Крепость супружеского союза должна быть безуслов­ной и вечной. Этого требуют и вера, и совесть. Это и есть настоящая жизнь, а не игры в погоне за миражама

И еще одна история, коль скоро разговор зашел об «ответственности за тех, кого мы приручили». Это бы­ло уже не на экране, а перед носом и без помощи тех­нических средств. Жила-была молодая и успешная в мирском смысле супружеская пара. Были деньги, ста­тус, силы. Ребенок был один (потому как лучше одному все дать, чем голытьбу плодить, так ведь?). И вдруг хру­стальный замок превратился в груду осколков по при­чине автокатастрофы. Мужа парализовало после ава­рии. Сначала отнялись ноги, потом болезнь поднялась вверх, угрожая полной беспомощностью. Жизнь превра­тилась в кошмар. Поиск врачей, нехватка денег, борьба с пролежнями, утки, сиделки. Врагу не пожелаешь... И молодая жена вскоре говорит парализованному му­жу несколько емких фраз: «Я еще молодая, я жить хо­чу!» Потом хлопок дверью и — до свидания!

Священник соборовал и причащал этого мужчину. Но с ним была... вторая жена. Брошенная своим пер­вым мужем хорошая женщина, хлебнувшая горя и свя­завшая свою жизнь с калекой. Они были нежны друг с другом и веселы на людях. И только морщины вокруг глаз молча указывали на то, чего им стоило это веселье. А что же первая, та, что хотела жить и жалела пролета­ющую молодость? Она очень скоро тоже попала в авто­катастрофу. В той аварии она разбилась насмерть.

Теперь самое время помолчать и подумать. Самое время перебрать в уме кубики с надписями «случай­ность», «возмездие», «нравственный закон», «какой ужас!», «так и надо!». И дело в том, что жизнь, уперто желающая быть похожей на глянец, кишмя кишит по­добными примерами. Именно подобные примеры и есть лицо жизни без макияжа. Об этом надо говорить и думать. Тогда шансы остаться человеком хоть чуть- чуть, но увеличатся. В православии нет венчальной клятвы, как у католиков, да и не надо. Но смысл имею­щейся у них клятвы стоит знать. Врачующиеся перед лицом Бога обещают быть друг с другом вместе всегда: в болезни и здоровье, в молодости и старости, в бедно­сти и богатстве. Супруги этого вслух не произносят, но, несомненно, подразумевают. Крепость союза долж­на быть безусловной и вечной. Этого требуют и вера, и совесть. Это и есть настоящая жизнь, а не игры в по­гоне за миражами.

В памяти вдруг возник эпизод из «Иронии судьбы». Главный герой возвращается домой из Ленинграда, устало прислонившись к стеклу вагона, а за кадром звучат стихи. Это хорошие стихи. Там есть такие фи­нальные строчки:

С любимыми не расставайтесь,

Всем сердцем прорастайте в них,

И каждый раз навек прощайтесь,

Когда уходите на миг.

Вот приехал к вам друг. Издалека. Долгожданный. И не на одну ночь проездом, так, чтобы только до рассвета на кухне чай пить и истории рассказывать, а на пару дней. Все разговоры переговорили и всех об­щих друзей вспомнили, а времени еще много осталось. И просит друг показать ему город и рассказать о до­стопримечательностях. Кто, мол, что построил, где кто великий жил и прочее. Друг друга просит, по сути, поработать гидом или экскурсоводом на тех улицах, по которым хозяин часто ходит, а друг еще никогда не ходил.

Теперь попробуем представить, какой процент лю­дей, попавших в эту ситуацию, справится с ней, то есть кто будет способен со знанием дела и с любовью рас­сказать о своей малой родине или месте долгого про­живания, а кто окажется к этому неспособным. Кто турист, а кто законный житель? Речь у нас здесь о люб­ви к малой родине, о сознательной, зрячей любви, под­крепленной знаниями.

Любовь связана со знанием. Бога не познаешь, если не полюбишь. И все духовное — службу, Писание, исто­рию Церкви — вначале нужно полюбить, а потом от­крывать ключом любви двери знаний. Без любви все духовные премудрости — книга за семью печатями. Иначе обстоит дело с науками. Если не дается матема­тика (физика, химия), то ее сложно полюбить. Но если кто-то умело объяснит или сам поднатужится человек и заставит непослушные цифры зазвучать, как ноты, тогда полюбит математику и увидит в ней некое тайное письмо, описывающее гармонию мира. Вот два пути: через любовь — к знанию и от знания — к любви.

Есть люди, не любящие родину. Ничего удивительного. Просто они ее совершенно не знают. Не читали, не видели, не думали, нам никто не сказал, оттого кри­тикуем все сбое на чем свет стоит и хвалим чужое, хоть оно и хуже нашего.

Что до родных мест, то их естественно любить утро­бой, помимо логики и без чтения справочников. «Речку, небо и лесок, в поле каждый колосок...» любят интуи­тивно. Тут, казалось бы, и разговору конец. Пора песни петь о природном раздолье, о реках, о травах по пояс. Но нет. Человек живет в двух мирах. Один — мир при­роды, второй — мир цивилизации. Второй мир — это мир языка, культуры, истории. Он не дан так просто, как природный ландшафт. Этот второй мир складывал­ся веками при помощи разумных усилий, и чтобы его полюбить, нужно тоже потратить время и приложить усилия. Его нужно освоить, совершая культурный труд. Язык осваивают постепенно, по сути — всю жизнь. В родную культуру вживаются и связь с истори­ей нащупывают осторожно.

Есть люди, не любящие родину. Ничего удивитель­ного. Просто они ее совершенно не знают. Из телепере­дач кто-то может знать гораздо больше о Стоунхендже или статуях на острове Пасхи, чем о местном храме и о тех, кто возвел его и молился в нем. Не читали, не ви­дели, не думали, нам никто не сказал, оттого критику­ем все свое на чем свет стоит и хвалим чужое, хоть оно и хуже нашего. Это картина, узнаваемая многими.

Родина органично соединяет в себе природу и циви­лизацию, возникшую на конкретном месте. И если природу мешает любить и чувствовать урбанизация, информатизация и прочая суета сует, то любить роди­ну как исторически развивающийся живой организм мешает банальное невежество.

Какой-то труд и промысел давал людям на этом ме­сте издревле кров и пищу. Какие-то князья получили эти места в вотчину. Много раз вероломно передвига­лись границы и проливалась кровь. Опустошались де­ревни в голодные годы и во время мора. Грозили Страш­ным Судом юродивые. Местные праведники в каждом поколении со слезами просили людей не обижать друг друга и не окаянствовать. Приходили чужаки, уводя пленников и оставляя пожарища. Отстраивалась земля, и сожженное в дереве возрождалось в камне. Менялись цари и даже династии. Были безумные времена, были и спокойные. Были дни славы, были годы сытой ти­шины. Не один гений родился под этим небом, чтобы уйти за счастьем и прославиться в дальних городах и странах. Многих известных, напротив, занесло изда­лека сюда, где над ними и «Вечную память» пропели. И весь этот слоеный исторический пирог под ногами у нас, а мы на нем сверху — как тонкая пыль сахарной пудры. Неужели можно жить, вовсе не интересуясь глубиной у себя под ногами?

Есть память человеческая и есть ее помощники в виде церковных метрик, дневников, хроник. Есть рас­сказы старожилов, есть этнографические музеи. А еще есть могилы разных столетий, стоящие рядом под про­плывающими, как и пятьсот лет назад, над ними обла­ками. Стоит узнать побольше о земле, на которой жи­вешь, чтобы боль столетий и слава их прошли сквозь сердце человеческое. Тогда человек будет, по Писанию, скор на слышание и медлен на слова. Он не будет спе­шить поверхностно судить день сегодняшний, потому что память о прошлом облагораживает и налагает пе­чать на пустословие. Он и завидовать никаким землям не будет, потому что поймет: драма человеческого бы­тия всюду принципиально одинакова. И он будет хо­дить по улицам своего города, зная, в честь кого назва­ны эти улицы. И в храм чаще будет ходить, потому что помнить будет, кто строил его и какие люди в разное время в нем молились.

Никто не имеет нравственного права жить на своей земле как турист. Напротив, всякий должен по совести узнать свою малую родину и к инстинктивному чув­ству любви добавить любовь сознательную, ответ­ственную и зрячую. Конечно, не для того, чтобы гидом подрабатывать. Хотя почему бы и не для этого?