Только благодаря Милосердию Господа 13 страница

- Не очень-то ты и сопротивлялся, - сказала Неуверенность. - Тебе пора идти. И мы тоже должны уйти до восхода солнца. Мы, знаешь ли, больше любим ночь.

На следующее утро я бродил в поисках тропинки, которая вроде бы была совсем рядом вчерашним вечером. Полдня я продирался сквозь заросли, пока не добрался до пастбища. Там молодой пастух примерно того же возраста, что и Хира Лал, предложил отвести меня до дороги. Взглянув на свои руки, я увидел, что все еще сжимаю одиннадцать рупий. Я отдал мальчику его дакшину.

 

 

ГЛАВА 18

- Куда направляешься? - спросил меня велорикша, крутя педали своей трехколесной повозки в такт моим шагам. Покрывало плотной пыли повисло над Джайпуром, усиливая и без того обжигающую летнюю жару. Должно быть, у продавцов холодных напитков сейчас нет отбоя от покупателей.

- Залезай, - сказал рикша. - Я отвезу тебя, куда захочешь.

Ветерок приятно обвевал мою обнаженную грудь, когда велорикша начал крутить педали все быстрее, везя экипаж по широким улицам. Я не сказал ему адреса, но тот, похоже, знал, куда меня надо везти.

- У меня нет с собой денег, - сказал я, втайне надеясь, что он не остановится.

- Неважно, - ответил он. - Ты ведь иностранный баба, верно?

Рикша мог иметь в виду под словом "баба" все, что угодно, но, соединив несоединимое: "баба" и "иностранный", в его сознании появилось лишь одно место, в которое можно отвезти подобного человека, а именно - в отель "Шива". Это не ашрам, да и к Великому Богу там мало что относится, скорее это счастливый уголок хиппи, временами превращающийся в опиумный притон. В ухоженном саду было кафе, всегда полное иностранных искателей знаний и приключений и простых туристов.

Велорикша довез меня до места, и я не заметил, как он уехал. Должно быть, это один из духовных союзников Хари Пури, подумал я. Ведь он же прочитал мои мысли. В этот раз я имел в виду именно свои мысли, потому что жаждал очутиться в знакомом окружении, а отель "Шива" был близок к нему, как ничто другое в этой стране.

Был вечер, солнце уже готовилось опуститься за горизонт. Несколько иностранных пар вышли прогуляться в сад, чтобы понаблюдать, как небо окрашивается в нежно-оранжевые и пурпурные тона. Они показались мне такими же чужими, как, видимо, и я им. Я был обнажен по пояс, дхо-ти порвался в неравной борьбе с колючими растениями, а ноги выглядели так, будто я пешком добрался сюда из Сибири. Я сел за ближайший столик, пытаясь решить, что делать дальше, и проверил сумку желаний на предмет завалявшихся монеток. "Ну пусть там найдется хоть что-нибудь!" - прошептал я, глядя, как улыбающийся официант в дурно сидящей униформе приближается к моему столику. Что я говорю? - подумал я. Он дал мне сумку и должен был позаботиться, чтобы в ней что-то было! Сколько может стоить чай в подобном месте? И тут я нашел замусоленную банкноту в пять рупий. Неужели она была там с самого начала? Если была, то я должен был отдать ее велорикше.

Вдруг я услышал знакомый голос с незабываемым акцентом, звучавший прямо позади меня. Я прислушался. "Ледяной дворец..." - услышал я. Неверными шагами я обошел столик, за которым сидел молодой человек вместе с парой англичан и уставился на него. Он изменился.

- Да? - спросил он, улыбаясь. - Баба? - Он всегда был очень вежливым.

- Судно, - сказал я.

- Судно? - не понял он.

- Ну, знаешь, паром от Карачи до Бомбея? - промямлил я. - Семь, может, восемь лет назад.

Это точно он.

- Конечно! Ты тот самый американец. О Господи, как я рад снова видеть тебя! - сказал он, вскакивая. -А ты совсем м-м-м, совсем как местный. - Он засмеялся и обнял меня. - Только не говори мне, что все это время провел в Индии. - Его улыбка была заразительной.

Если бы я встретил его на улице, то прошел бы мимо, не узнав. Исчезли длинные черные волосы, усы д'Артаньяна, исчезла ярко-оранжевая рубашка и шлепанцы из "Тысячи и одной ночи". Теперь Картуш больше был похож на цыгана, продающего подержанные автомобили. Его волосы были напомажены, короткие усы выглядели так, будто их каждый день тщательно расчесывали щеткой. На нем была цветистая рубашка из полиэстра, брюки-дудочки и кожаные туфли.

- Вижу, ты больше не пытаешься стать баба, -сказал я ему.

- Торгую кристаллами кварца, - ответил Картуш. - Здесь, в Джайпуре, они очень дешевы, а в Лондоне их неплохо покупают. Целительные кристаллы теперь в большой моде, - объяснил он. - Так же, как всякие гуру йога и прочее...

Его сильный французский акцент смягчился, чувствовалось влияние Лондона. Глаза не глядели на меня прямо, но тем не менее Картуш внимательно меня рассматривал.

- Ну и как, камни помогают? - спросил я.

- Они думают, что да, - ответил Картуш и пригласил меня пожить несколько дней вместе с ним, пока он не закончит закупку камней.

Хотя я совсем немного общался с Картушем более семи лет назад, я чувствовал к нему большую привязанность. Из всех людей на Земле, которых я знал, я не мог бы наткнуться на более подходящего человека. На самом деле, я только сейчас начал понимать, какое влияние оказал этот человек на мою жизнь. Сам того не понимая, я пытался подражать ему, не его мыслям, предпочтениям или привычкам, с которыми я был незнаком, но самой его личности или, скорее, моему представлению о ней. Годами я выстраивал отношения с человеком, который существовал лишь в моих мыслях. И вот Картуш передо мной, совсем не такой, каким он жил все это время в моем воображении.

- Так почему ты так и не стал баба? - спросил я его, почему-то чувствуя себя преданным.

- Я не был готов к аскезе, - ответил он. - Я люблю вино, женщин и песни. Это был великолепный опыт, но теперь у меня есть другие дела. - И тут Картуш широко улыбнулся.

В ту ночь на корабле я очень серьезно отнесся к его словам. Записи, сделанные в моем дневнике, стали основанием, на котором я построил свою жизнь среди садху. Я вспомнил о матери, которая рассказывала в свое время об одном из специалистов по воспитанию детей, который в середине пятидесятых читал лекции и даже написал книгу. Моя мать посетила несколько его лекций, а потом прочитала книгу. Ее так впечатлили его знания и понимание детской психологии, что она применяла его теории на мне. Через некоторое время психолог неожиданно исчез, и она встретила его на какой-то вечеринке много лет спустя, когда я уже стал совсем взрослым. Мать спросила его, почему он не продолжил читать лекции и писать книги, как это сделал доктор Спок. Психолог ответил, что обнаружил, что его теории не работают, и потому сменил профессию на биржевого брокера.

У Картуша была память не хуже, чем у компьютера, поэтому, когда я напомнил ему про ночь на корабле, он вспомнил гораздо больше подробностей, чем я мог себе вообразить. Он помнил мою вышитую наплечную сумку и афганский чилим, украшенный кусочками разноцветного стекла, которые выглядели как настоящие драгоценности. Обе эти вещи давно исчезли как из списка принадлежащих мне вещей, так и из моей памяти.

Картуш был впечатлен моим владением хинди даже больше, чем рассказом о прошедших семи годах. Я рассказал ему о Хари Пури, о времени, проведенном рядом с Амаром Пури, о других баба, которых я повстречал, и о переданных мне учениях. Мои истории его порадовали, и он сказал мне, что я продвинулся в деле становления баба гораздо дальше, чем он сам.

- Почему ты послал меня именно к Хари Пури? - спросил я его.

- Я дал тебе список в пять страниц длиной, -ответил Картуш, кладя деревянный ящик, полный разных камней, к себе на кровать. - Это ты сделал выбор.

- Ну хватит, Картуш, - фыркнул я. - Ты же знаешь, что это не так. Я никогда не сомневался, что ты направил меня именно к нему. Может, ты и не говорил о нем много, но из того, что ты рассказывал о Гуру Джи, все и так было понятно. Ты знал, что я отправлюсь именно к нему.

- Подожди. Рам Пури, - в первый раз Картуш назвал меня именем, данным мне при посвящении.

Он присел на кровать рядом с "сундуком сокровищ" и взглянул мне в глаза. - У тебя есть какая-то проблема? - спросил он с неподдельным участием. - Ты кажешься самым счастливым человеком в мире. И все же я слышу в твоем голосе какие-то странные нотки.

- Да нет никакой проблемы, - соврал я. -Я просто хочу дать понять, какое влияние ты иногда имеешь над другими. Знаешь ли ты, каковы эти люди, к которым ты меня послал? - спросил я.

- А что, ты бы предпочел, чтобы я отправил тебя к крестьянам? - удивился он.

- Нет, - ответил я. - Но тебе не кажется, что ты был в этом несколько, как бы сказать, безрассудным?

- Мы оба безрассудны, Рам Пури. Ты легко смог бы найти себе Гуру в Муктананде или даже в Махариши Махеш Йоге, но я знал, что это тебе просто не подойдет.

- Я имею в виду, что не был готов к тому, во что ввязался, - сказал я. - Ты хоть понимаешь, какие силы замешаны в этом, о чем вообще говорит эта Традиция Знания?

Картуш снова улыбнулся и зажег сигарету. Он предложил сигарету и мне, но я отказался. Он сказал:

- Неужели ты думал, что Традиция Знания будет не более, чем хобби? Ты воображал, что можно получить Нектар Бессмертия, не пожертвовав для этого своим телом, умом и всеми ресурсами?

- Слова, Картуш, это просто слова! - заметил я.

- Верно, мой дорогой Рам Пури, слова могут быть просто словами, - сказал в ответ Картуш. -Посмотри, чем они стали для нас. Слова перестали быть символами взаимодействия миров и стали служить капризам человека и его рациональным суждениям. Мы используем слова как часть западной системы современных непостоянных идей, чья сущность полностью противоположна Традиции Знания.

- Да, но есть кое-что, что ставит под вопрос все, что я выучил до этого, - сказал я.

- Да, и что? - поинтересовался он.

- Картуш, я одержим, - сказал я тихим голосом.

Мой собеседник расхохотался.

- Я и сам бы мог тебе это сказать. Одержим любовью. Ты похож на зомби, - прокомментировал он.

- Не смешно, - сказал я. - Я одержим духом Хари Пури Баба!

- Значит, у нас есть еще что-то общее, - заметил Картуш, не обращая внимания на драматизм моего признания. - Я тоже одержим. Одержим духом Парацельса!

- Кого? - спросил я, чувствуя, что начинаю терять терпение.

- Во мне живет немец, который родился в шестнадцатом веке в Германии или, по крайней мере, на территории, которую мы сейчас считаем немецкой. Он был алхимиком или тем, что мы сейчас называем алхимиком, - сказал он. - Думаю, в шестнадцатом веке ты и я были знакомы, и нас обоих прокляли: меня, чтобы я никогда не забыл, кем являюсь, и тебя, чтобы не помнил, кто ты на самом деле.

Теперь я точно знал, что Картуш сошел с ума. Но то, что он сказал мне потом, изменило в моей жизни очень многое.

- Ты одержим чем-то гораздо большим, чем Хари Пури Баба, брат мой. Ты одержим духом столь сильным, что он определяет твой способ видения мира, твои связи с ним, то, как ты думаешь и говоришь. Именно он формирует идеи в твоей голове и выбирает слова, которые исходят из твоего рта. Ты одержим... Как бы это назвать?.. Ага, ты одержим своим западным типом мышления. Ты разве этого не знал? - спросил он, почесывая голову.

- Я оставил Запад, Картуш. Сегодня я впервые за долгие годы заговорил по-английски, -возразил я.

- Ты так же можешь навсегда оставить Индию, жить на Западе, и по-прежнему будешь одержим Хари Пури. Сильные духи способны обводить нас вокруг пальца множеством различных способов и использовать наши тела для собственных нужд. Твой взгляд на мир вовсе не является твоим. Он принадлежит великому духу Запада.

- Но я уже давно не мыслю по-западному Я верю в магию, реинкарнацию и привидения! -возразил я.

- Пойми меня правильно, - сказал Картуш. - Я никогда не говорил, что ты одержим одним лишь этим духом. Он является доминирующим, но все же ему приходится делить место с Хари Пури и еще, Бог знает, с каким количеством сущностей и идей. Ты просто считаешь само собой разумеющимся, что то, как ты видишь и понимаешь мир, и является тобой, а все остальное тебе чуждо.

Я вспомнил о том, как отреагировал на известие об одержимости, подумал о том, что являюсь пристанищем для множества бестелесных духов. Может, самым мощным из призраков был тот, которого привыкли считать нормальным образом мыслей, чувств и вкусов.

- И даже когда внутри тебя поселился Харри Пури, то, что ты считаешь своей нормальной личностью, все время старалось перевести бесценное знание баба в другой формат, - объяснил Картуш. - Как только это у него вышло, ты подумал, что продал душу дьяволу, то есть Другому. -Он начал смеяться.

- Ну что смешного ты нашел на этот раз? -спросил я.

- Только то, что ты подумал, что заключил с Мефистофелем сделку в обмен на знания, а сам тем не менее продолжаешь принижать эти самые знания, пытаясь подогнать их под прежний образ мыслей. Как в сказке про женщину, которая разрезала новую юбку, чтобы поставить заплатки на старую. Нет, так бизнес не делается!

Он снова засмеялся, и мне пришлось засмеяться вместе с ним.

- Но послушай, - продолжил Картуш. - Мы также говорим о призраке человека, который входит в тело другого человека, потому что хочет что-то получить от этого тела и ума. - Картуш пропел, перефразируя алхимика Парацельса:

 

Он знает, что, как в полных искр небесах,

В нем самом сияют звезды.

- В мудреце отражается весь мир, в котором он живет, и он способен объять его целиком, -сказал Картуш, вываливая камни прямо на кровать и начиная сортировать их по размеру и качеству.

- Где-то в начале семнадцатого века один особенно голодный дух, питающийся мясом думающих людей интеллектуального класса, достиг критической массы и распространил свой способ мышления по всей Европе. Язык, который тогда знали и на котором говорили, перестал существовать. Способы мышления, разговора, письма, все изменилось. Изменился и способ познания. Декарт научил нас, европейцев, что математика, алгебра - это язык Господа, который он использует, чтобы создавать и поддерживать мир. В конце концов, это мнение превратилось в идею о том, что правда есть лишь в царстве человеческого разума. И они назвали этот период Просвещением, Веком Разума!

- Невероятно, - сказал я. - Я никогда не думал об этом с этой точки зрения!

- Язык и мир разъединились. Язык начал выражать идеи человека о мире и перестал быть проявлением самого мира, - сказал Картуш, сравнивая два удлиненных нежно-розовых камня. Один из них отправился в кучку особенных камней, другой присоединился к обыкновенным.

- Начался процесс создания новой карты мира. Слова потерялись, они более не были знаками, а были обречены жить на страницах книг, откуда их брали для использования в речи людей.

Картуш вытащил из-под кровати чемоданчик и шерстяную сумку оливкового цвета. Он завернул кристалл кварца невероятно нежного розового цвета в вощеную бумагу, а затем положил в маленькую пластиковую сумочку с молнией. Молнии были в Индии явлением еще более редким, чем розовый кварц.

- Вещи превратились лишь в сумму компонентов, их составляющих. Те, кто видели связи между вещами, основываясь на их сходстве, считались провидцами или сумасшедшими, потому что магия перестала быть авторитетом и перекочевала в корзинку с надписью "интересные фокусы". Святые, подобные Хари Пури Баба, которые могли читать природу и книгу как один и тот же текст, были изгнаны за пределы общества

и лишены какого-либо влияния на людей. Видишь ли, сходство перестало иметь значение,

важными стали различия. Великий голодный дух разросся и превратился в серую массу с миллионом ножек. И тогда он отправился переделывать мир, расставляя различия по порядку, чтобы установить связь между алгеброй и переменчивыми мнениями людей, основанными на их так называемом рациональном уме. Кастрированные слова стали компонентами знаний.

- Ух ты, - выдохнул я. - Ты точно ни во что не ставишь Запад, Картуш.

- Я не выношу суждений,- ответил он. -Ведь дело вовсе не в добре и зле, хорошем или плохом. Дело в свидетельствовании и тем самым в видении.

- Великая Тень с великим наслаждением съела Язык, - пропел Картуш со смешным британским акцентом. - Как муравьед, который высасывает муравьев из муравейника, она высосала из Языка всю тайну знаков и символов, полностью опустошив его. Тень оставила Языку одну лишь функцию, словно он был каким-то механизмом, не имевшим никакого права на иное существование.

Я знал, что он говорит правду, потому что этому же меня учил санскрит.

- Язык лишился содержимого. Осталась одна лишь внешняя видимость, - вздохнул Картуш. -Текст перестал существовать так же, как и комментарий к нему, который был нужен для того, чтобы текст был узнан. Язык перешел от хранителей знания и устных традиций в полное владение рациональной элиты. Само существование Языка стало зависеть от его рационального анализа. Критицизм заменил комментарий и стал критерием точности утверждений, их выразительности и уместности.

- Но то Запад, а это Восток, и "двум полюсам не встретиться". Умеющие читать Мир все еще существуют здесь, а традиция по-прежнему жива и полна сил, - сказал я. - Я знаю, потому что видел это собственными глазами.

- Не обманывай себя. Тебе повезло наткнуться на парочку совершенно потрясающих привидений. Но их число все уменьшается. Помни, что сущностью Великой Тени Запада является то, что человек, одержимый ею, стремится нанести всю Вселенную на собственную карту, и, конечно, это касается и Индии. В Индии Традиция является субъектом, а не объектом знания. С западной точки зрения она представлена чем-то другим. Поэтому, когда ты приехал в Индию, все время пытался использовать собственное тело и ум именно для нанесения объектов на карту. Неважно, что тебе бросали жемчуг. Ты, словно хороший маленький зомби, разрубал его на части, смешивал с хорошей дозой иллюзии, а затем стряпал замечательную блюдо под названием "Сходство и иллюзия".

- Да ладно, Картуш, я всегда отказывался от преждевременных суждений и пытался смотреть на все непредвзято, - запротестовал я.

- Ты можешь покинуть Запад, но он тебя не покинет. Разве этот так называемый непредвзятый взгляд не предполагает нахождения каждому объекту места на твоей внутренней карте мира? Твоя самая великая иллюзия в том, что ты считаешь себя обладающим непредвзятым мнением и свободным выбором.

Я задумался. Да, мы на Западе редко задумываемся над подобными вещами. Твердая убежденность в том, что западный способ восприятия мира превосходит все прочие, давно поселилась в умах людей. Но с точки зрения индусов, западные люди внезапно вторглись на их территорию в девятнадцатом веке и тут же принялись реорганизовывать и находить новые определения тем вещам, которые мудрецы знали уже многие тысячелетия.

Картуш уложил большие камни в мягкую сумку и начал внимательно рассматривать камни меньшего размера перед тем, как упаковать их и положить в чемоданчик.

- Итак, как же Запад преставляет себе Индию и как он перестраивает ее?

- Я весь обратился в слух, - сказал я.

- Первое, что необходимо понять: Запад - это То, а Индия - Другое; Запад - нормален, а Индия - анормальна. Запад рационален, Индия иррациональна. Запад активен, Индия пассивна. Проблемы начинаются тогда, когда Запад пытается уместить Индию в неподходящую ей по форме ячейку. Для этого нужно перевести все в другой формат, все категории должны быть изменены, а элементы - сделаны универсальными. Таково основание Имперского Знания. Первый шаг - привнести немного порядка в хаос индийской культуры, что возможно сделать, выделив в Индии самое главное. Но, конечно же, в этой стране нет самых важных вещей. Поскольку у нас есть карта, Таблица Всех Вещей, мы хотим узнать, куда конкретно определить каждую вещь. А что насчет религии? Какая в Индии религия? - спросил Картуш.

- Индуизм, конечно, - ответил я.

- Хм, ну... - пробормотал он. - Что мы, европейцы, знаем о религии? Христианство, иудаизм и ислам нам более или менее знакомы. У них всех есть два атрибута, которые можно выделить сразу же: центральный священный текст, который является авторитетом, и центральная доктрина, которая определяет способ мышления. Когда британцы прибыли в Индию, они попытались нанести местную религию на собственную сетку координат и стали искать самый важный текст и доктрину. Первым кандидатом на священный текст стала "Бхагавад Гита", а "Адвайта Ведантуа" сочли чем-то вроде комментариев к основному тексту "Гиты" и определили ее в узкие рамки центральной доктрины.

- Разве это возможно? - спросил я. - Ведь есть столько разных верований, мифов, ритуалов и законов, и все это помимо неисчилимого количества текстов и сильной устной традиции.

- Именно так. Бывает, что у одного текста есть много версий, иногда даже противоречащих друг другу. Если необходимо изучить культуру и религию индусов, тогда, согласно пост-просвя-щенческой традиции мышления, надо читать книги, а затем обсуждать их, чтобы прийти к консенсусу и успокоиться, поместив все на соответствующие точки на карме. Мы всегда видим чужую культуру через призму своей собственной. Каков был подход колониальных администраторов и христианских миссионеров к изучению индийской культуры? Мы, европейцы, учимся, читая. Конечно, теперь у нас уже есть телевидение. Но голубой экран стал просто развитием изобретения Гуттенберга.

- Поскольку в индийских текстах не было од нородности, первой задачей академиков было создать критические работы по основным текстам. Однако эти работы, равно как и переводы, создали из текстов что-то новое путем наложения элементов нового европейского рационального мышления. Результатом было то, что сама идея Языка изменилась. Тексты оригиналов были устнымии привязанными к конкретной местности, тем самым сохранялась традиция комментариев и интерпретации данного текста. Сила и польза этих текстов всегда заключалась в связи между Языкоми Миром. "Аккуратный" же текст был составлен путем сравнения различных вариантов, нахождением общих элементов и вынесением суждений, основывавшихся на результатах "научного эксперимента". Поскольку различных вариантов текстов было действительно много, европейцы решили, что они всего лишь искаженные варианты какого-то едиственного оригинала. Отсюда были сделаны выводы, что индийская культура является ни чем иным, как деградировавшей культурой древности. Именно это суждение сформировало некую умозрительную общность, которую потом назвали "индуизмом".

- То есть называемое индуизмом просто служит подтверждением факта, что все религии говорят об одном и том же и тем самым фокус смещается на прозелитизм*.

С каждой минутой высказывания Картуш становились все радикальнее и радикальнее. Конечно, я тоже в свое время верил в тезис, что на фундаментальном уровне все религии говорят об одном и том же. Веданту всегда приводят в качестве самого яркого подтверждения этому. Я, как и другие, тоже попался на эту удочку, потому что искал истоки и эссенцию индуистской традиции в Ведах.

- Но среди людей Запада все же есть много тех, кто отвергает подобную культурную гордыню и погружает в индийскую культуру, свободные от предубеждений, - сказал я.

- Для таких людей сказанное мною верно вдвойне. Они выстраивают знания об Индии, глядя в отражение своей собственной культуры.

Да и как им пересечь пропасть между своей западной точкой зрения и взглядом на мир, столь отличным от их собственного? Как можно изучать язык содержимого при помощи языка формы? Ну же, Рам Пури Джи! Я осмеливаюсь тревожить тебя подобными словами, потому что ты одержим духом Индии! Ты - арена борьбы между Великой Тенью и призраком Хари Пури Баба. Его и твоя победа будет заключаться в том, чтобы прогнать Великую Тень со своего постамента. Чтобы это сделать, тебе придется признать, что Запад и Восток равны, хотя и очень различны меж собой. По-другому не получится, - сказал он.

 

"Ну как я мог быть таким дураком?" - спрашивал самого себя я некоторое время спустя. Картуш ушел к резчику камней, чтобы купить еще кристаллов. Он приглашал меня с собой, но предупредил, что ничего интересного в этом занятии не будет, поэтому я отказался. Как я мог сомневаться в своих гуру? Даже если Хари Пури Баба действительно внутри меня и даже если единственной причиной того, что он вошел в меня, было его желание увидеть Америку.

От гостиницы до Савай Ман Синх Роуд было совсем недалеко, поэтому я отправился к той самой больнице "скорой помощи". Я зашел в пансион дхармасалы, в котором в свое время жил Амар Пури Баба, но в саму больницу решил не заходить. Я шел по широкой улице все дальше и дальше, пока не повернул в узкий переулок, в котором стоял маленький храм Хануману, который я часто посещал во время болезни Хари Пури.

Мне было ужасно стыдно. Я позволил новости о том, что одержим баба, перевернуть все мое существо, из-за такой малости я повернулся спиной ко всему постигнутому мною знанию. Опираясь на одно единственное предложение, исходившее к тому же из ненадежного источника, от дорогого гуру-бхая Кедара Пури Баба, я решил отказаться от своих гуру и от традиции. Наверно, это грех. Вместо того, чтобы предложить гуру прибежище, которое он в свое время предложил мне, я отправил его на желтеющие страницы книги о драконах, единорогах, волшебниках и прочих фантастических существах.

Я выполнил омкары перед оранжевой статуей Ханумана, затем сел перед ней и с великим раскаянием стал выполнять гуру-мантру, перебирая четки со ста восемью бусинами.

Герой Хануман тускло сиял напротив меня. Выражение его лица не имело ничего общего с присущим ему чувством долга. Хоть одна нога обезьяньего бога опиралась на землю, на самом деле он летел по воздуху. Я вспомнил один эпизод "Рамаяны", в котором брат Рамы, Лакшман, был убит во время боя между армиями Рамы и демона Равана, укравшего возлюбленную Рамы. Смерть брата ошеломила Раму, и изрядно поредевшая после сражения армия обезьян потеряла боевой дух. Спасти их всех мог лишь Хануман, который должен был полететь в Гималаи и вернуться оттуда до следующего восхода солнца с редкой травой, которая могла возвращать жизнь мертвым. Нетрудно догадаться, что Хануман забыл самое важное в описании травы и поэтому не смог найти ее. После нескольких неудач обезьяний бог собрал всю свою героическую силу, вырвал гору и полетел обратно на Ланку, держа гору в правой руке, чтобы обезьяна-врач сам смог опознать нужную траву. Статуя, напротив которой я сидел, изображала тот самый момент, когда Хануман взвился в воздух с горой в руке и с зажатым под мышку желтым диском. Обезьяний бог не только забыл описание травы, он еще и опоздал. Поэтому ему пришлось похитить Солнце, которое было его собственным гуру, и прятать его до возвращения на Ланку. Я подумал о ситуациях, в которых люди проявляли необыкновенную силу, как, например, женщина, поднявшая автомобиль, наехавший на ее маленького ребенка. Разве Хануман не был вдохновлен на это действие Симпатией, проявлением Активного начала? Рама, олицетворяющий собой Сбалансированное начало, воплотился на Земле, чтобы восстановить порядок во Вселенной и сохранить То. То, проявленное в Активном начале, притянуло Ханумана и всю силу, дарованную ему при рождении богами, для выполнения определенной задачи. Только супергерой мог справиться с подобным делом, и Хануману это удалось. Я вспомнил, что Хари Пури Баба говорил мне, что Ханумана называли Повелителем Безнадежных Случаев.

И тут мне пришло в голову, что именно волшебное воздействие Активного привлекло меня в свое время к западному образу мыслей, а теперь привлекало к единству Даттатрейи и Традиции Знания. Хари Пури Баба привлек меня к себе, чтобы я смог расстаться с индивидуальностью и превратиться в него. Только из-за действия отталкивающей силы, Пассивного начала, я продолжал пытаться сохранить собственную индивидуальность. Но разве она у меня есть, эта индивидуальность? Или я являюсь полной копией Западного Человека?

Ко мне подошел священник и дал леденец для подношения Хануману, а потом нанес синдху-ром оранжевую точку на мой третий глаз. Он пригласил меня выпить с ним чаю на заднем дворе храма, рядом с борцовской площадкой, называемой "акхара". В храмах Ханумана часто устраивают площадки для борьбы, и его последователи уделяют много внимания развитию тела. Мы прошли на задний дворик и стали наблюдать за тренировкой борцов.

- Как еще обычные ЛЮДИ очищаются от грехов помимо омовения в Ганге? - спросил я жреца.

- Они дают обеты, заключающиеся в посте, паломничестве или пожертвованиях для бедных. Есть много путей. Все зависит от того, что за человек дает обет, - ответил он.

- Мой дядя-вегетарианец однажды переехал велосипедом лягушку и убил ее, - заметил один из молодых борцов, который сел рядом с нами, решив ненадолго передохнуть. Его тело лоснилось от пота и горчичного масла.

- Шам Лай Джи, ювелир с Нью Роуд? - спросил священник. Молодой человек кивнул.

- Ну? - спросил я. - И что же он сделал?

- Он решил сделать пожертвование, поэтому отправился в храм Лакшми Нараян и обо всем рассказал главному жрецу, - сказал борец. - По скольку дядя по профессии ювелир, главный жрец велел ему найти лучшего мастера в Джайпуре, чтобы тот изготовил ему точную копию лягушки из золота, и пожертвовать ее в храм.

- Он так и сделал? - спросил я.

- Примерно, - ответил молодой человек. -Дядя решил, что серебряной лягушки будет достаточно, велел младшему ювелиру сделать ее, а потом пожертвовал ее храму.