Дорога над пропастью в чуфут-кале

Спутникам путешествия по Крыму. Автор

АККЕРМАНСКИЕ СТЕПИ

Выходим на простор степного океана.
Воз тонет в зелени, как челн в равнине вод,
Меж заводей цветов, в волнах травы плывет,
Минуя острова багряного бурьяна.

Темнеет. Впереди — ни шляха, ни кургана.
Жду путеводных звезд, гляжу на небосвод...
Вон блещет облако, а в нем звезда встает:
То за стальным Днестром маяк у Аккермана.

Как тихо! Постоим. Далеко в стороне
Я слышу журавлей в незримой вышине,
Внемлю, как мотылек в траве цветы колышет,

Как где-то скользкий уж, шурша, в бурьян ползет.
Так ухо звука ждет, что можно бы расслышать
И зов с Литвы... Но в путь! Никто не позовет.

(Пер. И.Бунина)

АККЕРМАНСКИЕ СТЕПИ

В пространстве я плыву сухого океана;
Ныряя в зелени, тону в ее волнах;
Среди шумящих нив я зыблюся в цветах,
Минуя бережно багровый куст бурьяна.

Уж сумрак. Нет нигде тропинки, ни кургана;
Ищу моей ладье вожатую в звездах;
Вот облако блестит; заря на небесах...
О нет! - То светлый Днестр, - то лампа Аккермана.

Как тихо! постоим; далёко слышу я,
Как вьются журавли, в них сокол не вглядится;
Мне слышно - мотылек на травке шевелится

И грудью скользкою в цветах ползет змея.
Жду голоса с Литвы - туда мой слух проникнет...
Но едем, - тихо всё - никто меня не кликнет.

(Пер. И.Козлова)

АККЕРМАНСКИЕ СТЕПИ

Всплываю на простор сухого океана,
И в зелени мой воз ныряет, как ладья,
Среди зеленых трав и меж цветов скользя,
Минуя острова кораллов из бурьяна.

Уж сумрак – ни тропы не видно, ни кургана;
Не озарит ли путь звезда, мне свет лия?
Вдали там облако, зарницу ль вижу я?
То светит Днестр: взошла лампада Аккермана.

Как тихо! Постоим. Я слышу – стадо мчится:
То журавли: зрачком их сокол не найдет.
Я слышу: мотылек на травке шевелится

И грудью скользкой уж по зелени ползет.
Такая тишь, что мог бы в слухе отразиться
И зов с Литвы. Но нет, - никто не позовет.

(Пер. А.Фета)

СТЕПИ

Вплываю в степь – в зеленый океан.
Моя повозка в травах утопает,
Купается в цветах и объезжает
Колючий остров, где растет бурьян.

Не видно ни кургана, ни тропинки.
Уже стемнело. В небесах заря.
Звезда указывает путь, горя
Сквозь облаков воздушные пушинки.

Какая тишина! Что ж, постоим немного.
Мне слышно: где-то в небе - журавли.
(Их соколиное бы не узрело око).

Порхает мотылек. В бурьяне уж ползет.
В такой тиши услышал бы вдали
И зов с Литвы. Но жаль, никто не позовет.

(Пер. Е.Громовой)

АККЕРМАНСКИЕ СТЕПИ

В простор зеленого вплываю океана;
Телега, как ладья в разливе светлых вод,
В волнах шумящих трав среди цветов плывет,
Минуя острова колючего бурьяна.

Темнеет: впереди – ни знака, ни кургана.
Вверяясь лишь звездам, я двигаюсь вперед.
Но что там? Облако ль? Денницы ли восход?
Там Днестр: блеснул маяк, лампада Аккермана.

Стой!.. Боже, журавлей на небе слышен лет,
А их – и сокола б не уловило око!
Былинку мотылек колеблет; вот ползет

Украдкой скользкий уж, шурша в траве высокой, -
Такая тишина, что зов с Литвы б далекой
Был слышен… Только нет, никто не позовет.

(Пер. А.Майкова)

ШТИЛЬ

На высоте Тарканкут

Едва трепещет флаг. В полуденной истоме,
Как перси юные, колышется волна.
Так дева томная, счастливых грез полна,
Проснется, и вздохнет, и вновь отдастся дреме.

Подобно стягам в час, когда окончен бой,
Уснули паруса, шумевшие недавно.
Корабль, как на цепях, стоит, качаясь плавно.
Смеются путники. Зевает рулевой.

О море! Меж твоих веселых чуд подводных
Живет полип. Он спит при шуме бурь холодных,
Но щупальца спешит расправить в тишине.

О мысль! В тебе живет змея воспоминаний.
Недвижно спит она под бурями страданий,
Но в безмятежный день терзает сердце мне.

(Пер. В.Левика)

МОРСКАЯ ТИШЬ

На высоте Тарканкута

Ласкаясь, ветерок меж лент над ставкой веет,
Пучина влажная играет и светлеет,
И волны тихие вздымаются порой,
Как перси нежные невесты молодой,
Которая во сне о радости мечтает;
Проснется - и опять, вздохнувши, засыпает.

На мачтах паруса висят, опущены,
Как бранная хоругвь, когда уж нет войны,
И, будто на цепях, корабль не шевелится;
Матрос покоится, а путник веселится.

О море! В глубине твоих спокойных вод,
Меж твари дышащей, страшилище живет:
Таясь на мрачном дне, оно под бурю дремлет,
Но грозно рамена из волн в тиши подъемлет.

О мысль! И у тебя в туманной глубине
Есть гидра тайная живых воспоминаний:
Она не в мятеже страстей или страданий,
Но жало острое вонзает — в тишине.

(Пер. И.Козлова)

ШТИЛЬ

На высоте Тарханкут

Уж ветер вымпелом едва-едва играет;
На солнце нежится утихшая волна;
Как дева, грезами объятая, она
Проснется, чтоб вздохнуть, и снова засыпает.

Как после бурь войны полотнища знамен,
Спокойно паруса на мачтах дремлют голых;
Корабль колышется, как на цепях тяжелых;
Шум, смех на палубе; матросам сладок сон.

О море! В глубине твоей груди могучей
Живет полип, что спит, когда на небе тучи,
Но щупальцами зыбь мутит в погожий час;

О мысль! На дне твоем – змея воспоминанья,
Что спит в часы невзгод и страстного терзанья, -
Когда же в сердце мир, нещадно жалит нас.

(Пер. О.Румера)

III

ПЛАВАНИЕ

Гремит! Как чудища, снуют валы кругом.
Команда, по местам! Вот вахтенный промчался,
По лесенке взлетел, на реях закачался
И, как в сетях, повис гигантским пауком.

Шторм! Шторм! Корабль трещит. Он бешеным рывком
Метнулся, прянул вверх, сквозь пенный шквал прорвался,
Расшиб валы, нырнул, на крутизну взобрался,
За крылья ловит вихрь, таранит тучи лбом.

Я криком радостным приветствую движенье.
Косматым парусом взвилось воображенье.
О счастье! Дух летит вослед мечте моей.

И кораблю на грудь я падаю, и мнится:
Мою почуяв грудь, он полетел быстрей.
Я весел! Я могуч! Я волен! Я — как птица!

(Пер. В.Левика)

ПЛАВАНИЕ

Морские чудища взвозилися толпами;
Волненье, шум! Матрос по вервиям бежит;
Готовьтесь, молодцы! Товарищам кричит.
Взбежал и, размахнув проворными руками,

В невидимой сети повиснул, как паук,
Стрегущий ткань свою в движениях ея.
О, радость! Ветр! Корабль, как с удила сорвался,
Зашевелился, раскачался,
Ныряет в пенистых зыбях.
Подъемлет выю, топчет волны;
Челом бьет облак, мчится к небу,
И ветр он забрал под крыло,
С ним вместе и поэт средь бездны
Уносится порывом мачты;
Надулся дух его, как парус, и с толпой,
Невольно, шумным он восторгам предался;
Соплещет спутникам, припал на край громады,
И грудью мнит ея движенью помогать;

О, как ему легко и любо!
Отныне только он узнал
Завидную пернатых долю.

(Пер. И.Дмитриева)

ПЛАВАНЬЕ

Как чудища морские, все сильней
Грохочут волны средь взбешенной сини.
Вот закричал матрос, и, словно в паутине,
Повис в переплетении снастей.

Встречая шторм, корабль чувствует свободу,
О тучи бьется лбом. На вспененной волне
Он то стремительно взлетает к вышине,
То вдруг ныряет, утомленный, в воду.

За крылья ловит он ветра лихие.
А я приветствую опасную стихию.
Душа, как парус, в даль морскую мчится..

Я волей помогаю кораблю!
Я радуюсь! Я так полет люблю!
Я счастлив и бесстрашен, словно птица!

(Пер. Е.Громовой)

БУРЯ

В лохмотьях паруса, рев бури, свист и мгла...
Руль сломан, мачты треск, зловещий хрип насосов.
Вот вырвало канат последний у матросов.
Закат в крови померк, надежда умерла.

Трубит победу шторм! По водяным горам,
В кипящем хаосе, в дожде и вихре пены,
Как воин, рвущийся на вражеские стены,
Идет на судно смерть, и нет защиты нам.

Те падают без чувств, а те ломают руки,
Друзья прощаются в предчувствии разлуки.
Обняв свое дитя, молитвы шепчет мать.

Один на корабле к спасенью не стремится.
Он мыслит: счастлив тот, кому дано молиться,
Иль быть бесчувственным, иль друга обнимать!

(Пер. В.Левика)

БУРЯ

Корма затрещала, летят паруса,
Встревоженной хляби звучат голоса,
И солнце затмилось над бездной морскою
С последней надеждой кровавой зарею.

Громада, бунтуя, ревет и кипит,
И волны бушуют, и ветер шумит,
И стон раздается зловещих насосов,
И вырвались верви из рук у матросов.

Торжественно буря завыла; дымясь,
Из бездны кипучей гора поднялась;
И ангел-губитель по ярусам пены

В корабль уже входит, как ратник на стены.
Кто, силы утратив, без чувства падет;
Кто, руки ломая, свой жребий клянет;

Иной полумертвый о друге тоскует,
Другой молит Бога, да гибель минует.
Младой иноземец безмолвно сидит,
И мнит он: “Тот счастлив, кто мертвым лежит,

И тот, кто умеет усердно молиться,
И тот, у кого еще есть с кем проститься”.

(Пер. И.Козлова)

БУРЯ

Прочь - парус, в щепы - руль, рев вод и вихря визг;
Людей тревожный крик, зловещий свист насосов,
Канаты вырваны из слабых рук матросов,
С надеждой вместе пал кровавый солнца диск.

Победно вихрь завыл; а там на гребни пены,
На горы тяжкие нагроможденных вод
Вступает смерти дух - и к кораблю идет,
Как воин яростный - в проломленные стены.

Ломает руки тот, тот потерял сознанье,
Тот в ужасе, крестясь, друзей своих обнял,
А тот молитвой мнит от смерти оградиться.

Был путник между них: сидел один в молчанье
И думал он: счастлив, кто здесь без чувств упал,
Кто детски молится, кому есть с кем проститься.

(Пер. В.Ходасевича)

ВИД ГОР ИЗ СТЕПЕЙ КОЗЛОВА

ПИЛИГРИМ И МИРЗА

Пилигрим

Аллах ли там воздвиг гранитную громаду,
Престол для ангелов из мерзлых туч сковал?
Иль дивы из камней нагромоздили вал
И караванам туч поставили преграду?

Какой там свет! Пожар? Конец ли Цареграду?
Иль в час, когда на дол вечерний сумрак пал,
Чтоб рой ночных светил в потемках не блуждал,
Средь моря вечности аллах зажег лампаду?

Мирза

Там побывал я... Там — гнездо зимы седой,
Истоки родников и быстрых рек начало;
Из уст моих не пар, но снег валил густой;

Где нет пути орлам, моя нога ступала;
Шли тучи подо мной, а в них гроза дремала,
И лишь одна звезда горела над чалмой.
Там Чатырдаг!

Пилигрим

О-о!

(Пер. А.Ревича)

ВИД ГОР ИЗ СТЕПЕЙ КОЗЛОВА

Пилигрим

Аллах ли там среди пустыни
Застывших волн воздвиг твердыни,
Притоны ангелам своим;
Иль Дивы, словом роковым,
Стеной умели так высоко
Громады скал нагромоздить,
Чтоб путь на север заградить
Звездам, кочующим с востока?

Вот свет всё небо озарил:
То не пожар ли Цареграда?
Иль Бог ко сводам пригвоздил
Тебя, полночная лампада,
Маяк спасительный, отрада
Плывущих по морю светил?

Мирза

Там был я; там, со дня созданья,
Бушует вечная метель;
Потоков видел колыбель,
Дохнул, - и мерзнул пар дыханья.

Я проложил мой смелый след,
Где для орлов дороги нет,
И дремлет гром над глубиною,
И там, где над моей чалмою
Одна сверкала лишь звезда, -
То Чатырдаг был…

Пилигрим

А!

(Пер. М.Лермонтова)

БАХЧИСАРАЙ

Безлюден пышный дом, где грозный жил Гирей.
Трон славы, храм любви — дворы, ступени, входы,
Что подметали лбом паши в былые годы, —
Теперь гнездилище лишь саранчи да змей.

В чертоги вторгшийся сквозь окна галерей,
Захватывает плющ, карабкаясь на своды,
Творенья рук людских во имя прав природы,
Как Валтасаров перст, он чертит надпись: “Тлей!”

Не молкнет лишь фонтан в печальном запустенье —
Фонтан гаремных жен, свидетель лучших лет,
Он тихо слезы льет, оплакивая тленье:

О слава! Власть! Любовь! О торжество побед!
Вам суждены века, а мне одно мгновенье.
Но длятся дни мои, а вас — пропал и след.

(Пер. В.Левика)

БАХЧИСАРАЙ

По-прежнему велик, но пуст Гиреев дом!
Убежища любви, хоромы славы, входы,
Что подметали лбом паши в былые годы,
Червями точатся, и — саранча кругом.

Сквозь окна пестрые упорный плющ, ползком
На стены пыльные взбираясь и на своды,
Все ширит свой захват во имя прав природы;
“Руина” — пишет он невидимым перстом.

Один лишь невредим среди немой пустыни
Гарема мраморный фонтан стоит и ныне.
Струю жемчужных слез он льет и говорит:

“О, где же вы, любовь и слава? Вам бы вечно,
Не увядая, жить, а влага быстротечна...
Позор! Ваш след простыл, а мой родник журчит”.

(Пер. О.Румера)

VII

БАХЧИСАРАЙ НОЧЬЮ

Молитва кончена, и опустел джамид,
Вдали растаяла мелодия призыва;
Зари вечерней лик порозовел стыдливо;
Златой король ночей к возлюбленной спешит.

Светильниками звезд гарем небес расшит;
Меж ними облачко плывет неторопливо,
Как лебедь, дремлющий на синеве залива,
Крутая грудь бела, крыло как жар горит.

Здесь минарета тень, там — тень от кипариса,
Поодаль глыбы скал уселись под горой,
Как будто дьяволы сошлись на суд Эвлиса

Под покрывалом тьмы. А с их вершин порой
Слетает молния и с быстротой фариса
Летит в безмолвие пустыни голубой.

(Пер. А.Ревича)

БАХЧИСАРАЙ НОЧЬЮ

Изана отзвуком трепещет воздух чистый;
В дверях джамидов гул: расходится народ;
Заря вечерняя зарделась: к ней идет
Серебряный жених, владыка ночи мглистой.

Зажег лампады звезд небес гарем лучистый;
Как лебедь сонная на глади синих вод,
Меж ними облачко задумчиво плывет:
Грудь у него бела, а крылья золотисты.

Тут на Дорогу тень бросает кипарис,
Там - минарет... Вдали — утесы-исполины
Сидят, как дьяволы, что на совет сошлись

Под кровом темноты; порою с их вершины
Слетает молния, как огненный фарис,
Чтоб пересечь небес безмолвные равнины.

(Пер. О.Румера)

VIII

ГРОБНИЦА ПОТОЦКОЙ

Ты в сказочном саду, в краю весны увяла.
О роза юная! Часов счастливых рой
Бесследно пролетел, мелькнул перед тобой,
Но в сердце погрузил воспоминаний жала.

Откуда столько звезд во мраке засверкало,
Вот там, на севере, над польской стороной?
Иль твой горящий взор, летя к земле родной,
Рассыпал угольки, когда ты угасала?

Дочь Польши! Так и я умру в чужой стране.
О, если б и меня с тобой похоронили!
Пройдут здесь странники, как прежде проходили,

И я родную речь услышу в полусне,
И, может быть, поэт, придя к твоей могиле,
Заметит рядом холм и вспомнит обо мне.

(Пер. А.Ревича)

МОГИЛЫ ГАРЕМА

Мирза - пилигриму

До срока срезал их в саду любви Аллах,
Не дав плодам созреть до красоты осенней.
Гарема перлы спят не в море наслаждений,
Но в раковинах тьмы и вечности — в гробах.

Забвенья пеленой покрыло время прах;
Над плитами — чалма, как знамя войска теней;
И начертал гяур для новых поколений
Усопших имена на гробовых камнях.

От глаз неверного стеной ревнивой скрыты,
У этих светлых струй, где не ступал порок,
О розы райские, вы отцвели, забыты.

Пришельцем осквернен могильный ваш порог,
Но он один в слезах глядел на эти плиты,
И я впустил его — прости меня, пророк!

(Пер. В.Левика)

БАЙДАРСКАЯ ДОЛИНА

Скачу, как бешеный, на бешеном коне;
Долины, скалы, лес мелькают предо мною,
Сменяясь, как волна в потоке за волною...
Тем вихрем образов упиться — любо мне!

Но обессилел конь. На землю тихо льется
Таинственная мгла с темнеющих небес,
А пред усталыми очами все несется
Тот вихорь образов — долины, скалы, лес...

Все спит, не спится мне — и к морю я сбегаю;
Вот с шумом черный вал подходит; жадно я
К нему склоняюся и руки простираю...

Всплеснул, закрылся он; хаос повлек меня —
И я, как в бездне челн крутимый, ожидаю,
Что вкусит хоть на миг забвенья мысль моя.

(Пер. А.Майкова)

АЛУШТА ДНЕМ

Пред солнцем — гребень гор снимает свой покров;
Спешит свершить намаз свой нива золотая,
И шелохнулся лес, с кудрей своих роняя,
Как с ханских четок, дождь камней и жемчугов;

Долина вся в цветах. Над этими цветами
Рой пестрых бабочек — цветов летучих рой —
Что полог, зыблется алмазными волнами;
А выше — саранча вздымает завес свой.

Над бездною морской стоит скала нагая.
Бурун к ногам ее летит и, раздробясь
И пеною, как тигр глазами, весь сверкая,

Уходит с мыслию нагрянуть в тот же час;
Но море синее спокойно — чайки реют,
Гуляют лебеди, и корабли белеют.

(Пер. А.Майкова)

АЛУШТА ДНЕМ

Гора с своих плеч уже сбросила пышный халат,
В полях зашептали колосья: читают намазы.
И молится лес – и в кудрях его майских блестят,
Как в четках калифа, рубины, гранаты, топазы.

Цветами осыпан весь луг; из летучих цветков
Висит балдахин: это рой золотых мотыльков!
Сдается, что радуга купол небес обогнула!
А там – саранча свой крылатый кортеж потянула.

Там злится вода, отбиваясь от лысой скалы;
Отбитые, снова штурмуют утес тот валы;
Как в тигра глазах, ходят искры в бушующем море:

Скалистым прибрежьям они предвещают грозу,
Но влага морская колышется тихо внизу:
Там лебеди плавают, зыблется флот на просторе.

(Пер. В.Бенедиктова)

XII

АЛУШТА НОЧЬЮ

Повеял ветерок, прохладою лаская.
Светильник мира пал с небес на Чатырдах,
Разбился, расточил багрянец на скалах.
И гаснет. Тьма растет, молчанием пугая.

Чернеют гребни гор, в долинах ночь глухая,
Как будто в полусне журчат ручьи впотьмах;
Ночная песнь цветов — дыханье роз в садах —
Беззвучной музыкой плывет, благоухая.

Дремлю под темными крылами тишины.
Вдруг метеор блеснул — и, ослепляя взоры,
Потопом золота залил леса и горы.

Ночь! одалиска-ночь! Ты навеваешь сны,
Ты гасишь лаской страсть, но лишь она утихнет —
Твой искрометный взор тотчас же снова вспыхнет!

(Пер. И.Бунина)

АЛУШТА НОЧЬЮ

Свежеет ветерок, слабеет жар дневной,
Светильник дня упал на Чатырдаг высокий,
Разбился весь, разлил багряные потоки
И гаснет… Путник вверх глядит, смущен душой.

Чернеют склоны гор, полны долины мглой;
Лепечут родники как бы сквозь сон глубокий;
Весть сердцу подают цветов живые соки
Благоухающей мелодией немой.

Под сенью тишины и мрака засыпаю…
Вдруг будит блеск меня: от края и до края
Все небо золотой прорезал метеор.

О ночь восточная! Ты с одалиской схожа:
Твоими ласками я усыплен – и что же?
Для новых будит ласк твой огнеметный взор.

(Пер. О.Румера)

XIII

ЧАТЫРДАГ

Мирза

Склоняюсь с трепетом к стопам твоей твердыни,
Великий Чатырдаг, могучий хан Яйлы.
О мачта крымских гор! О минарет аллы!
До туч вознесся ты в лазурные пустыни

И там стоишь один, у врат надзвездных стран,
Как грозный Гавриил у врат святого рая.
Зеленый лес — твой плащ, а тучи — твой тюрбан,
И молнии на нем узоры ткут, блистая.

Печет ли солнце нас, плывет ли мгла, как дым,
Летит ли саранча, иль жжет гяур селенья, —
Ты,Чатырдаг, всегда и нем и недвижим.

Бесстрастный драгоман всемирного творенья,
Поправ весь дольный мир подножием своим,
Ты внемлешь лишь творца предвечные веленья!

(Пер. И.Бунина)

ЧАТЫРДАГ

Трепещет мусульман, стопы твои лобзая.
На крымском корабле ты - мачта, Чатырдаг!
О мира минарет! Гор грозный падишах!
Над скалами земли до туч главу вздымая,

Как сильный Гавриил перед чертогом рая,
Воссел недвижно ты в небесных воротах.
Дремучий лес - твой плащ, а молньи сеют страх,
Твою чалму из туч парчою расшивая.

Нас солнце пепелит; туманом дол мрачим;
Жрет саранча посев; гяур сжигает домы, -
Тебе, о Чатырдаг, волненья незнакомы.

Меж небом и землей толмач, - к стопам своим
Повергнув племена, народы, земли, громы,
Ты внемлешь только то, что Бог глаголет им.

(Пер. В.Ходасевича)

XIV

ПИЛИГРИМ

У ног моих лежит волшебная страна,
Страна обилия, гостеприимства, мира.
Но тянется душа, безрадостна и сира,
В далекие края, в былые времена.

Литва! В твой темный лес уносится она
От соловьев Байдар, от смуглых дев Салгира.
Мне ближе зелень мхов, чем в небе цвет сапфира,
Чем апельсинных рощ багрец и желтизна.

Оторван от всего, что мне навеки свято,
Средь этой красоты я вновь грущу о ней,
О той, кого любил на утре милых дней.

Она в родном краю, куда мне нет возврата,
Там все кругом хранит печать любви моей.
Но помнит ли она? Тяжка ли ей утрата?

(Пер. В.Левика)

ПИЛИГРИМ

Роскошные поля кругом меня лежат;
Играет надо мной луч радостной денницы;
Любовью дышат здесь пленительные лица;
Но думы далеко к минувшему летят.

Напевом милым мне дубравы там шумят,
Байдары соловей, сальгирские девицы,
Огнистый ананас и яхонт шелковицы -
Твоих зеленых тундр, Литва, не заменят.

В краю прелестном я брожу с душой унылой:
Хоть всё меня манит, в тоске стремлюся к той,
Которую любил порою молодой.

Он отнят у меня, мой отчий край! Но милой
О друге всё твердит в родимой стороне:
Там жив мой след, - скажи, ты помнишь обо мне?

(Пер. И.Козлова)

ПИЛИГРИМ

У ног моих – цветущий крымский рай.
Здесь – ясная лазурь, приветливые лица.
Но почему же сердце так стремится
В иное время, в мой далекий край?

Шумящие леса мне пели веселей,
Чем соловьи Байдар, салгирские наяды…
И влага зелени литовской мне родней,
Чем золото плодов, рубины спелых ягод.

Я – далеко. Зачем же вновь и вновь
Зову, вздыхая, юность и любовь?
Тоскую о потерянной стране?

Все обо мне напоминает там.
Когда проходишь по моим следам,
Любимая, ты помнишь обо мне?

(Пер. Е.Громовой)

ДОРОГА НАД ПРОПАСТЬЮ В ЧУФУТ-КАЛЕ

МИРЗА И ПИЛИГРИМ

Мирза

Молись! Поводья кинь! Смотри на лес, на тучи,
Но не в провал! Здесь конь разумней седока.
Он глазом крутизну измерил для прыжка,
И стал, и пробует копытом склон сыпучий.

Вот прыгнул. Не гляди! Во тьму потянет с кручи!
Как древний Аль-Каир, тут бездна глубока.
И рук не простирай — ведь не крыло рука.
И мысли трепетной не шли в тот мрак дремучий.

Как якорь, мысль твоя стремглав пойдет ко дну,
Но дна не досягнет, и хаос довременный
Поглотит якорь твой и челн затянет вслед.

Пилигрим

А я глядел, Мирза! Но лишь гробам шепну,
Что различил мой взор сквозь трещину вселенной.
На языке живых — и слов подобных нет.

(Пер. В.Левика)

ДОРОГА НАД ПРОПАСТЬЮ В ЧУФУТ-КАЛЕ

Мирза:

Молитву прочтя и поводья спустив, отвернись!
О всадник! Здесь разумом конским ногам покорись!
Конь верный! Смотри, как, склонясь над оврагом открытым,
Колени пригнул он, за край ухватился копытом.

Шагнул - и повиснул! Туда не заглядывай! Взор
До дна не дохватит внизу и не станет в упор.
Рукой не тянись туда: надо сперва окрылиться;
И мысли туда не ввергай: ее груз углубится,

Как якорь, опущенный с мелкой ладьи в глубину, -
Но, моря насквозь не пронзив, не прицепится к дну,
А только ладью опрокинет в пучину и втянет.

Пилигрим:

Мирза! А ведь я в эту щель заглянул и - дрожу!
Я видел там... Что я там видел - за гробом скажу;
Земным языком и не выразишь: слов недостанет.

(Пер. В.Бенедиктова)

XVI

ГОРА КИКИНЕИЗ

Мирза

Ты видишь небеса внизу, на дне провала?
То море. Присмотрись: на грудь его скала
Иль птица, сбитая перунами, легла
И крылья радугой стоцветной разметала?

Иль это риф плывет в оправе из опала?
Не риф, но туча там. Она, как ночи мгла,
Полмира тенью крыл огромных облекла.
А вот и молния. Видал, как засверкала?

Но конь твой пятится — тут пропасть, осади!
Пусть он, как мой скакун, возьмет ее с размаха!
Я прыгаю! Сперва исчезну, но следи:

Мелькнет моя чалма — ударь коня без страха
И, шпоры дав, лети, лишь призови аллаха!
А не мелькнет — вернись: тут людям нет пути!

(Пер. В.Левика)

XVII