Олег Немиринский, директор МИГТИК, преподаватель 1, 2 и 3 ступени, супервизор

Олег Немиринский

http://gestalt-therapy.ru/TEXTS/koncep_neuros.htm

Концепция невроза в гештальт-терапии (лекция)

Я хотел бы рассказать вам о гештальт-концепции развития невроза. Есть как минимум три обстоятельства, побуждающие меня это сделать.

Первое – значимость темы, причем не только для тех, кто собирается работать в медицине. Невротическая организация опыта – это не про особых людей, лежащих в больницах; эти тенденции хотя бы во фрагментарном виде есть в каждом человеке. Отсюда важность понимания логики развития невроза для всех психотерапевтов.

Второе обстоятельство связано с тем, что эта концепция была изложена в знаменитой книге 1951 года «Гештальт-терапия. Возбуждение и рост в человеческой личности» (Perls, Hefferline, Goodman, 1951),теоретическая часть которой отредактирована Полом Гудманом на основе записей Фрица Перлза. По предыдущим и последующим публикациям Ф. Перлза мы знаем, что не только его лекции, являющиеся прекрасным образцом ораторского искусства, но и письменная речь вполне читаемы и согласуются с представлениями о культуре речи. Что же касается гудмановского текста, то, честно говоря, на мой взгляд, людям так не пишут. Я искренне завидую тем, кто с легкостью читает эту книгу (не прошло и пятидесяти лет, как она переведена на русский язык (Перлз, Гудман, 2001)), я даже знаю несколько таких людей, но я сам постараюсь в меру своего понимания изложить ее вам в более популярной форме.

Третье обстоятельство связано с тем, что для большинства отечественных психотерапевтов, в том числе и для многих из тех, кто принадлежит к сообществу гештальт-терапевтов, слова «клинические аспекты гештальт-терапии» означают прежде всего медицинскую диагностику и определение «типов личности». При этом они естественным образом наследуют психоаналитическую логику, потому что логика гештальт-концепции транстипологична, то есть она отражает общие закономерности невротического уровня нарушения творческого приспособления, и насквозь диалектична, то есть построена на противоречиях и парадоксах, что не всегда легко воспринимается людьми вообще, да и психотерапевтами в частности. Итак, по порядку.

Представления об истоках невроза в обыденном сознании и психоаналитической теории, как ни странно, в основном схожи. Они связаны либо с конфликтом между индивидуальными потребностями и давлением (воздействием) среды («теория травмы», присущая раннему психоанализу), либо с внутренним конфликтом мотивов, конфликтом побуждений («теория инстинктов», разделяемая большинством психоаналитиков).

Эту точку зрения Ф, Перлз не разделял. Внутренний конфликт, по его мнению, являет собой возможность личностного роста, а не основу невроза.

Основой развития невроза является не внутренний конфликт, и вообще не конфликт сам по себе, а преждевременное примирение конфликта.

Допустим, я хочу получить одобрение и, одновременно быть самостоятельным. Это может привести и к внешнему конфликту, когда социальное окружение будет поддерживать одну из двух тенденций, а я буду идентифицироваться с другой, и к конфликту внутреннему. Причем я хочу предостеречь «правильных» терапевтов от упования на терапевтический интроект, согласно которому потребность в сепарации всегда предпочтительнее, чем потребность в единении и стремление опираться на другого. В некоторых случаях именно второе является для клиента избегаемым и дефицитным опытом, необходимым для здорового баланса зависимости и независимости.

Итак, есть внутренний конфликт, внутренняя борьба. Здоровый ответ на эту ситуацию заключается в том, что наиболее актуальная в данный момент потребность выступает на первый план, и это переводится в плоскость внешнего действия, точнее, поступка. Именно поступок в конечном счете приводит либо к внутреннему подтверждению правильности выбора, либо к переоценке и, затем, совершению другого поступка.

Другой возможный ответ на эту ситуацию состоит в том, что вместо разворачивания внешнего противостояния я остаюсь в пространстве внутренней борьбы. Желая предварительно просчитать и гарантировать себе успех, я не могу совершить выбор и зависаю между двумя направлениями. Долго так существовать трудно, и тогда я произвольно выбираю одно. Одна моя тенденция подчиняет себе другую, а точнее, я побеждаю себя. Скажем, я выбираю послушание и комфорт, отказываясь от автономии. Теперь я – хороший. Что это означает? – Что я удобен в обращении. Для того, чтобы оставаться хорошим, я должен подавлять свои потребности в автономии, в отталкивании, свою агрессивность. Одна часть меня стремится перебороть, победить, подчинить себе другую часть меня же самого.

Ура! Я избавлен от мучительного напряжения и сомнений в правильности или неправильности моего текущего выбора. У меня есть априорное решение, и я предвкушаю комфорт.

Здесь, однако, меня ожидает парадокс. Дело в том, что во внутренней борьбе не может быть естественного удовлетворения! Во внешней может, причем при любом окончательном исходе! Либо я добиваюсь своего и испытываю удовлетворение от осуществления желания, либо я, выложившись в совершенных попытках, прихожу к пониманию невозможности реализации своих намерений в этой ситуации, примиряюсь с ограниченностью своих возможностей и успокаиваюсь. (Если, конечно, я не попытался успокоить себя преждевременно, не приложив усилий к разрешению ситуации!) Во внутренней борьбе этого облегчения не наступает, потому что энергия всегда связана. Она всегда ретрофлексивно направлена на самого себя, и поэтому не может целиком разрядиться.

Так получаю я желанный комфорт или нет?!

Давайте еще раз. Невротическое решение – это попытка уйти от напряжения к комфорту безопасности. Но безопасность оказывается мнимой!

Позвольте мне отвлечься, чтобы сказать, что есть, по-видимому, два типа безопасности. Одна – первичная безопасность. До того, как вы вступили во взаимодействие, вам необходимо убедиться, что другой человек пригоден для взаимодействия. Допустим, если вы заметили, что он держит в руках острый нож и страшно сверкает глазами, то ваши потребности будут связаны как раз с тем, чтобы избежать взаимодействия с ним. Либо вам кажется, что другой человек тоже с интересом смотрит в вашу сторону. Перекинувшись с ним парой слов, вы убедились, что общение возможно. Дальше, если вы хотите подойти поближе, вам придется оставить свою сосредоточенность на первичной безопасности и начать «гамбит» отношений. В реальных отношениях всегда есть риск. Например, риск того что вы будете отвергнуты. В реальных отношениях не то, чтобы безопасность была совсем не важна, но это уже другая, назовем ее «функциональная», безопасность. Она состоит в способности отстаивать свои границы, то есть в том, что, если меня отвергнут, то я это переживу. В крайнем случае тоже отвергну другого. Мы обменяемся толчками и, мне кажется, не умрем от этого. А может быть даже, убедившись в возможности нормального отвержения, позволим друг другу подходить ближе. Но если я хочу гарантировать отсутствие отвержения и вцепляюсь в первичную безопасность, то я неминуемо буду больше общаться с собой, чем с другим человеком. Кроме того, как прекрасно описал это Александр Лоуэн (1998), человек, стремящийся быть всегда защищенным от внешней угрозы, создает такую хроническую телесную готовность, которая поддерживает постоянную тревогу. Тот, кто все время готов защищаться, все время готов воевать. Наращивание «телесной брони» приводит к повышенной уязвимости.

Итак, невроз – это выбор мнимой безопасности.

Кроме того, невроз – это самозавоевание, это победа над собой.

(Я искренне сочувствую научному редактору перевода книги Ф.Перлза и П.Гудмана. Редактировать этот текст – подвижнический труд. Но все же не обошлось без огрехов. Английское self-conquest – это никак не само-угнетение, а именно самозавоевание. Иначе, в варианте «само-угнетение» теряется понимание того, в чем же состоит очарование невротического выбора. Невротическое расщепление по Перлзу – это сочетание «победителя» и «побежденного», это возможность всегда быть победителем, так как побежденный всегда под рукой, и это – он сам.)

Все то, о чем я говорил до сих пор – это предпосылки невроза. Тот момент, который маркирует формирование устойчивого невротического стиля – это появление потребности иметь победу.

Однажды я очень ясно понял, что такое потребность иметь победу как центральный момент в формировании невротического стиля реагирования. Мне помог в этом один из моих клиентов.

Этот бородатый брюнет, интеллектуал лет около тридцати, обратился ко мне с тем, что женщины не воспринимают его как мужчину. Сексуальное напряжение он снимал с женщинами, которых он не очень любил и ценил; собственно с сексом все было в порядке. Но те женщины, которые нравились ему, по его словам, напрочь отказывались видеть в нем мужчину. Хорошего человека, приятеля – да, но не мужчину. При этом он часто говорил о своей сослуживице, Тоне, которую он всячески пытался заинтересовать, но каждый раз безуспешно. В конце концов мне стало интересно, что же между ними происходит (то есть как это примерно выглядит), и я скорее с этой целью, нежели с идеей работать над внутренней интеграцией, предложил ему «поговорить с Тоней» в технике пустого стула. В один из моментов, когда он со своего стула говорил «Тоне» какую-то сложно-закрученную фразу, я остановил его, спросил, что он чувствует, и после его ответа предложил сказать это ей. Он сказал это «Тоне», пересел на ее место и после небольшой паузы сказал мне с «ее» стула: «А знаете, я, кажется, испытываю зачатки интереса к нему». «Прекрасно, - сказал я, - скажите это ему». Он «сказала это ему», затем пересел на свое место. Признаться, я уловил, что начал немного «болеть» за него, ожидая, чем закончится эта, пусть и условная, встреча мужчины и женщины, когда он вдруг сказал: «А вот здесь я бы ушел домой праздновать свою победу». Как?! Я был поражен. Мне казалось, что им уже должен потихоньку овладевать азарт соблазняющего танца. И в тот момент, когда открылись новые возможности, он вдруг предпочел…что? Какую «победу»? Что «праздновать», если этот волнующий «бой» еще не окончен?

Самооценку! Я – хороший, я – успешный, я – мужчина, достойный внимания женщин! Этот временный выигрыш хорошей оценки оказывается на самом деле важнее реальных отношений. Потребность иметь победу перевешивает потребности, связанные с реальным другим человеком.

Лет пятнадцать назад, в пору «перестройки», слово «самооценка» было весьма популярным среди клиентов. Многие прямо с этим и приходили к психологу – «у меня низкая самооценка», «мне надо поднять самооценку». То есть способности, конечно же, высокие, а вот самооценка низкая… Надо поднять. А как? По совету одного юмориста повторять про себя: «Я – солнце, я – солнце…»?

Итак, то, что характеризует невротическое развитие – это дилемма между самооценкой и реальными отношениями. Смысловой вектор жизни в значительной степени перемещен в плоскость самооценки. «Жизнь за самооценку» - так должна называться опера во славу невроза.

Фриц Перлз как-то заметил, что есть существенная разница между самоактуализацией и актуализацией «образа себя» (Перлз,1998). Слон, говорил он, актуализирует себя как слон и не имеет идеи актуализировать себя как ласточку. Человек же может упоенно актуализировать «образ себя», прерывая процесс самоактуализации.

Повторю, невротические отношения с другими людьми – это в значительной степени отношения с собой. И хотя внешне это может выглядеть как привлечение внимания других людей, страх отвержения со стороны других людей, переживание несчастья оттого, что кто-то другой меня не …, но все это на самом деле «богатый внутренний мир», который на взгляд гештальт-терапевта сильно отличается от подлинного общения людей друг с другом.

 

* * *

Особо хочу остановиться на соотношении концепции Ф.Перлза и получившей в нашей стране распространение с легкой руки Д.Н.Хломова (1996, 1997) психоаналитической концепции типов личности. Первоначально Д.Н.Хломов говорил о «векторах реагирования», и это выглядело попыткой интегрировать представления о шизоидном, нарцистическом и пограничном типах личности с гештальт-подходом. Ожнако уже давно большинство его учеников говорят не о «векторах», а о «типах», и популяризуют идею чрезвычайной близости психоанализа и гештальт-терапии.

Идея личностной типологии субъективно привлекательна (здесь, несомненно, присутствует эффект от «легкого» и «лучшего» понимания клиента) и отчасти прагматически полезна. Действительно, если мы, например, уясним, что незавершенные задачи развития для шизоидного типа – установление привязанности, для нарцистического – способность к сопереживанию, а для пограничного – опыт сепарации (С.Шон, см.: Хломов,1996), то нам легче будет определять стратегию работы. Но достаточно ли такого понимания? Не важнее ли понимать парадоксальность поведения клиента, диагностировать не столько чистый тип, сколько узлы актуальных противоречий? Кроме того, Д.Н.Хломов совершает и еще одно действие, на мой взгляд, уже очевидно неправомерное. А именно переименовывает пограничный тип в невротический. Вследствие такого «переименования» утрачивается представление о противоречивости невротического развития. К сожалению, приходится сталкиваться с отождествлением в умах многих коллег невротического и зависимого поведения, а уж противопоставление невроза и нарциссизма выглядит совсем общим местом.

Давайте попробуем разобраться в этом на примере нескольких с виду банальных, но неверных утверждений. Первое такое утверждение: невротическая организация опыта сопровождается низкой самооценкой. О, как это понимание близко невротическому сознанию! И как этого не поняли ни Карен Хорни, ни Фриц Перлз! Вслед за Хорни, которая, как известно, была первым аналитиком Перлза и, безусловно, оказала на него влияние, Перлз вводит в теорию невроза внутренне, казалось бы, противоречивый термин. У Хорни это «невротическая гордость», а у Перлза – «невротическое тщеславие». Дело в том, что в контексте невротического сознания, даже если я и не решаюсь ни с кем практически конкурировать, я все равно знаю, что я лучше всех.

Моя мама рассказывала мне как однажды к ней, преуспевающему адвокату, подошел ее коллега и запальчиво сказал: «Ты думаешь, я хуже адвокат, чем ты? Я просто не могу это выразить!»

Кстати, а не является ли распространенное убеждение в том, что «невротики не конкурируют» еще одним банальным, но неверным утверждением? Может быть, они в своем сознании заранее выиграли? Или уж точно не проиграли?

На одном из семинаров участница группы сказала: «Уж если бы я готовила доклад в такой сильной группе как эта, я бы должна была быть уверена, что это будет блестящий доклад. А так как я не была в этом уверена, то я его и не делала». При этом можно остаться для себя успешной, найдя недочеты в не-блестящих докладах тех, кто решился их делать.

Невротическое тщеславие – это когда самооценка с виду низкая, а на самом деле высокая. Я не просто оберегаю себя от осознания жизненного «провала», я действительно считаю, что я лучше всех. Возможно, то чего я жду – это безопасность всепоглощающей родительской любви. Ведь для родителя маленький ребенок, что бы он ни делал, все равно самый лучший. И если я найду того, кто меня «примет» целиком, тогда мне и подтвердят, что я лучше всех. И я попаду в Рай Любви.

Но и здесь, правда, есть одна противоречивая особенность. Ожидая Рая Любви, я подозреваю, что его может и не случиться.

Есть такой анекдот о том, чем отличаются друг от друга здоровый человек, невротик и психотик. Здоровый человек знает, что дважды два четыре. Психотик считает, что дважды два пять. А может быть, шесть. А если он очень постарается, то будет семь. А невротик в общем-то знает, что дважды два четыре … но он очень этим недоволен!

Теперь самый острый вопрос – вопрос о перевернутом неврозе, известном под именем нарциссизма. Что такое контрзависимость, являющаяся центральным феноменом нарциссизма? Это поведение, мотивированное избеганием зависимости. Опять же, это оттянутость от границы контакта с дисбалансом в сторону «внутреннего мира». Пожалуйста, мы можем трудности сепарации называть «пограничной тенденцией», а трудности сближения – «нарцистической», но эти две противоположности сходятся в том, что они обе основаны на дефиците реальных отношений. Более того, они не существуют друг без друга, и терапевту хорошо бы распознавать «нарцистическую» тень «пограничного» поведения и наоборот. Между прочим, в мифе о Нарциссе был еще один главный герой – нимфа Эхо. И если никого не любящий Нарцисс не мог увидеть в другом столь же очаровательную субъектность, какую он видел в себе, то Эхо, одержимая любовью к Нарциссу, превратила в объект себя (она могла, как мы знаем, только повторять чужие слова). Но человек, разрушающий субъектность другого, начинает и к себе относиться как к объекту. И, не вдаваясь в подробности, замечу, что мы видим это в клинике так называемого нарциссизма. С другой стороны, человек, превращающий себя в объект и видящий в другом необъятного субъекта, на самом деле не видит этого реального другого человека. И тот, и другой живут в большей степени в своем «внутреннем мире», чем в мире реальных отношений. Они поддерживают «образ «я», оберегая его от попадания на границу контакта, и это оберегание является важнейшим делом их душевной жизни.

Что же касается третьего типа – шизоидного, то свойственная ему реакция прерывания отношений и ухода в себя, если она совершается с сохранением границы (то есть не на психотическом уровне), также, по-видимому, может быть рассмотрена как форма «оттянутости» от границы контакта.

Итак, невротическое развитие, какие бы формы оно ни принимало, это нарушение пластичности границы или, другими словами, нарушение диалогичности.

Опора на понятие диалогичности – одно из краеугольных отличий экзистенциального подхода, каким является гештальт-терапия, от психоанализа.

Я полагаю, что представление о здоровье как о балансе пограничных, нарцистических и шизоидных «составляющих личности человека» является, по крайней мере, недостаточным. Здесь игнорируется весьма важный вопрос - вопрос о способности вступать в диалогические отношения с реальным другим человеком.

«Так ребенок отвечает:

«Я дам тебе яблоко», или «Я не дам тебе яблока».

И лицо его точный слепок с голоса, который произносит эти слова».

(О. Мандельштам.)

Позвольте мне проиллюстрировать сущность экзистенциалистского взгляда на невротичность с помощью одного анекдота. Этот анекдот мне как-то рассказал один психиатр, я его успел пересказать многим коллегам, и в нашем Институте он уже стал частью корпоративной мифологии.

Один человек стоит в задумчивости перед кадкой с цветком и вслух бормочет: «Могу ли я? – Нет… Хочу ли я? – Не-а… Говно ли я? – Магнолия!!..»

Людям, однако, далеко не всегда понятно, что магнолия – это магнолия. Однажды во время терапевтической группы я рассказал этот анекдот одному из участников. Все посмеялись, но ему было не смешно, и он продолжал что-то с обидой говорить. «Ты хоть понял, что Олег тебе хотел сказать?» - с улыбкой спросил его другой участник группы. – «Понял». – «Что?» - «Что я говно».

Итак, можно мучаться этими вопросами, переместив жизненные смыслы в пространство самооценки. А можно сказать «Ты мне интересен. Я хочу дать тебе яблоко». Или «… взять у тебя яблоко». Или «Я не дам тебе яблока», «Я не хочу этого. Я хочу другого». И послушать и в том, и в другом случае, как в реальном физическом пространстве прозвенит ответ другого человека.

 

Литература.

1. Perls F., Hefferline F., Goodman P. Gestalt Therapy. N.Y.: Delta Book, 1951.

2. Лоуэн А. Биоэнергетика. СПб, «Ювента», 1998.

3. Перлз Ф., Гудман П. Теория гештальт-терапии. М., Институт общегуманитарных исследований, 2001.

4. Перлз Ф. Гештальт-семинары. М., Институт общегуманитарных исследований, 1998.

5. Хломов Д.Н. – В сб. Гештальт – 96.

6. Хломов Д.Н. – В сб. Гештальт – 97.

 

Олег Немиринский, директор МИГТИК, преподаватель 1, 2 и 3 ступени, супервизор