История о потерянном ключе

 

Эта история произошла со мной больше двадцати лет назад, но она настолько чётко отпечаталась в памяти, что, сев за компьютер, я воспроизвёл её в точности. Извините, если что, я не писатель – передам как смогу. Расскажу все факты и события, без своих домыслов, чтобы позволить вам сделать собственные выводы.

Итак, стояла холодная ветреная осень. Дождей давно не было, однако выпал первый снег, быстро растаявший, но заявивший о природных правах зимы. Деревья, сбросив листья, стыли под морозными дуновениями и напоминали: на дворе 27 ноября, скоро зима. Да, я абсолютно точно помню дату, потому что ничего похожего со мной никогда не происходило и, наверное, уже не произойдёт.

Я возвращался домой с работы. Работал я водителем автобуса и ездил по 267-му маршруту. Квартира моя находилась в Митино, в достаточно новом, по сравнению с остальными, восьмом микрорайоне, и я добирался до неё всё на том же автобусе. В этот раз, как и всегда, я стоял в очереди к водителю, за билетом, и копался в кармане в поисках мелочи. Взяв в горсть купюры, несколько монет и ключи, принялся перекладывать нужную сумму в левую руку, а правой собирался вернуть остальное в карман, когда кто-то налетел на меня. Больше от неожиданности, чем от силы толчка – он оказался не таким уж мощным, - я выронил из левой руки и деньги, и ключи. Нагнулся, отыскивая связку (бог с ней, с мелочью) и слушая недовольные возгласы пассажиров. Затем же, толкнув действительно резко и сильно, столпившиеся позади люди буквально забросили меня в автобус, а сами сгрудились возле дверей. Переполненный автобус, закрыв двери, поехал к следующей остановке. Московский час пик – безжалостное время: никто ни о ком не заботится и думать не собирается.

Немного потолкавшись локтями, а следом извинившись, я объяснил водителю, что потерял ключи, и попросил затормозить. Естественно, он не мог стать сразу же или сдать назад, поэтому высадил меня на остановке. Протолкнувшись между усталыми и недовольными пассажирами, я выскользнул на улицу и припустил назад. Наверное, дистанцию я пробежал быстрее, чем в студенческие годы, участвуя в легкоатлетических соревнованиях. Вот и знакомая прозрачная будочка с рекламой и квадратным значком, на котором написана буква «А». Подойдя к краю тротуара, я присел на корточки и принялся тщательно осматривать место, где стоял автобус.

Связки я так и не нашёл – очень обидно, поскольку вместе с ключами от домофона и двери в коридор я потерял и ключ от квартиры, а его не восстановить.

Подъехал новый автобус, и надо было что-то решать. Единственное, до чего я додумался, - взять у брата, живущего в Покровском-Стрешнево, ключ и сделать дубликат. И тут кто-то осторожно взял меня за локоток.

Я обернулся и увидел бледнокожего мальчугана лет семи-восьми, с портфелем за спиной.

- Дяденька, вы потеряли? – И вытянул белокожую ручку, такого оттенка, что цвет вен казался нездорово-синим.

Я посмотрел на связку ключей, лежащую на крохотной ладошке.

- Я, - подтвердил. – Спасибо.

- Пожалуйста, - вежливо ответил мальчишка. – Передавайте привет брату.

- Хорошо. А ты кто?

- Меня зовут Слава. Я сын ваших соседей сверху.

Жил я на третьем этаже, а надо мной, на четвёртом, - многодетная семья. Крапивины, кажется. Наверное, их отпрыск. Но почему мальчик гуляет один, да так далеко от дома? Он же первоклашка, ну, либо во второй класс перешёл, но это максимум.

Однако продолжить беседу я не успел: мальчик забежал в маршрутку, тут же закрылась дверь, и машина уехала.

Я глядел вслед удаляющемуся автомобилю. Меня опять начали поторапливать. Я шагнул в автобус – от греха подальше: не дай бог, снова ключи потеряю, ведь закон подлости никто не отменял. Наскрёб денег на поездку, купил билет и прошёл в салон. Взявшись за ручку, я в тесной компании других пассажиров, возвращающихся с работы и из института, доехал до своей остановки.

Мой дом находился с левой стороны по движению автобуса. Едва очутившись на улице и бросив взгляд через дорогу, я тут же почувствовал неладное: во дворе стояла машина полиции. Перешёл по «зебре» и добрался до шлагбаума. Охранник узнал меня, поднял заграждение.

Перед домом, а точнее, перед моим подъездом, собрались люди: полицейские, жильцы, управдом… И припарковали здесь не один, а два полицейских автомобиля.

Я обменялся с управдомом Николаем рукопожатиями и спросил, что стряслось.

- Твою квартиру обокрали, - глядя мне прямо в глаза, ответил тот.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что мне говорят. Потом я переспросил:

- Как? Когда?

Николай пожал плечами и сказал:

- Наверное, только что: преступников застрелили пять минут назад. Они пытались и Крапивиных обчистить, но баба Маша из квартиры рядом заметила их в глазок и набрала «02». Повезло ещё, что полицейские были неподалёку.

- Повезло… - эхом повторил я. – А куда подевались Крапивины?

- Да в отпуске, в Испании.

- Выходит, воры следили за нашими квартирами?

- Выходит, так.

М-да-а, весело же узнавать подобные вещи...

- А где преступники сейчас? – задал вопрос. – Просто полиция же не уехала.

- Куда она уедет, если в твоём подъезде два трупа.

Меня прошиб холодный пот; сердце ёкнуло.

- Так это не воры, а грабители?

- Да.

- Они кого-нибудь ранили или?..

- Одному полицейскому прострелили руку, но ментов было больше, и негодяев уложили. Стреляли недолго, правда, в итоге весь дом на ушах.

Ошарашенный, я молчал.

- Представляю, - продолжал управдом, - что бы с тобой могло приключиться, если бы ты вернулся минут на двадцать пять-тридцать пораньше. Где-то задержался?

Теперь уж перехватило дыхание.

- Задержался, - пробормотал я, попрощался с Николаем и отошёл в сторону.

Отдышавшись, вытащил из кармана смартфон и набрал номер брата – почему-то сейчас захотелось позвонить именно ему, я даже не понимал почему.

- Алло, - отозвался брат.

- Здорово, - слабым голосом поздоровался я.

Родственник немедленно насторожился.

- Что с тобой? Ты какой-то сам не свой.

Я вкратце пересказал события сегодняшнего вечера. На том конце трубки повисла странная тишина.

- Алло, - произнёс я. – Ты там?

- Да-да, - успокоил брат. – Я думал над твоей историей.

- Представляешь, а?

- Ещё бы.

- Кстати, - слегка повеселев, вспомнил я, - тот мальчик передавал тебе привет. Ну, сын Крапивиных.

Брат поцокал языком.

- В этом и дело, - наконец откликнулся он, - у Крапивиных нет сына первоклассника.

- То есть? – Замечание родственника озадачило меня.

- Их сын, очень похожий на того, кого ты описал, умер как раз в восьмилетнем возрасте. Упал с горки на детской площадке и сломал шею.

Не успел я осознать услышанное – подошёл полицейский и попросил разрешения задать пару вопросов и составить протокол. Говоря с ним, я думал лишь о том, что сказал брат...

…С тех пор прошло немало лет. Страх забылся, удивление отчасти истёрлось из памяти, и всё равно не проходит и недели, чтобы я не проснулся посреди ночи, а проснувшись, не стал размышлять о том мальчике. О восьмилетнем мальчугане с бледной кожей. Мертвенно-бледной. И синими-синими венами. Я вспоминаю его слова и худенькую ручку с крошечной ладошкой, на которой лежали потерянные мной ключи. Потерянные ли?

Я думаю и думаю, и с каждой проходящей минутой всё сильнее уверяюсь в мысли: на свете невероятно много непостижимых для нас загадок и секретов. Страшных, странных, сложных. Их гораздо больше, чем ясного и понятного. И, встретившись с новым чудом или кошмаром – как всегда, совершенно внезапно, - остаётся только надеяться на милосердие мира, посвящающего нас в свои великие, запредельные тайны.

 

(Апрель 2015 года)

 

Средь пыли и мрака

 

- Коля, - донёсся молодой и звонкий голос матери, - сходи в подвал за книгой.

Десятилетний мальчуган с забавно вздёрнутым носиком и чёрными кудрями нехотя отложил сборник рассказов, который читал, и с ещё большей неохотой слез с кровати, чтобы спуститься по лестнице вниз.

На кухне его ждала мать. Тридцати с небольшим лет, миниатюрная женщина с крашенными в светлое волосами выглядела очень ухоженной, а потому казалась моложе своего возраста.

- Ма-ам, - заготовленно, но неуверенно запротестовал Коля.

- Ну что опять? – устало раздалось в ответ; впрочем, она уже знала, к чему ведёт сын.

И действительно, тот сказал:

- Внизу живут всякие.

- Нет там никого, - принялась убеждать мать. – Не выдумывай. Ведь ходил в подвал, и пока с тобой ничего не случилось.

- Мам, я чувствую: они внизу, - продолжал настаивать мальчишка.

- Николай, пожалуйста, прекрати фантазировать и принеси книгу рецептов. Между прочим, я просила тебя ещё минут десять назад.

- Да, но...

Она поняла: пора переходить к самому вескому доводу.

- Прошу, давай без «но», - произнесла строго. – У нас завтра праздник по случаю годовщины нашей с папой свадьбы. Я кручусь-верчусь, готовлю еду для гостей, а тебе сложно сходить за какой-то книжкой.

Коля открыл было рот, чтобы снова запротестовать, однако при взгляде на маму догадался: она не отступит, и ей правда была нужна злосчастная книга.

- Ты просто начитался ужастиков, - более мягко, чем минуту назад, проговорила мать. – По, Лавкрафт, Кинг, Сол... это писатели не для твоего возраста.

- Ма-ам, - обречённо протянул Коля.

- Ладно-ладно, читай на здоровье, если нравится. В конце концов, чтение полезно. Только принеси рецепты.

- Хорошо, - сдавшись, покорно произнёс парнишка.

Нога за ногу, он вышел на улицу, обогнул дачу и приблизился к старой, потёртой двери. Потрудившись – защёлка то ли заела, то ли приржавела после очередного дождя, - Коля потянул за металлическую ручку. Тёмный, трачённый пылью проход открылся под аккомпанемент душераздирающего скрипа; у мальчика мурашки поползли по спине.

Вдохнув поглубже для храбрости, он сделал первый шаг. Ступенька под ногами прогнулась, будто резиновая, и даже немного затрещала, отчего показалось: деревяшка сейчас проломится, и Коля улетит в глубокую яму. В никуда.

«И почему папа не повесит лампочку? – завертелась в голове беспокойная мысль. – При свете было бы не так страшно».

Коля ступил на следующую ступеньку, что сохранила воцарившееся молчание – не затрещала и не заскрипела. Тем не менее, отчего-то на душе сделалось тревожнее. Он медленно шагал дальше, снова и снова, будто погружался в огромный котёл с темнотой.

Паренёк обернулся, как бы прося подмоги у дневного света позади, но вьющаяся спиралями пыль скрадывала очертания самог о прохода, не говоря уж о деревьях и прочих посадках.

Постояв минуту в нерешительности, Коля обдумал немало мыслей. Все они сводились к тому, что, во-первых, настоящие мужчины, к кому, несомненно, принадлежал и он, не боятся спускаться в пугающие дачные подземелья, тем более что бояться абсолютно нечего. А во-вторых, если стоять на одном месте, до книги он не доберётся никогда.

Он постарался разглядеть что-либо в подвале, но потерпел поражение. Просто надо верить, что через пять-шесть ступенек начинается компактное, знакомое и совершенно нестрашное помещение, ведь пугаться книжных полок и полок с вареньями разумной причины нет. Только на сей раз в игру вступило неразумное, подсознательное. Коля, в силу возраста, вряд ли задумывался о его существовании, вот только легче от этого не становилось.

«Ладно, пойду», - решился-таки он.

Нога аккуратно нащупала следующую ступеньку; спустя секунды вторая нога присоединилась к ней. Коля успел повторить это раза три, прежде чем внимание привлёк странный шум, - словно нечто здоровенное, пузатое и кошмарное выпускало весь воздух из массивных лёгких, а потом втягивало назад. Мальчик задрожал.

«Это фантазии, - увещевал он себя. – Фантазии, и не больше».

Кто-то огромный прекратил дышать.

«Кажется, помогло», - появилась мысль.

Коля спустился на ступеньку, на другую. Неожиданно из темноты вылетело нечто маленькое, юркое, чёрное – и прямиком на «путешественника». Он замахал руками, пригнулся, прикрыл лицо. Противный писк врезался в уши и столь же внезапно, как возник, исчез.

«Летучая мышь, - проскользнула в сознание догадка. – Или?..»

Тут живое воображение ребёнка принялось рисовать картины, каждая новой ужаснее.

- Нет, - заговорил Коля вслух. – Мышь. Я видел обычную летучую мышь. Чего её пугаться? Залетела случайно, а теперь сама струсила, когда я принялся шуметь.

Что ж, помогло, хоть и не слишком.

Чуть ли не приставным шагом он преодолел последние ступеньки и развернулся в поисках лампочки: она висела где-то рядом. Найти бы... Пальцы ощупывали густую, точно бы приобретшую материальность темень, не находя шнурка, зажигающего свет. Кто-то шевельнулся в противоположном углу подвала. Коля затаил дыхание и замер. Движение не повторилось.

Прерывисто дыша, он продолжил исследовать полку. Рука наткнулась на нечто стеклянное и – бр-р! – покрытое паутиной. Он немедленно отдёрнул пятерню и вытер о штанину. Выяснилось, что Коля ошибся, - на полке с этой стороны находились варенья; книги же лежали у той стены.

Точно балансируя на канате, он предельно осторожно продвигался вдоль входа, держа руки перед собой. Вот они коснулись дерева полки, и можно было перевести дух. В прошлый раз, когда ходил за книгой рецептов, Коля поставил её слева, вплотную к стене, чтобы не пришлось идти вглубь подвала.

Пока он нашаривал нужный талмуд, глаза непроизвольно посмотрели в нутро матово-чёрного помещения, покрытого пыльной серебряной присыпкой. Лучик света ворвался снаружи сюда, и в тот же миг пальцы нащупали том. Собрание рецептов почудилось более древним и шершавым, чем раньше, что на мгновение удивило Колю. Но поразмыслить он не успел: вместе с прорвавшим глубокую тьму солнечным лучом открылись и закрылись у дальней стенки громадные ярко-красные дужки без зрачков.

Видение или отсвет, или иная вещь, однако она привела мальчика в невыразимый трепет. Коля схватил книгу, прижал к себе и вылетел прочь быстрее пули, пущенной автоматом Калашникова. Выскочив из подвала, он дрожащей рукой поспешно захлопнул дверь, вернул на место задвижку и понёсся в дом.

Мамы не было на кухне – наверное, отлучилась по делам. Оставив книжку на столе, рядом с приготовленными для салатов овощами, Коля, ни секунды не раздумывая, взбежал по ступенькам на второй этаж. Порывисто закрыв люк, парнишка бросился на кровать и полежал, приходя в себя. Может, улепётывая со всех ног, он и поступил как трус; а если бы в школе узнали, то начали бы над ним подшучивать. И всё же лучше так, чем испытывать на себе дыхание жуткой неизвестности ненавистного подвала!..

Через минуту-другую, возвращая к реальности, снизу раздались привычные шаги мамы: наверняка она зашла на кухню и обнаружила на столе книгу. Конечно, не удивилась, что Коля наверху, потому что сын любил проводить время на втором этаже.

Чувство страха постепенно отступало. Как вдруг послышался голос мамы, и в его звучании пареньку померещилось чужие, невероятно загадочные интонации:

- А это что такое? – удивилась мама непонятно чему. И следом позвала: - Ко-оль.

Против воли, предчувствуя недоброе, он неторопливо отворил люк и спустился по лестнице. Медленно прошёл на кухню.

Мама стояла растерянная и недоумевающая.

- Коль, ты что принёс? – поинтересовалась она, протягивая толстую книгу.

При взгляде на причудливую обложку, парнишке тотчас вспомнилась пара прочитанных рассказов из сборника. Коля готов был поклясться, что обложка сделана из кожи. Из натуральной кожи! А присмотревшись, он разглядел полустёртое слово, написанное крупными буквами на неведомом языке: «NECRONOMICON».

 

(Март 2015 года)

 

Дракон (Рождённый в ночи)

 

Попутчик встретился на половине дороги. Он сидел на пеньке и глядел поверх вытянутых зелёных стеблей травы куда-то вглубь леса. Впрочем, предстояла самая трудная часть, и отказываться от случайным и счастливым образом подвернувшейся помощи, как минимум, неблагоразумно.

Сначала они перебирались через крутой овраг. Спускаясь, ещё можно было цепляться за стволы деревьев. Дно встретило чавкающей сыростью, вязкой грязью и перегнившими листьями. Другой бок широкой и глубокой ямы был лыс, словно череп. Оскальзываясь, спотыкаясь и падая, пачкаясь, отряхиваясь и вновь идя вперёд, они наконец преодолели и это препятствие. По чьей воле, следуя какой нездоровой фантазии, природные преграды появлялись на пути в удивительно неожиданном и дьявольски коварном обличии?

Дальше – десятиминутный привал и короткий монолог. Пока Ефим курил, его новый знакомец рассказывал о себе. Приглушённым хрипловатым голосом поведал о своей деревне, о доме, о соседях, жене, жизни и работе, и всё это – медлительно и не произнося ни одного названия. Ефим не говорил. Докурив, он отбросил окурок, выдул дым, посидел минуту-другую и не выдержал – поинтересовался у пожилого мужчины именем. Тот так и не представился; вместо этого странно худой и высокий, под два метра, человек просто предложил: «Пойдём». Не спрашивая, как будто приказывал.

И они двинулись дальше. Ефим проклял сломавшийся грузовик, на котором вёз из ближайшего городка запчасти для трактора. Он проклял погоду, землю, небо, лес и всех, и вся. Попутчик, не прибавляя оптимизма, в основном молчал или коротко бросал: «Сюда… Прыгай… Осторожнее…» Односложно, лениво.

Они прошли через заросли густой крапивы, столь жгучей, что остервенело кусала даже сквозь рубашку.

Они перебрались через покрытое по бокам тиной озерцо – в этом помогла опасно выглядевшая, с «подпалинами» трухи, поваленная толстая берёза.

Они миновали однообразную густую чащу, усеянную, точно нарочно, непонятными кустами с большими и острыми колючками.

Снова подъём, и они опять остановились отдохнуть. Молчаливый мужик выглядел не то чтобы свежим, но не уставшим. Ефим кряхтел и иногда отдувался.

- Туда. – Мужик указал рукой.

Ефим не сдержал удивления:

- В пещеру?

- Здесь темнеет очень быстро.

- Именно здесь?

Похожий на гусеницу попутчик не ответил, а выразился иначе:

- Ночью волки выходят на охоту, которая наступает для них, когда гаснет солнце.

«Гаснет»? Что за выражение такое?

- Кроме того, ты вряд ли захочешь встретиться с голодными лисами и медведями.

Судя по услышанным словам, Ефим попал чуть ли не в параллельный мир, презагадочный и жутко опасный.

Словно бы разом, внезапно, стало значительно темнее. Ефим испугался, хоть и не желал себе в этом признаваться.

Преодолев ещё пару сотен метров, они, объятые густо-красным свечением заката и сопровождаемые яростными криками совы, спрятались в нутре пещеры.

Темнота, скопившаяся между стылых округлых стен, казалась какой-то… концентрированной. И непредсказуемо страшной. Мужик сел прямо на морозный пол пещеры, откинулся на стену и закрыл глаза.

- Отдыхай.

Ефим попробовал повторить его действия. Нет, пол источал тяжёлый, проникающий под одежду холод. Насыщенный кусачей влагой воздух не просто не давал заснуть – мешал банально расслабиться. Встав и обняв себя руками, Ефим приготовился долго ждать.

Стемнело стремительно, закрыв вход в пещеру непроницаемым чёрным покрывалом. Почти тут же раздались пугающие звуки: голоса хищных птиц, чей-то далёкий рёв, неясные шорохи (насекомые?), скрипы (деревья?) и вой осмелевшего ветра.

- В таких пещерах раньше жили драконы, - не размыкая глаз, вымолвил попутчик; на лице – по-прежнему не эмоции.

- Сказки всё это, - храбрясь, заметил Ефим.

- Сказки. Сказки есть всегда. Они никогда не исчезают – только меняют обличие.

Силясь вникнуть во фразу собеседника, Ефим не уловил момента, когда начались изменения.

А потом задвигалось и зашумело позади. Сначала там, а после вокруг и сверху, и снизу; внутри пещеры и снаружи.

Не понимая, что происходит, Ефим повернулся к мужику: как тот мог засыпать или уже дрыхнуть, хотя кругом… а, собственно, что кругом? Ответа не находилось. Пропала и неестественно рослая фигура попутчика. Изумлённый, Ефим глядел на стену, возле которой, секунды назад, сидел брат по несчастью.

Навевая ужас и порождая новые нерешаемые вопросы, стихли шорохи; движение прекратилось.

Что делать? Ждать, пока вернётся таинственным образом исчезнувший человек? Или выбежать из пещеры? Но что творится в ночном и лунном мире? Вдруг советчик был прав, говоря о рыскающих повсюду, изголодавшихся зверях?..

Кто-то глухо рыкнул, вроде бы слева. Сердце запрыгало. Не желая поворачиваться, но не имея сил бороться с любопытством, Ефим повернулся. И замер, и похолодел – немедленно и весь. От ужаса зашевелились волосы на голове, а на спине встали дыбом.

Он попятился спиной назад, к выходу. Спасительному? Обманчивому?

Рык повторился. В глубине каменного грота открылись глаза, тускло освещая пещеру. Момент тишины – а потом очертания неизвестно как тут оказавшихся предметов постепенно проступили сквозь тьму.

Ефим был уже совсем неподалёку от границы, разделявшей пещеру и лес.

В третий раз раздалось рычание, особенно громкое. И завозилось между предметов нечто длинное, несуразное. Чтобы, опережая, метнуться громоздким пятном.

Объятый первобытным ужасом, Ефим выбежал под лучи ночного светила. Шумели на ветру листья, не стихали звуки дикой природы. Всё, положительно всё кричало на незнакомом животном языке словами опасности! Ломая кусты, продираясь сквозь ветви, загоняя себя, Ефим рванул по уводящей в неизвестность дорожке. Вспорхнула с куста и пронеслась перед лицом огромная птица. Донёсся заунывный вой. Ефим бежал и бежал, и бежал; светила луна. Время неслось обезумевшей собакой.

А потом, обессиленный, он упал и часто, прерывисто задышал...

...Появилась машина из расположенной в паре километров деревни. Горели в черноте жёлтые фары. Возможно, водитель и не заметил бы лежащей на обочине неподвижной человеческой фигуры, если бы не сиюминутный каприз искусственного света.

А Ефим, уткнувшись лицом в придорожную грязь, пытался сбросить с себя остатки кошмара. Бесполезно; наверняка, пройдёт немало времени, прежде чем невероятно фантасмагоричные и немыслимо реальные образы покинут голову.

Пузо пещеры. Матовая тьма. Блестящие белым нити. На них – то ли привязанные, то ли запутавшиеся тела. Люди, мертвенно-худые, точно бы сдувшиеся, и другие, обычного сложения. И четвероногое, похоже на помесь кузнечика и паука создание в центре белёсой паутины. Рядом копошились маленькие копии с четырьмя конечностями. Громада родителя застыла на месте. Настоящий хищник, тот, кого стоит бояться. Всамделишний охотник, а не вымышленный дракон. Глаза испускали серебристые лучи. Когда существо открыло зубастый рот и облизнулось чёрно-серым языком, на миг проступило его лицо.

Действительно, не морда, а лицо – со знакомыми непроницаемыми чертами двухметрового молчаливого попутчика.

 

(Апрель 2015 года)

 

Монстр в хрущёвке

 

Увидев перед собой эту мерзкую морду, майор ОМОНа Пятницын даже сделал непроизвольный шаг назад. Действительно, не каждый день такое встретится: большая круглая голова в ворсе, фасетчатые, налитые пурпурным глаза, худое извивающееся тело и восемь одинаковых конечностей с тремя гнущимися тонкими пальцами на каждой. Рот разевался, заполняя половину морды и обнажая треугольные клыки. Крупные острые зубы были испачканы чем-то красным. Наверняка, кровь.

- Вот мерзость, - выругался Пятницын и прибавил кое-что по матери.

Извивающегося монстра повалили на пол. Два амбала из ОМОНа держали по три вёрткие, хлёсткие лапы, а ещё один спец пытался застегнуть на твари наручники.

- Вы что делаете, придурки?! – не сдержался Пятницын. – Может, ещё и права ему зачитаете?!

Омоновцы быстро всё поняли. Кто-то первым вытащил из-за пояса пистолет и пару раз хорошенько, от души приложил чудище по голове. Шар в ворсинках упал на пол; потекла из раны густая, зелёная, дурно пахнущая жидкость.

- Тьфу. – Пятницын сплюнул. – Уберите это с глаз долой.

Двое из ОМОНа, застегнув-таки на бессознательном монстре наручники, подхватили отвратительное тело и выволокли в коридор. Пока они несли его через подъезд и по улице, к машине, за ними с любопытством и каким-то первобытным ужасом наблюдали жители дома. Жильцы выглядывали из окон, иногда вывешиваясь через подоконник чуть ли не целиком, чтобы разглядеть страшную, но интригующую картину. Кто-то из людей потрясённо молчал, кто-то переговаривался, кто-то приглушённо молился.

Всего в квартире было две комнаты. Майор Пятницын, пребывая в задумчивости, зашёл в ближайшую. Здесь поработали его коллеги, отловив выродка. Рваная материя на полу, вся в слизи и цветных пятнах неизвестного происхождения, выдавала логово-лежбище урода. Неподалёку от «постели» валялся огрызок руки. Омерзение на душе усилилось.

В квартире уже вовсю трудились полицейские эксперты.

На кухне Пятницын осмотрелся и не нашёл ничего примечательного. Руководствуясь чутьём, заглянул в холодильник – и немедленно сморщился. На полках лежали оторванные части тела.

«То, что осталось от жены Ростовского», - понял Пятницын.

Но куда делся сам писатель? Что, если ответ где-то поблизости?..

Российский автор хоррора, владелец квартиры, где проходила спецоперация, бесследно исчез около недели назад. Не сумев дозвониться до него в очередной раз, редактор, знакомый Ростовского, набрал «02».

Менты вскрыли квартиру и зашли внутрь. Тут же выскочило из комнаты слева гуттаперчевое чудовище. Полиция открыла огонь, но ранения словно бы не приносили фасетчатому вреда. Поэтому стражи порядка прекратили не давшую толка пальбу, заблокировали выход на лестничную клетку и из хрущёвки; кроме того, они взяли под прицел окна. А после вызвали подкрепление в виде ОМОНа.

Чудище оказалось крайне злобным, сильным, живучим – и глупым. Пока полицейские отстреливались, прибыли ещё более серьёзные ребята. Повезло: монстр, судя по всему, не решился выпрыгнуть с пятого этажа, несмотря на свою живучесть. В легко гнущееся, усеянное короткой шерстью тело попали раза два или три, но это никак не повлияло на мутанта… или кто он там?

Пятницын стоял посреди комнаты, где находилось рабочее место Ростовского.

«Куда же “светоч литературы” мог деться? – размышлял майор. – Не исключено, что его тварюга сожрала первым. Потом поступило сообщение в “02” от друга Ростовского, и сюда приехали сначала менты, а затем мы. К этому моменту фасетчатый успел расчленить жену писателя и приняться за её руку. Ну а дальше мы, с “калашниковыми” наперевес, окончательно перепугали дом автоматными очередями, громогласным матом и жутким топотом сапог... Такая картина. Но, блин, где кровь и хоть какие-то останки Ростовского?..»

Пуще хмуря брови, Пятницын покрутил головой. На кровати валялись обрывки одежды – вероятнее всего, принадлежавшей Ростовскому. С полок попадали или были выброшены книги. Листы бумаги усеивали журнальный столик и пол. Один из трёх плафонов люстры разбит. Штора сорвана.

Пятницын закусил мясистую губу.

«Какого чёрта здесь произошло? Куда девался Ростовский? И откуда, мать его, возникло это грёбаное чудо-юдо?!..»

Медленно ступая по комнате, майор цеплялся взглядом за обстановку, однако ничего нового не находил. Он замер у рабочего стола, со стационарным компьютером. ПК находился в режиме ожидания. Пятницын нажал кнопку на клавиатуре, и на экране появились печатные строчки.

«Новый роман Ростовского, - догадался омоновец. – Который так и не будет дописан».

Он быстро пробежался глазами по тексту. Убийства... трупы... кровь... чудовища... Всё как обычно.

Задумавшись, Пятницын опустил взгляд. На компьютерном столе лежала раскрытая книга. Не трогая улики, майор стал её изучать.

«Солидная», - оценил он.

Колонтитул наверху страницы утверждал: «Стивен Кинг. “Оно”». Произведение раскрыли на предисловии. Одна из строчек подчёркнута. Пятницын чуть наклонился и прочёл выделенные слова:

«Писатель превращается в то, что он пишет».

Так говорил автор знаменитого романа, «король ужасов» С. Кинг.

С минуту майор осмысливал прочитанное, прилагал это к случившемуся и рассуждал о том о сём. Наконец, опять выматерившись, широким шагом покинул квартиру.

Когда Пятницын направлялся от двери подъезда к дожидавшемуся его автомобилю, позади слышались робкие, еле слышные перешёптывания жильцов, что высып а ли на улицу и сбивались в группки. Вот и начались пересуды, пока что робкие и неуверенные. Но, учитывая обстоятельства, сомневаться не приходилось: слухи будут разрастаться, усложняться и становиться невероятнее от часа к часу.

«А скорее, от минуты к минуте», - раздражённо подумал Пятницын.

Он забрался в машину, на переднее пассажирское сиденье.

- Что-нибудь нашли, товарищ майор? – спросил водитель, поворачивая ключ в зажигании.

На секунду вспомнилась прочитанная цитата. Вспомнилась, нарисовалась перед глазами – и тут же пропала.

- Ничего, - дежурно буркнул Пятницын. – Поехали.

И авто послушно тронулось с места.

 

(Май 2015 года)

 

 

Крик саламандры (Сердце саламандры)

 

-...Эти существа очень похожи на людей, - звучал в лесной загородной тиши мелодичный голосок Дины. В нём совсем не было мистического или пугающего, но обстоятельства превращали голос девушки в самую загадочную вещь на Земле. – Днём ты не отличишь саламандру от обычного человека, да и ночью тоже. Вернее, большую часть ночей. Когда же небеса заволочёт облаками цвета мокрого от дождя пепла и опустится вязкая потусторонняя мгла, настаёт их час. Что бы ни говорили люди о полнолунии, а наиболее сильна Луна в три-четыре дня посреди цикла. Согласно древним легендам, это время активности злых сил, скованных светом.

Весело трещал походный костёр, разбрасывая вокруг себя яркие искры. Правда, присутствие языков пламени почему-то не радовало, а сковывало и напоминало о холоде ранней осени. Дена и Дину окружала мягкая палая листва, голые и то ли сонные, то ли задумчивые деревья и чистые звёздные небеса. Крутобокий спутник планеты, похожий на зачерствевший сыр и одновременно на фонарь из лавки старьёвщика, превращал проплешину, где очутились парень с девушкой, в жёлтое озерцо посреди чёрного моря.

- Что значит «скованных светом»? – ёжась и кутаясь в спортивную куртку, спросил Ден.

Девушка пожала плечами, подбрасывая в костерок сухих веток.

- Как тебе наверняка известно, - заговорила она, - издавна ведётся борьба света с тьмой. Свет – олицетворение добра, знания, ума, а тьма – юдоль злых, коварных, потусторонних сил. Но дело в том, что некоторые создания, принадлежащие вроде бы свету, на самом деле рождены темнотой. Так и саламандры – дети обманчивого огня. Лишь настоящее добро способно одолеть их.

- Слышал, они не всегда мерцают и плюются огнём. Да?

Дина кивнула.

- Саламандры во всём похожи на людей, кроме одного: в середине цикла Луны власть над ними захватывает огненное начало. Горит их сердце, обманным, злым огнём, и от этого начинает полыхать всё тело. Оказавшийся в объятиях саламандры несчастный погибает мученической смертью, обращаясь горкой серого праха, а чудовище выпивает его жизненную силу, которой хватит, чтобы продержаться в человеческом виде ещё один цикл.

Ден хмыкнул.

- Невесёлая перспективка. Значит, если встретишь такую вот тварюгу, живым не уйдёшь?

- Скорее всего, - понизив голос, таинственно проговорила Дина. – Конечно, их, как и любое создание, можно убить, но для этого нужен особый металл в особых обстоятельствах.

- В смысле?

Но Дина не ответила – она широко зевнула и предложила ложиться спать: по дороге к водопаду им завтра предстояло пройти несколько километров лесом, а под конец преодолеть крутой и глубокий овраг.

- Занесло же нас, - с каким-то даже удивлением произнёс Ден.

Ночь приняла его слова и вернула назад, окутав неясным эхом.

- Сам захотел. – Дина улыбнулась.

- Это точно. Так же как и послушать на сон грядущий о здешних достопримечательностях, которым место в «Секретных материалах» и «Докторе Кто». Уснуть бы теперь. – И Ден подмигнул, намекая, что это была шутка. – Откуда тебе столько известно о всякого рода жути? – спросил он подругу.

- Хорошо училась в универе, - поднимаясь с поваленной сосны, объяснила та.

Затем они достали спальные мешки, улеглись в них и, пожелав друг другу спокойной ночи, уснули под протяжные, похожие на детский плач крики совы.

 

 

Ден не смог бы объяснить, что его разбудило: некое еле уловимое ощущение чужого присутствия. Когда ты спишь один в комнате и вдруг понимаешь, что рядом находится кто-то ещё, то испытываешь схожее чувство. Однако сейчас к нему прибавилось нечто такое, отчего мурашки пробежали по спине.

«Что происходит?» - задумался парень, открывая глаза и привыкая к ночной темноте.

А ощущение, между тем, не отступало – наоборот, усиливалось. В поле зрения попал краешек костра, и Дену тут же показалось, что это горящие ветки во всём виноваты. Он поднёс к глазам руку с электронными часами, нажал кнопку, и на циферблате в пучке зеленоватого свечения отобразились цифры «3:27».

Половина четвёртого... И что же ему не спится? Неужели наслушался страшных историй от Дины да разбередил воображение? Вообще-то он всегда был творческой натурой – не зря же учится в художественном. Впрочем, к впечатлительным себя не относил.

Внезапно к непонятному чувству, морозившему кожу, прибавилось осознание неправильности происходящего: где-то рядом творились странные вещи, не характерные для привычного мира. Во всяком случае, именно так чудилось. Или Ден попросту не до конца проснулся?..

Неожиданно он догадался; вмиг озарение забилось внутри черепной коробки птицей, запертой в клетке. Костёр! Они же не подкладывали в него веток – он должен был давным-давно потухнуть!

В следующее мгновение Дена тяжело придавило к земле, буквально пригвоздив на месте. Там, где предмет касался тела, то есть в области груди, зародилось и усиливалось жжение, будто под одежду попал раскалённый уголёк.

Стараясь осмыслить происходящее, Ден завертел головой, и в поле зрения попала отсвечивающая красным и жёлтым фигура. Именно её он принял за костёр. Когда фигура приблизилась, Ден с изумлением и ужасом узнал в ней Дину. Абсолютно голая, нагнувшаяся над ним девушка светилась нереальным огнём. Глаза двумя прожекторами пробивали окружающую туманную дымку. По коже бегали, вспыхивая, исчезая и появляясь вновь, язычки пламени. Руки-ноги и туловище костлявые и какие-то... мазутно-чёрные. Раскрылся рот, обнажив не ровные белые зубки, а длинные острые клыки.

Точно в кошмарном сне, Дена охватило чувство отчаяния и безотчётного страха... вот только всё творилось на самом деле! Он заворочался на месте, пытаясь выбраться из-под того, что оказалось жилистой, монструозной, удивительно сильной рукой. Взгляд случайно зацепил кусок неба: купол мироздания заполонили пузатые, цвета мокрого асфальта облака.

- Ну, как тебе саламандры вблизи? – послышался мерзкий голос, лишь отдалённо напоминавший Динин.

А потом окружающее пространство сотрясло нечто среднее между звериным рыком и оглушительным хохотом.

Тело «Дины» всё больше приобретало в цвете, становясь ярко-оранжевым и уже слепя глаза Дена. Парень задыхался. Он не оставлял попыток вырваться, только всё тщетно.

Вдруг на придавившей его руке вспыхнул огненный колосок и распространился к пальцам и плечу монстра. Жжение в груди стало нестерпимым. Саламандра готовилась испепелить его и выпить жизненные соки!..

Прекратив дёргаться, Ден машинально потянулся к обжигающему грудь предмету; тот располагался под тёплой осенней рубашкой. Саламандра надавила сильнее, и Ден почувствовал, что ему критически не хватает воздуха.

- Скоро... – переходя на почти не различимый, демонический шёпот произнесло дитя тьмы и ночи.

И тогда Ден закричал; в этот звук он вложил весь гнев и всю ярость, всю боязнь смерти и всю жажду жизни, которые усилились стократно. Тысячекратно!

Пальцы Дена сжали предмет, что жёг грудь, и их тоже пронзила резкая, едва переносимая боль. Но пойманному парню было безразлично. Пан или пропал, решил он, а может, что-то за него, некий внутренний, обычно слабоощутимый глас. Рука рванулась из-под куртки и воткнула в пасть саламандры раскалённый предмет.

Голосовые связки твари родили отвратительный полукрик-полухрип. Предмет застрял в глотке саламандры. Та отпустила Дена и отступила. Она пыталась дотянуться до того, что сидело внутри и мешало дышать, взять его, вынуть, но каждый раз, когда изогнутые пальцы с кривыми когтями касались вещи, над ночной землёй проносился новый вопль. Саламандра не могла схватить это.

Минуло около минуты борьбы, однако Дену подумалось, что прошло несоизмеримо больше времени. Открыв пасть до предела, саламандра истошно закричала – и горячий предмет провалился внутри огромной глотки. Ноги чудища подкосились, извивающееся худое тело рухнуло на колени, потом упало на бок и забилось в конвульсиях. Что-то светилось в области тёмного сердца, испепеляя его. Саламандра хрипела. Постепенно огоньки перестали вспыхивать на тёмной коже, и вскоре пламя погасло вовсе; чёрная фигура замерла.

Затаив дыхание, Ден следил за пугающими метаморфозами, которые разворачивались буквально в полуметре от него. Безветрие родило внезапный и притом достаточно сильный порыв ветра. Воздушный язык лизнул замершее, изогнувшееся тело – и развоплотил его: саламандра просто взяла и в единый миг исчезла. Была, а теперь нет.

И лишь звёзды безразлично взирали с прояснившегося небосклона...

 

 

Отдышавшись и более-менее придя в себя, Ден поднялся на ноги. Он ощупал грудную клетку, но боли не почувствовал; рука под одеждой также не нашла ни малейших признаков ожога.

Саламандра испарилась, бесследно, не оставив после себя ни пепла, ни плоти, ни кожи – ничего. Однако в сознании остался образ горящего чудища. И Дины в человеческом обличии.

В пожухлой траве, тоже не сохранившей следов огня, лежало его спасение. Ден нагнулся и поднял серебряный крестик. Стиснул в кулаке, прижал к груди, огляделся. Кругом, во вновь правившем бал безветрии, высились неподвижные деревья-тени. Лунный свет падал прямо на него. С небосвода широко раскрытым ртом усмехался вечный спутник Земли.

Ден вспомнил, как далеко забрался от дома, и тяжело вздохнул: ему ещё предстояла обратная дорога. И, наверное, это самое лёгкое, что ожидало уставшего парня в совершенно новой жизни – между светом и тьмой.

 

(Апрель 2015 года)

 

 

Душесос

 

В понедельник Ефим почувствовал, что к нему присосался кто-то чуждый и злой.

«Ничего себе начало недели», - подумал Ефим.

Он работал кондуктором в трамвае и не сказать чтобы очень любил доставшуюся профессию. По правде говоря, он бы с удовольствием нашёл призвание получше, если б умел что-нибудь другое. Но судьба распорядилась так, что в жизни Ефиму удавались, главным образом, две вещи: вытребовать у людей деньги и отдыхать от этого труда. Смог бы – устроился в налоговую. Только там и своих ефимов хватало. И более компетентных, да к тому же умелых.

Закончились очередные выходные, подводя итог под бессчётной неделью, и предстояло снова заняться не слишком любимым, однако приносящим какие-никакие деньги занятием. На зарплату кондуктора не проживёшь – впрочем, Ефиму почему-то удавалось. Причина крылась, видимо, не в особом таланте (ничем подобным мужчина не обладал), а в многолетней привычке помещать в центр ежедневного рациона водку. Малочисленные продукты – дешёвая колбаса, низкого качества овощи, грубый хлеб – шли в довесок к русскому народному питью. Да и почти невозможно не запить, когда жизненные обстоятельства буквально хором «требуют» этого. Тем не менее, в запойные алкоголики Ефим не скатывался – тоже, вероятно, чудом. Как иначе-то?

А вот присутствие непонятной, невидимой и, абсолютно точно, злой сущности к разряду чудес не относилось. Ни к нему, ни к благу, ни к радости. Оглянись Ефим назад, и, не исключено, согласился бы, что события развивались в строгой, логической последовательности. Логика – вещь безжалостная: либо она есть, либо её нет. А уж когда она проявляла себя пуще прежнего, жди неприятностей.

Проблем Ефим старался избегать. Если получалось – отлично; не удавалось – что ж, стискивал зубы и шёл дальше. Но теперь к обычным, обыденным препонам, так сказать, ямам на дороге жизни прибавились настоящие кратеры. Кто-то коварный и злонамеренный присосался к груди, к самому сердцу, и словно бы высасывал драгоценные жизненные соки. Смелость. Радость. Решительность. Вещи, которыми Бог и без того обделил Ефима. Начать с того, что кондуктор был евреем, и нечто обязательное, генетическое внутри подсказывало: представители его нации крайне редко разменивают себя на столь мелкие должности. Конечно, зарываться не стоило. Но всё-таки: еврей? кондуктор?.. в трамвае?!.. Да ещё и алкоголик. М-да. Ниже разве что дворник.

Возникновение обитающей под кожей, вечно голодной сущности представлялось всё тем же холодным, безразличным, с точки зрения вселенной, развитием обстоятельств. Похоже, Ефим нашёл объяснение. Нашёл, да вот не изменил тем ситуации и себя не взбодрил.

«Чёртова пиявка! – вертелось в голове. – Какого хрена тебе от меня надо?!»

Сущность молчала и продолжала сосать, вцепляясь всё крепче и проникая всё глубже. Ефиму она представлялась большим, безглазым, белёсого оттенка, полупрозрачным червяком с липкими, покрытыми мелкими присосками, мерзостными губами.

Вместо того чтобы искать способ освободиться, Ефим принялся отыскивать предпосылки. Где он подхватил эту заразу? На рыбалке, у подёрнутого тиной озера, на котором, в котором и рядом с которым обитает уйма живности, в том числе паразитов? Или заразил кто-нибудь, ещё один носитель «вируса»? А может, жуткая, отвратительная инопланетная раса выбрала его для ужасного соития? Либо совсем просто: перешагивая пороги судьбы, он, действуя неаккуратно и глупо, угодил в расставленную беспощадным роком ловушку?..

Покуда Ефим забивал и ломал голову, прожорливый паразит высасывал и поглощал без разбора: терпеливость, спокойность, удачливость, понятливость… Иногда кусками, а порою практически целиком.

Проблемы поползли всюду: на работе, дома, в гостях, на увеселительных мероприятиях и встречах с друзьями. Ссоры с женой без причины. Странные, но серьёзные недопонимания между ним и коллегами по «цеху». Приводящие очевидцев в недоумение курьёзы то в ЖЭКе, то в магазине, то где-нибудь ещё…

Ефим винил себя. Почему не ушёл с «недостойной» работы?! Зачем грешил, даже и тогда, когда мог пройти мимо! Отчего не использовал встречавшиеся на пути возможности?

В чём же дело? В чём, в чём, в чём?..

А вдруг высасывающий духовное нутро зверь – расплата за грехи? Ефим перебрал в уме великое множество сцен из прошлого. Какая давала верный ответ? Что открыло портал для душесоса? В голове мелькали варианты. Предал друга… Согрешил с чужой женой… Украл деньги… Оболгал… Обманул… Подставил…

Но… но ведь каждый грешит! Каждый! Почему же он? Почему, господи?!

Точка, окончившая размышления, была поставлена ночью. В чернейшем и густейшем, стискивающим остатки души мраке, во мраке ночи, Ефим двигался от фонаря к фонарю. Дорога, протянувшаяся длинной спящей змеёй назад и вперёд, пустовала. Не горели окна домов; не проносились по трассе машины; не спешили домой люди.

Дойдя до развилки, Ефим, не до конца понимая происходящее, свернул в проулок. Здесь чувство, что его безжалостно, алчно сжирают изнутри, усилилось до предела. Что-то мистическое, плохо различимое обретало плотность перед его глазами. Вначале появились контуры; затвердели. Проступили цвета. Ефим увидел руки, ноги, лицо, глаза. Вот, наконец, фигура протиснулась, продавилась сквозь темноту целиком. Ефим узнал её. О боже, он узнал!..

Ноги подкашивались. Шатаясь из сторону в сторону, точно в стельку пьяный, он добрался до стены. Тупик. Ефим поднял кулаки, приложив для того неимоверное усилие. Энергия стремительно покидала тело, выплёскиваясь через огромное, но неощутимое отверстие. Ударив кулаками в кирпичную стену, Ефим сполз вниз, на колени. Глаза закатились, голова запрокинулась. Он раскрыл рот, захрипел – и рухнул на грязный, никогда не чищенный асфальт. Реальность вокруг будто бы полностью замерла.

Так же как вдруг неимоверно исхудавшее человеческое тело.

 

 

Патрульные обнаружили его случайно.

Полицейские на этой улице занимались в основном тем, что гоняли бездомных. Новый бомж, завидев их, скрылся в проулке. Мент приметил беглеца и немедля ткнул напарника, указал пальцем. Напарник кивнул. Два стража направились к неширокому проходу, с одного бока прижатому старым заводом, а с другого стиснутому жилым зданием в двадцать два этажа.

Едва заглянув в проулок, они заприметили бездомного. Но заинтересовал полицейских вовсе не он – а что-то невероятно худое, то ли облачённое в костюм, то ли укрытое им. Забыв про бомжа, менты подступили к странной находке.

Это оказался человек, мужчина – сплошные кости, обтянутые кожей, и ничего боле. Вместо головы – череп, будто у давно разложившегося трупа, у скелета. Папирусного цвета кожа не скрадывала жутких форм, а лишь подчёркивала их. Руки-плёточки, ноги-веточки. Казалось, перед ними мертвец, неким необъяснимым и чудовищным образом лишённый мяса, крови, кровеносных сосудов. Нечто вроде надувной куклы, из которой выпустили весь воздух.

Пришедшие если не в ужас, то в ступор полицейские вызвали медицинских экспертов. Бездомного попросили быть свидетелем...

...С приездом эксперта выяснились факты, ещё больше заинтриговавшие и поразившие полицию. Медик, следуя букве обязанностей, прощупал у человека пульс. Патрульные молча ждали. Эксперт повернул к ним голову; на лице его читалось крайнее удивление.

- Он жив, - оторопело произнёс медик. – Пульс в норме.

Затем измерил давление. И опять никаких отклонений от нормы.

Один из ментов выматерился и задал просившийся с языка вопрос:

- Но что с ним?!

Медэксперт отрешённо развёл руками.

- Не знаю. С ним точно бы… ничего. Выглядит хуже, чем мёртвый. Только, исходя из того, что я знаю и вижу, он здоров. И это не кома.

- А чего же он как поваленное дерево? Так же подвижен.

- Не имею представления. Могу лишь добавить, что он не пьян. Во всяком случае, я не чувствую запаха алкоголя или перегара.

Менты переглянулись.

- Вот же выпало счастье на нашу смену, - заметил один.

- Пусть везут в больницу? – предложил второй.

Первый кивнул. И дал знак работникам «скорой». Те открыли задние дверцы машины, вытащили носилки.

Пару минут спустя прибыла дежурная бригада полиции – исследовать и расследовать. Если было что...

 

 

Изящные руки с тонкими пальчиками и красивыми ногтями медленно, безжалостно порвали фотографию. После чего выбросили в урну. На фото был изображён Ефим.

Обладательница прекрасных рук вернулась из кухни в комнату. Взяла с тумбочки смартфон и открыла адресную книгу.

Красные язычок выполз изо рта и прошёлся по алым губам. Она предвкушала.

Пальцы нажимали сенсорные кнопки, пока на экране не отобразился мобильный телефон Ефима. Изящная дама без малейшего сожаления стёрла информацию. Двигая светящуюся полоску, она перебирала контакты знакомых мужчин. Пухлые губки поджаты, на лице задумчивость...

Ага! Вот то, что нужно.

Лёгкая хитрая улыбка проступила на лице с тонкими чертами, неизменно приводящем мужчин в восхищение. Если приглядеться, в чуть приподнятых уголках губ читалось ещё кое-что.

Природное желание пить. И есть.

Замужняя подруга Ефима, навсегда порвавшая с бывшим возлюбленным, нажала кнопку вызова. Она ждала ответа от Никодима. Тот был тренером по физкультуре у младших классов. Не мелковат ли? Хотя – какая разница? Если есть душа, её нужно высосать.

Голод – исключительно категоричная штука.

 

Душесоса (soul sucker) придумал Оззи Осборн.

Ему и посвящается, с большой благодарностью.

(Май 2015 года)

 

 

Презентации

 

Они познакомились на одной из презентаций: обычное, ничем не примечательное дело как для неё, фанатки литературы и особенно популярного сейчас, в 2020-х годах, неомодерна, так и для него, чьей профессией было написание рассказов и романов в этом привлекательном образами прошлого, умном и своеобразном жанре.

Он поставил подпись на сборнике своих текстов, что протянул ему последний благоговеющий перед ним посетитель презентации, встал со стула с мягкими спинкой и сиденьем (специально для него!), смело обнял её, ждущую, волнующуюся, одной рукой за плечи, и они вышли в становившийся всё более тёмным, томным и тяжёлым вечер.

Дальше был его дорогой "мерседес"; дальше - быстрая, лихая, с оттенком самоуверенности езда по пожравшей на днях остатки области, непомерно расширяющейся Москве. Дальше - его пятикомнатная квартира, что за пуленепробиваемым металлом двери и семью сказочными засовами, - таковой, по крайней мере, представлялась обитель всеобщего кумира зачарованной поклоннице.

Чтобы сбросить с себя тяжесть индустриального вечера, готового вот-вот, какой-нибудь час спустя превратиться в бархатную, однако громкую и яркую ночь мегаполиса, они выпили по бокалу вина, закусывая ароматным сыром, нарезанным тонкими большими кусочками. Её бокал опустел первым; он же отставил в сторону свой, где ещё плескалось ароматное, пряное сухое красное вино, подсел к ней и пригласил в новые ощущения долгим поцелуем, полным желания, намёков и свободы. Через минуты две-три они перешли в спальню с огромной кроватью и упали на воздушное постельное бельё...

Их удовольствие было равным друг другу. Они немного поговорили в перерывах и под конец, чтобы потом заснуть, тёплыми, счастливыми и беззаботными.

...Когда она утром открыла глаза, его уже не было. Ключи от квартиры и любовная записка с номером телефона лежали совсем рядом, на тумбочке. В финале короткого пылкого сообщения значились просьба оставить ключи под ковриком в тамбуре, ведущем в «одинокую», его, Дима, квартиру и закрытом массивной толстенной титановой дверью, и предложение "повторить пройденное как-нибудь ещё раз, вечерком".

Сладко зевнув, Тамара чуть дрожащими руками взяла записку и встала с трёх-, а то и четырёхместной кровати знаменитого писателя.

 

 

Автор, известный всей России, а с недавних пор и целому миру под псевдонимом Дим Штольц (на самом же деле, Дмитрий Шталер), сел за компьютерный стол, включил стационарный ПК и, откинувшись на спинку специально купленного для него спонсорами и промоутерами "лечебного кресла" со встроенной электроникой, задумался о том, о чём мог задуматься лишь Дим Штольц.

По прошествии минут десяти, оставив компьютер включённым, он встал с кресла и вышел из комнаты.

 

 

Тамара на кухне кипятила чайник, чтобы заварить крепкого, бодрящего чаю, и со счастливой улыбкой вспоминала их необыкновенную, необычную, жаркую ночь посреди разгара холодной осени. И тут непривычные ощущения заставили её согнуться пополам. Она схватилась за живот, тараща глаза от жуткой боли. Спазм в горле заставил её исторгнуть на пол всё, что она съела и выпила за прошедший день. Чудовищная боль сжала безразличными, убийственными тисками желудок. То ли вскрикнув, то ли издав хриплый, жалкий вопль, Тамара повалилась на пол, в лужу собственной рвоты.

Прошли секунды, растягивавшиеся длиннее и длиннее, превращавшиеся в бесконечный, несущийся стремглав поезд вечности - поезд, что лишь убыстряется, но никогда не останавливается. Хрустнув, лопнув, разорвалась плоть на животе; кровь оросила кухонный пол.

Что-то находилось там, внутри бившейся в агонии молодой и красивой женщины. Что-то выползало наружу.

 

 

У Веры, скромной миниатюрной брюнетки, снимавшей одну из трёх комнат в квартире, где проживала и Тамара, разумеется, был ключ. Войдя в коридор и захлопнув дверь, она даже не успела раздеться... да что там, и закрыть вход на замок, дёрнув ручку, не удалось: горло сжало в неудержимом, лишающем кислорода, сознания и жизни спазме.

На кухне лежало нечто, весьма отдалённо напоминающее подругу и квартиродательницу Тамару Виснову. Лужа запёкшейся крови вокруг бездыханного тела, тогда как само тело где-то неестественно скрючено, где-то ужасно, невообразимо вывернуто. Белые волосы разметались растрёпанным веником, кровавые клочки валялись тут и там. И что это?! У Тамары, будто тесаком, разворочены живот и грудина!..

Перед глазами помутилось - оттого-то Вера не среагировала и не выбежала наружу, закрыв за собой дверь. А когда вид е ние предстало перед глазами, оказалось слишком поздно: что-то, наверняка выскочившее из кухни, набросилось на неё - что-то мелкое, но до чрезвычайности злобное и опасное, и вооружённое... чем?.. острейшими когтями и зубами?!

Бесполезно сопротивляясь, выдавливая из рассечённого, словно мастерски наточенной катаной, горла предсмертный полухлип-полухрип, Вера повалилась на пол, сперва ударившись головой о галошницу. Сознание отключилось; она не чувствовала, что происходило чуть позже, а после и вовсе перестала что-либо осознавать...

 

 

Когда глуховатую, но, подобно любым старушкам, умеющую превосходно слышать что не надо тётю Глашу заинтересовал и растревожил непонятный и, без всякого сомнения, страшный шум, она с три часа сидела у себя, боясь подойти ко входной двери. А любопытство гнало, гнало туда!

Наконец, перестав сопротивляться природному или, может, приобретённому желанию везде совать собственный, действительно длинный нос, тётя Глаша осторожно открыла проход в коридор, почти беззвучно и совершенно не шаркая ступила за пределы "крепости" и, собравшись с силами, постучала в квартиру по соседству.

Никто не ответил.

На всякий случай, она стукнула кулаком ещё три-четыре раза, но снова не отворяют, и вот она уже, без паузы, тянется сухонькой ладошкой к дверной ручке, поворачивает её, заглядывает в тёмные недра коридорного помещения...

А потом вопит, что есть силы в старческих лёгких, и невероятно быстро для своих возраста, комплекции и всевозможных болячек бежит назад, назад домой! И звонить, звонить, скорее звонить участковому!

 

 

Участковый, явившись на место с кислой миной, сразу же переменил мнение о той, кого он, памятуя прошлые вызовы, среди других ментов называл "полоумной восьмидесятилетней старухой". Не смущаясь боязливо топчущейся у него за спиной тёти Глаши, Семён Воронов вслух, громко вспоминал самые различные слова из богатого матерного арсенала, в том числе такие, которых не слышал даже у прожжённых, надолго упечённых за решётку преступников. Семён и не подозревал, что знает настолько витиеватые, мудрёные и сильные выражения.

Когда же он зашёл на кухню, трёхэтажный мат превратился в тридцатиэтажный. Не постеснявшись смачно сплюнуть на пол, Семён по сотовому вызвал наряд, не забыв предупредить, чтобы захватили оружие и были осторожны, "потому что тут просто чёрт-те что творится!".

Приехавшие на место убийства полицейские помимо двух растерзанных трупов обнаружили оставленные кровью многочисленные следы маленьких шестипалых лап, разбитое на осколки окно (третий этаж, квартира №406, первая слева) и продолжающиеся багровые следы на водостоке и асфальте. Возле закрытого канализационного люка они исчезали.

 

 

К сожалению, это преступление так и осталось нераскрытым.

И, увы, подобных ему в Москве уже насчитывалось порядка двух десятков... конечно, из тех, что были известны службам внутренней безопасности.

Смерть двух молодых хорошеньких женщин тоже превратилась в вечную кошмарную загадку.

 

 

Закончив писать очередную главу, Дим Штольц опять покинул кресло и снова вышел из комнаты - рабочего кабинета. Он с лёгким беспокойством взглянул на полукруглую миниатюрную арку и в точности повторяющую её бронированную, усеянную замк а ми дверь.

Но вот, наконец-то! Оно: тихое, точно бы неуверенное пошаркиванье. В реальности же, никто не шаркал, а скрёб - острым и длинным по мощному и металлическому.

Ни секунды не сомневаясь, Дим впустил его в пятикомнатные апартаменты.

Перебегая, оно смешно сучило лапками - смешно, если не обращать внимания на внешний вид создания и запах, и запёкшуюся в уголках отвратительного рта кровь.

Дим снял гигантский, во всю стену плакат, помещённый в деревянную, сделанную на заказ рамку; загремев ключами, отворил скрытую дверь – дорогу в шестую комнату.

Почуяв родное, оно тут же устремилось в пыльный мрачный квадрат, лишённый не только светильников, но и хотя бы единственной голой лампочки.

Дим бесстрашно зашёл следом и другим ключом на объёмной связке отворил клетку с вертикальной и горизонтальной решёткой, по толщине не уступающей ножкам кухонного стола. Клетка имела полтора метра в высоту и три в ширину. Когда зам о к щёлкнул, Дим отворил дверцу и запустил это к ним, после чего, закрывая "загон", вновь провернул ключ в замк е до характерного щелчка.

Все они смотрели на человека, владеющего пятикомнатной роскошью: мелкие, покрытые шерстью, со злобными крохотными светящимися глазками – светящимися и в темноте красным цветом и злобой. Однако писатель не боялся их: отнюдь не ему ст о ит дрожать пред «ликами»... он задумался на мгновение, подключая воображение, подыскивая слово... гномов. Да, гномов.

"Может, поместить тех, кто не являлся узниками, но и не был полностью свободен от природных склонностей, - может, поместить их в свежий роман?"

Размышляя над этим, Дим отправился на кухню; в холодильнике лежал истекающий кровью двухкилограммовый кусок говяжьего мяса. Хорошо жить в одиночестве: никто не знает, никто не увидит, и некому спросить...

Диму представились их... лица? Рожи? Морды? Вечно голодные и вечно ненавидящие. Почти как его лицо, только уменьшенные в разы, чрезвычайно волосатые и отдающие чем-то свиным; не перенявшие привлекательности, однако получившие взамен иное. А очевидное сходство подразумевало несомненную логику...

Он улыбнулся одному ему понятной улыбкой.

В рабочем кабинете зазвонил мобильный. Следующая женщина хотела любви и секса с известной, походящей исключительно на саму себя творческой личностью.

 

(Февраль 2016 года)

 

Проклятие вуду

 

Документы, в которых изложена эта история, датированы концом XIX века. Согласно им, события произошли в Зимбабве, в самый разгар рабовладельческого строя.

Фазенда богача Кьялини находилась на западной оконечности страны. Там же располагались плантации кукурузы, на которых трудились подневольные негры.

Кьялини был потомком выходцев из Италии. От предков он унаследовал горячий темперамент, постепенно перерождавшийся во что-то страшное. Кьялини не говорил, а приказывал; не произносил слова, а выкрикивал их; не убеждал, а бил; не угрожал, а убивал. Когда дело касалось «белых», то есть таких же, как он, пускай и не столь богатых, Кьялини с грехом пополам пытался себя сдерживать. Африканцев же он попросту не принимал за людей: унижал, истязал и заставлял умирать в мучениях. Денег у Кьялини хватало, чтобы купить половину Зимбабве, и чем больше дохода приносили кукурузные плантации, тем более жестоким и бесчеловечным становился их владелец.

Иногда слуги вывозили по два-три десятка мёртвых собратьев. Но уже вскоре место убитых занимала новая рабочая сила. Кьялини не жалел средств, если того требовали обстоятельства, хоть и являлся утилитаристом до мозга костей. Он не потратил бы и лишней лиры без веской на то причины.

Дни Кьялини проводил в одиночестве. Как-то раз он женился – на молодой и красивой негритянке, - чем вызвал изумлённые пересуды у всех, кто его знал. А через месяц двадцатилетнюю девушку нашли с переломанным позвоночником в погребе. Её тело, неестественно вывернутое, прислонилось к стеллажу с вином. Кьялини утверждал, что жена отправилась в погреб за бутылкой «кьянти», оступилась на лестнице и рухнула вниз, поломав кости. Ему никто не поверил, что, впрочем, ничего не изменило, потому что ни один человек не решился высказать сомнений вслух. А молодая африканка скончалась по пути в единственную местную больницу.

После этого Кьялини ни одной девушке не выказал симпатии; его окружение перестало и надеяться, что когда-нибудь безжалостный плантатор найдёт себе достойную пару, даму, что сможет заронить в его сердце любовь и теплоту к другим людям. Казалось, у Кьялини вовсе нет сердца.

Через несколько лет после этой трагической гибели произошло знаменательное событие.

В тот день Кьялини пребывал на фазенде – развалившись в кресле на веранде, потягивал завезённое из Мексики виски. Вдруг послышался шум. Плантатор недовольно поморщился, сел прямо и устремил взгляд туда, откуда доносились звуки.

Двое стражей с ружьями вели под руки толстую негритянку. Кьялини разглядел её вычурную одежду, когда троица подошла ближе и остановилась. Разноцветные перья украшали грубое платье толстухи, тонкие полоски материи перетягивали бёдра и грудь. На лице сверкали в солнечных лучах белые линии, узоры; в носу торчала кость. Необычная одежда для белого человека, однако для аборигена – в самый раз.

- Чего надо, толстуха? – лениво осведомился Кьялини.

Женщина гордо вздёрнула подбородок.

- Берегись, - отозвалась она (Кьялини достаточно времени провёл в Зимбабве, чтобы более или менее усвоить местный язык). – Берегись, - повторила аборигенка, - ибо ты вызовешь на собственную голову ужасное проклятие.

- Какое проклятие? – грубо бросил Кьялини. – Что ты лопочешь, уродица?

- Проклятие вуду. – Она сверкнула глазами. – Я жрица, и послана сюда моими братьями, чтобы предупредить тебя. За все злодеяние, за все те ненависть и кровь, что сеешь вокруг, тебя ждёт неминуемая и жуткая расплата.

Кьялини в ярости вскочил с кресла. Рука задела бутылку с виски, и оранжевая жидкость расплескалась по столику, потекла на пол.

- Ты смеешь угрожать мне?! – вне себя заорал Кьялини. – Мне?! Расстрелять её! – приказал он стражам.

Двоица дюжих молодцев взглянула на него нерешительно. Может, они и не верили в магию вуду, но древний инстинкт взял над ними верх: стражники боялись причинить вред человеку, знавшемуся с духами и демонами. И цвет кожи здесь не имел никакого значения.

Увидев замешательство отважных охранников, Кьялини грязно выругался, выхватил из-за пояса револьвер и выстрелил в жрицу. Удивительно, однако пуля попала точно в центр в лба. Темнокожая женщина закатила глаза и осела на землю.

- Закопать! – отдал очередной приказ Кьялини. – Немедля! Если не хотите потерять работу и очутиться на месте уродины!

Стражам ничего не оставалось, кроме как послушаться.

В ту ночь Кьялини не спалось. Он ворочался с боку на бок, не в силах уйти в страну сновидений. Что происходит с ним? Ну уж конечно, не смерть жрицы вуду волнует его. Он не верит ни в вуду, ни в прочую магию. Зато ему доподлинно известно, что человек способен почти на всё, если есть деньги и влияние. Отчего же, в так