Критика модернистского подхода к изучению неравенства

Важность и актуальность описанных выше определений и представлений социальной структуры базируется, как было показано, в первую очередь на идеологии модернизма. Оценка состояния социальной структуры, социального равенства или неравенства, справедливости и несправедливости в распределении ресурсов, а также проектирование будущих реформ и направления социальных изменений зависят от нормативного представления о желаемом состоянии дел. Но именно это желаемое состояние, то есть модернистский идеал, в последние десятилетия подвергается весьма суровой критике.

Не столько важное, сколько звучное направление критики модернизма представляют те философы и обществоведы, которые, пропагандируя наступление новой эпохи постмодерна, просто пытаются не замечать все проблемы, возникшие в ходе осуществления модернистского проекта, считая их неважными и неактуальными.

Ряд других ученых просто называют модернистский проект утопией, тем самым также снимая все проблемы и объявляя дискуссию по этому поводу праздным занятием.

Для анализа нашей темы такие радикальные решения не представляют интереса. Философами выявлены реальные проблемы, возникшие в последние десятилетия в ходе осуществления модернистского проекта. Они коренятся в практике развития социального государства, обеспечения равенства и справедливости, в решении конкретных социальных задач.

Многие западные исследователи констатируют предел возможностей социального государства в решении таких проблем, как массовая безработица, наличие ряда социальных групп, которые практически лишены шансов на рынке труда и вытеснены из сфер, поддерживаемых социальным государством. Еще более серьезная социальная проблема обусловлена неспособностью современного государства обеспечить эффективное функционирование социальных служб, причем трудности возникают именно в тех сферах и областях, где достижения кажутся наиболее явными и весомыми. Именно эти сферы и области чаще всего вызывают претензии из-за бюрократического и безличностного характера действий социальных служб, которые перестают видеть в своих клиентах полноценные человеческие личности. Кроме того, все чаще и чаще на передний план выступает неспособность государства справиться с экологическими проблемами и уменьшить технологические риски современного производства.

Таким образом, социальное государство затрудняется в реализации задачи, которая в ее наиболее общей формулировке состоит в создании возможностей счастья и процветания для всех граждан. В социальном государстве невозможно экономическое процветание вследствие массовой безработицы. Забюрократизированные и 'запрофессионализированные' социальные службы просто-напросто не смогут достичь своих собственных целей. Наконец, тот факт, что государство не может нейтрализовать экологическую и технологическую угрозу, свидетельствует не просто о его неспособности обеспечить 'счастье и процветание', но и о проблематичности его способности обеспечить просто выживание человека.

Повторим, все эти проблемы возникают именно в тех областях, где модернистский проект, как кажется на первый взгляд, достиг наиболее впечатляющих успехов: крупномасштабные технологии, развитые социальные службы, трудовая деятельность. По мнению многих исследователей, под вопросом само направление дальнейшего развития. Как будто социальное государство оказалось в тупике.

Ю.Хабермас в этой связи пишет о новой непрозрачности (neue Unь'3fbersichtlichkeit) - о парадоксальной ситуации, когда 'все еще движимая утопией трудового общества социальная программа теряет возможность показать перспективы будущей коллективной, лучшей и менее опасной жизни' [130, S. 147]. Новая непрозрачность заставляет усомниться в осуществимости базовой, по определению Макса Вебера, тенденции модерна - тенденции расколдовывания мира. Это может означать как исчерпанность модернистского проекта через двести лет после начала его осуществления (Г.-П Мюллер пишет об 'исчерпанности утопической энергии') [150, S. 23], так и его временные, преходящие затруднения.

 

Новые дифференциации

Но, пожалуй, гораздо более важными, чем проблемы, обусловленные провалами социального государства и связанных с ним социальных и экономических программ, являются проблемы, порожденные его действительными и неоспоримыми достижениями, а именно: беспримерным повышением материального жизненного уровня, всеобщей экспансией образования и утверждением того, что в пропагандистски ориентированных трудах именовалось государством всеобщего благосостояния. Все эти достижения постепенно привели к необходимости коренного переопределения понятия социального неравенства, а вместе с ним и главных понятий, регулирующих представления о социальной структуре.

При этом неравенство перестает быть ценностно негативным понятием; неравенство начинают понимать как инакость, непохожесть, в конце концов как плюрализацию и индивидуализацию жизненных и культурных стилей.

На эту сторону дела первыми обратили внимание специалисты в области биографических исследований. Указанные выше изменения: повышение жизненного уровня, расширение возможностей образования и повышение социальной безопасности - существенно изменили организацию индивидуальных биографий [138]. Жизненные планы стали строиться на гораздо более долгий, чем раньше, период времени, появилась возможность говорить о 'биографизации поведения' и 'жизненных программах', внешне напоминающих карьерные планы в профессиональной деятельности, но по сути не сводимых к профессиональной деятельности, а ориентированных на личностную реализацию в самых разных сферах жизни, а иногда и в нескольких одновременно.

Расширение возможностей самореализации корреспондирует даже с формальными изменениями стандартного жизненного цикла. Помимо традиционных детства, юности, взрослости и старости появились новые возрастные статусы: своего рода после-юношеская стадия, предполагающая более длительное, чем у предыдущих поколений, время обучения и образования; послеро-дительская стадия (empty nest), на которой женщина получает возможность приобщиться к новым формам деятельности, начать 'новую жизнь' после того, как выросшие дети покинули семью; наконец, это более долгая пенсионная стадия, длительность которой возрастает благодаря снижению пенсионного возраста и увеличению средней продолжительности жизни.

Наконец, отмечается плюрализация форм семейной жизни, состоящая в том, что считавшаяся несколько десятков лет назад обязательной буржуазная 'ядерная' семья имеет все меньший удельный вес в обществе, а начинают преобладать постепенно одиночки либо формы совместной внебрачной жизни с детьми или без детей.

Все эти факторы ведут к плюрализации и индивидуализации жизненных стилей, что прежде всего выражается в ускоренном распаде традиционных коллективных жизненных форм. Становится все менее ясным и наглядным, что такое '...соответствующая положению, приличествующая, вообще хорошая жизнь. Изменчивость и творчество становятся 'знаком качества' хорошей жизни' [182, S. 17].

Возможно ли в этих изменчивости и творчестве выявить нечто более стабильное или их можно рассматривать лишь как противопоставление прежним стабильным формам? В большинстве западных теоретических концепций не дается прямого ответа на этот вопрос. Лишь констатируется, что наступающая индивидуализация и плюрализация, освобождение от воздействия традиционной социальной среды и свобода выбора индивидуальных жизненных стилей знаменуют собой 'конец социального расслоения' [140].

Известный социолог и социальный философ У.Бек как бы подытоживает многочисленные и разнообразные спекуляции на эту тему в виде четырех тезисов. Первый тезис: резкое улучшение материальной ситуации подавляющего большинства населения ведет к детрадиционализации сословно окрашенных 'классовых положений', например рабочие получают доступ и возможность реализации ведения жизни, характерного для буржуазии.

Второй тезис: материальное благосостояние в сознании того, кто его обретает, выступает как индивидуальное достижение, даже если это на самом деле - не его заслуга, а продукт общественных изменений, улучшивших благосостояние всего общества. При этом его социальное сознание индивидуализируется, а соответствующая классово-культурная идентификация в той же мере ослабевает.

Третий тезис: параллельно названным выше процессам происходят диверсификация и индивидуализация жизненных положений и жизненных путей, которые обязаны своим происхождением резкому скачку социальной мобильности в конце 60-х-70-х годов. 'Социальная мобильность - даже географическая мобильность, даже повседневная мобильность, состоящая в перемещениях между семьей и рабочим местом,- перемешивает и перепутывает жизненные ситуации и жизненные пути членов общества' [95, S. 125].

Четвертый тезис (обусловлен этими тремя процессами: детрадиционализацией классовых состояний, распадом классовых идентификаций и нарастающей мобильностью): происходит распад социальных классов и слоев, соответствующих прежним иерархическим социоструктурным моделям. На место сословно-классового жизненного мира приходят отличающиеся друг от друга индивидуализированные жизненные миры. Бек детально не характеризует жизненные миры; важно, что 'в ходе этого процесса люди становятся свободными от социальных форм индустриального общества - от класса, слоя, семьи, от обусловленного полом положения мужчины и женщины' [95, S. 15].

Касаясь перспектив будущего развития, Бек дает перечисление признаков надвигающегося 'постклассового общества'. Во-первых, здесь социальное неравенство выступает исключительно в статистической форме, нисколько не отражаясь в непосредственной очевидности норм и образов жизни; попытка восстановить старые классовые и сословные лояльности превращается в конструирование искусственных членений, не имеющих оснований в реальности. Во-вторых, социальная мобильность теряет побудительную силу, индивид склонен менять свою жизнь сам, не обращаясь к системно обусловленным реальностям и целостностям, он принимает на себя ответственность за любые изменения, не перекладывая ее на систему. В-третьих, политическая жизнь (деятельность любых блоков и коалиций) приобретает 'пунктирную' форму, основываясь на темах и ситуациях, а не на квазионтологической привязке к объективным классовым положениям. В-четвертых, новые неравенства приобретают новое значение и новую важность, основанные на аскриптивных признаках.