Глава 1. Иногда они действительно мертвы. 2 страница

Однако даже самые эксцентричные из братства клинка были предпочтительнее дипломатов. Он лениво размышлял, каким объединяющим термином можно назвать сборище дипломатов. Если писатели образуют братство пера, а группа лис будет определена, как стая хитрюг… дипломатичный удар кинжалом, возможно? Братья стилета? «Нет, – решил он, – слишком прямолинейно». Дипломатичный дурман, это больше похоже. Братство зануд. Хотя, тот, кто не был занудой, как правило, был опасным.

Сэр Джордж Жермен[6] был одним из редкой породы: нудным и опасным.

Он некоторое время погулял по улицам города, в надежде утомить себя перед возвращением в свою маленькую душную комнату. Небо было низким и гнетущим, со сверкающими среди облаков зарницами, и атмосфера была насыщена влагой, как губка в ванной. К этому времени на самом деле он должен был находиться в Олбани[7] – не менее душном и изобилующим насекомыми городе, но несколько более прохладном, возле милых темных лесов Адирондака[8].

Все же он не жалел о своем поспешном путешествии в Уилмингтон. Вилли получил распределение, это было важно. И сестра Вилли, Брианна… Закрыв глаза, он на миг застыл как вкопанный, заново переживая запредельный и разбивающий сердце момент в тот полдень, когда он увидел их двоих вместе, во время той, скорее всего, их единственной в жизни встречи. Он едва был в состоянии дышать, его глаза были прикованы к двум высоким фигурам, чьи красивые открытые лица были так похожи. И оба они напоминали человека, который стоял рядом с ним, неподвижный, но, в отличие от Грея, жадно глотавший воздух, как будто боялся, что никогда больше не сможет дышать снова.

Лорд Джон, не привыкший еще ощущать отсутствие кольца, рассеянно потер безымянный палец левой руки. Они с Джейми Фрейзером сделали все возможное, чтобы сберечь тех, кого любят, и, несмотря на меланхолию, его утешала мысль, что они были едины в этом родстве ответственности.

Вот интересно, встретит ли он когда-нибудь Брианну Фрейзер МакКензи снова? Она сказала, что нет, и была так же сильно опечалена этим фактом, как и он.

– Благослови тебя Бог, дитя, – прошептал он, качая головой, когда поворачивал в сторону гавани. Ему будет очень ее не хватать, но, как и с Вилли, облегчение от того, что она скоро уедет из Уилмингтона и будет вне опасности, пересиливало его личное чувство потери.

Подойдя к причалу, он невольно глянул на воду, и глубоко вздохнул с облегчением при виде пустого столба, покосившегося с отливом. Он не понимал причин, по которым она сделала то, что сделала. Но он слишком хорошо знал ее отца – и ее брата, если уж на то пошло, – чтобы не распознать той упрямой убежденности, которую он видел в синих кошачьих глазах. Именно поэтому он достал ей маленькую лодку, о которой она просила, и стоял на пристани с выпрыгивающим от волнения сердцем, готовый, если понадобится, совершить отвлекающий маневр, пока муж вез ее в сторону привязанного пирата.

Он много раз видел, как умирают люди: обычно неохотно, время от времени – со смирением. Но он ни разу не видел человека, который бы умирал с такой горячей благодарностью в глазах. Грей был только мельком знаком с Роджером МакКензи, но предполагал, что тот был примечательным человеком, раз не только жил в браке с этой удивительной и опасной женщиной, но еще и имел с ней детей.

Он покачал головой и повернулся, направляясь назад, в сторону гостиницы. Лорд Джон подумал, что спокойно может подождать еще пару недель перед тем, как ответить на письмо Жермена, которое ловко изъял из дипломатической почтовой сумки, когда заметил на нем имя Уильяма. И через две недели он совершенно правдиво сможет сказать, что, увы, к тому времени, как письмо было доставлено, лорд Элсмир находился где-то далеко, в лесах, между Северной Каролиной и Нью-Йорком, и поэтому не мог быть оповещен о том, что его отзывают в Англию. Но он (Грей) уверен, что Элсмир будет весьма сожалеть о потерянной возможности присоединиться к штабу сэра Джорджа, когда узнает об этом – несколько месяцев спустя. Очень жаль.

Он начал насвистывать «Лиллибуллеро»[9] и в отличном настроении зашагал к гостинице.

Задержавшись в общей гостиной, он попросил прислать к нему в номер бутылку вина, и был проинформирован служанкой, что «тот джентльмен» уже взял с собой наверх бутылку.

– И два бокала, – добавила она, приседая перед ним, – так что, не думаю, что он собирается выпить ее один.

Грей почувствовал, как нечто похожее на сороконожку пробежало по его спине.

– Прошу прощения, – сказал он, – вы сказали, что в моей комнате джентльмен?

– Да, сэр, – уверила она его. – Он сказал, что он ваш старый друг… постойте, он назвал свое имя… – она на миг нахмурила брови, затем расправила. – Бо-шоу, – сказала она, – или что-то в этом роде. Французское, вроде, имя, – пояснила она. – И сам джентльмен – такой, французик. Может, вам понадобятся закуски, сэр?

– Нет, благодарю вас, – он махнул рукой, отпуская ее, и начал подниматься по лестнице, быстро соображая, не оставил ли он в комнате что-то такое, чего не должен был. Француз по имени Бо-Шоу… Бичем. Имя выстрелило в мозгу, как сверкнувшая молния. Он застыл на середине лестничного пролета, затем снова начал подниматься, но более медленно.

Конечно же, нет… но кто еще это может быть? Когда несколько лет назад он вышел в отставку, покинув военную службу, то начал дипломатическую карьеру как член Английского Черного кабинета, тайной организации людей, ответственных за перехватывание и расшифровку официальной дипломатической почты – и менее официальных посланий – которые непрерывно текли между правительствами Европы. Каждое правительство обладало своим Черным кабинетом, и для обитателей одного такого кабинета не было необычным знать о тех, кто находился на другой стороне. Никогда не встречаться, но знать их по почерку и подписи, по их инициалам и даже по не подписанным пометкам на полях.

Бичем был одним из наиболее активных французских агентов, Грей несколько раз пересекался с ним и в последующие годы, даже когда его собственные дни в Черном кабинете остались далеко позади. Если он знал Бичема по имени, было совершенно очевидно, что и тот тоже знал его, но со времени их невидимой связи прошли годы. Они никогда не встречались лично, и чтобы такая встреча произошла здесь… Он коснулся секретного кармана в своем сюртуке, и шуршание бумаги его подбодрило.

На вершине лестницы он помедлил, но не было смысла прятаться: его явно ждали. Твердым шагом он прошел по коридору и повернул белую керамическую ручку двери, ощутив гладкий и холодный фарфор под пальцами.

Волна жара охватила его, и он невольно задохнулся. И к лучшему, поскольку это помешало ему произнести богохульство, которое уже срывалось с губ.

Джентльмен, занимавший единственное в комнате кресло, был и в самом деле «французиком» – его отлично скроенный костюм украшался ниспадающим каскадом белоснежного кружева у горловины и на манжетах, серебряные пряжки на его обуви были под стать серебру на его висках.

– Мистер Бичем, – сказал Грей и медленно закрыл дверь за собой. Его влажная рубашка прилипла к телу, и он чувствовал, как пульс стучит в висках. – Боюсь, вы застали меня врасплох.

Персеверанс Уэйнрайт[10] слегка улыбнулся.

– Я рад тебя видеть, Джон, – сказал он.

 

***

ГРЕЙ ПРИКУСИЛ ЯЗЫК, чтобы не произнести чего-нибудь… «Необдуманного – это слово обозначило все, что я мог бы сейчас сказать, – подумал он, – за исключением «Добрый вечер».

– Добрый вечер, – сказал он и вопросительно поднял бровь. – Месье Бичем?

– О, да, – собираясь встать, Перси подобрал под себя ноги, но Грей махнул ему, дескать, сиди, где сидишь, и повернулся принести стул, надеясь, что необходимые для этого секунды позволят ему прийти в себя. Осознав, что не получается, он сделал паузу, открыв окно, и постоял, пару раз вдохнув густой промозглый воздух перед тем как повернуться и тоже сесть.

– Как это случилось? – спросил он, притворяясь спокойным. – Я имею в виду - Бичем? Или это только псевдоним?

– О, нет, – Перси взял свой обшитый кружевом носовой платок и деликатно вытер пот со лба, над которым, как заметил Грей, уже начали редеть волосы. – Я женился на одной из сестер барона Амандина. Фамилия их семьи – Бичем, я взял это имя. Родственные отношения позволили войти в определенные политические круги, из которых… – он очаровательно пожал плечами и сделал изящный жест, который заключил в себе всю его карьеру в Черном кабинете. «И, без сомнения, Бог знает, где еще», – подумал Грей мрачно.

– Мои поздравления по поводу женитьбы, – сказал Грей, не стараясь скрыть иронию в голосе. Ну, и с кем из них ты спишь – с бароном, или с его сестрой?

Перси выглядел довольным.

– С обоими, по случаю.

– Сразу?

Улыбка стала шире. Его зубы, как видел Грей, все еще были отличными, но несколько потемнели от вина.

– Время от времени. Хотя, Сесиль – моя жена – больше предпочитает внимание своей кузины – Люцианны, а мне самому больше нравятся объятья младшего садовника. Милый человек по имени Эмиль. Он напоминает мне тебя… в твои молодые годы. Стройный, белокурый, мускулистый и брутальный.

К своему ужасу, Грей чувствовал, что ему хочется рассмеяться.

– Это звучит в высшей степени по-французски, – вместо этого криво сказал он. – Уверен, тебе это подходит. Чего ты хочешь?

– Думаю, вопрос в том, чего хочешь ты, – Перси еще не притронулся к вину, он взял бутылку и аккуратно налил его, красная темная жидкость заструилась в стекло бокалов. – Или, можно сказать, важнее, чего хочет Англия, – он с улыбкой протянул бокал Грею, – поскольку никто не сможет отделить твоих интересов от интересов твоей страны, не так ли? На самом деле, я признаюсь, что ты всегда казался мне самой Англией, Джон.

Грею хотелось запретить ему называть себя по имени, но сделать это – значило бы только усилить воспоминания об их интимности. И, конечно, именно этого Перси и добивался. Он решил не обращать внимания и глотнул вина, которое оказалось хорошим. Ему стало любопытно, заплатил ли Перси за него, и если заплатил, то как?

– Чего хочет Англия… – повторил он скептически. – А каково твое впечатление, чего Англия хочет?

Перси пригубил вина и, явно смакуя, подержал во рту, прежде чем окончательно проглотить.

– Вряд ли это секрет, мой дорогой, не так ли?

Грей вздохнул и прямо посмотрел на него.

– Ты видел эту «Декларацию Независимости», изданную так называемым Континентальным Конгрессом? – спросил Перси, и, повернувшись, поискал и вытащил из кожаной сумки, висевшей на спинке кресла, пачку сложенных бумаг, передав ее Грею.

Грей, на самом деле, не видел этого документа, но, определенно, слышал о нем. Отпечатанный всего две недели назад в Филадельфии, этот документ распространялся по колониям в копиях, словно носимые ветром семена. Вопросительно подняв бровь на Перси, он развернул бумаги и бегло их просмотрел.

– Они называют короля тираном? – сказал он, посмеиваясь от скандальности некоторых особенно экстремальных выражений. Он снова сложил листки вместе и бросил их на стол. – И если я – Англия, то ты, я полагаю, воплощение Франции, уточняя цели данного разговора?

– Я представляю там определенные интересы, – ответил Перси прямо. – И в Канаде.

Тихий тревожный колокольчик зазвенел от этих слов. Грей под командованием Вольфа воевал в Канаде, и прекрасно знал, что, хотя французы и потеряли во время войны многие свои северные территории в Америке, они яростно отстаивали северные регионы от Огайо-Валлей до Квебека. Довольно близко, чтобы устроить неприятности сейчас? Он так не думал, но не мог быть уверенным, когда речь шла о французах. Или о Перси.

– Англия явно хочет, чтобы весь это абсурд быстро закончился, – длинная, с выпирающими суставами, рука махнула в сторону бумаг. – Так называемая Континентальная армия – это хлипкое сборище людей, не имеющих ни опыта, ни боевых стратегий. Что, если бы я мог предложить тебе информацию, которая может быть использована для того, чтобы… отдалить одного из главных офицеров Вашингтона от его преданности делу?

– Что, если бы ты мог? – ответил Грей, не пытаясь спрятать скептицизм в голосе. – Какую пользу это принесет Франции? Или твоим собственным интересам, которые, я позволю себе думать, вероятно, являются одним и тем же?

– Вижу, время совсем не смягчило твою природную циничность, Джон. Это одна из твоих самых непривлекательных черт… Не помню, говорил ли я тебе об этом когда-нибудь.

Грей слегка расширил глаза, и Перси вздохнул.

– Хорошо, это земли, – сказал он. – Северо-западные территории. Мы хотим их вернуть.

Грей коротко хохотнул.

– Смею думать, хотите.

Эти территории, большой участок к северо-западу от Огайо Ривер Валлей[11], отошли от Франции к Британии в конце франко-индейской войны. Однако, Британия не заняла территории и не допустила там распространения колонистов, отдавая должное вооруженному сопротивлению аборигенов и надеясь на успешную торговлю с ними. Колонистам это не понравилось, и это было понятно. Грей сам как-то наткнулся на этих самых аборигенов, и был склонен считать позицию британского правительства разумной и честной.

– Французские торговцы имели тесные связи с аборигенами в этом регионе, а у вас их нет.

– Так это интересы торговцев мехами ты… представляешь?

Перси открыто заулыбался.

– Не главный интерес, но один из них.

Грей не стал его спрашивать, почему Перси выбрал его для этого дела – вроде бы, дипломат в отставке и без какого-либо конкретного влияния. Перси знал силу, влияние и связи семьи Грея еще со времен их личных отношений. А уж «месье Бичем» знал гораздо больше из источников информации в Европе, которые кормят Черный кабинет, о его личных знакомствах в настоящий момент. Грей, конечно, не мог сам действовать в этом вопросе. Но он был прекрасно расположен, чтобы потихоньку донести предложение до сведения того, кто сможет.

Он ощутил, что каждый волосок на его теле встал, словно усик насекомого в момент опасности.

– Нам понадобится несколько большее, чем просто предложения, конечно, – сказал он очень холодно. – Имя того самого офицера, например.

– Я не имею права его разглашать в данный момент. Но как только начнутся честные переговоры…

Грей уже соображал, кому он должен передать это предложение. Не сэру Джорджу Жермену. В офис лорда Норта[12]? Хотя это могло подождать.

– А твои личные интересы? – спросил он резко, поскольку достаточно хорошо знал Перси Уэйнрайта, чтобы понимать, должен быть некий аспект сделки, который будет выгоден Перси лично.

– Ах, это, – Перси глотнул вина, затем опустил бокал и ясными глазами посмотрел на Грея сквозь него. – Все очень просто на самом деле. Мне поручено найти одного человека. Знаком ли ты с джентльменом из Шотландии по имени Джеймс Фрейзер?

Грей почувствовал, как ножка его бокала треснула. Однако, он продолжал его держать и осторожно отпил вина, благодаря Бога за то, что, во-первых, никогда не называл Перси имя Джейми Фрейзера, а во-вторых, что Фрейзер уехал из Уилмингтона сегодня в полдень.

– Нет, – спокойно сказал он. – Что тебе нужно от этого мистера Фрейзера?

Перси пожал плечами и улыбнулся.

– Всего лишь задать пару вопросов.

Грей чувствовал, как из его рассеченной ладони сочится кровь. Стараясь аккуратно держать части треснутого бокала вместе, он выпил остаток вина. Перси в молчании тоже пил.

– Мои соболезнования по поводу кончины твоей жены, – тихо сказал Перси. – Я знаю, что она…

– Ты ничего не знаешь, – сказал Грей грубо. Он наклонился и положил разбитый бокал на стол, чаща быстро покатилась, остатки вина омывали бокал. – Ничего. Ни о моей жене, ни обо мне.

Перси поднял плечо в слабом галльском жесте, означавшем: «Ну, как знаешь». И все же его глаза… Они все еще были прекрасными, чтоб его, темными и мягкими, смотревшими на Грея, казалось, с искренним сочувствием.

Грей вздохнул. Без сомнения, оно и было искренним. Перси нельзя было доверять – никогда – но то, что он сделал, было из-за слабости, а не по злому умыслу, или от недостатка чувств.

– Чего ты хочешь? – повторил он.

– Твой сын… – начал, было, Перси, и Грей, внезапно к нему повернувшись, довольно жестко схватил его за плечо, так, что тот втянул воздух и сжался. Грей наклонился, глядя в лицо Уэйнрайта… простите, Бичема… Оно было так близко, что Грей ощущал тепло его дыхания на своей щеке и чувствовал аромат одеколона. Он запачкал кровью сюртук Уэйнрайта.

– В последний раз, когда я тебя видел, – сказал Грей очень тихо, – я был в одном дюйме от того, чтобы пустить пулю в твою голову. Не дай мне пожалеть о своей сдержанности.

Он отпустил его и поднялся.

– Держись подальше от моего сына… Держись подальше от меня. И если хочешь доброго совета, отправляйся во Францию. И быстро.

Повернувшись на каблуках, он вышел из комнаты, решительно закрыв за собой дверь. Он был на полпути вниз по улице, когда понял, что оставил Перси в своей собственной комнате.

– Да и черт с ним, – пробормотал он и направился дальше - просить ночлега у сержанта Каттера. А утром он убедится в том, что семейство Фрейзеров и Уилли уехали из Уилмингтона.

 

Глава 2

А иногда – нет

Лаллиброх,

Графство Инвернесс, Шотландия.

Сентябрь 1980.

- «МЫ ЖИВЫ», - повторила Брианна МакКензи дрожащим голосом. Она взглянула на Роджера, двумя руками прижимая бумагу к груди. По ее лицу бежали слезы, но голубые глаза восхищенно сияли. – Живы!

- Дай мне посмотреть, - его сердце так сильно стучало в груди, что он едва слышал свои слова. Роджер протянул руку, и Бри, неохотно отдав бумагу, тут же подошла и прижалась к нему. И пока он читал, она вцепилась в его руку, не в состоянии оторвать глаз от старинного листа.

Бумага была приятно шероховатой в его пальцах – ручной работы со следами листьев и цветов, вдавленных в волокна. Пожелтевшая от времени, но все еще плотная и на удивление гибкая. Ее сделала сама Бри – двести с лишним лет назад.

Роджер осознал вдруг, что его руки трясутся; листок, исписанный выцветшими чернилами, дрожал так, что читать размашистый неровный почерк было тяжело.

«31 декабря, 1776 год.

Моя дорогая доченька,

Как видишь, если ты когда-нибудь получишь это письмо, мы живы…»

Глаза Роджера затуманились, и он вытер их тыльной стороной ладони. Он говорил себе, что сообщение ничего не значит, потому что сейчас они уже точно были мертвы, – Джейми Фрейзер и его жена, Клэр – но от этих слов на бумаге он почувствовал такую радость, словно они двое, улыбаясь, стояли прямо перед ним.

И он осознал, что их все еще было двое. Потому что, хотя письмо и начиналось рукою Джейми – и его голосом – вторая страница была написана твердым наклонным почерком Клэр.

«Рука твоего отца больше не может писать, а это чертовски длинная история. Он весь день рубил деревья и едва может разогнуть пальцы, но настоял на том, что сам скажет тебе, что мы – все еще – не превратились в пепел. Не то, чтобы это не может случиться в любой момент: в старой хижине нас сгрудилось четырнадцать человек. И я пишу эти строчки, сидя практически на очаге, а умирающая бабушка МакЛауд хрипит на низенькой кушетке у моих ног, чтобы, если она вдруг начнет умирать, я могла бы вовремя залить ей в горло виски».

- Мой Бог, я просто слышу ее, - сказал он удивленно.

- И я тоже, - слезы все еще бежали по лицу Бри, но они были слепым дождем, подсвеченным солнцем, и она, смеясь и всхлипывая, вытерла их. – Читай дальше. Почему они в нашей хижине? Что случилось с Большим Домом?

Роджер пробежал пальцем вниз по странице, чтобы найти место, где он остановился, и продолжил чтение.

- О, Господи! – сказал он.

«Ты помнишь этого идиота, Доннера?»

От одного имени по его руке пробежали мурашки. Доннер - путешественник во времени. Один из самых никчемных людей, которых он когда-либо встречал, и тем более опасный из-за этого.

«Так вот, он превзошел сам себя, сколотив банду головорезов из Браунсвилля, чтобы прийти и украсть драгоценные камни, которые, как он их убедил, у нас есть. Только, у нас их не было, конечно».

У них не было этих камней, потому что он, Брианна, Джемми и Аманда забрали оставшиеся драгоценности, чтобы гарантированно пройти через стоячие камни.

«Они взяли нас в заложники и разгромили дом, чтоб их черти побрали. Среди прочих вещей они разбили бутыль с эфиром в моей хирургической. Пары эфира чуть не усыпили нас всех прямо на месте…»

Он торопливо прочитал оставшееся письмо, Брианна смотрела ему через плечо и тихонько охала от тревоги и беспокойства. Закончив, он отложил листок и повернулся к ней, внутри у него все дрожало.

- Значит, это все-такисделалаты, - он понимал, что не должен так говорить, но был не в состоянии смолчать и не фыркать от смеха. – Ты и твои чертовы спички… Ты сожгла дом!

За ее лицом было интересно наблюдать: как на эскизах, выражение ужаса сменялось раздражением – и, да, истерическим весельем, под стать его собственному.

- А вот и не я! Это мамин эфир. Любая искра могла устроить взрыв…

- Но это была не любая искра, - отметил Роджер. – Твой кузен Йен зажег одну из твоих спичек!

- Ну, так значит, это была вина Йена, вот!

- Нет, это была ты и твоя мама. Ученые женщины, - сказал Роджер, качая головой. – Слава Богу, что восемнадцатое столетие смогло вас пережить.

Она немного вспылила.

- Ну, все это никогда бы не произошло, если бы не этот придурок Доннер!

- Точно, - согласился Роджер. – Но он тоже был смутьяном из будущего, разве нет? Хотя, если быть до конца точным, его нельзя назвать ни женщиной, ни ученым.

- Хм-ф, - взяв письмо, она осторожно его сложила, но не смогла удержаться, чтобы не потереть страницы между пальцами. – Что ж, он не пережил восемнадцатого столетия, не так ли? – глаза ее с покрасневшими веками были опущены.

- Тебе ведь не жалко его, а? – недоверчиво поинтересовался Роджер.

Она покачала головой, но пальцы все еще двигались по плотной гладкой бумаге.

- Не столько… его самого. Это просто… сама идея о том, чтобы кто-нибудь умер вот так. Один, я имею в виду, так далеко от дома.

Нет, не о Доннере она думала. Обняв Бри, Роджер соприкоснулся с ней головой. От нее пахло шампунем «Прилл» и свежей капустой - значит, она пришла из огорода. Слова на бумаге, продавленные нажимом пера, которое их писало, поблекли, но, тем не менее, были четкими и ясными – вот что значит почерк хирурга.

- Она не одна, - прошептал он, проводя пальцем по постскриптуму, снова написанному размашистым почерком Джейми. – И он тоже. И независимо от того, есть ли крыша у них над головой, или нет – они оба дома.

 

***

Я ОТЛОЖИЛА ПИСЬМО. «Будет еще достаточно времени, чтобы его закончить», - подумалось мне. Я писала его на протяжении последних нескольких дней, как только позволяло время. В конце концов, не нужно было спешить, чтобы успеть отправить его с уходящей почтой. Я слегка улыбнулась этой мысли и, аккуратно свернув странички, сложила их для сохранности в мою новую рабочую сумку. Промокнув перо, я отложила его и растерла болевшие пальцы, наслаждаясь тем чудесным чувством соединения, которое давало мне написание письма. Мне было гораздо легче писать, чем Джейми, но плоть и кровь имеют свои пределы, а сегодня был очень долгий день.

Я взглянула на кушетку, как делала каждые несколько минут, но там, на другой стороне очага, все было по-прежнему тихо. Мне были слышны булькающие хрипы ее дыхания, которые появлялись через такие долгие интервалы, что между каждым из них, я готова была поклясться - она умерла. Однако она была жива, и, по моим наблюдениям, еще некоторое время не умрет. Я все же надеялась, что она почиет до того, как мои ограниченные запасы лауданума закончатся.

Я не знала, сколько ей было лет - выглядела она на полную сотню, или около того, но могла оказаться моложе меня. Два ее внука, мальчишки-подростки, привезли ее два дня назад. Они спускались с гор, направляясь в Уилмингтон, чтобы присоединиться там к отрядам ополчения, и по пути собирались отвезти бабушку к ее родственникам в Кросс-Крик. Но бабушке «вдруг поплохело», как они выразились, им кто-то подсказал, что неподалеку, в Ридже, есть целительница. И они доставили ее ко мне.

Перед отъездом парни не догадались сообщить мне ее имя, а сама она была не в состоянии этого сделать, и я называла ее просто бабуля МакЛауд. Так вот, у бабули МакЛауд была, по всей вероятности, какая-то разновидность рака на последней стадии. Ее плоть истощилась, а лицо морщилось от боли, даже когда она была без сознания, и нетрудно было заметить серость ее кожи.

Огонь потихоньку догорал, надо бы пошевелить его, да подбросить дров, но на моем колене лежала голова Джейми. Может, мне удастся, не потревожив его, достать полено? Сохраняя равновесие, я легонько оперлась на его плечо и, потянувшись, достала пальцами небольшой чурбачок. Зажав зубами нижнюю губу, я аккуратно вытащила его и, наклонившись, умудрилась засунуть в очаг, выбив облако искр и дыма из черно-красных угольков.

Джейми пошевелился под моей рукой и что-то невнятно пробормотал, но, когда я отправила полено в оживший огонь и снова откинулась на спинку стула, он вздохнул, повернулся и снова заснул.

Прислушиваясь, я взглянула на дверь, но не услышала ничего, кроме шума ветра в ветвях деревьев. «Конечно, ты бы ничего и не услышала, - подумала я, - учитывая, что ждешь Йена Младшего».

Он и Джейми по очереди ходили в дозор, прячась в деревьях выше сгоревших руин Большого Дома. Йен находился на улице уже больше двух часов и скоро должен был вернуться, чтобы поесть и отогреться у огня.

- Кто-то пытался убить белую свиноматку, - расстроенно объявил он за завтраком три дня назад.

- Что? – я передала ему миску каши, приправленной куском тающего масла и порцией меда. К счастью, мои бочонки меда и коробки с воском были в погребе, когда случился пожар. – Ты уверен?

Он кивнул, беря миску и с блаженством вдыхая струящийся аромат.

- Ага, у нее порез на боку. Неглубокий, он уже заживает, тетушка, - добавил он, кивнув мне, определенно полагая, что я буду рассматривать медицинское благополучие свиньи с тем же интересом, с каким рассматриваю здоровье всех остальных обитателей Риджа.

- О? Хорошо, - сказала я, хотя довольно мало могла бы сделать, если бы рана не заживала. Я могла – и делала это не раз – лечить лошадей, коров, коз, овец и даже, если случалось, кур, которые переставали нестись, но вот эта конкретная свинья была сама по себе.

При упоминании о свинье Эми Хиггинс перекрестилась.

- Скорее всего, это был медведь, - сказала она. – Больше никто не осмелится. Эйдан, слушай мне, что говорит мистер Йен! Не болтайся слишком далеко от дома и присматривай за братом на улице.

- Медведи зимой спят, мам, - сказал Эйдан рассеянно. Его внимание было приковано к новому волчку, вырезанному для него Бобби, его новоиспеченным отчимом: у Эйдана до сих пор не получалось крутить игрушку должным образом.

Сосредоточенно глядя на волчка, – его глаза почти сошлись к переносице, - он осторожно поставил вертушку на стол, затаил дыхание и, взявшись за веревочку, дернул. Волчок метнулся через стол, с резким звоном отскочил от банки с медом и на высокой скорости направился в молоко.

Йен протянул руку и в последний момент схватил игрушку. Дожевывая тост, он жестом попросил у Эйдана веревочку и снова намотал ее. Затем натренированным движением запястья отправил волчка прямо в центр стола. Эйдан следил за ним с открытым ртом, а потом нырнул под стол, когда, докатившись до края, игрушка упала.

- Нет, это было не животное, - сказал Йен, наконец, проглотив еду. – Это был явный разрез. Кто-то напал на нее с ножом или мечом.

Джейми оторвал взгляд от подгорелого тоста, который рассматривал.

- Ты нашел его тело?

Йен коротко ухмыльнулся, но покачал головой.

- Не-а, если свинья его и убила, она съела труп… и я не обнаружил никаких останков.

- Свиньи - неряшливые едоки, - заметил Джейми. Он таки откусил пережаренный кусочек, поморщился, но все равно сжевал его.

- Думаете, это индейцы? – спросил Бобби. Маленький Орри пытался сползти с его колен, и новоявленный отчим послушно усадил его в любимое местечко под столом.

Джейми и Йен обменялись взглядами, и я почувствовала легкое шевеление волос на затылке.

- Нет, - ответил Йен. – Все живущие рядом чероки ее отлично знают, и ни за что к ней не притронутся. Они считают ее демоном, ага?

- А индейцы, приходящие с севера, вооружены стрелами или томагавками, - закончил Джейми.

- Вы уверены, что это была не пантера? – с сомнением спросила Эми. – Они ведь охотятся зимой, нет?

- Охотятся, - уверил ее Джейми. – Вчера я видел кошачьи следы вверх по Зеленому Ручью. Эй, там, вы меня слышите? – он нагнулся, обращаясь к мальчишкам под столом. – Будьте осторожны, понятно? Но, нет, - добавил он, выпрямляясь. – Думаю, Йен знает разницу между следами от когтей и порезом ножа, – он посмотрел на Йена, который только из вежливости не закатил глаза и, ограничившись кивком головы, неотрывно и с сомнением смотрел на корзинку с тостами.

Никто не предложил версию о том, что напасть на белую свиноматку мог кто-либо из обитателей Риджа или Браунсвилля. Местные пресвитерианцы могли в глаза не видеть чероки или любое другое мистическое существо, имеющее название, но они решительно соглашались с тем, что нрав у свиньи демонический.