для мозга, что обусловливает огромное разнообразие нейронов [Hahn а. oth. 1982].

В развитие идей П.К.Анохина об интегративной деятельности нейрона [Анохин 1975, с. 347] мы отказались от представления об активности нейронов как реакции на синаптический приток и сформулировали общебиологическое представление о природе этой активности [Швырков 1985, 1986].

Как и любая живая клетка, нервная клетка в своем метаболизме реализует генетическую программу жизненного цикла, поэтому нуждается в определенных метаболитах, поступающих от других клеток. Потребности разных нейронов индивидуальны, так как в них экспрессируются индивидуальные наборы генов. Импульсная активность нервных клеток возникает при несоответствии потребностей определяемого генетической программой

метаболизма клетки и реально поступающих метаболитов из крови и от других клеток как при генетически обусловленном изменении метаболизма данной клетки, так и при изменении потока метаболитов, поступающих от других клеток.

Появление нервной системы изменило формулу соотношения организма со средой на геном<->нервная система<->тело<-> среда именно потому, что в ее клетках экспрессируется наибольшая часть всего генома. Таким образом, с эволюционной точки зрения мозг оказывается не телом, как долгое время считали физиологи, а своеобразным внутренним экраном, образовавшимся в процессе эволюции между генетической программой и ее выполнением через телесные процессы и изменения объективных внешних соотношений тела со средой. При сопоставлении с объективными внешними соотношениями тела со средой активность нервной системы оказывается одновременно и их внутренним, пристрастным, диктуемым потребностями генетической программы (именно и только поэтому субъективным!) отражением и регулятором, т.е. психикой. Психика и нервная деятельность оказываются, таким образом, не последовательными этапами (или уровнями развития) материи, а лишь разными аспектами рассмотрения процессов одного и того же уровня, а именно - специальных процессов организации ранее менее скоординированных физиологических процессов обмена энергией и веществом между организмом и средой. Поэтому психика и является «продуктом» не любой, а лишь особым образом организованной материи — мозга. Последовательными уровнями организации материи, отражающими этапы эволюции, являются физиологические телесные и регулирующие их нервно-психические процессы; для разделения нервных и психических процессов эволюционного основания не обнаруживается. Представлять же психические процессы «вне законов Земли», т.е. вне эволюции, значит, оставить материалистические позиции в психологии [Ломов 1.984, с. 107].

Необходимо отметить, что к выводу о единстве и даже идентичности мозговых процессов и психики приходили многие исследователи, в том числе Г.Спенсер, И.М.Сеченов, И.П.Павлов, В.М.Бехтерев, И.С.Беритов, П.К.Анохин и другие, однако до последнего времени при сопоставлении, даже теоретическом,

психики как субъективного отражения объективного мира и психики как деятельности мозга возникали непреодолимые трудности (см. например, [Ломов 1984, с. 346 и далее]). Эти трудности были связаны с несопоставимостью традиционных онтологических представлений в психологии и нейрофизиологии. Психология давала описание «процессов субъективного отражения объективного мира», причем «... в терминах свойств и отношений внешних объектов» [Веккер 1974, с. II], а физиология — описание деятельности мозга в терминах функций его элементов. Как мы уже отмечали [Швырков 1985], несопоставимость этих описаний неизбежно вела к дуализму.

Не останавливаясь на критике структурно-функционального подхода в нейрофизиологии и процессуального подхода в психологии (она приведена в других публикациях) [Швырков 1978, 1985, 1986], отметим, что в результате исследований, проведенных в нашей лаборатории, установлено, что нейроны различных областей мозга животных специализированы не относительно каких-либо физиологических или психологических функций или процессов, а относительно элементов субъективного опыта, т.е. целостных поведенческих актов, как врожденных (например, вдох или открывание рта), так и приобретенных в ходе эксперимента (например, нажатие на одну определенную педаль) [Швырков 1985, Shvyrkov 1986]. Нейроны одинаковой специализации обнаруживаются в различных областях мозга, т.е. образуют целую функциональную систему, а разные мозговые структуры различаются не функциями, а специализацией нейронов относительно разных актов, причем древние структуры содержат, вероятно, нейроны только врожденных актов [Александров и др. 1986, Карпов 1984, Швырков 1987].

Заключение о специализации нейронов именно относительно элементов субъективного опыта основывается на том наблюдении, что поведенчески специализированные нейроны активируются при всех вариантах осуществления данного акта. Поскольку внешние объективные соотношения животного со средой, например при нажатии на определенную педаль, могут быть каждый раз разными, так как эти нажатия осуществляются животным из разных поз, левой или правой лапой и т.д., и «одним и тем же» этот акт является только в субъективном мире животно

го, так как отражает этап его индивидуального обучения, то поведенчески специализированные нейроны оказываются специализированными именно относительно конкретного элемента субъективного опыта.

Специализация нейронов относительно актов, а не функций или процессов объясняется тем, что и в фило- и в онтогенезе в процессах проб и ошибок формируются и подвергаются естественному отбору не функции или процессы, а соотношения организма со средой. В «проблемной ситуации» осуществляются самые разнообразные пробные акты. При этом акты, дающие нужный результат, т.е. решающие проблему, оказываются для животного одним и тем же адаптивным актом, а все ошибочные — также одним и тем же, но неудачным, и это — единственный способ для животного дифференцировать свои соотношения со средой, в то время как «сенсорные», «моторные» и т.п. процессы и функции являются лишь различными аспектами рассмотрения единого процесса поведения.

Специализация нейронов относительно элементов субъективного опыта означает, что 1) в мозговой активности отражается не «внешний мир», а соотношения конкретного организма с внешним миром и 2) отражение конкретного соотношения осуществляется просто активацией соответствующей системы нейронов. Поэтому описание деятельности мозга в терминах активности нервных элементов, специализированных относительно элементов субъективного опыта, есть одновременно и описание состояния субъективного мира. Следовательно, для разделения нервных и психических процессов у животных не обнаруживается не только эволюционного и теоретического, но и экспериментального основания.

В развитие идей П.К.Анохина о системогенезе мы экспериментально показали, что приобретение нового поведенческого акта в обучении на нейрональном уровне выражается в специализации части прежде молчавших клеток резерва [Горкин 1987, Shvyrkov 1986] и вся совокупность функциональных систем поведенческих актов, т.е. разнообразно специализированных нейронов данного животного, отражает историю его соотношений со средой в фило- и онтогенезе [Швырков 1985, Швырков 1986, Shvyrkov 1986]. Резерв молчащих неспециализированных нейро

нов одновременно и определяет, и лимитирует возможности обучения конкретного животного. Поведенческая специализация нейрона означает, возможно, его дополнительную «микродифференциацию», так как имеются некоторые данные об изменении экспрессии генов в нейронах в процессе обучения [Black 1984].

Поскольку связь обучения с усиленным синаптогенезом хорошо показана [Rosenzweig 1985], можно предположить, что новые системы формируются за счет усиления синаптических контактов вновь специализированных нейронов, причем не между собой, так как эти клетки находятся в разных отделах мозга, а, вероятно, с нейронами прасистем, которые включаются при достижении новых пробных актов и являются «внутренними» системообразующими факторами в обучении и определяют зависимость приобретения нового опыта от уже имеющегося старого.

Из вышесказанного следует, что анализ активности нейронов в сопоставлении с внешним поведением является прямым методом объективного изучения субъективного отражения объективных соотношений организма со средой. Это субъективное отражение, или субъект поведения, состоит из функциональных систем поведенческих актов различного фило- и онтогенетического возраста. Данные системы активируются как изнутри организма, т.е. потребностями генетической программы, так и снаружи, т.е. текущими соотношениями организма со средой. Активации как от генома, так и от среды всегда начинаются с древнейших систем [Швырков 1987], что обусловливает постоянное «опережающее отражение действительности» [Анохин 1978, с. 7], поскольку внешнее «линейное» последовательное поведение представляет собой реализацию систем от новейших к древнейшим и в конечном итоге к удовлетворению потребностей клеточного метаболизма, сформировавшихся на заре жизни.

Во время осуществления одного акта внешнего поведения оказываются одновременно активированными нейроны многих систем разного фило- и онтогенетического возраста, совокупность которых мы называем состоянием субъекта поведения, и внешнее поведение представляет собой проявление динамики состояния различных функциональных систем, определяемой экспрессией генов в разных нейронах, структурой межсистемных отношений, отражающей видовую и индивидуальную исто

рию соотношений данного организма со средой и его реальными текущими соотношениями с конкретной средой.

С развитием нервной системы, таким образом, динамические соотношения организма со средой становятся не просто жизнью, т.е. обменом веществом и энергией, но и в полном смысле поведением, т.е. обменом еще и информацией, так как эти соотношения со средой осуществляются теперь и через нервно-психическую память — совокупность установленных в пробах и ошибках и аккумулированных в специализации нервных клеток адаптивных поведенческих актов.

Приведенные данные позволяют, как нам кажется, говорить о решении психофизиологической проблемы на уровне животных. Это решение открывает возможность изучать психику, т.е. состав и взаимоотношения элементов субъективного опыта животных объективными физиологическими методами.

ОБЩЕСТВО, СОЗНАНИЕ И МОЗГ

Анализ эволюционного процесса с системных позиций позволяет выделить некоторые общие системно-эволюционные принципы. Во-первых, системы высшего порядка сложности образуются путем иерархического объединения систем предыдущего уровня; при этом возможные адаптивные соотношения системы более высокого порядка со средой, определяемые комбинаторикой состояний ее элементов, изменяются качественно и получают возможность возрастать количественно. Во-вторых, функциональные системы образуют не иерархию, а историю, так как добавление новых функциональных систем не устраняет прасистемы, а лишь отодвигает их «в глубь истории». В-третьих, устойчивость систем определяется разнообразием их функциональных систем, и естественному отбору подвергаются не признаки, структуры или функции, а разнообразные соотношения систем со средой, так как именно они оказываются разрушительными или адаптивными для системы в целом.

В развитие идей П.К.Анохина о принципиальном изоморфизме систем разного уровня сложности [Анохин 1978, с. 84] эти же

принципы можно распространить и на дальнейшую эволюцию, и следующим уровнем систем признать объединение животных в семьи, группы, стаи, и т.п. Адаптивные соотношения этих систем со средой, или функциональные системы, проявляются как определенные видоспецифические формы зоосоциального поведения, такие, как совместное выведение потомства, общественные постройки или групповая охота. На стадии человека объединения особей в системы чрезвычайно усложняются за счет многократных объединений родов в племена, племенные союзы и т д. [Морган 1934] и образования государств и их объединений, что характерно для специфически человеческой социальной формы движения материи.

Рассмотрение эволюции социальных систем выходит за рамки настоящего сообщения; нам важно лишь отметить, что, так же как системы других уровней, социальные системы организованы иерархически [Афанасьев 1980], социальные функциональные системы, накапливаемые обществом в процессах соотношений с природой и другими обществами и адаптивные для устойчивости и развития социального организма, отражают историю этих соотношений и в совокупности образуют общественное сознание.

Сначала носителями таких функциональных систем, или общественных знаний, являются отдельные группы людей, осуществляющих определенную форму соотношения родового общества со средой, например добывание пищи или изготовление орудий труда. Эти функциональные системы подвергаются естественному отбору и фиксируются прежде всего в языке, а также в продуктах труда, коллективных представлениях и других составляющих «экзосоматической эволюции». При этом как «...эволюция религиозных представлений происходила не путем полной их смены, а путем наслаивания нового на сохраняющееся старое» [Рыбаков 1987, с. 754], так и эволюция современных научных представлений может быть рассмотрена как надстраивание все новых социальных функциональных систем над прасистемами [Поппер 1983, Тулмин 1984]. То же справедливо и для языка на всех уровнях его рассмотрения. [Березин, Головин 1979, Журавлев 1986, Ярцева 1985].

Количество и разнообразие функциональных систем, которые может запасти общество, определяется количеством и раз

нообразием составляющих его членов и соответственно степенью выраженности разделения труда. С появлением письменности накопление социальных функциональных систем, т.е. общественных знаний, становится практически неограниченным. Книги, однако, содержат лишь потенциальные социальные функциональные системы, так как любые знания могут быть использованы обществом, только когда их носителями оказывается какая-либо совокупность взаимодействующих людей, для которых эти знания являются одновременно индивидуальными.

Предлагаемые системно-эволюционные представления о структуре общественного сознания реализуют традиционный для материалистического обществознания исторический подход и перекликаются с современными подходами как в естествознании [Пригожий 1985], так и в психологии [Асмолов 1986, Поршнев 1979, Принцип...1978]. Они ни в коей мере не решают проблемы структуры общественного сознания, но дают основание рассматривать с единых системно-эволюционных позиций как проблему соотношения психики и мозга, так и ту поистине головоломную задачу «...по вычленению, выделению самого предмета изучения — сознания, которое предстает перед исследователями в разных ипостасях...» [Любомирова, Толстых 1986], и позволяют избежать порочной «эмпирической многоаспектное™» [Пономарев 1982] в описании феномена сознания и внести вклад в создание пока отсутствующей «...дееспособной методологии изучения реального состояния общественного (а стало быть, и индивидуального) сознания...» [Любомирова, Толстых 1986].

Индивидуальное сознание с древнейших времен и до сих пор часто рассматривается как «непосредственно данное», что имеет такие же основания «очевидности», как и движение Солнца вокруг Земли. При большом разнообразии современных психологии (деятельности, установки, общения, отношений, когнитивной, инженерной, психоаналитической и т д.), использующих различные методы и понятийные аппараты, во всех явно или не явно принимается старый интроспекционистский тезис, что «... психология ведет свои исследования методом самонаблюдения и в этом отношении не похожа на другие науки» [Спенсер 1897, с. 309]. Несмотря на общеизвестную сокрушительную критику интроспекции, в том числе и главным образом самими психологами,

нерешенность психофизиологической проблемы и невозможность вследствие этого использовать для объективного изучения сознания данные физиологии мозга по необходимости приводили к тому, что самонаблюдение и вербальный отчет испытуемого оставались «судом последней инстанции» при исследовании сознания.

С системно-эволюционных позиций, как и все человеческие знания, существующие представления о структуре индивидуального сознания являются социальными функциональными системами, сформированными социальными организмами в ответ на запросы практики общения. Само выделение индивидуального сознания, или «души», возникло, вероятно, из необходимости прогнозировать поведение соплеменников как для успешной совместной трудовой деятельности, так и для распознавания возможных враждебных действий, для чего требовалось знать их «намерения». Уже в самых примитивных «коммуналектах» [Роуз 1981] имеются обозначения психических процессов, свойств и состояний, которые не могли сформироваться иначе, как обобщенные статистические характеристики внешнего поведения человека и животных.

Современная психологическая терминология, будь то процесс восприятия, состояние внимания или свойство нейротицизма, также отражает лишь характеристики внешнего поведения. Термин «эмоция», например, пришедший в интроспективную психологию как обобщение различных «чувств» первобытной и современной «бытовой» психологии, таких, как радость или гнев, относится к социальному внешнему поведению, которое характеризуется специфическими сигнальными признаками, такими как улыбка или виляние хвоста, угрожающие позы или рычание и т.п. Все современные «чисто психологические» методы изучения психики и сознания (экспериментальные, тестовые, опросики и т.п.) также принципиально могут характеризовать лишь внешнее (реальное или воображаемое) поведение человека в различных ситуациях. Что в действительности происходит в «субъективном мире», т.е. в голове испытуемого, остается полностью скрыто как от самого испытуемого, иначе объективная психология была бы просто не нужна, так и от психолога, иначе существовало бы не множество психологии, а одна объективная экспериментальная психология. Не зная истинных причин тех или

иных (даже собственных) поступков и состояний, люди видят их в субстанциированных обобщенных характеристиках внешнего поведения: «чувства толкают...», «разум повелевает...» и т.п.

Усвоение индивидом общесоциальных функциональных систем осуществляется главным образом через язык — исторически сложившуюся структуру социальных функциональных систем, фиксирующую совокупное общее дробление мира соответствующим обществом — носителем языка [Журавлев 1982]. Поэтому вербальный отчет о состоянии сознания может быть дан только в терминах социальных функциональных систем, усвоенных индивидом, что замыкает порочный логический круг и делает оправданным известное тютчевское «мысль изреченная есть ложь».

Тот факт, что в одном сознании обнаруживаются многочисленные «Я» [Кон 1978], и диалогичность сознания [Джиллеспи и др. 1986] приводят к предположению, что иллюзия возможности «самонаблюдения» возникает при наличии «диалога», т.е. соотношения через речевую память, этих «Я». Тем самым объясняется зависимость результатов интроспекции от полученного через язык образования конкретного человека и «совпадение» этих результатов на протяжении тысячелетий с изменяющимися концепциями состава «души», психики и сознания.

В развитие идей П.К.Анохина о «сквозном» значении результата как системообразующего фактора и на основании очевидной зависимости содержания индивидуального сознания как от окружающей культуры, так и от индивидуальной истории, логично принять, что единицами индивидуального сознания могут быть только такие, сначала пробные соотношения индивида с социальными функциональными системами, которые дают индивиду полезный приспособительный результат, т.е. удовлетворяющие какую-либо из его потребностей, поскольку человек ничего не может сделать, не делая это вместе с тем ради какой-либо из своих потребностей.

Таким образом, в отличие от поведенческих актов — опыта соотношения тела со средой — элементы индивидуального сознания представляют собой индивидуально преломленный через историю обучения конкретного человека опыт соотношения со средой социальных систем, так как именно функциональные системы общественного сознания усваиваются конкретным че

ловеком в процессах социального и профессионального обучения и становятся индивидуальными знаниями, т.е. индивидуальными социальными функциональными системами, составляющими сознание, или личность, человека. Поэтому сущность человека как существа социального есть отражение всех общественных отношений. Следовательно, этапам эволюции соответствует не физиологическое и психическое, а индивидуально-средовая психика и индивидуально-социальное сознание.

С системно-эволюционных позиций очевидно, что нет ничего социального, что не было бы вместе с тем и (дополнительно организованным) биологическим, химическим, физическим и т.д. Появление в эволюции систем высшего порядка организации не отменяет и не снимает развития систем предыдущего уровня, а, наоборот, требует такого развития. Многоклеточные организмы образованы клетками, несущими генетическую информацию о жизненном цикле всего организма, т.е. потенциально значительно более сложными, чем одноклеточные организмы или бактерии, любая сумма или не запланированная генетически внешняя организация которых не может дать многоклеточного организма. Прогрессивная биологическая эволюция видов и форм их поведения — это прежде всего эволюция генома [Мазин 1980] и числа и разнообразия нейронов и их связей в усложняющемся мозге, которые дают селективные преимущества организму именно в социальной системе, освоившей соответствующую экологическую нишу. Поэтому равно хорошо доказанные, обычно противопоставляемые друг другу утверждения о том, что биологическая эволюция идет на уровне генов [Dawkins 1978], популяций [Майр 1974], или биосферы в целом [Кордюм 1982], в действительности не противоречат друг другу.

Возникновение в эволюции сообщества животных и зоосоциальных форм их поведения обусловленно, естественно, появлением соответствующих видоспецифических генов [Эрман, Пар-сонс 1984] и, как мы теперь знаем, видоспецифических нейронов, что объясняет легкость, с какой бобер, например, обучается строить плотину, и невозможность такого обучения зайца. Число и разнообразие нейронов запаса у высших животных, особенно социальных, определяет не только их способности к обучению в реальном поведении, но и «рассудочную деятельность»

[Крушинский 1977], т.е. способность совершать пробы и ошибки «в уме», не реализуя их во внешнем поведении, что имеет очевидную селективную ценность, особенно в «выработке стратегии» межиндивидуального поведения [Смит 1981].

Человек как биологический вид появился в результате перестроек в геноме его общего с другими гоминидами предка [Джиллеспи 1986]. Это способствовало образованию огромного мозга с большим разнообразием нейронов. Число нейронов человеческого мозга постоянно пересматривается в сторону увеличения, и в настоящее время принимается, что «...мозг человека состоит из 10 в одиннадцатой степени нейронов: это приблизительно столько же, сколько звезд в нашей Галактике. Не найдется и двух нейронов, одинаковых по виду» [Стивене 1982, с. 31]. Этот мозг, в свою очередь, обусловил возможность образования и развития специфически человеческих социальных систем.