Вейс Т.Е. Ранний детский аутизм

Маленький мальчик стоит у окна. Рукой он держит занавеску, которую торопливо, шумно передвигает перед собой взад и вперед. Внезапно он прекращает это занятие, но в остальном его поведение остается без каких-либо изменений. Кажется, он не заметил, что я вошел в комнату. Я называю его по имени, и у меня создается впечатление, что он не слышит. Я подхожу к нему, но когда я хочу положить руку ему па плечо, он убегает. С внезапным пронзительным криком мальчик кидается на кровать и зарывается в подушки. Он с силой откидывается вверх, затем бросается вниз и затихает. Лицо ребенка спрятано, он лежит неподвижно, без малейших признаков жизни. Через некоторое время мальчик соскальзывает с кровати и начинает бегать по комнате. Между тем я сажусь за письменный стол работать. Ребенок подходит, берет руками всевозможные вещи, но на меня не смотрит. Из-под моей левой руки он вытягивает листок бумаги, запутывается в моем рукаве, поднимает мою руку, словно она неодушевленный предмет, и берет бумагу.

Я поворачиваюсь к ребенку, но он смотрит мимо меня. Его лицо хорошо вылеплено, голова большая, глаза крупные и красивые, тело пропорционально сложено, кисти рук и стопы - нежные, узкие. На всем облике ребенка лежит отпечаток мечтательности и нежности. Он словно сошел с одной из картин художников-прерафаэлитов.

Мальчик возвращается к окну и стоит там неподвижно. Кажется, он забыл обо всем; некоторое время он прижимается лицом к стеклу. Затем начинает бесцельно бродить по комнате. Обнаруживает на подоконнике мой фотоаппарат, приносит табуретку, забирается на нее, ловко и осторожно берет аппарат. С той же ловкостью он что-то устанавливает на фотоаппарате, передвигает пленку, смотрит через искатель и поворачивает объектив так, чтобы увидеть различные предметы, находящиеся в комнате. Можно подумать, что мальчик - специалист, хорошо разбирающийся в такой сложной вещи. как современная фотокамера.

Он кладет аппарат назад и идет от одного выключателя к другому, включая и выключая свет. Я поворачиваюсь к мальчику, но всякий раз, обращаясь к нему, ответа не получаю. Вот он все же подходит ко мне, избегая моего взгляда, поворачивается спиной, забирается на мои колени и прислоняется ко мне. Я его обнимаю, он не сопротивляется и сам прижимается ко мне.

Я встаю и сажаю его на стул напротив, говорю ему, что с удовольствием посмотрел бы на его ноги, но для этого он должен спять ботинки и носки. Мою просьбу мальчик выполняет на удивление ловко и быстро. Меня поражает, насколько быстро он понял, что я от него хочу. Посмотрев на его ноги, я спрашиваю, может ли он снова надеть носки и ботинки, и он мне внятно отвечает: "Я надену твои носки".

Я наклоняюсь и надеваю ему носки. Ботинки мальчик поставил симметрично и аккуратно, когда раздевался, поэтому одновременно обеими ногами в носках он соскальзывает прямо в них. Он медлит минуту, затем испускает пронзительный крик, но на этот раз кричит уже не останавливаясь. Я замечаю, что мальчик попал в затруднительное положение: его действия с самого начала отличались полной симметричностью, а теперь оказалось, что он не в состоянии одновременно завязать шнурки па обоих ботинках. Я ему говорю: "Один шнурок я тебе завяжу". Он перестает кричать, наклоняется, смотрит, как я это делаю, и завязывает другой шнурок абсолютно так же, как я.

Мальчик возвращается к окну, берет рукой занавеску и начинает ритмично и быстро двигать ее то в одну, то в другую сторону перед собой. Ничто не указывает па то, что он знает о моем присутствии в комнате. Кажется, что никакого "происшествия", которое мы вместе только что пережили, не было. и что ребенок так и стоял все это время у окна, смотрел на улицу а возился с занавеской.

В рассказах о детях, которые ведут себя таким образом, постоянно отмечается одно и то же обстоятельство: они никогда не смотрят в лицо другому человеку. Такие дети любым способом избегают общения с людьми. Кажется, что они не понимают или совсем не слышат, что им говорят. Как правило, эти дети вообще не говорят, но если такое случается, их речь звучит весьма своеобразно. Они пользуются словами, как вещами, играют ими, как простыми камушками, жемчужинами или драгоценными камнями. Дети переставляют слова, перевертывают их и получают истинное удовольствие от безумных комбинаций слов. Но для общения с другими людьми такие дети словами не пользуются.

В их манере говорить обращает на себя внимание искаженное употребление личных местоимений. Дети, подобные выше описанному мальчику, говоря о себе, часто избегают местоимений "я", "мне", или "меня". Они охотнее используют свое имя, говорят о себе "ты" или называют себя другим именем. "Я надену твои носки" означает: "Ты должен надеть на меня мои носки".

Признаки сильного страха у этих детей часто бывают вызваны причинами, которые поверхностному наблюдателю кажутся необъяснимыми. Если все же попытаться попять происходящее, то окажется, что нередко чувство страха возникает в результате навязчивой идеи. Например, дети иногда бывают одержимы идеей, что все вещи должны располагаться строго параллельно по отношению друг к Другу, что все в комнате должно иметь свое определенное место или что нельзя отступать от существующего порядка. Временами у таких детей возникает сильная зависимость от мысли, что все в их окружении должно оставаться "упорядоченным".

У этих детей наблюдается еще и такая заметная особенность, как большой интерес ко всяким механическим предметам и необыкновенная ловкость в обращении с ним. К обществу же они, напротив, проявляют очевидное равнодушие, у них отсутствует потребность сопоставлять.себя с другими людьми пли со своим собственным "я".

Все же чрезмерная антипатия страдающих аутизмом детей к контактам с другими людьми смягчается радостью, которую они нередко испытывают, когда с ними обращаются как с. совсем еще маленькими. В этом случае ребенок не будет уклоняться от ласковых прикосновений до тех пор, пока вы не начнете настаивать, чтобы o он посмотрел на вас или поговорил с вами.

Дети, которые полностью избегают разговоров, никогда не произносят ни единого слова и никак не дают вам понять, как они воспринимают сказанное, могут оказаться на удивление сложившимися певцами. Если дети растут в музыкальной семье, они могут исполнять целые арии и симфонии, им нужно задать лишь первые такты. Стереотип движений у детей, страдающих аутизмом, удивительно многосторонен. С одной стороны, их жесты очень грациозны, хорошо скоординированы и искусны, и тем не менее, эти жесты выглядят странно и необычно, так как в жестикуляции участвуют не только кисти рук и пальцы, но и ноги, да и все тело. Внезапно, но совершенно очевидно, что без определенной внутренней необходимости, у ребенка появляются вращательные и прыгающие движения. Бывают такие дети, которые несколько раз поворачиваются вокруг своей оси прежде, чем продолжить свой путь. Другие - один или несколько раз должны дотронуться до основания предметов, мимо которых они проходят, даже если это очень сложно или почти невозможно. Не будем более подробно останавливаться на этом. Несомненно, что подобные движения накладывают на ребенка отпечаток чего-то странного.

Многие из таких детей страдают тяжелым нарушением сна. Особенно трудно, а иногда и невозможно для них заснуть. Период сна может быть сокращен до абсолютного минимума, к тому же отсутствует какая бы то ни было регулярность сна. Некоторые дети не могут засыпать в одиночку, с ними непременно должны находиться отец или мать. Иные дети не могут спать в собственной кровати, засыпают они на каком-нибудь определенном стуле и только в сонном состоянии их можно перенести в кровать. Есть и такие дети, которые засыпают лишь прикоснувшись к своим родителям.

У страдающих аутизмом детей может быть тяжело нарушен процесс приема пищи. Иногда они вообще отказываются есть. В таком случае надо искать соответствующие средства и пути, чтобы вернуть детей к здоровым привычкам питания или же привить им эти привычки. Я знаю одного маленького мальчика, который в течение нескольких дней отказывался от любой пищи и вместо этого вырывал свои волосы и ел их. Он заметно худел. Незадолго до того, как должно было быть принято решение кормить его искусственным путем, произошло следующее: если какой-то определенный человек приносил тарелку с едой и, поставив под кровать, не глядя на мальчика тотчас покидал комнату, ребенок за несколько минут съедал все. После этого тот же человек возвращался и забирал из-под кровати тарелку. Так мальчика постепенно удалось вернуть к нормальным привычкам приема пищи.

Чего только не пробовали родители четырехлетней девочки, чтобы пробудить у нее аппетит. Девочка от всего отказывалась, но при этом ложилась на пол рядом с собакой, жившей в доме, принимала ту же позу н начинала есть из собачьей миски, беря пишу только ртом.

Но это крайние случаи. Чаще приходится сталкиваться с предпочтением определенного вида пищевых продуктов. Характерно то, что в подобных случаях дети выбирают кислую и пикантную на вкус пищу, часто отказываясь от остальной еды.

Очевидно, дети с такой формой патологии в определенном аспекте значительно отличаются от других детей, имеющих какие-либо нарушения. Едва ли можно себе представить, чтобы дети были не способны к чему бы то ни было вообще, ведь со многими вещами они справляются мастерски. Просто они другие, в этом мире у них иные установки, что подтверждается и результатами теста на интеллектуальное развитие. Нормальный, здоровый, неглупый ребенок в любом тесте на интеллектуальное развитие достигнет определенных показателей, соответствующих его возрастной ступени, после чего на последующие вопросы ответить уже не сможет. У детей, страдающих аутизмом, картина совершенно другая. Ребенок с теми или иными нарушениями, умственная отсталость которого является не первичной, а патологически обусловленной, в тесте на интеллектуальное развитие обыкновенно обнаруживает более широкий разброс результатов, который в большинстве случаев отмечается только в течение нескольких лет. Десятилетний умственно отсталый ребенок ответит, может быть, только на вопросы, предназначенные для семи-восьмилетнего. В противоположность этому, ребенок с аутизмом часто отвечает на вопросы, которые значительно выходят за рамки его фактического возраста, но одновременно он не может справиться с вопросами, предлагаемыми маленьким детям. Типично то, что в тесте на интеллектуальное развитие у этих детей получаются результаты разброса, охватывающие почти всю шкалу, а это означает, что такие тесты проводить не имеет смысла, поскольку они оказываются менее надежными, чем для здорового ребенка.

У некоторых детей с аутизмом при тщательном тестировании можно получить такие результаты, которые в значительной степени выходят за рамки их возрастной нормы; но с некоторыми детьми тестирование проводить совершенно невозможно. Так, можно получить коэффициент интеллекта в диапазоне между 30 и 140. Прежде, чем мы попытаемся найти объяснение этому странному явлению и истолковать его тем или иным образом, мы должны подробнее познакомиться с факторами развития и воздействиями окружающего мира на детей, страдающих аутизмом.

Ниже мы приводим историю, весьма типичную для ребенка, больного аутизмом.

Генри был первенцем. Его отец, замечательный, очень интеллигентный человек, археолог, профессор университета, был целиком поглощен работой. В своей области он считался крупным специалистом, большую часть времени этот человек занимался исследовательской работой. Он производил впечатление элегантного, статного и благородного мужчины.

Мать была более живой женщиной - утонченной, образованной, уравновешенной. Она хорошо выглядела, была общительна и деятельна, происходила из уважаемой и состоятельной семьи.

Генри родился в Азии, где его отец в то время занимался исследовательской работой. Рождение ребенка прошло нормально и естественно. Беременность для матери Генри была прекрасным временем, не омраченным какими-либо неприятными событиями. Женщина чувствовало себя счастливой, ее время было заполнено общественными обязанностями, связанными с работой мужа.

При рождении ребенок имел хорошее телосложение, казалось, мальчик развивался нормально, и никаких особых проблем не возникало. По-видимому, на всех ступенях развития у ребенка не было никаких отклонений. В одиннадцать месяцев Генри уже довольно хорошо ходил, произносил все обычные для грудных детей звуки, а в возрасте четырнадцать-восемнадцать месяцев начал произносить первые слова.

После прививок, которые делают грудным детям, мальчик стал бледным, а примерно на пятнадцатом месяце жизни у него обнаружилась повышенная температура, вероятно, явившаяся следствием кишечного гриппа, эпидемия которого в то время отмечалась в этой местности.

Но симптомы болезни в судьбе Генри заняли второстепенное место.

Даже если, судя по всему, процесс общего развития у ребенка протекал совершенно нормально, то в возрасте двух-двух с половиной лет очевидно уже можно было заметить первые симптомы нарушений, которые, не исключено, были связаны с рождением сестренки или братика. Как раз в это время семья вернулась в Англию. Тогда-то мать и заметила, что Генри все меньше стал говорить. Если до сих пор он правильно строил фразы, то теперь разговаривал все реже и сделался совсем тихим. Стало заметно, что он почти не ищет контакта с другими детьми, казалось, что ребенок даже начал избегать своих родителей. У мальчика развились манеры человека, живущего в одиночестве, он уходил в угол и нередко, без какой-либо очевидной причины, у него появлялись признаки сильного страха.

У детей, подобных Генри, часто наблюдается регресс в отношении гигиенических привычек: они нередко утрачивают нормальные, привычки, связанные со сном и питанием. Возникшие нарушения указывают на то, что ребенок, очевидно, попал в стрессовую ситуацию, приведшую к частичному или полному обратному развитию, а пусковым механизмом в таких случаях иногда становится рождение сестры или брата. Чем бы ни были вызваны уход в себя и обратное развитие, третий год жизни ребенка, вероятно, является тем критическим периодом, когда проявляются первые симптомы заболевания. Хотелось бы рассказать еще одну редкую и необычную историю.

Отец - инженер, занимает очень ответственный пост, мать - раздражительная, нервная, чувствительная и неуравновешенная женщина. Ребенок в этой семье единственный. Мать рассказала, что когда, во время беременности ребенок первый раз пошевелился, она поняла, что ей предстоит нечто ужасное. Хотя во время беременности не произошло ничего неприятного, у женщины появилось предчувствие, что ребенок, которого она носит в себе, имеет какие-то нарушения, что он болен или ненормален.

Ребенок родился вовремя, роды прошли естественно, без особенностей. Малыш казался совершенно нормальным, без дефектов. Первый крик ребенка прозвучал сразу же после рождения и никаких осложнений не возникло. Несмотря на это, у матери сохранялось чувство, что с ребенком что-то неладное, ей казалось, что малыш смотрит на нее чужими и враждебными глазами. Мать почувствовала сильное отвращение к кормлению ребенка грудью, поэтому малыша кормили из бутылочки. О своих опасениях женщина говорила мужу и врачам. Но ее уверяли в том, что ребенок совершенно здоров, нормально развивается и нет причин для беспокойства.

Действительно, на первом году жизни в ребенке не наблюдалось ничего необычного. В семь месяцев малыш начал садиться, в двенадцать месяцев - вставать, а на четырнадцатом месяце - довольно уверенно ходить. В это же время он начал произносить первые звуки. Но мать все не могла избавиться от чувства страха; внутренне она была уверена, что с ребенком происходит что-то серьезное, что с ним не все в порядке. Она показывала малыша различным специалистам, побывала во многих клиниках, но всюду получала ответ, что ее страхи необоснованы.

И вот в возрасте двух с половиной - трех лет у малыша начали появляться явные признаки аутизма. Стало заметно, что его речь ограничивается одними лишь повторениями, а о себе ребенок говорил, пользуясь местоимениями "он" или "ты". Других людей малыш избегал и не отвечал, когда к нему подходили или заговаривали с ним. Характерные признаки раннего детского аутизма развивались быстро и несомненно.

Генри, о котором говорилось выше, несмотря на аутизм, воспитываясь в атмосфере понимания и терпимости, развивался удовлетворительно. Он неплохо учился, гармонично ориентировался на других людей и позже проявлял инициативу в различных областях деятельности. Но как личность он полностью прекратил свое развитие, у него не устанавливались контакты с другими людьми, он не научился осмысленно владеть языком или иными коммуникативными средствами, он так и остался странным, необычным и одиноким.

Вот еще одна необычная история.

Джонни был вторым ребенком у молодых родителей. Отец работал на железной дороге, мать, когда они поженились, была еще очень молода и неопытна. Ее первенец был совсем маленьким, когда она ждала Джонни. Однажды во время пеленания малыш упал с коленей матери и умер. Молодая мать перенесла тяжелый шок. Джонни родился естественным образом, хотя из-за его большой головы роды были сравнительно тяжелыми. Мать решила никогда не брать малыша на руки, чтобы он не повторил судьбу ее первенца. Женщина никогда не подносила ребенка к груди, а кормила его в колыбели; заботясь о его физическом состоянии, она никогда не поднимала малыша, чтобы перепеленать или помыть. Ребенок все время находился в своей надежной кроватке. Проявляя такую осторожность в уходе за малышом, мать не смогла сдержать все более усугубляющихся последствий пережитого шока, связанного со смертью первого ребенка. В результате женщина попала в больницу. Джонни рос здоровым, красивым ребенком с крупной головой. При этом речь мальчика не развивалась и способности вступать в общение с другими детьми и людьми Джонни не обнаруживал. Часами он сидел тихо, раскачиваясь взад и вперед и мечтательно, вполголоса напевал одну и ту же мелодию. Он был настолько погружен в себя, что могло показаться, что мальчик слеп я глух. На звуки он не реагировал, но продолжал напевать свою мелодию.

Джонни - один из немногих известных мне детей, страдающих аутизмом, которому полностью удалось вылечиться от замкнутости, характерной для этого заболевания. Сегодня это очень открытый, счастливый, общительный юноша; его лексический запас продолжает пополняться. Вследствие незначительного повреждения мозга по причине гидроцефалии он несколько отстает в развитии, но в остальном производит впечатление совершенно нормального человека.

Если мы захотим понять и объяснить синдром и феномен аутизма, мы не должны искать каких-либо основных, определенных причин заболевания. Вероятно, симптомы аутизма могут быть обусловлены причинами как органического, так и психического характера. Из трех описанных выше случаев этого заболевания в последнем можно говорить о чисто психогенной форме аутизма, во втором - о психотическом синдроме на основе генетических, метаболических или конституциональных нарушений, в первом аутизм мог развиться вследствие легкой формы энцефалита или других органических факторов.

Разумеется, никаких сомнений не вызывает тот факт, что существенное пренебрежение к эмоциональной или психической сфере ребенка настолько сильно влияет на его развитие в раннем возрасте, что может даже повредить развитию. Напротив, можно лишь удивляться тому, что у развивающегося ребенка тяжелые нарушения встречаются не часто. Остается открытым вопрос, почему неправильные установки матери, будь то недостаточное материнское тепло или другие колебания в эмоциональной сфере, прежде всего являются причиной именно аутизма, а не иных эмоциональных или "нервных" расстройств детей.

Обратившись к сути данной проблемы, упомянем еще об одном ее аспекте. С давних пор аутизм сводился к особой форме нарушений, мешающей ребенку воспринимать и осознавать соответствующие ситуации так, как это необходимо для нормального общения с другими людьми. Подобные нарушения высших функций восприятия основаны на нарушениях развития; они могут представлять собой значительные и серьезные проблемы.

Сюда относятся все афазии - нарушения восприятия в области речи. Но существуют и иные формы нарушений восприятия, связанные с областью двигательной и зрительной координации, а также формы патологии, вызванные нарушением слуха.

Об этом мы будем говорить ниже, в главе, посвященной нарушениями восприятия, т.к. последние, по-видимому, связаны с аутизмом лишь отчасти.

Встречаются дети, у которых аутизм развился вследствие первоначальной предрасположенности к афазии либо несформированных перцептивных способностей. Нарушенная или ограниченная способность восприятия как таковая едва ли может быть названа аутизмом. Она играет ту же роль, что слепота, глухота, эмоциональные или органические нарушения.

Что касается этиологии этого заболевания, то я хотел бы попытаться представить сам синдром аутизма как патологическое нарушение развития.

Для этого необходимо знать тип переживаний ребенка и то, как этот тип переживаний связан с развитием ребенка. Здесь можно отметить следующую характерную особенность: принято считать, что у ребенка, страдающего аутизмом, типичный семейный фон. Ранний детский аутизм часто возникает в интеллектуальной среде и в так называемых высших слоях общества, но известно, что это заболевание не ограничивается той или иной социальной группой. В настоящее время такие дети встречаются во всех социальных слоях общества практически во всем мире, в связи с чем возникает вопрос, играет ли здесь определенную роль психическое заболевание родителей или членов семьи. Но даже если это так, то, по-видимому, подобная информация окажется полезной скорее для определения причины аутизма, чем для глубокого понимания симптомов и проявлений данного заболевания. Нельзя упускать из виду, что сравнительно часто родители этих детей имеют какое-либо образование. Позже мы увидим, что сегодняшняя жизнь с ее интеллектуальной и научной ориентацией, вероятно, специфическим образом связана с возникновением аутизма.

Как известно, аутизм особенно часто обнаруживается у первенцев и единственных детей в семье. Знать это важно, но брать это заключение за основу ни в коем случае нельзя. Позже мы поговорим о том, какое место занимает в своей семье ребенок, страдающий аутизмом.

Если мы будем рассматривать аутизм как патологическое явление в период развития, то нам, вероятно, придется уделить особенно серьезное внимание тому периоду, когда у ребенка фактически начинают появляться первые признаки данного заболевания. На этот счет существует весьма различные точки зрения. С одной стороны, активно отстаивается точка зрения, что аутизм возникает в момент рождения ребенка или в самом раннем детстве. В рамках другого направления аутизм делят на первичный и вторичный, причем первичный рассматривается как врожденная предрасположенность, а вторичный - скорее как форма поведенческой реакции. Среди сотни сообщений о детях, больных аутизмом, я обнаружил чрезвычайно незначительное число случаев, в которых симптомы заболевания отмечались уже в самом раннем детстве. Гораздо чаще родители не замечают в своих детях ничего необычного. В более редких случаях болезнь проявляется в дошкольном или школьном возрасте. Почти все типичные симптомы детского аутизма, как я уже говорил, впервые начинают появляться между вторым и третьим годами жизни ребенка. Именно в этом возрасте они становятся заметными и даже пугающими; мы попытаемся их понять, предварительно выяснив, что представляет собой нормальная фаза развития ребенка.

Если нам придется столкнуться с ребенком, страдающим аутизмом, то мы увидим, что самая заметная особенность его поведения - это стремление избегать других людей. Такой ребенок ни на кого не смотрит, он не общается с людьми посредством слов или звуков и избегает вовлечения в какую бы то ни было ситуацию. И все же этот ребенок кажется очень впечатлительным, ранимым, одиноким. Кроме того, он очень ловко и искусно обходится с механическими предметами и очень хорошо управляет своими движениями.

Как можно объяснить все это?

Тот факт, что ребенок не способен сделать те или иные конкретные вещи, производит на нас значительно меньшее впечатление чем то, что он пытается совершить что-то с предметами по заранее обдуманному плану. И все же кажется, будто ребенок внутренне принуждает себя к тому, что отличается от обычных мотиваций.

Ребенок, по-видимому, не вписывается в социальную структуру и, вероятнее всего, не воспринимает себя самого как личность. То, что ребенок не переживает себя самого адекватно, всегда описывалось как типичная симптоматика аутизма. Но именно этот феномен я считаю специфическим симптомом аутизма, проявляющегося в период между 2-м и 3-м годом жизни, т.е. тогда, когда здоровый ребенок впервые переживает свое "Я".

Теперь, вероятно, будет целесообразно напомнить о некоторых аспектах нормального развития ребенка, как мы это сделали в первой главе, где речь шла о развитии сознания. Мы придерживаемся той точки зрения, что сознание вначале рассеяно и расширено, что ему предстоит еще стянуться к центру и что развитие ребенка в раннем детском возрасте представляет собой постепенное удаление сознания от его периферии, включающей в себя близких людей, к центру, исключающему все, кроме собственного "Я". Кульминация этого процесса приходится на тот момент, когда ребенок впервые говорит о себе: "Я".

Совершенно очевидно, что ребенок обучается слову "Я" не в результате подражания, как это происходит со всеми остальными словами и названиями. Малыш слышит слова, которыми обозначаются люди, вещи, действия, в результате чего из "интернационального" языка младенцев постепенно начинает формироваться родной язык. Мы видим, что способность к имитации является, так сказать, исходным пунктом следующей ступени развития. В противоположность этому, ребенок никогда не слышит местоимения "Я" в отношении к себе самому, к тому же никто не обращается к другим, используя это местоимение.. Но когда приблизится момент осознания собственного "Я", ребенок начинает употреблять местоимение "Я" в отношении себя самого. Это происходит в то время, когда разум ребенка еще не настолько развит, чтобы малыш путем дедукции мог прийти к логическому заключению, что себя надо называть "Я", потому что другие делают именно так.

Удивительно, что однократное переживание своего "Я" в раннем детстве не всегда распознается сразу. Это единственный опыт, приобретаемый не через органы чувств. Он зарождается на основе индивидуального развития ребенка. Этот этап развития становится заметным лишь в связи с развитием других этапов или в целом всей личности.

До сих пор мы занимались только ранним детством. Мы должны отметить, что впервые ребенок переживает себя самого как личность до наступления "детсадовского" возраста. К этому времени у него пока еще отсутствует способность осознавать какие бы то ни было логические связи. Как мы видели, в этом возрасте ребенок руководствуется скорее понятием добра, чем истинности. Должны пройти годы, прежде чем он достигнет такой степени зрелости (это относится и к его организму), что сможет использовать свой интеллект и свой разум для какого-нибудь дела. Если при формировании интеллекта не оказывать на ребенка большого давления, то до пяти-, шести-, и даже семилетнего возраста в переживаниях будет доминировать фантазия. Наблюдая за ребенком во время игры, можно видеть, что идея пока еще берет верх над вопросом о "причине и следствии" и ребенок еще имеет возможность в соответствии со своим воображением наделять те или иные вещи меняющимся и противоречивым значением. В этом и заключается глубокий смысл игры в раннем детстве.

Нередко дошкольник также бывает способен одушевлять неживые предметы; переживание себя самого еще не полностью отделило его от окружающего мира.

Хотя четырех- и пятилетний ребенок уже не бьет стол потому, что ударился об него головой, как это бывает у двухлетнего малыша, он все же охотно поддается соблазну воспринимать те или иные свои желания, действия как реальную действительность. Это случается не только тогда, когда ребенок стыдится чего-нибудь или боится наказания, но и тогда, когда ничего подобного не происходит; часто так бывает, если детям позволяют непринужденно высказываться.

Лишь с наступлением школьного возраста происходит фундаментальная перемена. В этот период ребенок начинает воспринимать действительность так, как с помощью органов чувств воспринимаем ее мы, и начинает овладевать своими переживаниями. Изменение в переживаниях ребенка отражается и па изменении его внешности, либо, по меньшей мере, совпадает с ним по времени. Пропорции тела дошкольника заметно отличаются от пропорций тела школьника. В то время, как у первого грудь и живот до бедер составляют единое целое, у школьника уже появляется талия; тем самым, строение тела школьника все в большей степени начинает приближаться к тому образцовому телосложению человека, которое знакомо нам по греческой скульптуре.

В тот период, когда формируется фигура человека (которая позже приобретает мужские или женские формы), начинается процесс высвобождения духа для интеллектуальной деятельности. Кажется, что ребенок в это время вступает в новую фазу своей жизни. Но в первые школьные годы ребенок все еще остается ребенком. Его взаимоотношения с людьми еще не стали отношением одного человека к другим людям. Он все еще погружен в нечто "общечеловеческое", свойственное всем людям.

На полном доверии без проверки ребенок воспринимает любую информацию как от взрослых, так и от своих старших, более опытных товарищей, признает ее и начинает руководствоваться ею. В таком возрасте ребенок еще обладает теми свойствами, которые он, став взрослым, полностью утратит.

Особенности обоих полов еще не дифференцировались, они еще не оказываются в столкновении друг с другом. Этому возрасту свойственно чувство глубокого почтения, отсутствие предрассудков, в этом возрасте люди еще могут отдавать себя всему миру, из которого они резко выделяются подобно тому, как отдельный человек резко выделяется на фоне остальных. Мир и другие люди ребенку этого возраста кажутся не реальностью, а формой эстетических ценностей. Вопросы ребенка (даже если они были бы сформулированы несколько иначе) звучали бы следующим образом: "Чем я должен восхищаться? Что представляет собой избранный, героический идеал человека, которому я должен следовать?" Образно выражаясь, внутренний мир, по которому совершает путешествие первоклассник, складывается из таких ценностей, как чувство прекрасного, эстетика, собственные желания ребенка.

Лишь с середине обучения в школе, в двенадцати- или тринадцатилетнем возрасте, ребенок постепенно начинает вживаться в мир взрослых. В этом возрасте уже проявляется различие полов, притом не только физическое и биологическое, но и психическое. Ребенок рождается либо мальчиком, либо девочкой, но для него это не имеет того же значения, как для взрослых. Своеобразные взаимоотношения мужского и женского начал возникают в период полового созревания. (Фаза сексуальности в раннем детском возрасте относится к бессознательному и лежит в сфере фантазий и мифов).

Принципиальное и характерное изменение в этот период происходит в отношении ребенка к себе самому и другим. Ребенок становится одиноким, изолированным от мира. Он в значительной мере теряет способность отождествлять себя с тем, чему подражает. Ребенок все больше занимается самим собой, своей собственной тождественностью.

В возрасте пять-тринадцать лет ребенок живет, если можно так сказать, опираясь на свои способности: память, силу подражания, способность к обучению и пониманию. По прошествии этого периода молодой человек уже знает, сколь сильное влияние на него могут оказывать его собственные чувства. Самым важным для юноши становится степень эмоциональности его решений. В этой новой форме переживания он еще должен найти то, что взрослые считают сутью своего существования: свое собственное "Я". Симпатии и антипатии у ребенка в период полового созревания и позже являются центральными и определяющими движущими силами. В это же время нарушается гармония телосложения, что сопутствует половому развитию. Конечности растут слишком быстро, неравномерно; то же можно сказать о чертах лица. Все это вызывает характерную дисгармонию пропорций тела. Гармоническое телосложение молодой человек вновь обретает лишь по достижении восемнадцати- или двадцатилетнего возраста.

В это время происходит также самовоплощение и переживание себя самого, т.е. осознание своего "Я". Хотя личность продолжает свое дальнейшее развитие, юность молодого человека на этом этапе в некотором отношении уже завершилась. Мы можем разделить с ним переживание собственного и центрального "Я", свойственное этому периоду созревания (на восемнадцатом и двадцать первом годах жизни); фактически, это и есть характерная черта данного возраста.

Поэтому невероятно преждевременным кажется ни с чем не сравнимое мгновение жизни двух-трехлетнего ребенка, когда он внезапно пробуждается к переживанию себя самого и говорит о себе "Я". Взрослым сначала бывает нелегко войти в положение маленького ребенка, "Я" которого внезапно пробуждается, поскольку это мгновение жизни ими, в общем, забыто. Но благодаря силе воображения можно приблизительно почувствовать, что переживает малыш в этот момент, вспомнить себя самого в этом возрасте.

Ребенок научился стоять и ходить. В своем мире он может передвигаться и называть вещи своими именами. Ребенок, несмотря на свою беспомощность, уже отделился от ранней фазы всеохватывающего, всемогущего сознания, присущей малышу, но мир вокруг все еще воспринимается им как "нечто". Ребенок пока еще в состоянии одушевлять предметы и превращать их во что захочет: куклы, куски дерева, столы или стулья могут приобретать у него любое, более высокое назначение. Малыш все еще живет в сказочном мире. Здесь двухлетний ребенок - хозяин и создатель. Этот мир - его рай. Полная зависимость ребенка от него одновременно означает его господство над своим миром.

Внезапно в такое гармоничное и абсолютное бытие стремительно врывается переживание себя как личности: "Я", "Я есмь". По аналогии с историей сотворения человека можно сказать, что глаза ребенка как бы открываются и начинается процесс переживания своего "Я". Ребенок чувствует, что отделен от окружающего его мира, и вдруг замечает, что этот мир - иной не столько по своим размерам, сколько по своему качеству.

Необыкновенно важно понять, что ребенок в решительный, исходный момент своего.развития еще в значительной мере далек от состояния так называемого "стягивания к центру" своего переживания и остальной части своего сознания. Этого он сможет достичь лишь в последующие годы развития и созревания. Фактически переживание собственного "Я" в возрасте двух-трех лет можно сравнить с таким сильным потрясением и удивительным, странным затруднением, которое ребенок практически не способен преодолеть. Излишне спрашивать, почему этот процесс не всегда протекает нормально и почему в этот период может возникнуть аутизм. Более правомерен вопрос, как вообще возможно нормальное развитие ребенка? Как двух- или трехлетний ребенок может справиться с обрушившимся и полностью захватившим его переживанием своего "Я", к которому он еще так мало подготовлен и психологически так плохо вооружен?

Чтобы пояснить сказанное, я хотел бы обратиться к, возможно, необычной интерпретации грехопадения. Великий миф, которым начинается история сотворения мира, обыкновенно понимается неправильно в той части, когда вину человека истолковывают как "сексуальное" падение и при этом утверждают, что изгнание из рая было его следствием. Миф повествует о том, как Адам был изгнан из рая, потому что отведал плода от древа познания. Его глаза открылись, и он увидел свою наготу. Давно, еще в незрелом состоянии, Адам осознал свою потенциальную божественность и потому Бог сказал: "Смотри, человек стал равным нам и ведает добро и зло".

Интерпретировать грехопадение с сексуальной точки зрения возможно, если использовать открытую Фрейдом детскую сексуальность, которая предполагает не сексуальное действие, а скорее познание творческой силы, той силы, о которой ребенок узнает как о собственном "Я" в то время, когда он еще ощущает себя творцом, а не творением.

История грехопадения, вероятно, указывает на то, что в ходе эволюции человек был наделен этой творческой силой преждевременно; такую точку зрения может подтвердить сказание о Прометее. Примерно с такой по силе жизненной проблемой ребенок сталкивается в двух- трехлетнем возрасте, а справиться с ней полностью он сможет лишь спустя восемнадцать-двадцать лет.

Если ребенок страдает аутизмом, подобное состояние, вероятно, можно интерпретировать как паническую реакцию на могущественное, совершенно неожиданно возникшее пробуждение собственного "Я".

Обыкновенно во время подобного Переживания,.приводящего к коренным изменениям, ребенку помогает связь с матерью, а также отношение к нему в семье. Инстинктивно матери (более или менее осознанно) могут предугадывать индивидуальное своеобразие или "Я" своего ребенка и часто - даже до его рождения. Это предчувствие некоторые матери испытывают даже до зачатия, у иных оно совпадает с моментом зачатия или же, что бывает чаще, возникает во время беременности.

Инстинктивное материнское знание типа индивидуальности ребенка, который только еще должен родиться, редко бывает объяснимо, к тому же трудно найти слова, чтобы его выразить; но это знание имеет решающее значение в будущем, когда матери придется помогать своему малышу в решающий момент его первого переживания своего "Я". С одной стороны, отношение матери к ребенку определяется ее инстинктивным знанием его индивидуальности; с другой - его беспомощностью, физическими потребностями и полной зависимостью от нее. Такая двойственность положения ребенка поддерживает его в решающий момент, когда он чувствует свою зависимость, когда он понимает, что ему нужно для жизни и что вообще значит быть творением на этой Земле; все это помогает малышу пережить свое "Я" и определяет его физическое п биологическое развитие.

(Двухтысячелетняя история христианства убеждает нас. в неустанных попытках человека путем смирения и молитв воздать должное грандиозному событию - очеловечению Божественного в Иисусе Христе, благодаря чему человечество теперь познало Бога не только на небесах, но и в каждом отдельном человеке).

Иначе говоря, во взаимоотношениях матери и ребенка для последнего существует возможность гармонизации переживания своей экзистенциальной сущности (можно сказать, божественной природы), а также того, что он на Земле - всего лишь бедное, зависимое создание.

Если смотреть с этих позиций, станет очевидно, что детский аутизм чаще встречается в тех самых семьях, где (в первую очередь, это относится к матери) царит специфическая интеллектуальная атмосфера. Давление современного взгляда на жизнь, имеющего научную ориентацию, может быть столь значительным, что мать, в силу своей интеллектуальной порядочности, не сможет подчиниться инстинктивному или интуитивному чувству, подсказывающему ей о существующем уже в раннем возрасте индивидуальном своеобразии ребенка. Тем самым, инстинктивные, интуитивные материнские чувства ослабляются или подавляются этим интеллектуальным или сознательным усилием. В результате часть материнской любви, возникшая и вызванная беспомощностью и полной зависимостью от нее ребенка, становится белее рациональной. Мать начинает рассматривать потребности и зависимость от нее малыша с позиций долга, по-деловому, что не требует от нее особых чувств.

Подобная позиция, иногда поддерживаемая даже учеными, может привести к уменьшению или полной потере охраняющей малыша любви, в которой он так нуждается, чтобы успешно выдержать период познания своего "Я".

Из жизни единственных детей в семье или первенцев известно, что в период познания своего "Я" необычайно большая ответственность, лежащая на них, становится еще значительней и серьезнее, поскольку первенцы с течением времени должны занять место отца. При этом речь идет не только о наследовании физических и биологических особенностей отца, но и о том, что ребенок-первенец должен вобрать в себя отцовство как таковое. Этим и объясняется большая вероятность возникновения аутизма у первенцев или единственных детей в семье, в то время как у последующих детей предрасположенность к этому заболеванию значительно меньше.

Многие дети, страдающие аутизмом, наделены от природы красивой крупной головой, они умны и одарены способностями. Вероятность того, что молния попадет в высокую церковную колокольню велика; столь же велика вероятность того, что более одаренные и восприимчивые дети будут с большей силой поражены мощью своего растущего "Я". Поэтому опасность развития аутизма у таких детей больше, чем у других.

Я очень много рассказал о раннем детском аутизме. Вероятно, из сказанного можно попять, что аутизм заключает в себе особенную угрозу и что к этому заболеванию надо отнестись значительно серьезнее, чем к другим. Но, может быть, эта настороженная позиция - следствие нашего недостаточного знания об этой болезни.

Обобщим все сказанное выше. Мы попытались интерпретировать детский аутизм как паническую реакцию, возникающую в тот момент, когда ребенок в возрасте двух-трех лет впервые осознает свое "Я". Если условия жизни в семье в виду специфических отношений неблагоприятны, если конституция ребенка ослаблена, либо если малыш болен, то переживание "Я" может оказаться для него не только сильным, возбуждающим, но и подавляющим, пугающим событием.

Вследствие панической реакции ребенок станет полностью избегать реализации своего "Я". Отречение от "Я" и растущее сопротивление слиянию с "Я" могут отказаться столь сильными, что малыш, к примеру, начнет полностью искажать употребление местоимения "я", как будто это местоимение обозначает что-то другое или какого-то другого человека, или же ребенок будет говорить о себе "ты", либо будет называть себя по имени, словно он - не он, а кто-то другой. Такая перестановка личных местоимений, может быть, является самым верным и типичным признаком панической реакции на возникающее переживание своего "Я". Тот факт, что ребенку не удается зафиксировать переживание "Я" внутри себя самого, составляет, вероятно, сущность раннего детского аутизма.

Проанализировав все сказанное, мы поймем, почему ребенок избегает контактов с другими детьми. Ведь общение возможно только в том случае, если ты сам чувствуешь и переживаешь себя как человека. Далее, то огромное пристрастие, с которым ребенок относится к миру вещей и техники, тоже можно рассматривать как своего рода бегство от себя самого, поскольку вещи никоим образом не напоминают ему о природе собственного "Я". Действительно, в неодушевленном мире можно развернуть и использовать свои таланты, способности, интеллект, умение делать что-либо руками; при этом у ребенка не возникает необходимости познавать самого себя, ему ничто не угрожает.

Все, что в речи и движениях больных детей поражает нас наиболее сильно и неприятно, можно объяснить следующим образом: интеллектуальное развитие и развитие движений без участия сознания (источник которого - в собственной личности, "Я") сливаются воедино. С одной стороны, ребенок, делая что-то, получает удовлетворение от работы и от применения своих сил, а с другой - ему нравится, что он вообще способен что-либо делать, хотя развитие мотивации при этом очень сильно ограничено.

По ребенок, больной аутизмом, не бывает истинно счастлив в своей радости или удовлетворен одним лишь действием, так как в нем преобладают все же страх, отчаяние и глубокая подавленность по непонятным ему причинам. Лучше всего это можно представить себе, вообразив состояние паники при столкновении с самим собой: образно выражаясь, подобное состояние становится причиной "изгнания из рая".

Часто фаза регрессии свидетельствует о проявлении аутизма. Понятно, что это - реакция, побег назад, к ранней фазе безопасности, на которой нет еще угрозы, связанной со становлением "Я". Очевидна зависимость детей, страдающих аутизмом, от нежелания перемен в их физическом окружении; такие дети страстно стремятся к постоянной симметричности во всем. Кажется, они создают ритуал из попытки придать человеческому бытию лишь механический или геометрический порядок, превратить живой, человеческий мир в мир предметов. Отказ и отрицание у больного аутизмом ребенка могут превратиться в его основные качества. Необходимо иметь в виду еще одну особенность ребенка, страдающего аутизмом: амбивалентность. Природе человека почти при всех обстоятельствах свойственно противоречивое поведение. Ребенок, находясь по большей части в подавленном состоянии, но при этом испытывая страстное желание нормальных отношений с другими людьми, бывает вынужден искать убежище среди большого числа табу и ритуалов. Если иметь в виду амбивалентность психики такого ребенка, то многое в его поведении становится ясным. Особая манера говорить или вести себя - это своего рода попытка установить контакт, которого он в то же время избегает, не поддерживает или пытается превратить во что-то другое. Подобная ситуация напоминает о мифологическом образе двуликого Януса. Внутренне присущее ребенку желание нормализовать отношения, вступает в противоречие с паническим страхом перед требованиями, выдвигаемыми слиянием с собственным "Я" и стремлением избежать этого любой ценой. Тот конфликт и та мучительная ситуация, в которой оказывается больной ребенок, потрясает своей очевидностью.

Все вышеизложенное диктует понятную, специфическую и простую методику обращения с больным ребенком. Родители и учителя нередко пользуются такой методикой интуитивно, но она может стать целенаправленной и более эффективной, если придерживаться нашей интерпретации раннего детского аутизма. Терапевтический смысл методики заключается в том, чтобы никогда не допускать непосредственного столкновения ребенка с тем, что его отпугивает, подавляет. Никогда не надо пытаться смотреть ему в глаза или заговаривать с ним, как мы это делаем со здоровыми людьми. Мы должны привыкнуть к той мысли, что ребенок действительно "не б себе" и что добиться чего-либо можно лишь в том случае, если мы будем обращаться у его периферическому "Я", которое так и не стало ядром его личности.

Таким образом, если мы заговорим с ребенком, то наша речь должна иметь иную, чем обычно, направленность. Если мы хотим, чтобы ребенок подошел к нам, то говорить надо, поворачиваясь в ту сторону, куда он должен будет пойти. Говорить с ребенком при этом мы должны мягко, ни к чему его не обязывая. Наша речь не должна быть напористой или деловитой.

Если с ребенком обращаться именно так, то можно почувствовать испытываемое им облегчение; он скорее станет готов к сотрудничеству с вами и к тому, чтобы делать все необходимое. Мне приходилось наблюдать, как дети, страдающие Легкой формой аутизма, полностью уходили в себя, если к ним обращались хотя и сердечно, но напористо и непосредственно: например, если их брали за руку, смотрели в глаза и предлагали хорошо поработать вместе и немножко постараться. Подобное обращение в определенной ситуации может быть целесообразным, если необходимо в очередной раз скорректировать развитие ребенка, но если у ребенка аутизм, такое обращение совершенно неправильно и может иметь катастрофические последствия.

(Ситуация особенно осложняется, когда аутизм сочетается с глухотой. Помогая глухому ребенку в освоении речи и языка, врач должен общаться с ним лицом к лицу. При наличии аутизма подобная методика оказывает как раз противоположное действие. Вряд ли вообще можно провести успешную терапию речи ребенка, больного аутизмом и страдающего глухотой, Все это еще в большей степени осложняет возможности коммуникации с ребенком).

Если все, кому приходится иметь дело с таким ребенком, будут сближаться с ним именно так, как было рекомендовано выше, то это его ободрит и пробудит в нем слабую потребность в контакте, что само по себе уже может вызвать определенные улучшения развития,

Существуют и иные приемы поведения с такими детьми, они не столь специфичны и менее просты. Люди, общающиеся с больным ребенком, не должны отказываться от своих жизненных правил и своего жизненного уклада, даже если ребенок будет относится к этому негативно, Следует совершенно определенно н честно решить, что необходимо делать для себя, а что "- для ребенка, сказав себе: это нужно на благо ребенка, а здесь - предел моей терпимости и моего терпения,

Нет ни малейшего смысла в попытках отучать ребенка от навязчивых идей и состояний, являющихся симптоматичными при раннем детском аутизме и проявляющихся различным образом. До тек пор, пока навязчивые идеи опасны для ребенка и не наносят ему вреда, а также не становятся непереносимыми для окружающих, нет необходимости им препятствовать. Если вы захотите попробовать отучить ребенка от какого-либо поступка, вызываемого навязчивой идеей, то имейте в виду, что возможным следствием этого может стать новый, значительно более опасный и худший поступок.

Если какая-либо неопасная для ребенка навязчивая идея станет непереносимой для окружающих и их терпение каждый раз будет подвергаться все большим испытаниям, то можно начать поиск путей и средств, способных отучить его от этой идеи; предпосылкой в этой работе должна стать наша полная осведомленность обо всем происходящем с ребенком. Если нам удастся осознать сущность раннего детского аутизма, то мы сможем переносить негативное, сложное поведение ребенка с большим терпением и хладнокровием; мы овладеем ситуацией и научимся понимать особое положение больного ребенка.

Самой важной задачей родителей и учителей является достижение совместной гармоничной жизни с ребенком, причем без изменения обычного его окружения в семье и школе.

Если в семье будут уступать любому настроению ребенка и приспосабливаться к нему, то это ему совершенно не поможет, его окружение просто "сойдет с ума", а благоприятное влияние этого нормального окружения будет расстрачено впустую. Поскольку ребенку необходима соразмерность во всем, на любое изменение в окружающем его мире он будет реагировать негативно, что спровоцирует нежелательные ситуации на весьма продолжительное время. Ни если родители убедятся в необходимости изменить что-либо в своей жизни, то ребенок тем легче приспособится к новой ситуации, чем больше он будет чувствовать убежденность родителей в правоте своих поступков.

Семья и учителя в каждом конкретном случае должны выяснить, где можно уступить запросам ребенка, а где необходимо сохранить свои привычки. Окончательное решение должно быть продиктовано любовью и пониманием ребенка, а также способностью вчувствоваться в каждого конкретного ребенка.

Возможность создания приемлемой для всех совместной жизни зависит от того, насколько удастся добиться, чтобы ребенок чувствовал себя уверенно и безопасно в окружающем его мире, построенном на любви, несмотря на его сложности с адаптацией и странности в поведении, даже если поведение ребенка ради него самого или из уважения к окружающим его людям придется в той или иной степени корректировать.

Совместную жизнь с ребенком на основе любви, сочувствия и со страдания к нему мы сможем создать в том случае, если будем знать,, что положение ребенка, страдающего аутизмом, вообще является фундаментальной проблемой детского развития аналогично проблеме развития человечества.

Без сомнения, к одному из самых тяжелых и мучительных симптомов детского аутизма относится отсутствие у детей склонности к межчеловеческому общению и отстраненность от всяких интересов и контактов с другими людьми. Будет хорошо, если мы направим свои особые усилия в этом направлении. Например, мы можем (не забывая о недопустимости прямого контакта) с помощью простой игры отрабатывать взаимные действия между ребенком и терапевтом.

С учетом возраста ребенка в достижении подобных взаимоотношений помогут, например, игры с мячом и кольцами, простые танцы, сопровождающие песни и стихи. Если ребенок еще не готов играть, то учителя и дети могут хлопать в ладоши вместе с ним или попеременно; можно попробовать еще более простую игру пальцами рук и ног.

В этих первых простых играх очень хорошо посадить ребенка на колени, спиной к себе. Против такого прикосновения к вам ребёнок даже с тяжелой формой аутизма возражать не будет, а иногда и сам будет стремиться к этому.

Игры вдвоем с мячом, кольцами и тому подобным позже помогут ребенку участвовать в коллективных, а также в общих спортивных играх, что, в свою очередь, может пробудить интерес даже к теннису и фехтованию. Не исключено, что эти две последние игры окажутся очень полезными для детей несколько более старшего возраста. Здесь есть различные возможности, а шансов на успех тем больше, чем больше у терапевта индивидуальной инициативы и изобретательности.

Музыкотерапия в лечении детей имеет особое значение. С детьми, имеющими тяжелую форму аутизма, иногда можно вступать в своего рода диалог при помощи дуэта. Терапевт напевает первые такты мелодии, а ребенок продолжает, причем оба не смотрят друг на друга; таким способом иной раз можно добиться чисто музыкального диалога. Первый контакт с очень тяжело больными детьми можно установить, отбивая пальцами ритм па столе, шкафу или стене. Не исключено, что ребенок в конце концов как-нибудь откликнется на это постукивание, что станет начальным этапом общения.

При помощи целенаправленной музыкотерапии можно достичь еще большего. Если музыкальное восприятие ребенка будет идти в направлении от септимы вниз, через интервалы, до кварты и терции, то мастерское исполнение может внести свою немалую лепту в лечебный процесс.

Существуют и иные терапевтические методики (например, терапия с помощью цветового освещения и лечебная эвритмия), которыми можно пользоваться только при определенных условиях, к тому же делать это должны люди, имеющие соответствующий опыт.

Очень важно также, чтобы у ребенка была сфера самовоплощения и самовыражения, расширяющая возможности прямого контакта с другими людьми. Это особенно необходимо, если у ребенка есть художественные способности, будь то актерские данные, стремление к рисованию красками, черчению или чему-либо иному. Больным детям необходима любая помощь, чтобы они могли заниматься тем делом, к которому у них обнаружились определенные способности. Если таким детям в процессе самовыражения удастся почувствовать определенную уверенность в себе и понять, что они что-то умеют, то для терапевтической помощи откроются новые возможности.

Очень многие дети, страдающие аутизмом, отличаются особой интеллектуальной одаренностью в тех или иных областях; возможность реализации своих способностей может принести большую помощь в улучшении их состояния. Но мы не в праве предполагать, что для их излечения и выздоровления достаточно лишь успешного использования интеллекта. Решающее значение принадлежит развитию эмоциональной сферы и коммуникативных способностей. Для этого ребенку нужна постоянная помощь со стороны окружающих его людей; любым возможным способом необходимо содействовать развитию и укреплению личности ребенка.

Прежде чем перейти к следующему вопросу, я хотел бы указать на единственную в своем роде возможность вывести ребенка, страдающего аутизмом, из состояния изоляции. Это - кукольный театр. Даже если речь идет о замкнутом ребенке, его реакция на кукольный театр ничем не будет отличаться от реакции нормального ребенка; в этой ситуации больной ребенок оказывается вовлеченным в драматизм человеческих отношений и может испытывать удовольствие от происходящего, не участвуя в нем. В словах: "Подобное представление - бальзам для ран ребенка, страдающего аутизмом", - нет ни малейшего преувеличения. Даже если чувство освобождения, вызванное кукольным спектаклем, окажется поверхностным, тем не менее мгновения, когда ребенок полностью отдается происходящему на сцене, необыкновенно важны.

Особенно благоприятным фактором для больного аутизмом ребенка является его общение с детьми, имеющими какие-либо иные нарушения. Существует направление, в рамках которого предполагается создать специальные центры и школы для детей, страдающих аутизмом. Но проблемы больного аутизмом ребенка в этом случае лишь приумножатся и осложнятся. Если же он будет жить с детьми, имеющими совсем иные заболевания, то при известных обстоятельствах это может оказывать специфическое и часто удивительно благоприятное влияние на его развитие. Это особенно проявляется в общении с детьми, страдающими монголизмом. Ребенок с монголизмом полон любви, открыт, лукав и очень контактен, но что особенно важно - такой ребенок не чувствует себя отвергнутым, если даже он не встретит взаимности. Поэтому страдающий монголизмом ребенок - идеальный спутник ребенка, имеющего аутизм. Энтузиазм больного монголизмом невозможно остановить, даже если ребенок, страдающий аутизмом, ничем на него не будет отвечать. Ребенок, имеющий аутизм, предпочтет лучше постоять в стороне, чем участвовать, например, в игре с кольцами. Но если он увидит, с каким восторгом играет его товарищ (имеющий монголизм), не соблюдая при этом из-за своей неловкости правил игры, то в силу одержимости порядком и формой ребенок с аутизмом почувствует необходимость включиться в игру, чтобы показать своему товарищу нужные правила.

Мы не однажды наблюдали, как многие дети с аутизмом в подобных ситуациях учились действовать с пользой для обеих сторон. Это первый, но бесконечно важный шаг на пути к общественной интеграции. Принцип, не допускающий изоляции друг от друга детей с различными нарушениями, необходимо реализовывать всеми возможными путями; любой из них будет приносить свою пользу. Так, встречаются дети, у которых вследствие перенесенной в раннем детстве гиперкальцемии в высшей степени развился дифференцированный, защитный тип речи. В тех случаях, когда у таких детей возникает страх, они начинают произносить слова членораздельно и бегло. В отличие от ребенка, страдающего аутизмом, их монолог не имеет пауз. Обычные люди, живущие вместе с детьми, имеющими аутизм, погружаясь в их молчание, порой сами становятся очень молчаливыми. Что касается ребенка с гиперкальцемией, то его не пугает молчание больного аутизмом ребенка.

Если дети, имеющие аутизм, встречаются с совершенно беспомощными и зависимыми от других людей детьми, например, с парализованными, то часто их изоляция перестает быть полной, поскольку парализованный ребенок, нуждающийся в помощи, усиливает у них чувство сострадания. Они проявляют заботу о парализованных детях, помогают им, чего никогда бы не сделали для других.

Вероятно, не стоит еще раз напоминать о том, что окружающий мир больных детей должен быть положительным и гармоничным, чтобы совместная жизнь с такими детьми могла стать благотворной для них. Об этом надо помнить, отдавая ребенка в школу-интернат. Дети, страдающие легкой формой аутизма, вероятно, могут ходить в школу, где учатся нормальные, здоровые дети; но необычайно важно, чтобы там к ним проявляли терпимость и чтобы учителя не пытались преодолевать их отставание в учебе с помощью репетиторства или за счет зубрежки. Необходимо уяснить себе, что проблемы ребенка, имеющего аутизм, заключаются отнюдь не в школьной успеваемости. Основная его проблема - повзрослеть и достичь зрелости, чтобы позже он смог жить с другими людьми и работать.

Насколько это удается, зависит не от интеллекта и способностей ребенка с аутизмом и совсем не обязательно - от его коммуникабельности. Даже тяжелобольным, отстающим в развитии детям, не готовым ни к какому общению, несмотря на их своеобразные особенности, можно помочь настолько, что они станут способны жить и работать на благо всех окружающих в обществе, где будут чувствовать себя защищенными и где к ним будут относиться терпимо.

Если ребенок достиг шестнадцати - восемнадцатилетнего возраста, поведение терапевта по отношению к нему должно измениться. В этот период диапазон переживаний ребенка не стоит расширять в направлении его наиболее выраженной патологии. Лучше всего помочь ребенку творчески использовать его навязчивые идеи и комплексы. Нередко дети, имеющие тяжелую патологию и аутизм и выросшие в наиболее благоприятной для них атмосфере, в возрасте шестнадцать-восемнадцать лет, начиная заниматься каким-либо художественным ремеслом, оказываются очень одаренными и достигают в своем деле необыкновенного мастерства. Ткачество, гончарное ремесло, работы по дереву, вышивание, шитье, даже гравировка на стекле и иные работы, требующие наивысшей сноровки, выполняются этими детьми и подростками удивительно хорошо. Часто они способны выполнять сложные ремесленные работы всего лишь после получасового наблюдения за работой других, причем объяснять или показывать им ничего не нужно.

Благодаря таким способностям молодые люди найдут свое место в том обществе, где царит терпимость, и мастерской работой будут вносить свою лепту в жизнь этого общества.

Таким образом, детям удается найти свое место в общине и стать ее полноценными членами, даже если кому-то может показаться, что они участвуют в жизни общины не добровольно или вообще не участвуют. Такие дети будут хорошо и ненавязчиво поддерживать существующий порядок вещей. С помощью работы им удастся компенсировать свои нарушения и нормализовать границы общения с другими детьми.