К циклу лекций лля рабочих Гётеанума 2 страница

Господа, так что же поднимает эти горы, извлека­ет их наружу? Горы извлекают наружу силы космоса, те силы, которые действуют извне! Так что мы можем сказать: здесь воздействуют некоторые силы из космоса, они и вытягивают горы наружу. Это мощные силы, поэтому и возникает гора. А сюда приходят наи­более слабые космические силы, и поэтому никаких гор здесь не возникает. Здесь в древние эпохи земная почва меньше вытягивалась наружу. И те люди, кото­рые рождались на такой земной почве, где эти силы действовали меньше, говорили, используя гласные звуки; но те люди, которые рождались на такой почве, где эти силы действовали мощнее, говорили, исполь­зуя согласные. Следовательно, это связано со всеми силами космоса.

Но как можем мы указывать на нечто подобное? Господа, мы могли бы уяснить, что тут имеется в виду, взглянув на часы. Допустим, нам надо идти на работу или пора уходить. Однако никогда при этом мы не стали бы говорить так: «Это слишком! Эта проклятая большая стрела, эта страшная тетка, гонит меня на ра­боту!» Такое нам не приходит в голову, хотя стрелка указывает, что пора приниматься за работу; однако мы ведь не станем возлагать на нее вину или считать ее причиной. Ведь этого мы не делаем, не так ли? Стрелка тут не виновата.

Точно так же, господа, мы могли бы посмотреть на Солнце и сказать: если мы стоим здесь, то Солнце в известный момент находится, скажем, перед созвезди­ем Овна. Тут мы имеем дело с направлением, откуда воздействуют мощные силы. Дело тут не в Овне; но он (подобно стрелке часов — примеч. перев.) служит нам указателем направления, по которому действу­ют мощные силы. В то же самое время человек стоит здесь. Для него актуально следующее: если Солнце переместится сюда (изображается на рисунке), стоит тут, например, в Деве, в созвездии Девы. На этом направлении силы действуют слабо. Чтобы не описы­вать весь этот процесс в целом, я могу сказать: если кто-то родился в местности, где в определенное вре­мя, скажем, во время его рождения Солнце стояло в созвездии Овна, тогда он учится говорить, используя преимущественно согласные; если же он родился там, где Солнце стоит в созвездии Девы, то он учится гово­рить, используя преимущественно гласные звуки.

Итак, вы видите, я могу использовать весь зодиа­кальный круг в качестве часов, по которым я могу про­читать, что происходит на Земле. Только я должен уяснить, что действует не само созвездие: созвездие служит для считывания. Отсюда вы видите, зодиа­кальный круг может рассказать нам очень многое. Он может рассказать нам и нечто, из чего мы поймем, по­чему языки на Земле различны.

Мы можем сказать: посмотрим на Землю. Пред­ставьте себе: здесь находится Земля, а здесь мы по­ставили стул — этого не может быть, но мы можем это допустить гипотетически, — поставим стул здесь, в космосе, и взглянем оттуда на своего рода языковую карту, на различные наречия Земли. Тогда мы полу­чим некую картину. А теперь мы поворачиваем стул и смотрим отсюда в космос; тут мы получаем картину из звезд. Эти картины соответствуют друг другу, на­ходятся во взаимном соответствии. Если кто-нибудь стал бы таким образом разглядывать Южное полуша­рие Земли и отмечать там наречия, а затем, повернув стул, смотреть на Южное звездное небо, то вид его был бы иным, нежели в Северном полушарии. Кто-нибудь мог бы зарисовать звездное небо и изучить законо­мерности, связывающие определенное созвездие с на­речиями, находящимися под этим созвездием.

Так вы видите, когда мы начинаем наблюдать духовную жизнь человека, иначе говоря, каким обра­зом с помощью речи образуется рассудок, то для того, чтобы это хоть немного понять, мы должны взгля­нуть вверх на звездное небо. На Земле мы не найдем Для объяснения этого никаких закономерностей. Вы могли бы долго размышлять, почему наречия различ­ны, но объяснения вы бы не получили.

Видите ли, если вы хотите знать, что происходит в вашем животе, вам следует обратиться с таким во­просом к земной почве, к тому, что находится здесь, внизу. Если в какой-либо местности разводят главным образом капусту, то вы могли бы интерпретировать это так: в этой местности на смену отрезанным коча­нам капусты должны зарождаться новые. Итак, если вы хотите узнать, как питаются в какой-либо местно­сти, вы должны задаться вопросом, относящимся к земной почве. Если вы хотите узнать, как дышится в какой-либо области, вы должны задаться вопросом, от­носящимся к тому, что происходит вокруг в воздухе, в атмосфере. Если же вы хотите узнать, что происхо­дит внутри этой черепной коробки, что происходит в коробке, где находятся мозги, вам следовало бы задать­ся вопросом, как располагаются звезды там, вовне. Вы должны присоединить человека ко всей Вселен­ной. В этом случае вы увидите, что лишь суеверием является то, когда на основе древних пережитков, ос­тавшихся от древних человеческих знаний говорят упрощенно: если Солнце стоит в Овне, произойдет то-то и то-то. Это не так. Но если знают связи в це­лом, то тогда подобные вещи перестают быть триви­альным суеверием, тогда они становятся наукой.

Вот то, что может вести нас от понимания при­митивных технологий к пониманию, благодаря кото­рому постигается происходящее и открываются его связи со всей Вселенной.

 

ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 5 августа 1922 г.

Доброе утро, господа! Сегодня я продолжу о том, о чем мы говорили с вами, поскольку эти вещи могут быть хорошо поняты, только если углубляться в них все дальше и дальше.

Видите ли, с человеком дело обстоит так: свою пищу он берет из земного царства, оно его питает; царство воздуха, то, что окружает Землю, обеспе­чивает его дыхание, благодаря которому он вообще может жить, благодаря которому он получает возмож­ность стать чувствующим, ощущающим существом. А благодаря тому, что он берет силы у мира в целом, он, как мы видели, становится мыслящим существом, и только благодаря этому он, в сущности, становится полноценным человеком.

Итак, человек должен уметь пропитать себя, он должен уметь дышать, чтобы стать чувствующим суще­ством, — и он должен уметь вбирать силы из космоса, чтобы благодаря этому стать мыслящим существом. Сам по себе он может стать мыслящим человеком в той же малой степени, в каковой может он обрести дар речи, бу­дучи предоставлен самому себе. Человек не может мыс­лить сам себя, так же, как он не может есть самого себя.

Давайте теперь поближе рассмотрим, как, собст­венно, происходят эти вещи. Начнем с того, что уяс­ним как протекает следующий процесс: сначала мы принимаем питательные вещества, затем в лишен­ном жизни, мертвом состоянии они переходят внутрь нашего пищеварительного тракта, а затем они снова становятся живыми под действием нашей лимфати­ческой системы. Через лимфу они поступают в кровь, которая обновляется с помощью дыхания. Кровь и, соответственно, сила крови, то есть толчок, получае­мый ею при дыхании, поднимаются через спинной мозг вверх в головной мозг и соединяются там с тем, что является мозговой деятельностью.

Вам надо рассмотреть хотя бы только то, почему ребенок питается иначе, нежели взрослый человек; даже отсюда вы сможете извлечь весьма многое для познания человека в целом. Ребенок должен, как вам известно, в начальный период своей жизни пить мно­го молока. В первое время он питается исключительно молоком. Что, в сущности, означает, что ребенок пита­ется одним молоком? Это мы сможем представить себе, уяснив предварительно из чего состоит это молоко.

Молоко состоит, — об этом обычно не задумыва­ются, — на 87% из воды. Даже если мы, будучи детьми, пьем молоко, то мы тем самым выпиваем 87% воды, и только оставшиеся 13% состоят из чего-то другого. В этих оставшихся 13% белок составляет всего 4,5%; 4% в молоке составляют жиры, а в оставшейся части содержатся другие вещества, соли и так далее. Ука­занные вещества составляют самое существенное из всего, что принимает ребенок в молоке. Но главным образом он принимает воду.

Я ведь говорил вам, что человек вообще состоит в основном из жидкости. И ребенок должен постоян­но наращивать количество этой жидкости. Он дол­жен расти, и поэтому ему нужно очень много воды. Эту воду он и принимает в молоке.

Вы могли бы сказать: ничего бы не изменилось оттого, если бы мы подсыпали ребенку эти 13% пи­щи, а остальную воду давали ему выпить. Но видите ли, человеческое тело совсем к этому не приспособле­но. То, что мы получаем с молоком, является не только обычными 13% белков, жиров и так далее; ведь все это — белки, жиры — растворено в молоке, раство­рено в той воде, которая содержится в молоке. Дело, следовательно, обстоит так, что если ребенок пьет мо­локо, он в уже растворенном виде получает вещества, в которых он нуждается. А это совсем не то, как если бы тело должно было выполнить сперва работу, кото­рая необходима для растворения.

Если вы вспомните, что я до сих пор уже говорил о питании, тогда вы скажете: питательные вещества, ко­торые мы принимаем через рот, мы тоже должны спер­ва растворить. Природа позволяет нам получать через рот твердые питательные вещества; затем мы растворя­ем их с помощью нашей собственной жидкости. После­дующие части тела, желудок, кишечник и так далее во­обще могут использовать только растворенное. Ребенок же должен сперва приобрести способность растворять; он должен сначала получить такую способность. Он, следовательно, не в состоянии с самого начала заботить­ся об этом самостоятельно. Он должен получать то, что предварительно растворено. Вы можете в этом убедить­ся: ребенок истощается, если его рацион перегружен ка­ким-либо искусственным питанием сложного состава.

Вы могли бы сказать: и все же можно ли произво­дить искусственное молоко? То есть если бы эти 13% белков, жиров и так далее я стал смешивать с водой, так чтобы все это внешне походило на молоко; было бы это молоко так же полезно для ребенка, как и то, которое он получает естественным образом? Ни в коем случае, гос­пода! Ребенок стал бы хилым, если бы он получал такое искусственное молоко. И если бы люди производили только то, в чем имеется потребность, следовало бы ре­шительно отказаться о производства такого молока. Та­кое средство могло бы нанести вред всему человечеству.

Ведь кто мог бы в этом случае обеспечить именно такое растворение, которое необходимо ребенку? Видите ли, только сама жизнь может это сделать. При необходимости тут можно было бы использовать жи­вотных, но не всех. Однако в самом начале, когда ребе­нок приспособлен лишь к тому — поскольку он еще не способен правильным образом растворять, — чтобы по­лучать указанные питательные вещества, белки, жиры, уже нужным образом растворенные, в этот период пра­вильным вскармливанием ребенка может быть только вскармливание молоком, взятым от самого человека.

Из других видов молока ближайшим к человеческо­му является молоко ослицы; так что если нет возмож­ности проводить вскармливание ребенка материнской грудью или женским молоком, то возможно в дальней­шем вскармливать ребенка молоком ослицы. Хоть это и весьма комично, но фактически ослиное молоко больше всего похоже на молоко человека, и, следовательно, если невозможно обеспечить вскармливание ребенка жен­ским молоком, то можно по необходимости содержать ослиное стойло и ослицу, чтобы таким образом обеспе­чивать ребенка молоком. Впрочем, то, что я говорю сей­час, есть не более чем гипотеза, предназначенная для то­го, чтобы вы видели, как связаны эти вещи в природе.

Если вы сравните теперь молоко как средство пи­тания, например, с куриным яйцом, то вы обнаружи­те, что куриное яйцо содержит примерно 14% белка, то есть гораздо больше, а точнее, в четыре раза больше, чем молоко. Если начинают давать ребенку питание, содержащее гораздо больше белков, то ребенок уже должен обладать указанной силой для растворения. Он должен уметь растворять самостоятельно.

Отсюда вы видите, как необходимо для ребенка получать жидкое питание. Но что же это за жидкое пи­тание? Это то жидкое питание, которое уже участво­вало в жизненных процессах и, по возможности, еще участвует в них, еще живет; это условие выполняется, если ребенка прикладывают к материнской груди.

В случае ребенка очень заметно, что если он пьет молоко и это молоко проходит через рот и пищевод в желудок — только тут оно впервые умерщвляется в человеческом теле, — то это молоко затем снова может стать живым в кишечнике. Так что на примере ребенка мы непосредственно видим, что жизнь пищи должна сперва подвергнуться умерщвлению. Поскольку эта жизнь претерпела пока лишь незначительные измене­ния, ребенку нужно мало сил, чтобы возобновить ее, ко­гда он пьет молоко; меньше, чем если в качестве пищи используется нечто иное. Итак, вы видите, какое непо­средственное отношение к жизни имеет человек.

Но отсюда вы можете усмотреть и еще кое-что. По­пытаемся правильным образом обдумать, почему так происходит? Давайте начнем с этого пункта мыслить как можно точнее. Видите ли, мы сперва говорим: ре­бенок должен принимать живое питание, которое он сам может и умертвить, и оживить снова, а затем ска­жем, что человек состоит по большей части из жидко­сти. Смеем ли мы утверждать, что человек состоит из воды, из той самой воды, которую мы находим вовне в природе, в безжизненной природе? Ведь тогда эта вода, которую мы находим в безжизненной природе, могла бы и в ребенке работать так, как она работает во взрослом человеке, который уже сосредоточил в се­бе достаточное количество жизненных сил!

Отсюда вы видите, что вода, 90% которой содер­жится в каждом из нас, не является обычной безжиз­ненной водой, но она проникнута жизнью. Итак, то, что человек несет в себе в качестве воды, является чем-то иным; он несет в себе ожившую воду. И эта ожив­ленная, живая вода представляет собой воду, какую мы находим в безжизненной природе, но пронизан­ную тем началом, которое проявляется во всем мире как жизнь. Жизнь так же не может реализоваться в безжизненной воде, как человеческое мышление не может реализоваться в трупе умершего. Следователь­но, если вы говорите «вода», то при этом речь может идти как о воде, находящейся в ручье, так и о воде, находящейся в человеческом теле. Вам должно стать понятным, что разница тут такова, как если бы вы сказали: здесь речь идет о трупе, а здесь — о живом человеке; вода в ручье является трупом той воды, ко­торая находится в человеческом теле.

Поэтому мы говорим: человек имеет в себе не толь­ко это мертвое, физическое, нет, он имеет в себе также жизненную телесность, жизненное тело. Так в резуль­тате точного, правильного мышления, мы находим: че­ловек имеет в себе жизненное тело. Как оно действует в человеке, мы можем уяснить, если будем наблюдать, как человек в действительности связан с природой. При этом мы должны обращать особое внимание на то, что сначала встречается нам при наблюдении во­вне, в природе, а потом — когда мы видим то же самое внутри человека. Когда мы наблюдаем внешнюю при­роду, мы повсюду обнаруживаем ее составные части, частицы, из которых состоит также и человек, однако человек перестраивает эти частицы на свой лад.

Для того чтобы понять это, перейдем к простей­шим животным. Слушая меня, вы заметите, что мне — касаясь человека и того, что в нем находится, — уже приходилось говорить подобным образом, то есть так, как я должен говорить сейчас об этих мельчайших, простейших существах живой природы. Видите ли, в воде, в морской воде имеются очень маленькие живые существа, простейшие животные. Эти простейшие представляют собой, в сущности, лишь маленькие слизистые комочки, они так малы, что их можно уви­деть только в сильный микроскоп. Здесь я, конечно, изображаю их в увеличенном виде (см. рисунок 1, сле­ва). Эти маленькие комочки плавают повсюду в окру­жающей их воде, в жидкости.

Если бы не происходило ничего иного, если бы слизистые комочки были просто окружены водой, то они, эти слизистые комочки, оставались бы в покое. Однако если, скажем, какая-нибудь маленькая крупи­ца какого-то вещества подплывает ближе, например, подплывает вот такая маленькая крупица (см. рисунок 1, справа), то это животное, если ему ничего не мешает, начинает распускать свою слизь, обволакивает эту кру­пицу слизью, так что эта последняя оказывается внутри слизи.

Рисунок 1

Очевидно, что эта слизь распространяется по­тому, что она перемещается. Тем самым этот комочек приходит в движение. Итак, благодаря тому, что это простейшее живое существо, этот маленький комо­чек живой слизи обволакивает своей собственной слизью крупицу, благодаря этому он приходит в дви­жение. А эта чужеродная крупица будет теперь рас­творяться тут внутри. Она растворится — и таким образом окажется, что это простейшее животное по­жрало эту крупицу.

Впрочем, такое животное может пожрать и боль­шее количество таких крупиц. Представьте себе, что здесь находится животное, здесь крупица, здесь тоже одна крупица, и здесь еще одна (см. рисунок 2). Тогда это простейшее простирает свои щупальца и сюда, и сюда, и сюда. Куда ему пришлось больше всего

Рисунок 2

простирать щупальца, где, следовательно, была самая большая из крупинок, туда оно и перетягивается и тянет за собой другие крупицы. Итак, это простейшее животное при­водит себя в движение таким образом, что одновре­менно с движением оно питается.

Когда я описываю вам, господа, этот маленький комочек слизи, плавающий в море и одновременно пи­тающийся, вспомните о том, как я описывал вам так называемые белые кровяные тельца у человека. Они делают в человеке совершенно то же самое. В челове­ческой крови тоже плавают такие же простейшие жи­вотные, таким же образом они и движутся, и питаются. Мы можем прийти к пониманию, что же это, в сущно­сти, плавает в человеческой крови, если мы направим наш взгляд на маленьких простейших животных, кото­рые плавают вовне, в море. Их-то мы и носим в себе.

А теперь, после того, как мы вспомнили, что живые существа, которые распространены во внешней при­роде, плавают в нашей крови, что они, следователь­но, всевозможными способами живут в нас, давайте внесем ясность в вопрос о нашей нервной системе: как она создается, а точнее, как создается наш головной мозг. Наш мозг ведь тоже состоит из мельчайших час­тиц. Если я изображаю эти мельчайшие частицы, то они выглядят как своего рода клубочковидная уплот­ненная слизь. От этой слизи отходят такие лучи (см. рисунок), которые состоят из того же самого вещества, что и слизь. Вы видите, это и есть клетка, как ее на­зывают, клетка мозга. Ее окружают соседние клетки. Она простирает свои ножки или ручки и прикасается ими к другим клеткам. Вот третья такая клетка; она протягивает сюда свои ножки, прикасается сюда. Нож­ки могут быть очень длинными, могут вытягиваться до половины тельца. Они тоже граничат с одной клет­кой. Если мы рассмотрим наш мозг под микроскопом, то окажется, что он состоит из таких точечек,

Рисунок 3

 

в которых слизистая масса находится в более плотном состоянии. Затем отсюда отходят толстые древообразные ответв­ления, они всегда смыкаются друг с другом. Если вы представите густой лес с плотными, соприкасающи­мися друг с другом кронами деревьев, с далеко высту­пающими сучьями, то вы получите представление о том, как выглядит мозг под микроскопом, как выгля­дит он при сильном увеличении.

Однако теперь, господа, вы могли бы сказать: он описал нам эти белые кровяные тельца, которые живут в крови. Но судя по описанию мозга, здесь все очень похоже; здесь обитают точно такие же тельца, как и в крови. Значит, если бы я мог, не умерщвляя человека, Удалить у него все белые кровяные тельца, извлечь его мозг и поместить эти тельца в его черепную коробку, то я тем самым изготовил бы для него мозг из его бе­лых кровяных телец.

Однако достойно внимания то, что прежде чем изготавлять для него мозг из этих белых кровяных телец, я должен был бы наполовину умертвить каж­дое из них. В этом и состоит основная разница между белыми кровяными тельцами и клетками мозга. Бе­лые кровяные тельца полны жизнью. Они постоянно движутся друг около друга в человеческой крови. Я говорил вам, что они, как и кровь, постоянно волну­ются и бурлят, протекая по сосудам. Тут они даже выходят наружу. Здесь они, как я уже излагал, стано­вятся гурманами и идут вплоть до поверхности тела. Они расползаются по всему телу.

Но если взглянуть на мозг, то там эти клетки, эти тельца остаются на своем месте. Они находятся в покое. Они лишь простирают свои ответвления и касаются ими своих ближайших соседей. Следователь­но, то, что присутствует в теле как белые кровяные тельца, находится в постоянном движении, но в мозгу останавливается, успокаивается, а фактически напо­ловину умирает.

Представьте себе, что такое циркулирующее в море животное съело слишком много. Если оно ест слишком много, происходит следующая история; оно простирает свой отросток, свою «руку», набирает то там, то тут и пожирает слишком много, но перенести этого оно не может; оно теперь делится на две части, которые расходятся, так что вместо одного мы имеем два. Оно размножилось. Эта способность размноже­ния свойственна и нашим кровяным тельцам. Неко­торые из них отмирают, а другие возникают путем размножения, деления.

Однако вышеописанные мною мозговые клетки не могут размножаться; тогда как белые кровяные тельца живут в нас полной самостоятельной жизнью, клетки мозга, взаимопроникающие друг в друга, не могут размножаться так, как они. Из одной мозговой клетки никогда не выйдет двух мозговых клеток. Когда мозг человека увеличивается, когда он растет, то всегда в этот мозг должны перемещаться клетки из ос­тального тела. Клетки должны врастать туда. Никогда не происходит в мозгу так, чтобы клетки мозга размно­жались, делились; они только накапливаются там. И во время нашего роста туда всегда должны поступать клетки из других частей тела, для того чтобы мы, ко­гда мы растем, имели достаточно крупный мозг.

Даже из того, что эти мозговые клетки не способ­ны размножаться, регенерировать, вы видите, что ка­ждая из них наполовину мертва. Они всегда находят­ся в умирании, эти мозговые клетки, они всегда отми­рают. Если мы рассматриваем все это действительно правильно, то мы имеем в человеке удивительную противоположность; в своей крови он несет клетки, исполненные жизненностью — это белые кровяные тельца, которые постоянно хотят жить, — тогда как в его мозгу он несет клетки, которые, собственно, посто­янно стремятся умереть, которые всегда находятся на пути к смерти. Верно и то, что человек из-за своего мозга всегда находится на пути к смерти, мозг посто­янно находится в опасности умереть.

Вы, господа, наверное, слышали или, быть может, переживали сами — хотя, впрочем, всегда очень непри­ятно переживать это самому, — что человек может оказаться обессиленным, может впасть в обморочное состояние. Если человек впадает в обморочное состоя­ние, состояние обессиливания, то это состояние со­провождается падением. Вы теряете сознание.

Что же тут происходит с человеком, если он та­ким образом теряет сознание? Вы, наверное, знаете, что люди, которые очень бледны, как, например, де­вушки, страдающие хлорозом (имеется в виду хлороз ранний, Chlorosis juvenilis, заболевание крови в основе которого лежит нарушение образования гемоглоби­на; заболевают им исключительно девушки в период наступления половой зрелости. Жалобы связаны с наличием общей слабости; резкая бледность кожи лица и так далее, течение хроническое, предсказание бла­гоприятное — примеч. перев.), легче всего впадают в обморочное состояние. Почему? Видите ли, они впада­ют в обморочное состояние по той причине, что у них слишком много белых кровяных телец по сравнению с красными. У человека должно быть совершенно точ­ное соотношение — на это я вам уже указывал — ме­жду белыми и красными кровяными тельцами для того, чтобы он мог правильным образом обладать соз­нанием. Итак, что же означает, если мы теряем созна­ние? Это происходит при обморочном состоянии, но ведь и во сне мы тоже теряем сознание. Это означает, что деятельность белых кровяных телец становится слишком интенсивной, она чересчур сильна. Если же белые кровяные тельца действуют чересчур интенсив­но, если, следовательно, человек имеет в себе слиш­ком много жизни, тогда он теряет сознание. Так что это очень хорошо, что человек в своей голове имеет такие клетки, которые постоянно хотят умереть; ибо если бы тут, в мозгу, стали бы жить эти белые кровя­ные тельца, то мы вообще не смогли бы иметь ника­кого сознания, мы были бы тогда постоянно спящими существами. Мы бы всегда спали.

Вы могли бы задать вопрос: а почему постоянно спят растения? Растения постоянно спят просто по той причине, что они не имеют внутри себя таких жи­вых существ, поскольку они вообще не имеют крови, поскольку они не обладают той жизнью, которая, как самостоятельная жизнь, есть внутри нас.

Если мы захотим сравнить наш мозг с чем-нибудь, находящимся во внешней природе, то мы должны бу­дем сравнить его с растением. Этот мозг в своей осно­ве постоянно уничтожает нашу собственную жизнь и вследствие этого непосредственным образом создает сознание. Следовательно, мы получаем о мозге самые противоречивые понятия. Ведь это действительное противоречие: растение не получает сознания, а че­ловек получает сознание. Это нечто такое, что мы должны будем обосновать лишь в ходе длительного рассуждения. И мы хотим пойти сейчас тем путем, на котором это можно объяснить.

Каждую ночь мы становимся бессознательными, когда засыпаем. При этом в нашем теле должно про­исходить нечто, что нам сейчас надо понять. Что же все-таки происходит тогда в нашем теле? Видите ли, господа, если бы во время сна в нашем теле все остава­лось точно таким же, как и во время бодрствования, то мы бы не спали. Во время сна наши мозговые клетки начинают жить немного интенсивнее, чем они живут во время бодрствования. Постепенно они становятся похожими на клетки, обладающие собственной жиз­нью в нас. Так что вы можете представить: когда мы бодрствуем, тогда эти мозговые клетки остаются в пол­ном покое, но если мы спим, тогда они могут, хотя и незначительно, смещаться со своих мест — поскольку они все же локализованы, поскольку они удерживают­ся извне и не могут свободно перемещаться, не могут плавать кругом, так как они тотчас же натолкнулись бы на что-нибудь, однако они получают в некотором смысле волю к самодвижению. Мозг становится внут­ренне беспокойным. Вследствие этого мы приходим в бессознательное состояние, то есть из-за того, что мозг стал внутренне беспокойным.

Теперь мы должны спросить: откуда появляется в человеке его мышление? То есть отчего происходит так, что мы можем улавливать, принимать силы, при­ходящие в нас из самого отдаленного космоса? С по­мощью наших органов питания мы можем принимать вместе с веществами только земные силы. С помощью нашего дыхания мы можем улавливать, принимать только воздух, точнее кислород. А чтобы с помощью нашей головы мы могли улавливать все силы из даль­него мира, необходимо, чтобы тут, внутри нас, все было спокойно, чтобы наш мозг находился в полном покое. Однако если мы спим, мозг становиться подвижным, и тогда мы меньше принимаем силы, которые нахо­дятся там, вовне, в отдаленном космосе; тогда-то мы и становимся бессознательными.

Однако теперь вся эта история развивается так: представьте себе, что в двух местах выполняется какая-то работа. Здесь, скажем, работу выполняют пять ра­бочих, а здесь — двое. Эти рабочие объединяются в группы, и каждая группа выполняет свою часть рабо­ты. Допустим, однако, что стало необходимым немного упорядочить работу, так как выпущено слишком много деталей одного сорта, а других изготовлено слишком мало. Что мы в этом случае сделаем? От пяти рабочих мы возьмем одного и предложим ему перейти к тем двум работникам. Тогда у нас здесь будет три рабо­чих, а от пяти останется четверо. Если мы не хотим увеличивать количество, мы перераспределяем рабо­чих из одной бригады в другую. Человек тоже имеет лишь вполне определенное количество сил. Он дол­жен перераспределить их. Итак, если во сне, ночью, мозг становится подвижным, работает интенсивнее, необходимо, чтобы из оставшейся части тела было по­лучено содействие: эта работа должна получить под­держку. Но откуда можно взять ее? Видите ли, для этого может быть привлечена некоторая часть белых кровяных телец. Некоторая часть белых кровяных те­лец ночью начинает жить с меньшей интенсивностью, чем днем. Мозг живет более интенсивно. Но некото­рая часть белых кровяных телец живет менее интен­сивно. Так восстанавливается равновесие.

Но я уже говорил вам: из-за того, что мозг несколь­ко притормаживает жизнь, делает ее тише, человек начинает мыслить. Следовательно, если эти белые кровяные тельца успокаиваются, утихают ночью, то тогда человек должен был бы начать мыслить любым местом, где белые кровяные тельца пришли в состояние покоя. Он должен был бы в этом случае начать мыслить с помощью своего тела.

Давайте спросим себя: а может быть, человек дей­ствительно мыслит ночью посредством своего тела? Это весьма щекотливый вопрос, не правда ли? Мо­жет ли человек ночью мыслить посредством своего тела? Он об этом не знает. Он может только сказать, что он ничего не знает об этом. Но если я не знаю о чем-то, то это еще не доказательство, что этого нет; в ином случае не было бы всего, чего еще не видели лю­ди. Итак, если я чего-то не знаю, это еще не доказы­вает, что этого нет. На деле человеческое тело может мыслить ночью, просто об этом не знают и поэтому полагают, что оно не мыслит.

Надо исследовать, есть ли у человека какие-либо признаки того, что он — в то время как днем он мыс­лит с помощью головы — ночью начинает мыслить с помощью печени, с помощью желудка и иных орга­нов, возможно, даже с помощью кишечника.