Вечер того же дня. Где-то в Москве

Апреля

Вчера вечером на западе Москвы совершено дерзкое преступление. Двое неизвестных атаковали уроженца Армении 46-летнего Карена Абрамяна. Сообщение об этом поступило на пульт дежурного по городу около десяти часов вечера.

О подробностях преступления рассказала супруга пострадавшего:

– Уже смеркалось, и я решила позвать сына с прогулки домой. Высунулась в окно и тут как раз увидела мужа. Он подошел к подъезду, стал набирать домофон. В этот момент они и напали на него. Со спины. И стали бить ножами. Столкнули с тротуара на газон. Муж был человек физически не слабый. Он сопротивлялся, кричал. А я стояла у окна и видела все. Слышала, как Карен хрипел: «Что вы делаете? Возьмите деньги, только перестаньте бить ножами!» А им было наплевать на деньги. Они его насмерть били… Сосед наш, бывший милиционер, тоже увидел все это. Он побежал на помощь и вспугнул их. А сын мой четырнадцатилетний подошел и увидел истекающего кровью отца. Пока преступники убегали, мальчик рвал на себе одежду и пытался забинтовать раны отцу. С тех пор он стал заикаться.

Приехавшие на место происшествия сотрудники милиции обнаружили мужчину с жуткими ранениями. Позже на его теле насчитали больше пятидесяти ран: в руки, ноги, в спину, в живот, в голову… Абрамян успел сказать, что на него напали двое молодых людей, и указать, в какую сторону они побежали. Пострадавший был срочно доставлен в одну из городских больниц, однако спасти его не удалось. После операции, которая продолжалась несколько часов подряд, он скончался. Хирург заявил нашему корреспонденту, что прежде никогда еще такого не видел: Абрамяна просто изрезали на куски.

Тем временем сосед супругов Абрамян бросился за преступниками вдогонку. Он заметил, что убийцы сели в трамвай № 26. Дождавшись приезда наряда милиции, он сообщил им номер трамвая и приметы преступников. Прямо в трамвае, в окровавленной одежде и с ножами в карманах, и были задержаны двое несовершеннолетних молодых людей.

Напомним, что приблизительно в этом же районе три недели назад был убит 38-летний Армен Арутюнян (двадцать два ножевых ранения), а буквально за день до нападения на Абрамяна за гаражами на улице Металлургов был обнаружен труп 26-летнего таджика Хайрулло Садыкова (тридцать пять ножевых ударов). Почерк преступлений во всех случаях схож. По каждому из данных инцидентов возбуждено уголовное дело.

Апреля

Вчера суд постановил заключить под стражу двух подозреваемых в убийстве Карена Абрамяна. Молодые люди отбыли в следственный изолятор.

По сведениям нашего издания, имя главного подозреваемого – Артур Рыно, ему только-только исполнилось восемнадцать. Обучался Артур в школе иконописи и, насколько нам удалось узнать, характеризуется там крайне положительно.

Сомнений в том, что именно Рыно наносил Абрамяну удары ножом, у следствия нет. Момент нападения был зафиксирован камерой наружного наблюдения на доме, возле которого произошел инцидент. На первом допросе молодой человек отрицал свою причастность к преступлению, однако после того, как ему показали запись, он изменил свою позицию и, наоборот, стал активно давать признательные показания. И то, что рассказал восемнадцатилетний иконописец, поразило даже видавших виды оперативников.

По его словам, с августа прошлого года он убил тридцать семь человек. Иногда один, иногда вместе с приятелями. На своих жертв он набрасывался без предупреждения и наносил им десятки ударов тяжелым длинным ножом.

Следователи, с которыми нам удалось переговорить, не исключают, что иконописец специально оговаривает себя, добиваясь психиатрической экспертизы, которая признала бы его невменяемым. В любом случае дело Рыно уже забрали из районной прокуратуры в городскую. Теперь в его показаниях будут разбираться наверху.

Июля

Четвертый месяц продолжается расследование так называемого дела иконописца Рыно. После того как задержанный по подозрению в убийстве 18-летний художник стал давать показания, к подробностям этого скандального дела приковано пристальное внимание общественности. Артур Рыно утверждает, будто убивал со скоростью, которая и не снились никакому Чикатило: как минимум по человеку в неделю.

Пока что его показания проверяет целая следственная бригада: с камер наружного наблюдения снимаются записи, проводятся опросы очевидцев. И похоже, что иконописец не врет. Уже обнаружены подтверждения приблизительно дюжины эпизодов с его участием.

Один из оперативников говорит:

– Больше всего поражает простота, с которой Рыно лишал кого-то жизни. О своей мотивации он рассказывает примерно так: «Этот человек косо на меня посмотрел, и я подумал, что, наверное, убью его».

Всех зарезанных им людей Рыно помнит довольно отчетливо. Уверяет, будто специально выезжал в спальные районы на окраины Москвы, подолгу бродил там в поисках жертв и редко возвращался домой без того, чтобы не убить одного или даже двух человек. Не успокаивался, пока не наносил кому-нибудь двадцать—тридцать ударов ножом. После каждого такого преступления он бывал вымазан кровью по самую макушку. Однако быстро все отстирывал и вскоре опять выходил на охоту… И так продолжалось девять месяцев подряд.

Ноября

Вчера стало известно о новых арестах по делу иконописца Рыно. В дополнение к тем подозреваемым, которые оказались за решеткой еще полгода назад, суд санкционировал арест еще четверых обвиняемых. В том числе и одной девушки. Таким образом, под стражей оказались уже девять подозреваемых. Совсем молодые люди: старшему из них едва исполнилось двадцать, а младший до сих пор числится учеником десятого класса школы.

Какудалось выяснить следствию, главным соратником Рыно был молодой человек, которого звали Павел С. Мы побеседовали с несколькими знакомыми Павла. Все они отзываются о нем с большой симпатией. Серьезный и старательный. Родился в хорошей московской семье. Профессионально занимается горными лыжами.

Мама Павла работает завучем школы, в которой он учился. Так что школу Павел окончил с золотой медалью. Поступил в Институт физической культуры. Учился почти без троек. В момент задержания был уже на втором курсе. Принимал участие в ежегодных студенческих играх. Получал там призы и грамоты. Сам вызывался судить детские спортивные состязания. Детей, по рассказам знакомых, вообще очень любил.

Преподаватели недоумевают: если все, что инкриминируют Павлу, – правда, то когда он успевал еще и убивать? Учеба в таком вузе, как их, дело нешуточное: соревнования, выматывающие тренировки.

Прокомментировать эту ситуацию мы попросили нашего эксперта:

– Несмотря на все методики и экспертизы, внутренний мир человека как был, так и остался загадкой. Какое из лиц этого подростка было настоящим? Студента-отличника? Или безжалостного убийцы? Когда он был искренним: когда судил детские соревнования или когда наблюдал за агонией своих жертв? Все мы подсознательно уверены, что если человек спортсмен, отличник, имеет золотые медали, то, значит, он хороший, положительный человек. Но данный случай показывает, что никакой связи тут нет. Парень, о котором мы говорим, характеризуется всеми вокруг как прекрасный член общества, и при этом нет никаких сомнений, что перед нами хладнокровный убийца. Мы привыкли считать, что сам по себе каждый из людей хорош, а стать совсем хорошим ему просто что-то мешает. В советские времена мешала система, в девяностые – бедность. Но вот сегодня не мешает вроде бы ничто. И люди вдруг стали вести себя будто чудовища. А это означает, что какой-то очень важный нюанс мы все-таки упустили.

Еще более удивительным выглядит то, что удалось узнать корреспондентам нашего издания относительно второго и главного фигуранта этого дела – иконописца Артура Рыно.

Родился Артур в Хабаровске. Мама воспитывала его одна. Жили бедно. По профессии мама Артура художник. Как говорят, очень хороший. Еще когда Артур был совсем маленьким, с Дальнего Востока они перебрались на Урал. Дело в том, что там его маме предложили должность в православной епархии: женщина была очень верующей.

Директор центра, в котором она работала последние годы, говорил:

– Очень талантливая и очень целеустремленная женщина. Если уж она что-то решила, то своего добьется. При этом действительно набожная. Утром, перед работой, в храм. Вечером, после работы, снова в храм. Когда ей сообщили об аресте сына, она лишь перекрестилась и сказала, что пусть будет так, как Господь решит.

В школу мальчик пошел в Екатеринбурге. Жили они в небольшой съемной комнате на окраине. Соседи вспоминают, что мама с сыном без конца постились и основным блюдом у них в семье были консервированные овощи. В коммуналке жило еще несколько семей. Артур был самым старшим из детей и часто оставался посидеть с малышами. Претензий у родителей никогда не возникало: мальчик был старательный и ответственный.

Чтобы хоть как-то свести концы с концами, мама Артура после основной работы в церкви еще и вела художественные кружки для детей. Сперва она отдала сына в специализированную школу с углубленным изучением английского языка, однако оказалось, что учиться там Артуру не по силам. Он постоянно отставал по программе, и ребенка пришлось перевести в другую школу, попроще.

Педагоги вспоминают, что Артур рос хилым и болезненным мальчиком. Много болел, постоянно отставал. Но при этом никаких признаков патологической жестокости или чего-нибудь в этом роде вспомнить никто не может.

Одна из его учительниц говорила:

– Добрый, застенчивый, молчаливый… Смотрит на тебя и молчит. Класс, в котором он учился, был очень дружным. Мы устраивали дискотеки, какие-то вечера отдыха. А вот Артур ни в одном из них не участвовал. Не знаю, может быть, конечно, ему запрещала излишне религиозная мать. Хотя скорее всего он просто сам не любил ни танцевать, ни смеяться.

Все, кто знал Артура, отмечают, что с детства он очень хорошо рисовал. Еще в Екатеринбурге он начал писать иконы и как-то даже стал лауреатом епархиального конкурса юных художников. Его работы были выставлены в том самом храме, который был построен на месте убийства царской семьи. А одна из икон, написанных убийцей, и до сих пор хранится в училище, в котором он учился.

Ноября

Продолжаются слушания по делу Рыно. Следствие тянулось почти два года, скоплена большая доказательная база. В самом общем виде результаты расследования выглядят вот так.

Следователи отмечают: непрекращающееся и повсеместное насилие – это, наверное, самая бросающаяся в глаза черта современной России. Убивать вдруг стало очень просто. Избавившись от советского наследия, общество, безусловно, стало свободнее. Многие запреты исчезли. Однако полученную свободу люди стали использовать своеобразно. Убить безответного узбека-дворника считается среди молодых людей столь же невинной шалостью, как у довоенных подростков привязать к кошачьему хвосту пустую консервную банку.

Русские города давно уже смертельно опасны для приезжих. В среднем новые трупы только в Москве регистрируются каждые два-три дня, а в дни больших праздников или школьных каникул количество погибших может исчисляться десятками. Свой вклад в эту статистику внесла и банда Рыно.

По версии следствия, преступная группа была создана студентом-иконописцем Артуром Рыно и его знакомым, учащимся Института физкультуры, медалистом и отличником Павлом С. Также членами этого преступного сообщества являлись несколько молодых людей из приличных семей: школьник, студент Промышленной академии, студент первого курса университета, продавец, корректор в газете… Всех их объединяли общие интересы – убийство лиц неславянской национальности.

Первое нападение обвиняемые осуществили 21 августа 2006 года. Вооруженные ножами, Артур Рыно и его приятель Николай Д. встретились у станции метро «Партизанская». Около двух часов они прогуливались неподалеку от Черкизовского рынка, пока не наткнулись на гражданина КНР Чжао Шибо. Молодые люди повалили китайца на землю и принялись избивать ногами. После этого Артур Рыно достал нож и пять раз подряд ударил китайца в грудь.

Спустя полтора месяца, вооруженные ножами, Артур Рыно и его не установленный следствием сообщник напали на гражданина России Александра Л. Случилось это в пригородной электричке.

По национальности гражданин Л. был корейцем. В электричке он ехал на работу и задремал. Студенты подошли к нему сзади и без предупреждения стали наносить спящему человеку удары ножами. Сидевшая рядом с корейцем женщина пронзительно закричала: – Что вы делаете?!

Это спугнуло нападающих. Из вагона они убежали. Несмотря на шесть очень тяжелых ножевых ранений в спину и горло, этого пострадавшего удалось спасти. Но вот следующей жертве повезло меньше: в ночь перед Рождеством 2007 года возле станции метро «Академическая» Артур Рыно зарезал гражданина России Сергея Чебулова.

Еще через три дня возле станции метро «Новые Черемушки» он вместе с несколькими сообщниками напал на двух таджикских гастарбайтеров. Получив несколько ударов по голове, один из них все-таки успел сбежать, а вот второй поскользнулся, упал и тут же получил восемь ножевых ранений.

Еще через четыре дня на улице Гарибальди приятели зарезали пожилого грузина, всю жизнь прожившего в Москве. Ему было нанесено больше двадцати ножевых ранений. Когда медики пытались увезти тело, оно просто развалилось у них в руках.

По данным следствия, в разные периоды в группу Рыно входили от пяти до восьми человек. О предстоящих атаках молодые люди заранее договаривались по электронной почте. Когда из-за большого объема домашних заданий кто-то из преступников не мог принять участия в вылазках, лидеры группы так же по почте предлагали вместо него пойти кому-то другому.

– С новыми единомышленниками Рыно знакомился на интернет-форумах, – рассказал нашему изданию один из оперативников. – Они встречались в реале, вместе гуляли, обсуждали то, что происходит в стране. Никто из них не брился наголо, не делал себе татуировок со свастикой, не пытался носить неонацистские куртки и не имел контактов с какими-нибудь националистическими партиями. Обычные московские парни. Иногда они даже вместе ходили в кино, – но куда чаще ездили в спальный район и пытались кого-нибудь убить. Нападения снимали на мобильные телефоны. Пока человек умирал, молча стояли вокруг и наблюдали за его агонией. Один раз их жертвой стал украинец, которого в темноте они приняли за таджика, – так они засняли и его смерть.

26 января 2007 года Рыно и несколько его приятелей вышли на Измайловский бульвар и напали на Михаила Ч. Избитый и тяжело раненный мужчина тогда выжил и даже сумел самостоятельно убежать от нападавших. После этого молодые люди на автобусе доехали до Уссурийской улицы и там напали на гражданина Таджикистана Тошкулотова. Ему было нанесено больше тридцати ударов ножом, от которых таджик тут же и скончался.

Затем последовали покушение на убийство гражданина Таджикистана Ачилдеева и убийство россиянина Прокопьева. Спустя еще неделю националисты опять убили двух человек зараз: сперва на улице Зорге они зарезали гражданина Узбекистана Равшанова, а затем доехали до станции метро «Водный стадион» и там нанесли более двадцати ножевых ранений гражданину Таджикистана Шехову.

Самым жестоким оказалось убийство гражданина Азимова, совершенное обвиняемыми на улице Зои и Александра Космодемьянских. Как установило следствие, убийцы нанесли жертве целых пятьдесят шесть глубочайших ножевых ранений, а затем Артур Рыно отрезал у погибшего левое ухо.

Всего следствию удалось доказать девятнадцать убийств и тринадцать покушений на убийство. Государственный обвинитель также отметил, что, убивая, молодые люди похищали у жертв телефоны и деньги. Однако сидящий на скамье подсудимых Павел С. тут же отверг обвинение в грабежах.

Он заявил:

– Я русский солдат, а не мародер. Ценности меня не интересовали. Я сражался, очищая свой город от оккупантов.

Ноября

Сразу несколько изданий перепечатали результаты соцопросов, из которых следует, что проблемой номер один большинство европейцев и американцев считают сегодня не терроризм и не глобальное потепление, а иммиграцию из стран третьего мира.

Пятьдесят лет назад выходцы из Азии и Африки составляли в Европе полпроцента населения или даже меньше. А сегодня каждый шестой житель Франции – араб. Каждый восьмой немец – турецкого или африканского происхождения. Каждый двенадцатый британец – родом из Пакистана. В США ситуация еще серьезнее. Там в больших городах, типа Майами, Сан-Франциско или Вашингтона, белые жители давно уже составляют меньшинство, а Лос-Анджелес и вообще называют крупнейшим мексиканским городом в мире.

Можно ли провести какие-то параллели между тем, что мы видим в западных странах, и ситуацией в России? Об этом мы спросили у эксперта нашего издания.

– Разумеется, можно. Повсюду, где рушатся колониальные державы, ситуация абсолютно одинаковая. После распада Британской империи жители бывших колоний стали массово переезжать в Лондон. После падения Французской империи Париж «почернел» от африканских лиц. Работы на родине нет и не будет, а в метрополии – сладкая и богатая жизнь. Приезжие готовы работать за копейки, и до поры до времени это всех устраивает. Можно не сомневаться, что какое-то время по этому же пути станет двигаться и Россия. Уже сегодня в Москве живет один из десяти таджиков, каждый второй молдаванин и двое из трех армян. А дальше этот поток станет еще полноводнее.

– И как, по вашему мнению, следует бороться с этим явлением?

– Я не уверен, что с ним вообще можно бороться. Потому что ситуация всех в общем-то устраивает. Повсюду в мире белые жители развитых стран живут столь преуспевающе именно потому, что в третьем мире людям нечего есть. Обитатели нищих окраин приезжают в большие города и готовы за копейки выполнять любую работу. В США не найти газона, который не подстрижен, или тарелки, которая не вымыта, руками иммигранта. Почему? Потому что в Гватемале зарплаты в пятнадцать раз ниже, чем в США. В России гастарбайтеры строят дома, в которых мы живем, и драят дворы, по которым мы ходим. Почему? Потому что в Москве средняя зарплата восемьсот пятьдесят долларов, а в Душанбе – четырнадцать. Эти люди и дальше будут приезжать, чтобы делать работу, которую никто из нас делать не хочет. С чем тут бороться?

– Как давно сложилась такая ситуация?

– По моему мнению, так обстояли дела всегда. Вспомните: после Петра Первого русские города постоянно пополнялись за счет тех, кто приезжал из деревни. Население Петербурга двести лет подряд на девяносто процентов состояло из горожан в первом поколении. Население Москвы и сегодня на три четверти укомплектовано уроженцами других городов. Так было и в девятнадцатом веке, и в двадцатом. Просто сегодня русская деревня уже окончательно мертва: все, кто мог оттуда уехать, давно уехали. И вслед за жителями деревень в столицы потянулись жители национальных окраин. Сперва кавказцы, потом выходцы из Средней Азии.

– Каковы же перспективы?

– Предположу, что ситуация в Москве очень скоро станет точно такой же, как в Лондоне, Париже или Лос-Анджелесе. Сегодня гастарбайтеры стараются пореже попадаться на глаза «коренным» горожанам. Их прессует милиция и бьют подростки. Но всего через поколение все изменится. Дети тех, кто за копейки строит сегодняшние небоскребы, даже не говоря по-русски, все равно станут воспринимать себя полноправными гражданами России. И по закону будут иметь все положенные им права. Их подростки сами смогут побить кого угодно, да и среди милиционеров будет полно выходцев из Средней Азии, которые не дадут в обиду своих. Нет сомнений, что у них появятся свои кварталы со своими кафе и магазинами. Свои газеты и телевидение. Свои музыкальные группы и стили одежды. В общем, думаю, еще на наших глазах большие русские города изменятся. Очень-очень сильно изменятся.

Ноября

В Мосгорсуде продолжается процесс над серийными убийцами-националистами. Подсудимые сидят в стеклянной клетке. Внешне они выглядят совсем детьми и соответствующе себя ведут: постоянно хихикают, болтают, не обращают внимания на то, что говорят прокурор, свидетели и потерпевшие.

Единственный раз на протяжении вчерашнего заседания Рыно перестал усмехаться и стал серьезным, когда речь зашла о его собственном отце. Дело в том,

что, согласно представленным документам, отец непримиримого борца за чистоту расы по национальности был чукчей.

Один из наблюдателей на процессе делился впечатлениями с нашим корреспондентом:

– Создается ощущение какой-то нереальности происходящего. Сегодня Артур Рыно, наверное, самый известный русский националист. Шутка ли, человек собственными руками убил больше трех десятков «черных»! Если все пункты обвинения подтвердятся, то его можно назвать самым результативным убийцей двадцать первого века. И вдруг выясняется, что по национальности сам он не просто нерусский, а чукча! Вы можете это себе представить? Чукчи – это же вымирающий, очень малочисленный народ! Жители больших городов знают о них только из анекдотов. Вряд ли рядовой москвич или петербуржец видел хоть одного чукчу живьем. И вдруг на тебе! Можно включить телевизор и посмотреть на чукчу – русского националиста.

Декабря

Вчера, накануне оглашения приговора, участникам банды Рыно было дано последнее слово. Первым выступил сам иконописец. Он сказал:

– Я убивал за веру, царя и отечество. Все проблемы, с которыми сегодня сталкивается наша страна, происходят оттого, что большевики расстреляли царскую семью. Люди забыли веру – оттого и беды. Оттого и эти вот понаехали…

Его подельник Павел С. в своем последнем слове объяснил, что раскаивается в содеянном. Однако, по его словам, бездействовать, глядя на то, как власть оказывается не способна решать стоящие перед обществом проблемы, он тоже не мог.

– Я раскаиваюсь, что мы действовали столь жестоким способом, – объяснил он. – Но прошу суд учесть: подобные методы борьбы со злом я выбрал лишь потому, что считал другие методы неэффективными.

Адвокат подсудимых отметил:

– Это очень трагический процесс. То, что мы здесь видим, не может не заставить задуматься. В другой ситуации эти ребята могли бы оказаться полезными обществу, полезными своей стране. Не стоит забывать, что мой подзащитный окончил школу, между прочим, с золотой медалью.

Декабря

Завершился суд по делу Артура Рыно. В понедельник юный иконописец и его сообщники были признаны виновными в организации тридцати двух нападений на выходцев с Кавказа и из Центральной Азии.

Вердикт по этому делу присяжные выносили двое суток. Дважды судья Петр Штундер возвращал коллегию в совещательную комнату, чтобы они устранили допущенные в решении ошибки. И вот решение наконец вынесено.

Согласно вердикту, двое подсудимых, Светлана А. и Николай Д., были оправданы. Присяжные сочли, что девушка, которая снимала убийства на видео и потом выкладывала кадры в Интернете, наказания не заслуживает. За их оправдание проголосовала только половина присяжных, однако напомним: когда голоса разделяются поровну, решение выносится в пользу обвиняемых. Оправдательный вердикт обвиняемая девушка и ее приятель прослушали, потому что в этот момент оживленно болтали между собой. Судье пришлось повторять решение еще раз и лишь после этого выпустить подростков из стеклянной клетки.

Остальные семеро обвиняемых были признаны виновными в убийствах и покушениях на убийство на почве национальной вражды. Суд приговорил их к срокам от шести до шестнадцати лет. Лидер группировки Артур Рыно на момент совершения преступлений являлся несовершеннолетним, так что по закону ему можно было назначить не более десяти лет заключения. Именно столько Рыно и получил.

Приговор молодой человек выслушал улыбаясь. Еще до окончания слушаний он заявлял, что не считает себя убийцей: все, что он делал, – это партизанская борьба с безбожной властью и людьми, которые убили царя-мученика Николая II. Так что, объяснял Рыно, отсидев положенное, он намерен посвятить жизнь служению Богу и скорее всего уйдет в монастырь.

На этом процесс был завершен. Можно надеяться, что ничего подобного делу Рыно в судебной практике нашей страны больше никогда не повторится.

Тот же день

Сегодня утром в мусорном баке у здания управы московского района «Можайский» была найдена отрезанная человеческая голова.

Обнаружила ее 45-летняя дворничиха. Онарассказывает:

– Вот здесь она лежала. У самых дверей в управу. Когда я подняла пакет, то сперва подумала: тыква там, что ли? Позвала ребят, вместе с ними развернула, а там…

Отрезанная голова была завернута в два полиэтиленовых пакета. Судя по всему, она принадлежала молодому гастарбайтеру. На виске видна проникающая рана. Ответственность за это преступление взяла на себя некая «Боевая организация русских националистов». Накануне ее представители разослали по правозащитным организациям Москвы «обращение», в котором заявляли:

«Отрубленная голова оккупанта из Средней Азии – это сюрприз чиновникам от неравнодушных русских людей, которым надоело терпеть нашествие иноплеменных… Нам не нужны здесь миллионы кавказцев и среднеазиатов! Если чиновники будут продолжать заселять Россию инородцами, то нам придется уничтожать уже самих чиновников! Потому что нет врага хуже, чем предатель с властными полномочиями…

Чиновники! Если вы не начнете выселять черных, мы начнем мстить за их преступления вам! И тогда полетят уже ваши головы».

Представители следствия заявили, что сообщение было разослано MMS-сообщением. Причем Sim-карта телефона была куплена на украденный паспорт девушки, зарегистрированной аж в Астрахани. Ее местонахождение уже установлено, однако к преступлению она не имеет никакого отношения.

Тем не менее сыщики дали понять журналистам, что в курсе, кто именно был убит столь варварским способом и с чем вообще связано это преступление.

Глава третья
КУПЧИНО, СРЕДА, УТРО

В наушниках играет Ассаи:

…подвесные потолки да браслеты, куда пропал серотонин минувшим летом?

Если я просыпаюсь дома, то первое, что вижу, открывая глаза по утрам, – это книжные полки. Пару лет назад жене надоело, что книжки валяются по всей квартире, грудами лежат на подоконниках, занимают все столы и внутренности диванов, и она заказала мне громадный, размером в стену, шкаф. Все книжки туда все равно не влезли, но жить стало немножко легче.

Если я просыпаюсь в собственной квартире, то, открывая глаза по утрам, сперва долго разглядываю полки. Вот книжки, изданные в советские времена. Они выглядят как бюрократы на пенсии. Солидные, неброские переплеты. Бумага с оттенком собственного достоинства. Впрочем, в стране, которая назвалась СССР, редко публиковали что-то такое, что захочется перечитать сегодня. Та, давняя империя была грозна внешним врагам, но еще грознее – собственным детям. От воспоминания о ней меня до сих пор немного тошнит. Так что советских книг у меня всего несколько. Хемингуэй. Античные историки. Какие-то ирландские легенды. Но в основном все-таки Хемингуэй.

Дальше идет хулиганистая шпана 1990-х. Чудовищные обложки. В качестве издателя может быть указан «Издательско-оптовый кооператив Василия Нижегородского». Зато авторы – лучшее из того, что можно представить. Хантер Томпсон, Дешиел Хеммет, итальянские марксисты, «Полная история панк-рока», Чарльз Буковски, «Очерки психоделической революции». Пятнадцать лет назад я читал только этих ребят. У некоторых страницы залиты липким алкоголем. И не только алкоголем – иногда вообще черт знает чем. На страницах записаны телефоны или странные иностранные слова. Обложки оторваны. Старая гвардия.

Ну и самая большая группа – те, что изданы уже в новом тысячелетии. Эти выглядят поприличнее.

За последние годы в России происходило очень мало чего интересного. Хотя, может быть, Россия здесь ни при чем и мало чего интересного происходило лично со мной. Эти годы недаром называются «нулевыми». В смысле выкинутыми, проведенными в ожидании чего-то большего. Страна успокоилась, успокоился и я. Никакого экстрима: американская фантастика, история вымерших цивилизаций, немецкие богословы, рэп-поэты. Много книжек на английском. Мои друзья. Те, с кем мне предстоит провести начинающийся день.

Я перевернулся на другой бок. Диван подо мной скрипнул. Сколько всего книжек стоит в шкафу, сосчитать я никогда не пытался. Ясно, что много. Наверное, несколько тысяч. Этими переплетами можно мерить мою жизнь. Вот роман, который я читал, когда получил первую в жизни постоянную работу. Вон стоит книжка, которую я нес в кармане, когда хулиганы на улице ткнули меня ножом, и она до сих пор немного испачкана кровью. Истрепанный томик, который я брал с собой, когда летал писать о революции в Тибете, а рядом тот, который катался со мной по Французской Полинезии. Друзей-людей у меня давно не осталось. Новых в моем возрасте уже не заведешь, а у старых вечно нет времени. Зато эти ребята в переплетах всегда рады со мной пообщаться.

Нужно было вставать, но я не спешил. Все еще рассматривал полки. Вернее, ту полку, на которой стояли книжки с моей фамилией на обложке. Иногда мне хочется думать, будто на свете есть хоть один человек, который так же, как я, каждое утро открывает глаза и упирается взглядом в книжный шкаф. Но только на его полке стоят книжки, написанные мной. За последние десять лет был продан приблизительно миллион копий книг, подписанных моей фамилией, – вот бы увидеть хоть кого-то из этих читателей! Не нужно миллиона – всего одного! Человека, которого бы всерьез интересовало то же, что и меня. Но похоже, таких людей на свете нет. Вернее, где-то, наверное, есть, да вот только мне они никогда не встречаются. Поэтому каждое утро я открываю глаза и подолгу рассматриваю книжные переплеты. Своих единственных друзей. Похоже, сегодня общаться придется опять с ними.

Я прошел на кухню, щелкнул кнопкой включения радио и только после этого пошел умываться. В ванной выяснилось, что зубная паста кончилась. Не совсем, сколько-то пасты я еще выжал, но жене уже почти не осталось. На кухне на полу аккуратно лежали два моих носка.

Вы замечали, насколько непривычными выглядят наши собственные квартиры за полчаса до того, как все проснутся, включат музыку и телевизор и одновременно заговорят?

Непослушными пальцами я покрутил жалюзи. За окном показался мир. Он выглядел так, что захотелось закрутить жалюзи обратно.

Вместо «привет» жена сказала, что у нас кончается кофе. Зевнула. Длинными ногтями почесала кожу под волосами. Наклонив банку с кофе, поскребла ложкой по стенкам.

– Сколько градусов?

– Не знаю.

– Посмотри на градусник. Он у тебя над головой.

– Господи, какой же я тупой, пока не выпью кофе!

На столе лежал кусочек сыра. Выглядел он так, будто перед моим приходом его пытали. Кофе действительно кончался, но позавтракать хватило и мне, и жене. Как обычно с утра, мы оба были опухшие, сонные, неразговорчивые и раздражительные. По-настоящему день начнется немного погодя. Допьем кофе. Выкурим по первой сигарете. И вот тогда…

Я налил в чашку кофе и еще раз выглянул на улицу. Там капало.

– Слушай, а давно тут это?

– Что?

– Ну, дождь. Я имею в виду, давно у вас тут так льет?

– Совсем с ума сошел? Ровно триста шесть лет. Надеюсь, ты не забыл, в каком именно городе родился?

Я улыбнулся.

Знаете, наверное, единственное, чего бы мне по-настоящему хотелось от жизни, – это, надев наушники, слушать радио. Например, любимую станцию «Радио Эрмитаж». Там круглые сутки играет джаз. Надеваешь наушники, ловишь волну. И перестаешь существовать.

Какое-то время все так и было. «Эрмитаж» открылся почти десять лет тому назад. Как раз в том году, когда вышел мой самый известный роман. Как только он был опубликован, для меня началась другая жизнь. Я вдруг стал всем вокруг интересен. Со мной вдруг всем захотелось дружить. Ну и конечно, деньги. Впервые в жизни я мог не ходить на работу, а круглыми сутками слушать свой джаз. Казалось, будто так теперь будет всегда.

Когда-то у меня были приятели, молодая семья. На жизнь себе они зарабатывали тем, что привязывали к водочным бутылкам маленькие рекламные книжечки. Знаете, наверное: на некоторых сортах водки бывают такие книжечки, в которых написано, какая она классная, эта водка. Кто-то ведь должен привязывать эти книжечки к бутылкам, не так ли? Вот этим мои знакомые и занимались. Круглые сутки сидели дома, вполглаза смотрели по MTV мультики про Бивиса и Батхеда и привязывали к бутылкам свои книжечки. За каждую получали по копейке. Тридцать копеек в минуту. Двести рублей в сутки. Придешь к ним домой, а у них там повсюду валяются эти книжечки.

А потом все изменилось. Денег в России вдруг стало столько, что эти мои приятели бросили свой книжечный бизнес и уехали жить в Таиланд. Иногда, заскакивая на родину, они каждый раз приглашали меня в дорогущие клубы. Я в те годы тоже был полон оптимизма. Мне казалось, что теперь, после выхода своего замечательного романа, я буду жить так, как всегда хотел. Иногда стану описывать эту свою прекрасную жизнь в новых прекрасных романах и продавать описания издателям, а на полученные деньги буду жить дальше, а потом снова описывать и снова получать за это большие гонорары, и сбоев у этого вечного двигателя не случится до тех пор, пока, совсем дряхлый от старости, я наконец не умру, хотя, возможно, придумать что-нибудь получится даже и тогда.

Жена еще раз повторила, что у нас кончился кофе и нет зубной пасты. Я понимал, к чему она, но выходить на улицу мне совсем не хотелось. Вместо того чтобы натянуть брюки и отправиться в магазин, я попробовал рассказать ей о том, какой невкусный кофе пьют в Эфиопии.

Жена только скривилась.

– Отстань! Я сыта твоей Африкой по горло. Сколько можно? И вообще, иди в магазин.

– Не хочешь про Африку, я расскажу про что-нибудь другое. Я ведь был не только в Африке. Я много где был. Два месяца назад ездил в Гуджарат. Хочешь, расскажу?

– Отстань!

– Неужели не хочешь?

– Повторяю: иди в магазин.

Я сказал «хорошо». Но вместо того, чтобы встать и пойти в магазин, выковырял из пачки новую сигарету и закурил.

Первые несколько лет все было О'К. Администраторши московских телеканалов звонили и просили об интервью. Мои фотографии регулярно появлялись в модных журналах. Казалось, будто оснований для беспокойства нет, и момент, когда все пошло не так, как задумывалось, я пропустил.

Уже следующий роман был вовсе не таким удачным, как тот, первый. Это еще не было катастрофой. Ну написал не очень удачный роман – с кем не бывает? Да только сразу после первого неудачного романа я, запаниковав, тут же написал еще один – еще более неудачный. Администраторши не перестали звонить даже после этого, да только одновременно с выходом неудачных романов каким-то не очень удачным стал и я сам.

Думаю, окружающим было сложно со мной в тот период. Я много раз видел, как обрушившийся успех калечит людей, но, когда это случилось со мной самим, даже и не заметил. Помню, как мне звонил главный редактор какого-то очередного московского издания, а я на все, что он говорил, совершенно спокойным голосом отвечал:

– Иди на хер.

– А если…

– Иди на хер.

– Но мы же…

– Иди на хер.

Говорить с ним в такой тональности мне было приятно. Очень скоро только так с окружающими я и стал говорить. Да только если ты слишком часто плюешь в лицо идиотам-редакторам, то не удивляйся, если когда-нибудь и им тоже захочется плюнуть в твою сторону. Здорово отказываться от интервью и чувствовать себя непродавшимся. Но приходит момент, когда ты вдруг видишь, что не продался просто потому, что не осталось ни единого покупателя.

Мне все равно казалось, что мир будет скручен в бараний рог. Я вел себя так, как хотел, и мир должен был скрутиться-таки. Мне продолжали звонить интервьюеры, а один раз мой портрет, написанный каким-то немцем, даже вывесили в Эрмитаже. Но чем дальше, тем реже раздавались звонки. Постепенно они кончились совсем. Успех – это ведь такая штука, которую нужно поливать ежедневно. А тот, кто этого не делает, болен. Чем дальше, тем чаще я читал диагноз в глазах собеседников. Они знали, что пойдут дальше, выше, вперед. А я останусь там, где застрял. Собеседники боялись, что эта болезнь заразна, и старались не вставать ко мне слишком близко.

Я говорил им:

– Созвонимся. Они отвечали:

– Да, конечно. Созвонимся. Потом. Последний раз редактор московского издания звонил мне ровно три с половиной года назад. Это был невысокий, рано полысевший мужчина из хорошей семьи, который развел очередного простофилю с большой долей в металлургическом бизнесе на открытие журнала и теперь хотел узнать, на что я готов за фиксированную зарплату в три с половиной тысячи долларов. Я сказал, что сейчас занят, и попросил перезвонить завтра. Насчет занятости это было чистейшим враньем, и мы оба это знали. После того случая с выгодными предложениями никто меня больше не беспокоил.

Еще месяц спустя я первый раз уехал в свою Африку. А еще два месяца спустя уехал туда второй раз. Так, болтаясь туда-сюда и не снимая наушники с головы, я и прожил свои «нулевые». Меня такая жизнь вполне устраивала. Вот только джаз, который я не переставая слушал уже почти десятилетие, нынешней осенью стал звучать как-то особенно печально. Похоже, пришло время вернуться наконец домой и попробовать как-то устроить собственную жизнь тут.

Жена подошла сзади и положила руки на плечи. Я чувствовал, как пахнут ее волосы.

– Ты честно больше никуда не уедешь?

– Честно.

– Не смотри, что утром я такая… Ну, не в себе.

– Да ладно.

– Просто я нервничаю. Боюсь, что ты опять сорвешься. И я опять останусь одна. Как будто мы не женаты, понимаешь?

– Я же сказал: ладно.

– Не уезжай. Хотя бы какое-то время. Я знаю, что эта работа была для тебя важна. Но все равно: не уезжай.

Я поцеловал ее, натянул куртку, вышел на улицу, накинул поверх кепки капюшон и, наступая на лужи, пошагал в сторону магазина.

 

Трудно поверить, но каких-то десять лет назад в русском языке не существовало ни единого слова из тех, что сегодня считаются важнейшими. Ни слов «мисо-суп» или «дабл-эспрессо». Ни «реалити-шоу» или «ситком». Под фамилией Собчак подразумевали только первого петербургского мэра, но никак не его дочь. Трудно представить, но на весь Петербург тогда было всего три гипермаркета, да и те располагались черт знает где. Зато сегодня количество крупных торговых комплексов в городе исчисляется сотнями. Один, неплохой, даже построили ровно напротив моего дома.

До сегодняшнего утра в новом гипермаркете я не был ни разу. Но не сомневался, что легко сориентируюсь внутри. Такие торговые комплексы всюду одинаковы: на первом этаже универсам. На втором – магазины, суши-бар, ресторанный дворик. На третьем – кинотеатр с поп-корном и долби-звуком. Раздвигающиеся двери безо всякого удовольствия пропустили меня внутрь. Лифты с прозрачными стенками, хромированные эскалаторы. На строительство всей этой красоты ушло меньше полугода. Раньше с такой скоростью русские строили лишь космодромы да причалы для подводных лодок. Но теперь с темным прошлым покончено. Страна позакрывала военные базы, зато в ней открылась куча продовольственных. Перестала отправлять мужчин в космос, и мужчины отправились в кафе с космическими ценами на напитки.

Прежде чем купить свой кофе, я прогулялся по этажам. Посетителями магазинов были лишь гладко выбритые мужчины и аккуратно одетые женщины. Поход в гипермаркет давно стал тем же, чем прежде был поход в музей или театр. Люди приходили сюда, чтобы прикоснуться к подлинной красоте. В невидимых динамиках негромко играла музычка. На каждом магазине висело написанное большими буквами объявление: товары можно приобрести в кредит.

Лично я кредит пытался взять всего один раз в жизни. Дело было несколько лет назад. Женщина-банкир скучным голосом задавала вопросы, но с каждым новым моим ответом голос ее становился все менее скучным.

– У вас есть автомобиль?

– Нет.

– Собственная квартира?

– Нет.

– Дача?

– Нет.

– Хоть какая-нибудь недвижимость?

– Нет.

(– Смысл жизни?

– Нет.

– Понимание того, куда ты идешь?

– Нет.)

– А раньше хоть что-то из перечисленного было?

– Никогда не было.

В глазах у тетки читалось честное сочувствие. Я подумал, что еще пара таких ответов и она просто попробует меня покормить. Кредит в тот раз мне так и не дали. Ничего странного: если единственное, чем я обзавелся к нынешнему возрасту, – это наизусть выученный репертуар «Радио Эрмитаж», то вряд ли кредитные деньги хоть чем-то мне помогут.

В одном месте я случайно наступил на ногу молодому человеку. Виноват был я, но парень улыбнулся и первым сказал: «Извините». Если уехать из дому надолго, то потом ты начинаешь замечать штуки, на которые прежде совсем не обращал внимания. Например, то, что за последние годы в стране появилось множество людей, которые ни при каких обстоятельствах не желают драться. Раньше случайный толчок плечом или отдавленная нога вполне прокатывали как повод для драки. А теперь: «Извините».

Когда мне было чуть за двадцать, ночи я проводил исключительно в ночных клубах. В плане адреналина этот вид досуга шел сразу за парашютными прыжками. Заходишь в уборную и натыкаешься там на труп. Или идешь потанцевать, а сосед достает пистолет и палит тебе в лицо. Сегодня в клубах играет легенький лаунж и никто ни в кого не палит. Правда, и делать там совсем нечего.

Я еще помню, как в лучшем петербургском заведении «Грибоедов» проводились не только танцульки, но и поэтические вечера или показы видео-арта. Пятнадцать лет назад в ночной клуб ходили не только нарезаться и снять телку, но еще и поболтать о современной живописи. Там пахло краской и можно было зацепиться за гвоздь – зато там сидели лучшие люди города. А потом все стало незаметно меняться. Лучшие люди так и остались сидеть по подвалам, просто как-то незаметно они перестали считаться лучшими.

Вскоре после того, как президентом стал Путин, клубы предыдущего поколения либо закрылись совсем, либо перестали быть актуальными. Исчезли бандиты, сквоты и подпольные техно-party. Зато появились кинотеатры с долби-звуком, суши-бары и пластиковые карты. Героями десятилетия стали не съехавшие рейверы, которые просыпаются с закатом и способны на глаз отличить качественные амфетамины от некачественных, а просто улыбчивые и дорого одетые люди. Модные мужчины и девушки с чисто вымытыми уложенными волосами. Культурой в клубах больше не пахло, но новый запах нравился посетителям куда больше. Всем хотелось забыть о том, что мечта 1990-х оказалась такой же подставой, как и все прочие мечты. Так что жизнь нужно прожить просто приятно.

В супермаркете на первом этаже я отыскал свой кофе, взял банку с полки, дошел до кассы и уперся в очередь. Небольшую, но очень медленную. Стоять было скучно.

У касс лежали горы шоколадок и жевательной резинки. Выглядели они соблазнительно. Их специально здесь положили, чтобы дети, стоя с родителями в очереди, дергали их за рукав и хныкали: «Ну ма-ам! Ну купи шоколадку!» В супермаркетах вообще все устроено так, чтобы дети плакали как можно громче, а родители в результате покупали как можно больше.

Сразу за шоколадками начинался прилавок с яйцами и молоком. На коробках был нарисован грустный старичок и читалась надпись: «Дедушкины яйца». Вокруг девушки в дурацких нарядах предлагали чего-нибудь попробовать, а внуки тех, кто строил космодромы, с радостью пробовали. Йогурты, пиво, кофе, сыр, хлебцы, еще пиво. Торговый комплекс был огромен и прекрасен. Не выходя на улицу, в нем можно было провести день, а если говорить совсем честно, то в таком гипермаркете, как этот, было не жалко провести и всю жизнь.

От нечего делать я взял еще две пачки сигарет. Полистал здесь же лежащие журналы. Мужчина с полной корзинкой консервов наконец рассчитался с кассиршей. Та протянула ему сдачу с таким видом, будто собственной рукой топила любимого кота. В очереди передо мной осталось всего два человека. Журнальчик был сделан с претензией на культурность: материалы рассказывали о режиссерах, актрисах, всего об одном богаче и паре теледив. В одном месте что-то говорилось о моей последней книжке. Я не стал читать.

Положив одну руку на свою банку с кофе, второй я пытался одновременно держать журнал на весу и перелистывать страницы. На каждой странице журнала была фотография нового персонажа. Подписи под фото гласили, что каждый из персонажей по-своему изменил мир. Один изобрел новый музыкальный стиль, другой совершил революцию в современной драме, третий взорвал мир моды… Я рассматривал лица людей, которые изменили мир, и удивлялся: выглядели люди невесело.

Фотограф явно требовал от героев:

– Улыбаемся! Еще шире! Чи-и-из!

Но герои не могли улыбаться. Давно разучились это делать. Когда-то давным-давно каждый из них был молод и (зуб даю!) улыбчив. В те далекие годы он играл на своем инструменте (рисовал свои картины, ставил спектакли, сочинял стихи…) и мир казался бесконечным праздником. Потом пришло признание и улыбка вроде бы должна была стать шире. А она вдруг взяла и исчезла.

В очереди передо мной остался всего один человек. Когда тебе двадцать, ты можешь мечтать о славе и звездном статусе. А когда тебе скоро сорок, ты понимаешь: дело, которое ты затеял, не нужно вообще никому на свете. Только тебе. Эту музыку ты будешь играть для себя. И картины писать тоже. Иногда какой-нибудь недоумок узнает тебя в троллейбусе, покажет пальцем и громко загогочет. Вот и вся слава, другой не будет. Но ты все равно станешь писать свои книги (играть музыку, шить платья, ставить спектакли…). До тех пор, пока сможешь. И может быть, какое-то время после этого.

В кармане куртки задергался, заорал телефон. Посмотрев на номер, я улыбнулся. Звонил Кирилл: наверное, единственный человек в городе, звонку которого я был по-настоящему рад.

– Привет. Ты, говорят, вернулся?

– Ага.

– Какие планы на вечер?

– Пока не знаю.

– Пойдем на прием в британское консульство? Я уже внес тебя в список приглашенных.

– А что за повод?

– Привезли большую делегацию писателей. В том числе модного прозаика Ирвина Уэлша. В его честь господин консул устраивает прием для деятелей петербургской культуры.

– А при чем здесь ты?

– Чем я не деятель культуры?

– Ничем. Ты вообще москвич.

– Будешь хамить, я вычеркну тебя из списка приглашенных.

Когда-то мы вместе с Кириллом работали. А потом я стал ездить в свою Африку, а Кирилл перебрался в Москву. Уже несколько лет домой он приезжал разве что на выходные, но сам уже давно не называл Петербург домом.

– Пойдем?

– Посмотрим.

– Я еще позвоню.

– Давай.

Мы помолчали. Потом Кирилл сказал:

– Знаешь чего?

– Чего?

– Ребята говорят: хорошо, что ты приехал.

Я улыбнулся и положил трубку. Подошла моя очередь, я расплатился за кофе и, забрав банку, вышел на улицу. Недочитанный журнал так и остался лежать возле кассы.

 

Глава четвертая
ПЛОЩАДЬ ПРОЛЕТАРСКОЙ ДИКТАТУРЫ. СРЕДА, ВЕЧЕР

В наушниках играет Ассаи:

Я выдыхаю через зубы дым, а время шепчет, пока мы спим, ты будешь вечно молодым.

Возможно, сегодняшний день был юбилейным. Скажем, стомиллиардным от сотворения мира. Он неплохо начинался, много чего обещал. Утром над миром поднялось солнце, и дождь был вроде бы не таким беспросветным, как обычно. Но теперь этот день заканчивался – так же бездарно, как закончились и все предыдущие. И оказалось, что смысла в нем даже меньше, чем в предыдущих.

В британское консульство я подъехал к семи. Поднявшись из метро, дальше я не поехал на троллейбусе, а решил пройтись. Времени все равно оставалась еще целая куча, а люди спешили домой поужинать, и пробки стали настолько непроходимыми, что было ясно: успеть домой получится разве что к завтраку. Зажатые, как буйволы в ущелье, машины совсем не двигались. Над стадами легковых автомобилей возвышались смертельно усталые маршрутки. С небес продолжало капать.

Британское консульство расположено в безлюдном районе. Я шел мимо кафе, в которых готовили блюда, от которых сдохли бы даже бездомные псы, мимо насквозь промокших зданий, мимо превратившихся в трясины пустырей, мимо витрин магазинов, торгующих всем тем, что совсем мне не нужно. За то время, пока меня не было, город обветшал еще больше. Говоря откровенно, Петербург умирал. Он остался самым красивым городом планеты, просто теперь его красота была еще и очень грустной. Я подумал, что, может быть, я и такие, как я, – это последнее петербургское поколение. Дальше все будет уже по-другому.

У входа дюжий охранник попросил меня пройти через арку-металлоискатель. Потом поискал мою фамилию в списке. Я поднялся по лестнице, и там еще один охранник тщательно меня обыскал. Трогать мокрую куртку ему было противно, но всю процедуру он проделал тщательно: плечи, карманы, брючный ремень, лодыжки.

Официальные церемонии я не люблю. Стараюсь бывать на них как можно реже. Помню, лет восемь назад меня пригласили пообщаться с экс-президентом Горбачевым. Даже приставили ко мне молодого фотографа. Встреча должна была проходить в Доме журналистов. Мы с фотографом пришли немного пораньше и обнаружили внутри накрытые столы. Осмотрев ассортимент, я сказал фотографу, что встречаться с Горбачевым не больно-то и хочу. Тот сказал, что и у него особых планов на вечер тоже нет. В общем, пока я отвлекал официантов, фотограф сгрузил со стола к себе в кофр сразу три бутылки водки, и после этого мы не стали дожидаться экс-президента, а ушли и славно провели время безо всякого Горбачева.

Британский консул встречал гостей лично. Он стоял у входа в зал и улыбался, а рядом с ним стояла супруга и тоже улыбалась. Вдвоем они напоминали большой и указательный пальцы ноги. Гостей в зале было немного. Играла музычка.

Писатель Уэлш тоже был здесь. Он стоял возле окна и с унылым видом щипал что-то с тарелки. На щеках у него было что-то вроде щетины. Пятнадцать лет назад я весил на пятнадцать килограмм меньше, чем сегодня, и волосы мои волнами ниспадали ниже плеч, но главное отличие меня тогдашнего от нынешнего состояло не в этом. Главное, что интересовало меня в начале девяностых, – это танцы. Музыка рейв появилась буквально вчера.

Все, что было с ней связано, вызывало во мне дикий восторг. И когда приятели стали рассказывать мне о первом писателе рейв-поколения, которого звали Ирвин Уэлш и который описывал исключительно вечеринки под экстази, фамилию писателя я, разумеется, запомнил. Правда, книги Уэлша оказались вовсе не такими замечательными, как я ожидал. Но посмотреть на писателя живьем все равно было приятно.

Я давно не хожу на танцы. Вернее, хожу, но очень редко. Как и все остальное в этом мире, рейв давно уж стал просто бизнесом. Большие технофестивали превратились в такой же петербургский бренд, как Эрмитаж, Путин, Шнур или пиво «Балтика». Кто-то неплохо на всем этом зарабатывает, но при чем здесь я? Когда мне было двадцать, всех до единого русских диджеев я знал лично. И относился к ним приблизительно так же, как древние египтяне относились к своим Осирисам. А сегодня количество диджеев исчисляется даже не тысячами, а десятками тысяч. Вот только танцевать под их музыку мне совсем неохота.

Впрочем, не обращайте внимания, что я брюзжу. Просто за пятнадцать лет все в стране изменилось к лучшему – кроме меня. Танцев стало наконец много и разных, да только лишний вес и поредевшие волосы не позволяют мне чувствовать себя там уютно. Это зависть, просто зависть, и ничего больше.

Как еще я могу обо всем этом говорить, если каждому понятно: мое поколение давно уже не живет, а лишь доживает оставшуюся жизнь. Ничего нового от нас уже не дождешься, а умирать вроде бы рано. И совсем не хочется.

Вот и живем. Чему научились пятнадцать лет назад, тем и занимаемся. Промоутеры устраивают свои танцы. Ирвин Уэлш пишет книжки. Честно говоря, и то и другое – полная лажа.

Русский официант в белой рубашке подошел ко мне с подносом и спросил, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я сказал, что пока нет.

Зал постепенно наполнялся. Я смотрел на гостей и думал, что для своей вечеринки консул подобрал очень странную компанию. Здесь были чиновники, журналисты, несколько петербургских звезд и целая куча деятелей культуры. То есть ингредиенты у коктейля были вроде бы правильные: кого еще приглашать на светский прием, как не таких вот людей? Однако, собранная вместе, смотрелась вся эта компания ужас до чего нелепо.

Гости разбились на кружки и вполголоса болтали. Чиновники были пузатые, коротко стриженные. Понять, что перед тобой именно чиновники, было несложно по их чудовищным пиджакам с двумя разрезиками сзади. В отличие от задохлика-консула эти мужчины выглядели как реальная власть. Они отвечали за строительство в стране капитализма. За то время, пока меня не было в стране, его вроде бы даже успели достроить, правда, иностранного тезку русский капитализм совсем не напоминал. Система, которую представляли мужчины, мало отличалась от той, что существовала при царях, а потом при большевиках: население помалкивает, а власть его за это кормит. Система всем казалась идеальной: в последнее время кормить стали вкусно и до отвала.

Отдельно стояли журналисты и светские львы. Из тех, кого я знал в лицо, была пришедшая в полном составе редакция журнала «Афиша». Тощие юноши в шарфиках, девушки со стрижеными челками. Находиться в таком месте, как это, всем им нравилось. Бросая вокруг ироничные и скептические взгляды, ребята чувствовали себя маркизами де Кюстинами. Думаю, если бы сам маркиз повстречал где-нибудь редакцию «Афиши», то его могло бы вырвать прямо на челки и шарфики.

Самую большую группу составляли деятели культуры. Я подошел поближе, поздоровался, положил себе на тарелку немного винограда. Компания тоже была не ахти, но все-таки это было лучше, чем общаться с чиновниками.

Один из прозаиков громко рассказывал, как недавно его, пьяного, забрали в милицию.

– Меня привели в отделение, но я показал ментам удостоверение Союза писателей, и те растерялись. Нельзя же посадить в обезьянник человека, который является членом Союза писателей! Но и отпускать меня пьяного этим уебанам тоже не хотелось. Тем более что с собой у меня бутылка водки. Они думали и так и этак, а потом начальник отделения сказал, что до утра просто запрет меня у себя в кабинете. А утром, когда я протрезвею, отпустит. Водку мою он при мне спрятал в сейф, велел укладываться на диванчик, запер кабинет и ушел.

Деятели культуры слушали коллегу внимательно. Судя по их внешнему виду, приличных гонораров никто из ребят не видывал уже несколько лет.

– Сейф был небольшой, но крепкий. Я сразу понял, что открыть его не получится. Но и ложиться спать мне тоже совсем не хотелось. Я нашел в кабинете тазик, поставил его на пол, а потом с метровой высоты уронил сейф прямо туда. Вы понимаете, да? Бутылка внутри разбилась, водка вытекла. Сейф я взгромоздил на место, а сам до утра лежал на диване и прихлебывал водку прямо из тазика.

Деятели культуры громко смеялись. У них были честные лица и грязные руки. Когда они раскрывали рты, было заметно: коренных зубов у ребят осталось совсем чуть-чуть. Выглядели деятели так, будто уже родились лысыми, бородатыми и пьяными. Историю про тазик я слышал не меньше четырех раз, а уж остальные, думаю, могли выучить ее наизусть.

Серые свитера, всклокоченные бороды. Пятеро прозаиков. Один философ. Поэт, фамилию которого я вечно забываю. Серьезный критик с гигантским животом, большую часть которого занимает печень. Весь цвет современной литературы. Голубые фишки. Авторы, давно заслужившие место во всех учебниках. Никто из присутствующих в зале никогда прежде не слышал о существовании этой компании. А суммарный тираж классиков составлял приблизительно полпроцента от тиража даже самой неинтересной телепрограммки.

Литература вовсе не мертва, как уверяют ТВ и газеты. Книжки пишутся, стихи читаются, печатный станок работает по полной. Только все это уже давно никому не интересно.

Никому-никому-никому на свете.

Прозаики прихлебывали из бокалов такого размера, что в них можно было окунуть раскрытый зонтик, и вели концептуальные разговоры:

– Сегодня в прозе нет героя. Вот скажи, кто сегодня может считаться героем?

– Никогда не думал об этом. Может быть, я?

– Раньше и проблемы такой не было. Героев была целая куча. А теперь? Кто выражает эпоху? Менеджеры? Герои сериала «Про Сашу и Машу»? Или, наоборот, нацболы? Затянутые в кожу террористы? Если нет героя, то нет и прозы. О чем писать?

– Не о чем писать – не пиши.

– А никто и не пишет. Пелевин уехал жить в Германию, Акунин не вылезает со своей виллы во Франции.

– Ты всерьез считаешь Акунина прозаиком?

С джентльменами стояла дама: пожилая поэтесса, прославившаяся еще лет двадцать назад строкой: «Я член сосала, он был длинный». Она была бы не очень симпатичной даже в том случае, если бы родилась мужчиной. Толстые ноги, пара вплетенных в жиденькую прическу африканских косичек. Напитки ей подливал застенчивый малый, известный тем, что как-то в разгар полемики о творчестве Розанова с размаху въехал ногой в мошонку оппоненту, да так лихо, что тот отъехал на «скорой».

Культура, которую создавали деятели, больше всего напоминала похмельный мираж, когда в мозгу лопаются тухлые пузыри и ты не понимаешь, в каком мире находишься. Благодаря этим ребятам так чувствует себя и вся остальная страна. Когда-то давно я общался с ними довольно тесно. Потом перестал. Для деятелей то, чем я занимаюсь, было непонятно и неинтересно. Мне немного скучным казался их образ жизни. Я без конца мотался по свету и пытался разобраться с пожирающими меня истериками. А у ребят был уютный, раз и навсегда распланированный ритм жизни. Утром, сполоснув похмельные рожицы, деятели расползались по редакциям. Вечером они встречались в подвальной галерее «Борей», пить в которой запрещено, но деятели все равно пили. Раз в год – премия «Национальный бестселлер». Остальное время – разговоры о Платонове и вонючие папиросы. Никуда дальше Петроградской стороны деятели не выезжали, а когда я пытался рассказать, что в мире, помимо галереи «Борей», есть что-то еще, они смеялись и не верили мне.

Помню, несколько лет назад меня пригласили на писательский фестиваль, который проходил в тихом австро-венгерском городке, стоящем на берегу Адриатики. Участвовали в основном местные авторы, а из приглашенных знаменитостей были всего двое – я и нобелевский лауреат Орхан Па-мук. Утром первого дня в кафе при гостинице я выпил, наверное, семь чашек крепчайшего эспрессо, а когда потом пошел в туалет, то обнаружил, что нобелевский лауреат стоит у писсуара справа от меня.

Я вытянул шею и попробовал посмотреть, обрезан турецкий прозаик или нет. Однако с той позиции, где я стоял, разглядеть хоть что-то не получалось. Памук узнал меня и поздоровался. В кафе из туалета мы с ним вернулись вместе. А год спустя он заехал в Петербург, чтобы представить новый роман. Издатель просил познакомить турка с какими-нибудь русскими авторами, и я сдуру взялся организовать встречу.

Выглядело то мероприятие еще нелепее, чем сегодняшний прием. Нобелевский лауреат Памук пытался что-то объяснять деятелям отечественной культуры, но у тех были лица парнокопытных. В своей новой книге, как и во всех предыдущих, Памук говорил о Турции – странной стране, которая считала себя вполне европейской, да только сами европейцы не спешили видеть в ней родственницу. О цивилизации, застывшей между двух миров, и о том, возможна ли вообще встреча Востока и Запада. Ему казалось, что русским все это должно быть интересно. В самом конце он сказал, что был бы рад ответить на вопросы. В зале повисла долгая-долгая тишина. Потом один из прозаиков наконец поднялся и спросил: а не является ли уважаемый г-н Памук родственником абхазского поэта по фамилии Джопиа? А то уж больно похожа у них форма носа. Других вопросов так и не появилось.

Музыку выключили, и консул произнес небольшую речь, в которой поблагодарил присутствующих за то, что они пришли, и выразил надежду на что-то, чего я не расслышал. На этом официальная часть была закончена. Разогретые деятели культуры перешли к напиткам покрепче. А я наконец разглядел в толпе Кирилла.

– Наконец-то! Я думал, ты уже не придешь.

– А я думал, что ты научишься хотя бы здороваться.

Кирилл пожал мне руку и улыбнулся. Одеколон у него был хороший. Куда дороже, чем мой. Я действительно был рад видеть этого парня. А он, наверное, был рад видеть меня.

– Хорошо выглядишь. Загорел.

– Люблю похвалу. Даже если это и вранье.

– Ты пьешь алкоголь?

– Ну, раз уж ты об этом напомнил…

Мы взяли еще по бокалу, встали у окна (там было не так шумно), я спросил, как жизнь, и Кирилл рассказал, как жизнь. Московский журнал, для которого он теперь пишет, несмотря на общемировой финансовый кризис, продолжал неплохо платить. Начислялись не только гонорары, но и возмещение за накладные расходы. Кириллу оплатили поездку в Ростов (брал интервью у группы «Каста»), а как только станет совсем холодно, он со своей новой девушкой собирается съездить к морю. Других новостей нет, а как живу я?

Я поискал глазами, куда бы поставить бокал.

– Не знаю. Пока еще не понял.

– Надолго домой?

– Пока не знаю. После той жизни, которую я вел последние годы, думаю, мне потребуется некоторый курс реабилитации.

– Чтобы опять вспомнить, как жить впроголодь и делать деньги из ничего?

– А чем плохие умения?

– Что-то подсказывает мне, что скоро ты захочешь переехать в Москву.

– С какой стати?

– Нет? Не поедешь? Тогда на какие деньги ты будешь жить? А в Москве ты бы стал другим человеком.

– Честно говоря, я бы предпочел остаться тем же самым человеком. Ну может быть, только немного поменять форму носа.

– Все равно уедешь.

– Слушай, я только приехал. Какая Москва? Жена еще даже не успела выучить, как меня зовут.

– Жена – это хорошо. А в этом городе работы ты все равно не найдешь.

– По крайней мере попытаюсь.

– Ну-ну. Если передумаешь, я еду только в понедельник.

– Не передумаю.

Прозаики орали все громче. Возможно, у них эта стадия вечеринки подразумевала драку. Большинство деятелей были, ясное дело, евреями. Из тех евреев, которые ведут себя противнее любого русского. Дедушки писателей приезжали в столицы из своих нищих местечек, брались за любые халтуры, терпели любую дискриминацию, помогали землякам и упорно лезли наверх. Так они покорили Нью-Йорк, а чуть позже и Москву. Дедушкам приходилось несладко, зато их внуки теперь отлично себя чувствовали.

Я поставил допитый бокал на подоконник и внимательно оглядел присутствующих. Похоже, среди них не было ни единого узбека. Хотя можно было не сомневаться: скоро они появятся.

Потом Кирилл спросил:

– Что ты теперь слушаешь? Опять своего Ассаи?

– Да.

– Не надоело?

– Нет.

– Ты ведь, наверное, и в Африке не снимал эти наушники, да?

– А зачем? Я люблю петербургский хип-хоп.

– Ты вроде раньше любил джаз.

– Это в общем-то одно и то же.

Справа от нас, всеми забытый, стоял Уэлш. Отечественные литераторы не замечали его принципиально. Видеть в британце коллегу им и в голову не приходило. Поскольку он ни разу в жизни не был замечен в подвальной галерее «Борей», то и нормальным литератором считаться не мог. Уэлш пальцами тер дурацкую татуировку у себ