Практика исследования практики

Практика исследования практики

Автор: Daria Kutuzova в Нарративная практика (Файлы)

Расшифровка сообщения Филиппа Барского на мини-конференции в 2010 году

 

Филипп Барский

Практика исследования практики

Сразу хочу прояснить: несмотря на то, что я испытываю к нарративной практике большой интерес, я в данный момент не считаю себя практиком. Я, скорее, являюсь практиком в области трех вещей: 1) преподавание психологии, в том числе первокурсникам (это особая отрасль преподавания психологии); 2) исследования в рамках академической научной психологии – так, как она понимается в основном на психфаке МГУ, и, соответственно, конфликтов с этим пониманием (пока все живы…); 3) творческая деятельность, связанная, скорее не с шоу-перформансами как таковыми, а с созданием атмосферы.

 

Исходя из вот этой своей позиции, я буду говорить о том, что я думаю о возможностях исследования в нарративной практике и исследования нарративной практики. Я немножко поговорю об общем контексте, и у меня будет несколько вопросов, которые, я считаю, необходимо хотя бы поставить и частично на них ответить (естественно, это невозможно), прежде чем перейти к теме исследования нарративной практики.

 

Первый вопрос – как понимать практику вообще? Если мы сталкиваемся с человеческой деятельностью, с человеческой практикой в сфере человека, а не в сфере превращения руды в металл, неудобной комнаты в удобную (хотя это уже сложнее гораздо, уже сфера человека начинается…), - чем сфера практики с человеком отличается от всей остальной человеческой практики? Здесь я буду опираться на книгу Дональда Полкингхорна, которая называется Practice and the Human Science. Полкингхорн – большой специалист, в частности, в нарративе. В 1988г. он написал книгу Narrative Knowing and the Human Science («Нарративное знание и науки о человеке»). В частности, он эксперт по исследованиям психотерапии.

 

Следующий вопрос – как понимать нарративную практику? Вообще, что это за деятельность как таковая? Каким образом можно, не будучи внутри нее как практик, пытаться ее понимать и объяснять другим людям или самому себе?

 

В связи с этим я для себя определяю несколько пунктов в связи с изучением практики, в том числе психологической, но не только, несколько пунктов, которые я для себя называю «система знания и практики в нарративном подходе» (очень обобщенно, для себя), и следующее – как изучать нарративную практику и как изучать любую практику. Здесь я попробую поговорить о том, что такое качественные исследования (Qualitative Research); это такая специфическая форма исследования, которая, на мой взгляд, подходит к практике. И более того – последний тезис – что она от практики неотделима, и практика сама плавно перетекает в сферу исследований (так, как они понимаются в современном движении Qualitative Research).

 

В силу того, что я пытаюсь материал на несколько монографий изложить в оставшиеся 12 минут, прошу прощения за краткость.

Практически всем, кто сталкивался с психотерапией, консультированием и тому подобной работой с людьми, известно разделение, описанное, в частности, в знакомых, наверное, многим работах Цапкина, на «медицинскую» модель и модель «развивающую», «ориентированную на личностный рост»… более точно, я считаю, ее можно назвать «человеческой» моделью в практике. Полкингхорн говорит, что практика может пониматься двояко. Он возвращается к Аристотелю (как всегда полагается); у Аристотеля мы все знаем слово «технэ» - работа с неким материалом и превращение его в неких наших целях во что-то другое. Мы все знаем, что такое «техника», и даже всеми уважаемый Василюк говорит о «психотехническом» подходе в психологии (кому он знаком, более-менее очень известный автор). Не буду здесь за отсутствием времени излагать концепцию Василюка, ограничусь ссылками. Даже у такой гуманистической, понимающей психотерапии, как у Василюка, все равно слово «технэ» - техника работы с человеком, техника работы с переживанием, и все ассоциации и коннотации, которые с этим идут.

 

Однако, говорит Полкингхорн, современная цивилизация, особенно в Америке (он американец, вы же знаете, они все доведут до абсурда),- современная цивилизация переживает то, что называется «техникализацией». То есть мы хотим превратить в алгоритм «делай раз, делай два», создать инструкцию для всего… желательно еще ее где-то там принять, утвердить и наказывать за ее невыполнение. Всех посадить по ячеечкам и т.д. Если в каких-то сферах техникализация оправдана (ну, например, у Форда конвейер или еще что-то в этом роде), то на протяжении этой книги Полкингхорн последовательно доказывает, что по отношению к человеку техникализация имеет катастрофические последствия. В частности, ассоциация, которая у меня возникла при чтении Полкингхорна – это фильм Койянискаци (Koyaanisqatsi) Годфри Реджио, если кто смотрел. Рекомендую. Он «передает чудовищную красоту взаимодействия цивилизации и природы», - о том, до чего человеческая техника развилась еще в конце 1970-х гг., как наш мир стал устроен. Годфри Реджио показывает это.

 

Аристотель, кроме «технэ», предложил понятие «фронезис», пишет Полкингхорн. Я, опять же, не буду это понятие раскрывать, но это «альтернативная практика с человеком», которая исходит из решений в данной конкретной ситуации, и Полкингхорн говорит, что, в целом, любая практика имеет нарративную структуру. Есть кто-то, кто чего-то хочет, у него есть некая цель, и он этой цели достигает в том контексте, в котором он оказывается здесь и сейчас. Многообразие этих контекстов настолько велико, что алгоритмизировать, превратить это в технологию работы с человеческой жизнью, в общем-то, не очень возможно.

 

Также мы можем вспомнить то, что здесь наверняка говорилось, - про нарративный тип знания и про логико-парадигматический научный тип знания. Это тоже может быть многим знакомо: когда мы все превращаем в силлогизмы, пытаемся установить некие законы и предсказывать тот объект, который мы изучаем. Однако Полкингхорн показывает, что согласно результатам многих исследований психотерапии (которых за последние 50 лет было проведено достаточно много), мы можем пытаться предсказывать группы на уровне средних, с очень небольшим результатом, но как только заходит речь о предсказании индивидуальных изменений в результате психотерапии – полный провал! Мы не можем сказать, изменится ли человек в ходе консультирования, или нет. А если он изменится, то мы никак не можем предсказать, в какую сторону он изменится и что именно в нем изменится. Более того, результаты сравнительных исследований разных подходов в психотерапии (публикации где-то середины 1990-х, относительно свежие, относительно старые) показывают, что неважно, какой подход использовался психотерапевтом, - это не влияет на эффективность. Понятно, что к этим исследованиям можно предъявить много вопросов, как они проводились (все же знают, как американцы проводят исследования). Это не тот тип исследований, который я защищаю.

 

Так вот, точки, которые я хотел бы поставить здесь:

 

- специфический тип практики – к человеку; это не алгоритмизируемая практика, и это практика, которая осуществляется с большим использованием того, что Полкингхорн называет background, то есть это большой бессознательный неосознаваемый багаж практического знания, который имеет практик-специалист. Это не набор алгоритмов, не набор рецептов, это некий «задний ум», из которого мы здесь и сейчас принимаем решения, что человеку, с которым мы работаем, сейчас сказать. «А сейчас вот…» - и мы начали беседу экстернализации, «а сейчас вот…» - и мы начали что-то еще. И вот что именно толкает нас на то, чтобы начать тот или иной способ диалога с человеком? Это тот самый бэкграунд, который невозможно техникализировать, говорит Полкингхорн. То есть специалиста можно вырастить, но его нельзя запланированно построить.

 

- нарративный тип знания – это во многом загадка. Что здесь работает на самом деле, в человеческой практике? Однако она существует.

 

Дальше перехожу к следующему блоку - это именно нарративная практика. Как мы понимаем нарративный подход? Здесь можно сформулировать два понимания: узкое и широкое. (На мой взгляд, узкое – неправильное, широкое – правильное.) Узкое понимание: «Проблемно-ориентированный подход в индивидуальной и семейной психотерапии, который базируется на ряде метафор: метафора нарратива, метафора того-сего-этого». Это то, как мы его можем видеть на многих тренингах, где его «технически» преподают. Техники нарративного подхода.

 

Широкое понимание нарративного подхода включает блок философии, этики и антропологии. Когда мы вдаемся в то, что такое «я» с точки зрения нарративного подхода, с чем мы вообще работаем, почему это называть терапией очень сложно, и почему работа с сообществами занимает, возможно, даже большее по значению место в нарративном подходе (для меня лично), нежели работа с индивидом. И тогда возникает широкое понимание нарративного подхода как практики социальной трансформации. По сути дела, это не техника улучшения душевного здоровья, с моей точки зрения, предмет, с которым мы имеем дело – это некая практика социальной трансформации, побочным эффектом которой будет улучшение психического здоровья.

 

Здесь существует ряд ценностей, среди которых я выделю две. Это 1) справедливость и 2) внимание и толерантность к индивидуальным различиям. Это две ценности, без которых этика нарративного подхода разваливается и он превращается в набор нарративных техник.

 

Здесь мы переходим к третьему пункту моего рассказа – о том, что такое качественные исследования. Качественные исследования – это такая очень интересная штука, которая появилась давно, но институционализировалась, укрепилась как жанр научной деятельности только в последние 15-20 лет – со своей литературой, факультетами, защитами и степенями. (Сильно популярна сейчас в Англии почему-то, несмотря на все их общество.) Качественное исследование как раз предполагает исследование жизненного мира нарративными методами. То есть, преимущественно, это малоструктурированные интервью и все, что мы об этом знаем. Опять же, формат не предполагает, что я буду вдаваться. Кому интересно, могу дать ссылки вместе с источниками.

 

Здесь, в качественных исследованиях, для меня возникает два основных вопроса, на которых я бы хотел завершить и немножко «подвесить», потому что эти два вопроса самые хитрые. Понятно, что методология – как собирать данные, как их обрабатывать, как интерпретировать то, что мы обработали, как эти результаты представлять – это все тоже очень много вопросов вызывает в изучении человека, психотерапии или некой человеческой практики. Однако вопрос адресата того знания, которое получено с помощью неких наших процедур, - он гораздо более хитрый. Если мы существуем в жанре традиционной психологии, медицины или социальной работы, то можно вспомнить статью Уотсона «Манифест бихевиориста», в которой он говорит: «Цель науки – управлять и предсказывать». Вся логика исследований как таковых, в том числе исследований психотерапии, на самом деле идет из этого. Адресатом этого позитивного знания, полученного нами, будь то о людях или о некой практике, будет управляющее государство, которое управляет сверху. Мы хотим что-то узнать о нарративной терапии, после этого в журнале «Вопросы психологии» опубликуем статью о том, как классно и хорошо «исправлять людей», грубо говоря, ну, или «решать человеческие проблемы», говоря более простым, ну, или более хитрым, языком – и нашим, и вашим: «мы решаем человеческие проблемы». Для кого мы их решаем, каким образом мы их решаем, что мы считаем проблемами…

 

В ситуации с исследованиями дальше я представляю себе некое идеальное сообщество нарративных практиков, которое, по сути дела, действительно хочет понять, что здесь работает. Это сообщество должно осознавать, что оно занимается практикой социальной трансформации, оно использует специфическую методологию качественного подхода (которая вполне прописана и существует), и оно осознает, что адресатом знания, которое получается внутри этого процесса, не может являться существующая, сложившаяся на данный момент система власти в научно-учебной сфере и в практике. Интерпретация, описание и распространение результатов исследования практики должны быть немножко другими. Они должны быть построены не так, как обычно строится научная статья вообще, насколько я себе это представляю сейчас, - чтобы вся эта схема не развалилась и все ее части, о которых я рассказал, были вместе. Каким образом должна быть построена передача, подача этой информации в более широкое сообщество – это очень интересный вопрос, который для меня пока что открытый, и как построить взаимодействие… вообще, возможно, должны быть какие-то новые открытые медиа для этого, в том числе и Интернет-сообщества. Кто нас будет слышать, как они нас будут слышать – это самый интересный вопрос.

На этом мое время заканчивается, я сказал все, что хотел. Я готов углубиться в любой из пунктов по запросу.

 

Еще полслова. Все это будет казаться очень отвлеченным от практики до тех пор, пока я не скажу о деньгах. Потому что если мы как практики предоставляем некую услугу, за которую кто-то платит, весь этот разговор об исследованиях и их презентации очень сильно завязан на деньги. Кто будет платить за эту практику?.. Всё.

 

Анна Крол: Тогда у меня сразу вопрос. Филипп сказал, что нет гарантии, что человек изменится в процессе терапии, а если изменится, то нет гарантии, в какую сторону. А за что тогда платить деньги?

 

ФБ: Очень хороший вопрос.

 

Анна Крол: И еще вопрос: от чего зависит эффективность терапии? Если она не зависит от терапевта, - может быть, она зависит от клиента, или от погоды, или от полета вороны, то есть что влияет?..

 

ФБ: Может быть. Почему бы и нет?

 

Светлана Яблонская: Наполовину риторический вопрос. Ну, то есть, на самом деле, последние три пункта – все очень воодушевляюще, но в особенности последние три пункта. С одной стороны, это такие горизонты обширные, а с другой стороны, ну вот как-то оно правда. Мне кажется, важно это рефлексировать, и в частности, как создавать такие ниши, ну, то есть, как находить деньги на это?..

 

ФБ: М-гм.

 

СЯ: Для меня это совершенно нормальный вопрос, который можно ставить и над которым можно и нужно думать.

 

ФБ: Соблюдая те этические и антропологические позиции, которых мы в данном случае придерживаемся.

 

СЯ: Это, на самом деле, предвкушение моего второго риторического вопроса: «А что, действительно, есть места, где преподают только техники?» То есть, без философии, без антропологии, без этики? Где?

 

ФБ: Конечно, я считаю, что они есть, потому что все, что может быть понято неправильно, будет понято неправильно. Ну, в какой-то степени. Во-вторых, люди, которые приходят на эти тренинги, если они ориентированы на техники – вы никакими силами антропологию и этику в них насильно не впихнете. Они все равно унесут техники!

 

Вадим Виниченко: Я хочу сказать, что из того, что сказано, сильно отзывается тема контекста – которая на протяжении этих двух недель возникала уже несколько раз, тема того, «кто адресат», связанная, в частности, с темой «кто клиент», - например, когда у нас нарративный практик на государственной зарплате приходит работать с малолетним преступником, кто здесь клиент, чьим интересам служит практик, для кого и на кого он работает?.. И последнее – постановка вопроса про другую систему коммуникации для распространения вот этого вот, - мне кажется, что в идеальной ситуации знание должно органично вливаться в саму практику. То есть не как традиционная система, где есть «площадки», где знания получает специальная группа, после чего оно отдается практикам и практики его применяют. Вот, кстати, недавняя статья в нарративной библиотеке про то, как документировать кейсы – возможна какая-то пирамида, когда из практики документирования кейсов выстраивается исследование и презентация полученного знания. Я говорю смутно и невнятно, но возможно, это было бы более целостно и органично, и было бы меньше барьеров между получением знания и его применением.

 

ФБ: Мне кажется, это супер-интересный вопрос! Вот лично для меня тоже.

 

Слава Москвичев: Мне очень близко то, что ты говорил о социальной трансформации. Мне интересно, есть ли у тебя представление о желаемом результате социальной трансформации? Как идеальный образ? Второй вопрос – как ты относишься к идее (которая, как и в любой практике, активно развивается сейчас в нарративной терапии) сертифицирования и т.д. Как это в твоем представлении соотносится? И третий вопрос – мне очень интересно место практика в отношении государства, как ты это себе представляешь? В моем представлении отнюдь не обязательным результатом сотрудничества с государством является работа на государство. Государство можно по-разному воспринимать. Государство как общественный договор и государство как машина подавления.

 

ФБ: Угу. Мне было бы более интересно узнать твой собственный ответ на все эти три вопроса, если они есть…

 

СМ: Я ищу, особенно на третий, так как я до сих пор социальный работник… На первый у меня ответа нету, он у меня возник именно как вопрос. Мое представление о нарративной практике – это процессуальная вещь, которая дает возможность существования всего разного. А как – мне как раз очень любопытно. По поводу второго у меня как раз есть представление, что сертифицирование и так далее – это как раз технологизация, которая неизбежно несет опасность для духа нарративной терапии. Но при этом неизбежна для нашего общества.

 

Дарья Кутузова: Можно, я задам вопрос? Сертификация, связанная с неким стандартом, или сертификация как документирование знаний и умений штучного специалиста?

 

СМ: Связанная со стандартом, да. «Такой-то прошел столько-то часов обучения нарративной практике, является нарративным практиком такого-то уровня, может практиковать, может преподавать» и т.д.

 

ФБ: Полкингхорн много об этом пишет.

 

СЯ: А почему отзывается про сертификацию? Что, где-то есть сертификация нарративных практиков?

 

Тема Деревянко: Да вот у Дайчик и Жорняк с этого года будет по ступеням программа с сертификацией.

 

СМ: В Далвич-центре международный курс…

 

ДК: Сертификат Далвич-центра – это такая бумажка, которая полезна в первую очередь, если ты учишься в университете, который тебе засчитает этот курс как одну из дисциплин. Не существует профессиональной ассоциации нарративных практиков, к которой можно принадлежать или не принадлежать.

 

ТД: А мне интересно, что ты скажешь про деньги, откуда они берутся?.. Мне вспомнился «отец экологического дизайна», который предлагал 10% своего времени отдавать бесплатно проектам там, где они нужны, например, он работал в странах Третьего мира, и я с некоторого времени имею одного или двух бесплатных клиентов в неделю… в общем, для меня это такой способ, потому что надо зарабатывать деньги, с одной стороны; с другой стороны, если есть некий избыток, его можно куда-то вкладывать. Вот. Что ты думаешь по поводу разных возможностей в этом деле?

 

ФБ: Хорошо. Спасибо. Ну, что, время на вопросы кончилось?.. (общий смех)

 

ДК: У меня тоже есть парочка вопросов-соображений.

 

ФБ: Думаешь, я на все успею ответить?

 

ДК: Нет, но я думаю, что ответы надо будет из тебя медленно и вдумчиво вытаскивать в режиме интервью. Мой интерес к «практике исследования практики» возник потому, что к нарративной терапии/практике все чаще и с разных сторон поступают вопросы в стиле «А докажи!..» И не в смысле «мамой клянусь», а в смысле «предъяви свидетельство легитимности твоей практики. Почему ты считаешь, что именно с этими проблемами и ситуациями было бы полезно работать именно таким вот способом?» И это все связано с системой медицинского страхования [Филипп взмахивает руками и кивает: «А я что говорил?»] и прописывания психологических услуг в системе медицинского страхования. В силу этого требуется то, что по-английски называется evidence-based practice – практика, основанная на доказательстве эффективности. Единственная пока психотерапия, которая может доказать свою эффективность и не клясться мамой – это когнитивно-бихевиоральная. Соответственно, встает вопрос, как мы можем так исследовать нарративную практику, чтобы нам было что предъявить, если с нас спросят. То есть, с одной стороны, как говорил Филипп, «для кого исследуем?» И каким местом к этому привязаны деньги? Чтобы нам давали их, чтобы мы могли работать – с теми, кто не может платить, например?

 

И второй вопрос: если наша ответственность как практиков – это ответственность не только

перед теми, кто нам дает деньги, или перед государством как машиной подавления, но первичная наша ответственность – перед клиентом, то как возможна исследовательская практика с сохранением всех этических соображений нарративного подхода, таких, как подотчетность клиенту, партнерство с клиентом? Как при этом меняется позиция исследователя и исследуемого? И может ли исследователем практики быть сам практик, или ему обязательно нужен приглашенный исследователь извне? Как правильно? Можем ли мы сами исследовать свою практику? Или мы не можем совместить эти две позиции?

Сейчас потихонечку собираются публикации об исследовании эффективности нарративной практики; ссылки на них складываются на специальную страничку-репозиторий в Далвич-центре. Мне было бы интересно, если бы мы с вами заглянули в эти материалы и вынесли бы их на обсуждение.

 

ФБ: В обратном порядке отвечаю. «Можем ли мы совмещать позиции практика и исследователя?» Я совершенно уверен, что да, и нужно, и это очень ценное совмещение в плане развития практика как практика. Другой вопрос только, что нужно понимать, какой тип знания, и не насиловать себя тем типом знания, который насаждается, в том числе и в психологии.

 

Второе – как меняется позиция исследователя и исследуемого. Мне представилось, что можно приглашать, условно говоря, «клиентов», людей, с которыми мы работаем, - если мы чувствуем, что этот человек может принять участие в этом проекте, то можно ему делегировать некие особые полномочия, что он не только решает свою жизненную задачу… например, есть какие-то фазы, допустим, человек в остром кризисе. Мы не будем ему предлагать быть исследователем. Но когда человек выходит из острого кризиса, мы можем ему предложить: «смотри, мы с тобой проделали определенную работу, ты что-то сделал, я что-то сделал, но мы, возможно, не до конца понимаем, что же произошло; если у тебя есть желание и время внести какой-то свой вклад в то, чтобы мы стали лучше понимать, что же мы делаем на самом деле, я предлагаю тебе стать соавтором нашего исследовательского проекта». Анонимным или не анонимным – в зависимости от того, как он захочет. Это единственное практическое предложение, с которым я пришел сегодня, помимо теории.

И по поводу дизайнера, который думал, как бы ему 10% отдавать. У меня обратная проблема! Я вот думаю, как бы мне перестать отдавать весь свой бюджет на что-то хорошее и хотя бы что-нибудь оставить себе.

 

ДК: Вот да, и у меня та же ситуация.

 

ФБ: Так что с этим чуваком мы найдем, конечно, общий язык, но у меня другая проблема. Не «откуда взять», а «как у себя их оставить».

Насчет желаемого результата социальной трансформации Слава сказал; я думаю, что он все-таки есть!.. И если посидеть на эту тему, можно нарисовать красивую интересную картинку. Я могу сказать, что у меня есть ощущение [показывает в центр груди], и опыт пребывания в разных необычных местах и сообществах говорит, что есть куда приближаться.

 

СЯ: Было бы здорово как-нибудь про это посидеть.

 

ФБ: Мне очень важно, что эти вопросы были подняты, я в них услышал отражение того, что я говорил, и я надеюсь, что они будут продолжать крутиться у всех в голове, и мы можем продолжать по этому поводу взаимодействовать.