— Потому что за любым маминым скандалом, как и вообще за любым скандалом и криком, всегда стоит запрос: «Покажи, что ты со мной считаешься». И если мы показываем, что да, мы с тобой считаемся, показываем долго, не один и не два вечера, а полгода, — этот запрос оказывается удовлетворенным. Мама, может, продолжает еще что-то такое говорить, но уже другим тоном, уже возможен диалог.
То есть целью должно быть не изменение позиции родителей, а изменение собственной позиции.
— Совершенно верно.
Если продолжить тему мам, есть такая общеизвестная проблема — «маменькин сынок». То есть, ребенок, который вырос с мамой, мама не хочет с ним расставаться, мама его считает своим мужчиной, мама сама не хочет существования другого мужчины. И потом у этого мальчика, когда уже он становится взрослым, начинаются проблемы с девушками, с женщинами. И если он женится, то мама опять начинает всячески мешать молодой семье. Есть ли какие-то особенности в рекомендациях этому молодому человеку, в отличие от того, что мы говорили перед этим, для того, чтобы все-таки вот стать настоящим мужчиной, а не «маменькиным сынком»?
— Настоящей несущей балкой, так сказать, этой конструкции является не просто привязанность мамы к сыну — совсем не это, — а ее потребность довлеть. Это мама, которая за ребенка всю дорогу решала сама. И цеплялась, отчаянно цеплялась за свою доминирующую позицию.
И опять зададимся вопросом — почему она так? В каком состоянии должен находиться человек, чтобы у него обострилась потребность подчеркивать свою значимость? Очевидно, когда он сильно сомневается в том, что он сам по себе, без этих силовых внешних проявлений, сможет снискать внимание, уважение, дождется того, чтобы с ним посчитались. За такой авторитарностью, властностью стоит просто страх. Страх, что если я тебе предложу что-то интонацией, которая реально оставляет за тобой свободу выбора, — ты этой свободой воспользуешься не в мою пользу. Если я скажу тебе мягко, без нажима: «Ну, что тебе приятней сегодня — там, пойти в гости на тусовку или со мной фильм посмотреть?» — вдруг ты действительно от меня уйдешь, вдруг я для тебя что-то не очень значимое?
Это очень страшно тем мамам, которые в детстве чувствовали себя не вполне принятыми, были недолюбленными. Оттуда их глубокая неуверенность в себе, страх своей никчёмности. Поэтому они ни в коем случае такой возможности не допускают, говорят: «Нечего, нечего туда ходить, сегодня останешься дома». Есть такой анекдот. Мама кричит в окошко гуляющему ребенку: «Сережа, домой!» Он говорит: «Что, я замерз?» — «Нет, есть хочешь!» Вот что такое «маменькин сынок»: это ребёнок, которому мама навязывает свой авторитет.
И здесь же кроются причины недостаточной мужественности ребёнка. Вы спросили, как этому человеку стать по-настоящему мужественным. Для того, чтобы наша рекомендация была содержательной, надо сказать, что такое мужественность. А мужественность — это, прежде всего, ответственность. Вот женственность — это безусловное принятие. «Кому тать, кому разбойник — а мамке родненький сынок», — есть такая замечательная русская поговорка, она, на мой взгляд, прекрасно иллюстрирует настоящую женственность. И, конечно, у таких мамок сын не бывает разбойником. А мужественность — это ответственность: «Я мужчина — я отвечаю». Ответственный мужчина не кричит: «Кто разрешил ребёнку брать мои бумаги со стола?» Он понимает, что, раз он оставил бумаги на столе в помещении, где есть ребёнок — это его собственная ответственность.
Почему же она часто остаётся недоразвитой в нас, мужчинах? Откуда берётся безответственность?
Есть важная подсказка: главное негативное чувство у людей (как, собственно, и у животных) — это страх. А все остальные негативные чувства — гнев, зависть, ревность, одиночество и так далее, и так далее, — это разные производные страха. Поэтому, если ты видишь, что с человеком что-то не то, — прежде всего, ищи, чего он боится.
Чего может бояться мужчина, избегающий ответственности, перекладывающий её на других? Казалось бы, боится неудачи. На самом деле он боится не неудачи, а реакции близких на эту неудачу. Если бы он в детстве был приучен к тому, что в случае неудачи ему скажут: «Бедняга, как тебе не повезло, давай я тебе помогу», — тогда ему неудача не была бы страшна. Но он с детства привык к совсем другим комментариям. К тем, которые уже у нас сегодня звучали: «О чем ты только думал? Кто тебе разрешил? Вот зачем ты эту шариковую ручку разобрал? Кто будет собирать? Она тебе что, мешала?». И с тех пор ребенок боится проявлять какую-то инициативу.
Один человек — сейчас он в статусе более-менее олигарха — мне рассказывал историю из своего детства. Как он, примерно в девять лет, разобрал по винтикам телевизор — а тогда было глухое советское время, это была очень большая ценность, — и собрать не смог. Ему никто слова не сказал, даже не скосились на него как-то укоризненно. И в четырнадцать лет он уже работал в телеателье, а в свои сорок четыре, когда у нас с ним был этот диалог, он был более чем состоявшимся человеком.
Вернёмся к «маменькиному сынку». Как же ему выйти из этой неприятной тени, зажить своей жизнью и стать, в частности, уверенным в себе, то есть мужественным человеком? На той же самой основе: понять, что за маминой авторитарностью или за маминым, обывательски говоря, эгоизмом, с которым она так отчаянно цепляется за меня, уже взрослого сына, стоит ее страх, ее неуверенность в себе. Ему надо развернуться прежде всего к ней лицом, а не стараться от нее оторваться изо всех сил. Надо развеять её страх, показать, что он сам рад с ней остаться на Новый год, хотя есть другие лакомые предложения. Но не просто остаться, и, барабаня пальцами по столу, смотреть телевизор всю ночь, — а сделать ей настоящий праздник. Если она будет видеть его сосредоточенность на ней не раз в триста шестьдесят пять дней, а, по возможности, несколько раз в день, она перестанет бояться его «сепарации». Мать перестанет бояться какой-то другой жизни сына, поняв, что эта жизнь не угрожает их отношениям.
Если же он, наоборот, рванётся и попытается порвать эту пуповину — ну, уехать в другую квартиру и не сказать маме ни адреса, ни телефона, или найти себе такую жену, которая поставит жесткую преграду между матерью и сыном, — в этом вполне можно преуспеть, но ведь его внутренний страх, его внутренняя неуверенность в себе от этого никуда не денутся, а только обострятся. И к новой жене, которая вот так манипуляторски cможет отдалить сына от матери, потом этот свистящий бумеранг вернется.
