Гермиона закатила глаза, Джинни скрыто захихикала, а Кингсли ухмыльнулся.

— Дезинфекция! — После того, как Аластор кивком головы попрощался с присутствующими, (Северус знал по прошлым временам, что тот не переносил процедур залечивания, даже своего собственного, о чём ярко свидетельствовала его внешность), Гермиона заколола волосы на затылке и приблизилась к столу.

— Принеси из библиотеки мою сумку, Джинни, — пробормотала она, осторожно приподнимая остатки футболки Тонкс. — Ты знаешь, чем тебя так задело? — Обратилась девушка к ней.

Джинни ринулась из кухни, и Северус слышал, как она уговаривала за дверью остальных членов Ордена пока не входить в кухню, прежде всего, видимо, Ремуса Люпина.

—...не самое подходящее время, — услышал он напоследок.

— Нет, слишком много всего летало, — прошептала Тонкс и немного вытянула ноги, стараясь не мешать Гермионе.

— Понятно, — ответила та без тени малейшей озабоченности или страха в голосе. Она с уверенностью выполняла свою работу, и Северус подумал, что Гермиона, как начинающий врач, уже, наверное, не раз была в подобных ситуациях.

В этот момент Джинни вернулась на кухню и поставила на стол старомодную большую сумку. Гермиона отошла от Тонкс и открыла сумку. После недолгих поисков она вынула из неё флакон с голубоватым содержимым. — Выпей это!

Тонкс так и сделала, но скривила лицо от отвращения. — Что это?

— Антибиотик, — объяснила Гермиона мимоходом и сморщила нос, очищая края раны от крови. — Шрам может остаться, — сообщила она и взмахнула волшебной палочкой.

Северус с восторгом наблюдал, как Гермиона достала из сумки магически защищённый пакет, открыла его и при помощи палочки выудила из него тонкую нить, после чего начала при помощи этой нити соединять далеко отстающие друг от друга края раны. Руки её не касались раны. Палочка, которой девушка дирижировала на расстоянии примерно трёх сантиметров от кожи, выполняла всю работу. По всей видимости, процедура была абсолютно безболезненной, так как Тонкс не издала ни звука.

Такой способ сшивания ран Северус ещё ни разу не испытывал на себе. Его начали практиковать не так давно, а Поппи всегда доверяла лишь старым методам. Гермиона выполняла свою работу очень элегантно. После того как нить скрепила края раны, от неё стало исходить слабое свечение. Вскоре на безукоризненной коже молодой женщины осталась видна лишь красная полоска.

— Вот и всё, — выдохнула Гермиона и смахнула с лица непослушный локон.

Тонкс осторожно села и посмотрела вниз на живот.

— Класс! — Сказала она и усмехнулась. Её до этого почти пепельные волосы снова обрели слегка розоватый оттенок.

Гермиона закатила глаза.

— Тебе повезло!

— Да, что ты, а не Поппи сейчас здесь. У неё не вышло бы и наполовину так здорово. — Тонкс подмигнула.

— Поппи — выдающийся врач. И она довольно часто спасала твою шкуру, — возразила Гермиона предупреждающе.

— Да, конечно. Но ты поняла, что я имею в виду.

Джинни и Кингсли наблюдали за сценой со всё возрастающим беспокойством, которое ещё увеличилось, когда Гермиона добавила:

— Нет, не понимаю! Ты ещё что-то хотела сказать мне, Нимфадора?

Северус, не в силах оторваться, наблюдал за меняющейся в кухне атмосферой. Но через несколько секунд напряжение заметно спало.

Тонкс смущённо посмотрела на Гермиону.

— Хотела поблагодарить, ничего больше, — объяснила она, наконец.

На этом черты лица Гермионы смягчились, и она кивнула.

— Не стоит благодарности.

Следующее воспоминание обрушилось на Северуса с такой силой и столько всего объясняло, что он, впоследствии, пожалел, что не остался в неизвестности.

Он увидел Гермиону в ванной комнате. Вообще-то, он сразу пропускал такие воспоминания, так как они далеко выходили за границы дозволенного. Но Гермиона была полностью одета, и на краю раковины перед ней стоял стакан с желтоватой мерцающей жидкостью.

Северусу понадобилась лишь секунда, чтобы соеденить факт нахождения Гермионы в ванной с фактом наличия именно этого зелья, и он тут же понял, что она делает тест на беременность. Его магический вариант также длился несколько минут, к большому неудовольствию женского волшебного мира. Несколько минут до того, как результат становился очевидным, который тут же прояснял ситуацию.

Когда из стакана стали вырываться искры, сверкающим облаком распрастраняющиеся в ванной комнате, взгляд Северуса автоматически скользнул на лицо девушки. Насколько желаемой была эта беременность?

Гермиона не выказывала ни малейшей реакции. Она лишь скрестила руки на груди и отсутствующим взглядом уставилась в стакан. И всё же Северус знал, о чём примерно она сейчас думает. Знал, так как давно обнаружил, как часто их мысли сходились. И в такой ситуации (в которой он, к счастью, никогда не мог оказаться) он думал бы именно так. Она размышляла над зельем, над тем, всё ли она сделала правильно, приготавливая его.

И когда несколько минут спустя она пришла к выводу, что действительно всё сделала правильно (за исключением предохранения), девушка закрыла глаза и застонала. Вздох, с которым вырвалось наружу противостояние между условиями войны, её возрастом, её заданием, общими планами на жизнь и тем, что теперь происходило в её утробе.

После этого Северус некоторое время бесцельно метался в вихре воспоминаний, не просматривая ни одно из них внимательно. Вообще-то он искал спокойное местечко в сознании Гермионы, место, на котором он смог бы задержаться и спокойно вздохнуть, если это можно было бы так назвать. Но он не находил такого места. Или она искуссно его скрывала или же наличие второго существа препятствовало этому. Адиа Визмор ещё не встречалась ему в сознании Гермионы, но Северус не знал, насколько изменения, вызванные зельем, уже завершились.

Наконец, он оставил эти размышления на потом, чтобы обратиться к тому, для чего ему, собственно, необходима была эта небольшая передышка. Ему было ясно, что Гермиона потеряла ребёнка. Она не смогла бы так долго скрывать беременность у него под боком в этом доме. К тому же он видел её за экспериментами, которые строго настрого запрещалось проводить во время беременности.

Он вспомнил её падение в хижине. Была ли она тогда еще беременна или уже потеряла ребёнка? И если это случилось сразу после того, как они оказались в доме, как долго она оставила его без сознания, чтобы успеть переработать эту потерю? Четыре часа? Пять? Или шесть? Сколько времени она отвела себе на отдых, прежде чем спустилась в подвал, чтобы приготовить для него зелье, залечившее его внутренние повреждения? Сколько зелий она приняла сама, чтобы пережить последующую ночь? И основывалась ли вся её враждебность к нему на том, что она потеряла собственного ребёнка, освобождая его?

По крайней мере, на последний вопрос он мог ответить с большой долей уверенности. У него почти не осталось надежды, что не он стал причиной выкидыша. Каковы будут последствия этого, он лишь с трудом мог себе представить, так как в этом доме они, похоже, застряли надолго.

У него накопилось много вопросов, которые он хотел бы задать ей позже. Многое нужно было прояснить. Он слишком долго терпел то, что ответы были такими редкими, а бесконечные вопросы оставались без внимания. Времени у них на это было достаточно.

Северусу стоило немалых усилий продолжить свои поиски. На этом он не мог остановиться. Оставалось ещё слишком много вопросов, волнующих его. Между тем этих вопросов становилось даже больше. День, тридцать первого июля, оставался для него по-прежнему загадкой, и к тому же, он хотел знать всё, что пережила Гермиона, пытаясь освободить его. И, прежде всего, почему она вообще выполняла это задание. Почему Албус не освободил её в связи с этими обстоятельствами от всех обязанностей?

Он увидел Гермиону, сидящую в одиночестве за столом, и насторожился. Подперев голову руками, она, казалось, глубоко задумалась. В следующий момент в кухню вошёл Албус. Гермиона подняла голову и наблюдала за тем, как он садился к ней за стол.

— Кингсли рассказал мне о вчерашнем происшествии, — начал он, спустя несколько секунд. Гермиона кивнула. По-видимому, её странное поведение в отношении Тонкс не осталось незамеченным.

— Это, возможно, побочный эффект Vicissitudo Virtus, Гермиона, — продолжил он, когда она всё ещё продолжала молчать.

— Или беременности, — подумал Северус с примесью сарказма.

— Что? То, что я без причины набрасываюсь на друзей?