Глава седьмая. Вести о семье

МОЙ 71-й ГОД (1910-1911)

 

В результате имперского указа, запрещающего облагать налогами монастырскую собственность, а также прибытия Трипитаки в монастырь, вся буддистская община провинции Юньнань обрела мирную жизнь. Наместник Юньнанской провинции Ли послал своего представителя в монастырь справиться обо мне, а также приказал членам своей сем стать моими учениками. Они привезли мне подарки наместника, и я послал ему письмо с выражением благодарности. Я попросил Учителя Цзя-чэня выйти из затворничества и посетить монастыри с целью побуждения их обитателей соблюдать дисциплинарные правила так, как это делаем мы. Я также просил его начать обучение молодых монахов, чтобы укоренить восстанавливаемые обычаи и привычки. С тех пор дхарма снова стала процветать на горе Петушиная Ступня. Кроме того, я вел переговоры в магистрате Биньчуаня освобождении всех монахов, все еще находившихся в тюрьмах, и об освобождении всех других заключенных, совершивших мелкие правонарушения.

Летом я получил письмо от членов моей семьи, которое было переправлено мне из монастыря Гу-шань. Я окинул мысленным взором пятьдесят лет, прошедших с тех пор, как я покинул свой дом, и сочинил три стихотворения, которые содержали следующие строчки:

Чистая карма в этой жизни, Она же и есть порожний ум. Когда все мирское давно позабыто, то будь начеку, И привычки былые в страну облаков ты с собой не неси.

Когда упасака Чэнь Юн-чан, первый секретарь Центрального правительства, увидел мои стихи, он обнаружил их связь со следующими гатхами Бхикшуни Мяо-цзинь, начертанными на каменной плитке:

Гатхи Бхикшуни Мяо-цзинь

В миру Бхикшуни Мяо-цзинь носила фамилию Ван. Она была мачехой Учителя Сюй-юня", который в монашеской среде был известен также под именами Гу-янь и Дэ-цин, и был родом из Сянсяна и носил фамилию Сяо. Его семья нисходила своей родословной к императору Лян Ву-ди. Его отец Сяо Ю-тан был чиновником в префектуре Цюаньчжоу в Фуцзяне. Его мать носила фамилию Ян. Когда ей было уже более сорока, она, желая иметь сына, стала молиться Бодхисаттве Авалокитешваре, и забеременела. Однажды ночью ей и, одновременно, ее супругу приснился мужчина в голубой рясе, с длинной бородой. На его голове была статуя Бодхисаттвы. Он явился верхом на тигре, который прыгнул к ним на кровать. Его мать, испугавшись, проснулась и обнаружила, что комната была наполнена необычным ароматом.

Учитель родился в виде плодного мешка. Его мать, увидев это, была горько разочарована и, поддавшись чувству отчаяния, умерла. На следующий день в их дом зашел человек, торгующий целебными травами. Он вскрыл ножом этот мешок и извлек ребенка мужского пола, которому было суждено стать Учителем Сюй-юнем и быть воспитанным мачехой.

Будучи ребенком, Учитель Сюй-юнь неохотно ел мясную пищу. Подростком получил школьное образование, но не любил конфуцианскую классику, увлекаясь буддистскими сутрами. Его отец огорчался и делал ему строгие выговоры. Когда юноше исполнилось 17 лет, то поскольку он был объявлен также наследником своего дяди, его отец подобрал ему двух жен из тяньских и танских семей. Учитель не хотел жениться и убежал из дома на гору Гу в Фуцзяне. Там он стал учеником настоятеля Мяо-ляня. В году Цзя-цзы (1864-1865), после смерти его отца, мачеха - вместе с двумя нареченными женами учителя - ушла в буддистский женский монастырь, где они присоединились к буддистской сангхе в качестве бхикшуни. Тань, болевшая прежде туберкулезом, через четыре года, после рецидива болезни, умерла. А что касается Тань, то она в то время еще была жива и пребывала на горе Цюань-инь в Сянсяне, известная как бхикшуни Цин-цзе. В своем письме, она уведомила Учителя о смерти его мачехи¹1 году Цзи-ю (1909-1910), которая перешла в мир иной, cидя скрестив ноги и произнося нараспев следующие гатхи:

Первая Гатха

 

Что толку в воспитанье сына,

Который дом покинул, силой обладая?

Жизнь матери, в чьем чреве пребывал он, была на волоске,

И лишь с его рожденьем Всевышнему хвалу воспели.

Он вскормлен был на совесть.

И в моче, и в экскрементах, Он дорог был не меньше, чем шар, что был единорогом так любим.

Когда он вырос и покинул мать вторую,

То на кого же ей в преклонные года смотреть?

Покинул этот мир отец твой. Ты без братьев,

И нет опоры женам двум и мачехе твоей.

Тебе неведомо, как трудно ребенка вырастить.

Чем больше думаю о том, тем от того грустнее.

Готова тенью стать умершей матери, что ищет сына,²

Но каково стеною гор заоблачных быть отделенной?

О тайнах бытия упорно размышляя, не вспомнил ты,

Что дом родной не покидал Пан-юнь.³

Уж не сродни ли почитанье дхармы тем чувствам, что испытывает мир?

И птицы горные прекрасно знают, раз солнце село, то пора в гнездо.

Хоть каждый призван свой обет исполнить,

Счищаем каждый день налет зелено-синий мы с золотой горы.⁴

Сыном Царя Пустоты ты явился, но разве при этом ты мог позабыть,

Что тетку свою не забыл Бхагават, ее осчастливив спасеньем?⁵

Мир скорбный сей тошен мне. Покоем усмиряю Свой ум, и путь ищу назад, к Земле Блаженной.

 

Вторая Гатха

Если ты остаешься в миру потому лишь, что любишь его чрезмерно,

Желанье с неведеньем сделают так, что об истинном "Я" позабудешь.

Живу в заблуждении я и во сне лет восемь десятков и более.

Всё станет ничем, когда мириады вещей опять в пустоту вернутся.

Узы всей прожитой жизни порвав, теперь я себе сотворяю

Там, в Царстве Лотоса, тело другое - непревзойденно чистое.

Те, у кого на устах имя Будды, себе не должны утонуть позволить

В скорби безмерного океана, ради того, чтоб вернуться на Запад.

Письмо Бхикшуни Цин-цзе:

Приветствую Вас издалека, Достопочтенный Господин. Я не переставала думать о Вас с тех пор, как Вы покинули наш дом, но через заоблачные горы, разделявшие нас, я не могла получить известий о Вас. Полагаю, Вы пребываете в добром здравии в сущности дхармы и достигли гармонии состояний покоя и деятельности. Прошло более пятидесяти лет с той поры, как Вы оставили нас, но поскольку Вы призрачны как любой бессмертный, я сожалею о том, что не смогла быть рядом и прислуживать Вам. В первом месяце этого года до меня дошли слухи, что вы ведете свободную и скромную отшельническую жизнь где-то в провинции Фу-цзянь. Узнав об этом, я испытала смешанное чувство печали и радости, но при этом я терялась в догадках относительно того, где именно Вы находитесь. Чем больше я думаю о том, что Вы не смогли вернуть моральные долги своим родителям, и о том, что

отбросили прочь все чувства в отношении своих жен, тем больше теряюсь в попытке понять, как все это Вы могли перенести.

Более того, поскольку у Вас не было братьев, а Вы появились на свет, когда родители Ваши уже были в преклонном возрасте, нам не повезло в том, что мы не смогли продолжить семейный род. Дома было некому заботиться о семье, оставшейся без наследника. Когда я обо всем этом думаю, не могу удержаться от слез. Конфуцианское учение подчеркивает важность пяти видов человеческих взаимоотношений и поведения детей по отношению к родителям.⁶ К счастью, даже бессмертный Хань-сян все-таки думал о спасении своего дяди, Хань-ю, и о жене последнего. А что касается самого Будды, то он относился одинаково к друзьям своим и врагам. Сначала он даровал спасение Дэвадатте [своему кузену и врагу] и своей собственной жене, Яшодхаре. Неужели на самом деле у нас нет никакого кармического родства? Если Вас не беспокоит мысль о том, что мы являемся уроженцами одного и того же района, то Вам, по крайней мере, следует вспомнить о своем долге по отношению к родителям. Я чувствую себя обязанной немного рассказать Вам о семейных проблемах.

После того, как Вы покинули дом, Ваш отец послал людей, призванных Вас найти, но - безрезультатно. Он был очень опечален, и, вследствие ухудшавшегося здоровья, он оставил службу и вернулся домой подлечиться. Через год с небольшим он отошел в мир иной — четвертого дня двенадцатого месяца года Цзя-цзы (1864-1865). Когда его похоронили, Ваша мачеха, Тянь и я ушли в женский монастырь и присоединились к сангхе под соответствующими дхармовыми именами Мяо-цзин (совершенная чистота), Чжэнь-цзе (подлинная незапятнанность) и Цзин-цзэ (чистая непорочность). Право распоряжаться имуществом нашей семьи было передано Вашему дяде и нашей тете. Основную часть этого имущества они роздали нищим.

После четырех лет дхармы, Тянь начала испытывать приступы рвоты с выделением крови, и умерла. В год И-хай (1875-1876) умер Ваш дядя в Вэнь-чжоу. Мой старший брат теперь префект в Синине. Ваша кузина, Юн-го, уехала в Японию с третьим братом Тянь. Ваш кузен Хунь-го стал Вашим наследником, а что касается Вашего кузена Фу-го, то о нем нет никаких сведений с тех пор, как он ушел с Вами.

Один древний мудрец сказал: "Люди высокой добродетели не имеют потомства". В своей прошлой жизни Вы, должно быть, были монахом, который теперь перевоплотился, но Вы несете ответственность за непродолжение рода двух семей. Хоть Вы и бодхисатва, стремящийся к освобождению всех живых существ. Вы не можете отказать неведающему в возможности указать на Ваши недостатки, так как Вы не сумели исполнить свой сыновний долг. Я тоже не преуспела в исполнении своего долга в отношении родителей, но я восхищаюсь подлинностью корней Вашей духовности и Вашей непоколебимой решимостью, напоминающей цветок лотоса, к которому не пристает грязь, из которой он вырос. Но почему Вы, покинув свои родные места, забываете о своих семейных корнях? Желая напомнить об этом, я пишу Вам это письмо.

Прошлой зимой, восьмого дня двенадцатого месяца (18 января 1910 года). Ваша мачеха, бхикшуни Мяо-цзинь, отбыла в сторону Западной Земли [Блаженной Земли]. Она сидела, скрестив ноги, и пела свои гатхи перед этим. Она ^ушла" сразу после tofos как закончила, притом весь монастырь наполнился необычным благоуханием, аромат которого ощущался несколько дней, в течение которых ее тело, в сидячем положении с прямой спиной, казалось живым. Увы! Хотя этот мир подобен сну или обману зрения, даже будь ты из дерева, все равно не сдержать слез в подобном случае. Это письмо имеет целью ознакомить Вас с тем, что происходит в Вашей семье. Я очень надеюсь, что, получив его. Вы немедленно вернетесь вместе с кузеном Фу-го. Кроме того, святое учение здесь в упадке, и кому как не Вам знать о том, что именно Вы должны его оживить. Разве Вы не можете последовать примеру Махакашьяпы и ниспослать нам свет золотой, чтоб я смогла стать Вашим соратником по дхарме*! Я вся в слезах, и буду лелеять эту надежду до конца дней своих. Слова ничего не стоят, и даже тысяча слов не могут передать все мои чувства, о значении которых можно лишь догадаться.

Ты уподобился гусю, который гнездо покинул, Желая парить одиноко в полете своем на юг. Жаль, что покинутый спутник в горе своем зависим от больших расстояний, что разделяют их. Мой пристальный взгляд пронзает луну на горизонте. Из глаз так и катятся слезы, и, видимо, нет им конца. Мне трудно покинуть берег реки, что Сяном зовется. Года словно стыки бамбука - их много уже набралось. Конечно, тебе под силу познать великое Дао. И будет ярко, как солнце, мудрость твоя сиять.

И раз уж мы были вместе в этом горящем доме,⁷ Теперь мы с тобой породнились, в городе дхармы.

(С уважением, бхикшуни Цин-цзе, удрученная печалью на горе Гуань-ин, этого девятнадцатого дня, второго месяца года Гэн-шу (29 марта 1910 г.).

Заметка Цэнь Сюэ-лу, издателя Сюй-юня.

Когда Учитель получил это письмо, у него были смешанные чувства: он был опечален потому, что он не отплатил сыновний долг родителям, но также и обрадовался тому, что более чем через сорок лет дхармы душа бхикшуни Мяо-цзинъ не омрачается приближением смерти. Это следует из ее двух гатх, предсказывающих ее воплощение в Западном Раю.

Примечания

1. Сказочного единорога в Китае всегда представляют обнимающим шар или гонящимся за шаром, который ему бесконечно дорог. *

2. Это значит: Я не могу ждать смерти, чтобы стать духом, ищущим тебя, но, как бы там ни было, все это время мы с тобой разлучены. Это напоминает сентиментальную китайскую поговорку: "Жизнь в разлуке хуже смерти".

3. Упасака Пан-юнь достиг просветления, но не присоединился к сангхе. Эта строчка означает: "Почему ты не последовал его примеру и не остался дома, чтобы заботиться о своих престарелых родителях и женах?"

4. "Золотая гора" здесь символизирует истинную природу человека, которая бесстрастна и равнодушна к мирскому. "Сине-зеленое" символизирует мирские привычки. Эта строчка означает, что бхикшуни только "соскребали" мирские чувства и страсти со своего "я", хотя не

совершали деяний Бодхисаттвы, как это делал Учитель.

5. "Царь Пустоты" - это Будда. Эта пожилая женщина напомнила своему приемному сыну, что тот не подумал о духовном освобождении своих родителей и двух жен.

6. Это отношения между: (1) принцем и министром, (2) отцом и сыном, (3) мужем и женой, (4) братьями, (5) ддрузьями.

7. Лотосовая Сутра сравнивает этот мир с горящим домом, в котором лишь одно страдание. Гатха Цин-цзе одержит соответствующую аллюзию.

 

Колокольня монастыря Юн-си в Юннане, одного из восстановленных Сюй-Юнем. Дата не известна.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. МИРОТВОРЕЦ

Мой 72-й ГОД (1911-1912)

Весной, вслед за наставлениями, началась семинедельная чаньская медитация, целью которой было введение более длительных сидячих периодов, каждый из которых измерялся сгоранием нескольких благовонных палочек. Была создана летняя база со своим распорядком и дисциплинарными правилами. На девятом месяце до провинции Юньнань дошли известия о том, что в Вучане вспыхнула революция. Это создало большую напряженность. Окруженный стеной город Биньчуань был осажден, и назревали враждебные акты. Я играл роль миротворца. Вследствие недоразумения, командующий Ли Гэнь-юань послал войска с целью окружения горы "Петушиная Ступня", но будучи удовлетворен моим объяснением событий, и сумев понять доктрину Тройной Жемчужины, вывел свои войска.

Заметка Цэнь Сюэ-лу, издателя Сюй-юня:

Учитель продиктовал всего несколько строчек, но я читал полный отчет об этих событиях в архивах провинции Юньнань. Из них я кое-что процитирую. То, что Учитель скромно умолчал о подробностях, лишь свидетельствует о его высоких моральных принципах:

Наряду с распространением дхармы и труда во имя спасения живых существ в Юньнане, Учитель, благодаря его своевременному вмешательству, смог предотвратить следующие бедствия:

1. В конце правления династии Маньчу [1911-1912], перфектом Биньчуаня был некто по имени Чжан. Он был родом из Чанши и отличался свирепостью и сварливостью.

Район кишел бандитами, и хотя он арестовывал и расстреливал многих из них, их численность не уменьшалась. Они стали образовывать тайные общества. Ради своей собственной безопасности, представители мелкопоместного дворянства вступали в сговор с ними, за что Чжан их жестоко наказывал. Он также арестовал несколько непорядочных монахов с горы "Петушиная Ступня". Во всем остальном он относился к Учителю [Сюй-юню] с большим уважением. Когда разразилась революция, народ Биньчуаня присоединился к ней и окружил префектуру, которую, однако, прочно удерживал Чжан. Поскольку он не мог рассчитывать на подкрепление, он находился в безнадежном положении. Когда Учитель спустился с горы и отправился в префектуру, мятежники сказали: "Учитель, пожалуйста, вымани Чжана из здания, чтобы мы смогли убить его в успокоение народного гнева". Учитель ответил уклончиво, но когда вожак мятежников потребовал того же, он сказал: "Было бы нетрудно убить Чжана. В этом пограничном районе ходит множество разных слухов, и положение все еще весьма неясное. Если вы осадили город для того, чтобы убить представителей власти, вас накажут, когда прибудет подкрепление".

Вожак спросил: "Что Вы можете посоветовать?"

Учитель ответил: "До префектуры Дали можно добраться всего за два дня, а губернатор провинции Сычуань сейчас там проводит инспекцию. Если вы отправитесь туда сейчас и изложите свои претензии в отношении Чжана, последний будет приговорен к смертной казни, а вы в этом случае избежите наказания, предусмотренного для тех, кто своими руками вершит правосудие".

Вожак последовал совету Учителя и вывел свое ополчение за пределы города. Когда Учитель вошел в штаб-квартиру префектуры, он увидел вооруженного Чжана, готового дать отпор мятежникам. Чжан пожал руку Учителю и сказал: "Я исполняю свой долг, и буду очень признателен, если Вы подыщите место для моей могилы на горе "Петушиная Ступня", если я умру".

Учитель ответил: "В этом не будет необходимости. Здесь все уважают префекта Чжана Цзин-сяня. Пожалуйста, пошлите за ним".

 

Когда прибыл Чжан Цзин-сянь, он добился перемирия, я революционеры ушли. После этого префект Чжан отправился в префектуру Дали за подкреплением, и когда оно прибыло, осада города была снята. На тот момент, когда префект Чжан покидал город, Юньнань уже провозгласила свою независимость [от императора Маньчу]. Генерал Гай-о был назначен губернатором, а его старый школьный приятель, сын Чжана, стал министром иностранных дел. В благодарственном письме Учителю Чжан писал: "Вы не только спасли мне жизнь, но также защитили префектуру Биньчуаня. Без Вашего вмешательства меня могли бы убить, а мой сын теперь искал бы способ отомстить за меня.

2. После провозглашения республики, живые Будды и почтенные ламы Тибета, воспользовавшись прекращением коммуникаций, игнорировали приказ нового режима вывесить республиканский флаг. Центральное правительство приказало юньнаньским властям послать Инь Шу-хуана во главе двух дивизий с целью наказания строптивых, и первые отряды уже достигли Биньчуаня. Учитель считал, что в случае начала враждебных действий, в пограничном районе бедам не будет конца. Он сопровождал эти отряды до префектуры Дали, где он сказал командиру: "Тибетцы являются буддистами, и если вы пошлете к ним кого-нибудь хорошо знающего дхарму, то при помощи переговоров с ними вопрос можно будет уладить, и не будет необходимости посылать туда войска". \

Инь прислушался к совету Учителя и попросил его отправиться в Тибет с миротворческой миссией. Учитель сказал: "Я ханьский китаец и боюсь, что не смогу добиться успеха, но в Личуане живет лама по имени Дун-бао, который за многие годы хорошо изучил дхарму. Он, будучи человеком весьма достойным, пользуется широкой известностью и уважением. Тибетцы почитают его и называют "дхарма-царем четырех жемчужин".² Если вы пошлете его, миссия будет успешной".

В связи с этим Инь попросил Учителя передать ламе письмо, а также послал нескольких официальных лиц, призванных сопровождать Учителя в Личуань. Сначала Дун-бао отказался принимать в этом участие, сославшись на преклонный возраст, но Учитель сказал: "Тибетцы до сих пор с содроганием вспоминают предыдущую экспедицию, посланную в Тибет Чжао Эр-фэном. Вы действительно хотите пощадить свои "три дюйма языка" и, таким образом, пренебречь жизнью и имуществом тысяч людей?'' После этого лама встал с сидения и сказал: "Хорошо, я пойду, я пойду... ". В сопровождении другого пожилого монаха по имени Фа-ву он отправился в Тибет, получил подписанный документ о перемирии, и возвратился назад. Подписание этого нового соглашения принесло мир на ближайшие тридцать лет.

3. Так как, благодаря Учителю Юньнань обрела Трипи-таку, а также учение дхармы, способное духовно преобразить многих, он стал популярной личностью и снискал всеобщее уважение. Его все стали звать "Великим старым монахом Сюй-юнем". За революцией и отречением от престола императором последовало изгнание буддистских монахов и разрушение их храмов. Ли Гэнь-юань, командовавший войсками этой провинции, ненавидел монахов, нарушавших монашеский кодекс. Когда он собирался отправиться со своими солдатами в горы Юньнани, чтоб выгнать монахов и разрушить их храмы, он задавал себе вопрос, как мог Учитель, всего лишь бедный монах, покорить сердца местного населения? Это настолько его заинтриговало, что он издал приказ об аресте Учителя Сюй-юня.

Чувствуя неизбежность беды, почти все монахи покинули свои монастыри. Более ста человек осталось с Учителем, но панические настроения их не покидали. Кто-то советовал Учителю укрыться где-нибудь, но Учитель сказал: "Если вы хотите уйти, уходите, но какая польза убегать тому, кто уже заработал кармическое возмездие? Я готов умереть мученической смертью за свою веру в Будду".

После этого, община решила остаться с ним. Через несколько дней Ли Гэнь-юань привел свои войска в горы и расквартировал их в монастыре Ситань. Они сбросили бронзовую статую Махараджи (стража монастыря), что стояла на вершине горы "Петушиная Ступня" и разрушили зал Будды и святыню дэва. Понимая, что ситуация становится серьезной, Учитель спустился с горы и зашел к командующему, предъявив удостоверение личности охране у ворот. Те, кто его узнал, предупредили его, что ему грозит опасность быть опознанным и отказались показать удостоверение своему старшему по званию начальнику.

Не обращая на них внимания. Учитель прошел ворота. Командующий Ли был в главном зале и занимался болтовней с Чжао-фанем, бывшим губернатором провинции Сычуань. Учитель подошел и поздоровался с командующим, который де обратил на него никакого внимания. Чжао-фань, знавший Учителя, поинтересовался как он там оказался, и Учитель объяснил цель своего визита.

Покраснев от ярости, командующий закричал: "Какая польза от буддизма?"

Учитель ответил: "Это священное учение призвано оказывать благотворное влияние на это поколение и спасать отчаявшихся. Оно проповедует добро и осуждает зло. С незапамятных времен политика и религия шли рука об руку. Первая сохраняет мир и порядок, а вторая превращает людей в добропорядочных граждан. Учение Будды подчеркивает важность контроля над умом, который является корнем мириад явлений. Если корень здоров, то все остальное будет в порядке".

Ли уже больше не злился, но спросил: "Какая польза от этих глиняных и деревянных статуй? Разве это не пустая трата денег?

Учитель ответил: "Будда говорил о дхарме и ее внешнем выражении, раскрывающем доктрину, которая без символов не может быть познана и никогда не вызовет чувства благоговения и почтения. Человек, лишенный этих чувств, склонен творить зло и, таким образом, причинять горе другим. Использование глиняных и деревянных статуй в Китае и бронзовых в других странах служит пробуждению чувств восхищения и уважения, и влияние, производимое ими на массы, огромно. Однако высший образец миросозерцания, который содержится в учении о дхарме, таков: "Если все внешние формы не считаются реальностью как таковой, то мир воспринимается как Татхагата".

Ли, казалось, был удовлетворен таким объяснением и приказал принести чаю с пирожными. Потом он спросил:

"Почему же все-таки монахи, вместо того, чтобы делать добро, ведут себя странно и становятся бесполезными для страны?"

Учитель ответил: "Титул "монах" это просто название, так как бывают монахи святые и мирские. Несправедливо обвинять всю сангху из-за одного или двух плохих монахов. Можем ли мы обвинять Конфуция за то, что существуют плохие конфуцианские ученые? Вы командуете войсками провинции, но вопреки военной дисциплине, наверняка окажется, что некоторые Ваши солдаты не такие же умные и честные, как Вы. Мы считаем океан большим потому, что у него нет необходимости отказывать в месте ни одной рыбе или креветке. Наша истинная природа подобна океану буддадхармы, ибо она может содержать в себе всё. Обязанность сангхи сохранять учение Будды, охранять Тройную Жемчужину, скрытыми путями преображать других и направлять их на путь истинный. Ее влияние грандиозно. Не такая уж она бесполезная".

Командующий Ли был полностью удовлетворен таким объяснением. Он уговорил Учителя остаться на вегетарианский обед. Зажгли свечи, и разговор зашел о законе причины и следствия в мирской неразберихе и о плодах кармы в отношении непрерывности мира и живых существ. Во время беседы были также затронуты более глубокие вопросы. После этого Ли начал относиться к Учителю с симпатией и уважением. В конечном итоге он, вздохнув, сказал: ^Буддадхарма поистине велика и безгранична, но я убивал монахов и разрушал монастыри. Значит, моя карма злая. Что же мне делать?"

Учитель сказал: "Это все обусловлено преобладанием современных тенденций, так что это не только Ваша вина. Я надеюсь, Вы предпримите попытки защитить дхарму в будущем. Нет заслуги большей, чем это". Ли был очень обрадован и перебрался в монастырь Чжу-шэн, где общался с монахами и питался вместе с ними вегетарианской пищей в течение нескольких дней. В один из дней, неожиданно появился луч золотого света, соединившего вершину с подножьем горы, и вся растительность приобрела желто-золотистый цвет. Говорят, что на этой горе наблюдается свет трех видов: свет Будды, серебристый свет и золотистый. Свет Будды виден каждый год, но после того, как были построены монастыри, серебристый и золотистый - видели всего несколько раз. Ли Гэнь-юань был поражен этим зрелищем, и попросил Учителя считать его своим учеником. Он также попросил его стать настоятелем всех монастырей горы "Петушиная Ступня", после чего вывел все свои войска. Если бы возвышенная добродетель Учителя не была в гармонии с Дао, то как бы ему удалось изменить ум командующего за такой короткий срок?"

(Конец заметок из архивов провинции Юньнань)

Той зимой, в результате диспута между Китайской Буддистской Ассоциацией и Всемирным Буддистским Обществом в Шанхае, я получил телеграмму от первой с просьбой незамедлительно прибыть в Наньцзин. Прибыв туда, я посетил Учителей Пу-чана, Тай-сюйя, Жэ-шаня и Ди-сяня и обсудил спорный вопрос с ними. Мы договорились о том, что будет учрежден Центр Буддистской Ассоциации при храме Цзин-ань. Потом я отправился вместе с Учителем Цзи-чанем в Бэйцзин (Пекин), где мы остановились в монастыре Фа-юань. Через несколько дней Учитель Цзи-чань неожиданно почувствовал недомогание и отошел в мир иной, сидя в медитации. Я занялся похоронами и доставил гроб с его телом в Шанхай. Центр Буддистской Ассоциации при храме Цзин-ань был официально учрежден, и там была совершена памятная служба в честь Учителя Цзи-чана. Я получил официальные документы, узаконившие образование филиалов Ассоциации в провинциях Юньнань и Гуй-чжоу и на граничащей с Юньнанью тибетской территории. Когда я намерился вернуться в Юньнань, упасака Ли Гэнь-юань (которого также звали Инь-цзюань), вручил мне рекомендательные письма, адресованные губернатору Цай-о и другим чиновникам провинции, с просьбой защитить буддистскую дхарму.

Примечания

1. Эта выдержка из архивов провинции Юньнань затрагивает старый вопрос о подчиненности Тибета Китаю. Чиновник, которому было поручено произвести архивные записи, принимал такую соподчиненность как должное. В прошлые века, и Бирма, и Тибет номинально находились под контролем Китая. Мы настоятельно просим читателей не отождествлять политические идеи данного контекста с личными взглядами Сюй-юня. Учитель Сюй-юнь играл роль просто миротворца, который, очевидно, уделил некоторое внимание судьбе тибетского народа, как и всем прочим. Вопрос тибетской автономии не может обсуждаться здесь. В связи с этим один эпизод из летописи провинции был здесь опущен в силу того, что он не имеет отношения к этому вопросу.

2. "Четыре Жемчужины" тибетского буддизма это Лама (Гуру), Будда, Дхарма и Сангха.